Текст книги "Завод: Назад в СССР. Книга 1"

Рафаэль Дамиров, Валерий Гуров
Завод: Назад в СССР
Книга 1

Глава 1

Цех гудел, стучал, пах металлической стружкой и усталостью в конце рабочего дня.

– Что за станки такие пошли? – я сплюнул, глядя на новенький китайский горизонтально-фрезерный станок.

Фреза, стоило поддать оборотов, сломалась ко всем чертям, а деталь вывернуло в тисках набекрень. Вот тебе и хваленые импортные металлы. Наши-то инструменты, что по советскому ГОСТу сделаны, до сих пор сталь без устали ковыряют, да сразу в размер, а где какая примесь попадается – прогрызают. А тут… всего-то паз небольшой надо было в деталюшке прорезать.

– Брак, кажись, дядь Валер, неисправимый! – мой напарник Игорек поскреб макушку, рассматривая деталь с развороченным пазом.

– Ничего, Игореша, первая деталь как раз нужна для наладки, – я навалился на трубу, в которую была вставлена рукоятка ключа на семьдесят, ослабляя тиски. Новомодную пневматику, регулирующую давление тисков, я отключил, доверия она не вызывала.

– Может, оборотов надо было поменьше дать? – чесал затылок напарник.

– Да что ты заладил со своими оборотами?

Я вытащил бракованную деталь и провел пальцами по губкам тисков – там остались вмятины. На такие станки без слез не взглянешь! Все на соплях и честном китайском слове. Сцепления с полом нормального нет, от того вся эта машинерия раскачивается, как береза на ветру. Тиски такие, что я бы ладонями крепче зажал. Двигатель хлипкий, как от стиральной машинки, тит его мать! Чуть оборотов дашь, и сразу переходит в аварийный режим. Видите ли, «мозги» работу блокируют, не по техпроцессу запускаться не разрешают! Электроники тут ненужной столько – чокнутся можно. Ну и как работать, спрашивается? Вот тоже – никак, а приходится. Но где наша не пропадала!

– И что делать будем, дядь Валер? Целых пятьдесят штук партия, – как-то обреченно выдохнул Игорек.

Хороший вопрос – я крепко задумался и с некоторой ностальгией вспомнил мой родной 6Р82, на котором отпахал несколько десятков лет от звонка до звонка. Неприхотливая и надежная машина. Этакий фрезерный комбайн. На нем выдать партию в пятьдесят штук – все равно что семечки пощелкать. Работал я на нем не в новом корпусе, а еще на старом «Ростоборонмаш». Когда огромный завод в 90-х под шумок приватизации разворовали и на отшиб перевезли, а «Кузю» (как я ласково называл станок) на металлолом сдали.

– Меня ж невеста дома ждёт! Киношку хотели посмотреть… – продолжал канючить Игорек, переминаясь с ноги на ногу.

А дело-то не ждёт. Наш мастер-фломастер под конец смены накинул нам с Игорьком аварийных позиций, у которых сроки еще в прошлом квартале вышли, а теперь как всегда – проснулись! Бегал тут мастер Иваныч как в жопу клюнутый – мол, мужики, сроки горят, еще вчера должны были сдать, и кто если не вы, Валерий Никифорович. Спасайте родное предприятие, так и так. Договорились, что мы с Игорьком мастера выручим. Когда я отказывал, если просят?

Да и дома особо делать нечего, каждый день, как день сурка. Потому что меня, в отличие от Игоря, никто не ждёт. Дети взрослые, разбежались кто куда. Жена еще десять лет назад ушла. Сказала, носки по квартире устала собирать, а я-то знаю, что она к Димке-заточнику увильнула, вертихвостка. Ходил слушок, что таким как он «пострадавшим» отдельно к пенсии пособие выплачивали. За то, что где надо жалобу в министерство подмахнули. Я поежился, припомнив то жуткое ЧП на «Рособоронмаше», ставшее последней каплей в решении о приватизации, на секундочку, государственного градообразующего предприятия. Димка, правда, к ЧП особого отношения не имел, на больничном грипповал – это тебе не руки-ноги ломать, дымом дышать да людей на горбу вытаскивать. Полыхнуло тогда так, что мама не горюй, и до сих пор никто истинной причины не знает – вроде как в электросети случился скачок. А Любка – что Любка, бывшая всегда была на деньги падкая. Ничего, скатертью дорожка, сколько она мне кровушки попила! Ушла, а я спокойно выдохнул и зажил размеренной холостяцкой жизнью. Дом-работа, работа-дом. А дома что – по телевизору ничего толкового в последнее время не показывают. Вот и получается, что кроме работы у меня и нет ничего… Да, в принципе, и не надо.

Так что с завода я никуда не торопился. Ну а в напарники для сдачи аварийной позиции мне выделили молодого – Игорька, который у нас в цеху без году неделя работает. Парень он, конечно, хороший, вот только руки пока не из того места растут. Ничего, поправим, и не таких выучивали. Много на своем веку слесарей да фрезеровщиков воспитал, научил. Есть чем гордиться. Правда, в последнее время молодежь не особо путную присылают. Им все больше хочется в телефонах залипать, а желания работать нету. Приходят после ПТУ, как принудку отбыть, пока «великими блогерами» не стали. Тьфу!..

– Щас, Игорь, мы что-нибудь обязательно придумаем! – бурчу я себе под нос. – Женщина – дело святое. Раз обещал, значит, делать надо.

Игорёк пришел к нам на завод тоже после ПТУ, с третьим разрядом. Сейчас-то как, у нас второй отменили, сразу третий дают. Из училищ выпускают, а как научить работать таких пацанов – забыли. Вот и приходится прямо на участке, что называется, с колёс, мозги вправлять и уму разуму учить. Я сам, правда, только на новом месте слесарем стал, а до того фрезеровщиком работал. Слесарная работа – она такая хитрая штука, что со временем специфику фрезерную лучше самих фрезеровщиков знаешь. Ну и наоборот, а еще и в основы ЧПУ приходится вникать (сейчас без программирования никуда), и токарное мастерство… черный цех, ни дать ни взять.

– Погодь, ты мне чего мозги пудришь? Технологию смотрел? – я спохватился заглянуть в техпроцесс.

Ну, так и есть – на операции «45» значилось специальное приспособление.

– Так Иваныч сказал, что всю жизнь без УСП эту деталь делали. Типа, щас тоже как-нибудь справитесь, – с нарочито придурковатым видом пожал плечами Игорек.

Делали-то делали… когда станки нормальные были, советские. Сейчас же ни завода прежнего, ни станков. Вместо «Ростоборонмаша» новостройки повырастали, как грибы, земелька-то была в самом центре города – вот на нее глаз и положили. А так – да, раньше набор фрез возьмешь – и сразу в размер, вместо слесарки. Хотя Иваныч тоже дает, каким был, таким и остался тюфяком. Жопу от стула не заставишь оторвать, так даже сидя он ни за что над инструкцией утруждаться не станет. Я-то его сто лет знаю, вместе всю жизнь проработали. Ну и видит, что Игорек у меня зеленый, его пошлешь, а он и не поймёт. Хитрый жук. Самому, что ли, сходить, заставить Иваныча поработать? Ну уж нет, он в отместку такую приспособу наваяет, что все допуски пойдут к чертям.

– Понятно, Иваныч, значит, козел, – я поскреб макушку.

Я нацепил очки, полистал технологию. У нас после горизонталки идет пескоструйка и термичка, а уже потом мне в размер под пробку припиливать. Придется-таки. Пазик здесь 5Н12, 5-й класс чистоты, значит, пробка эта как балда в проруби болтаться будет.

– Ладно, на такой случай у нас свои приспособы есть! Сейчас принесу, – я с важным видом по учительски поднял палец. – Надо поискать в закромах. А ты пока на-ка, перечитай техпроцесс от корки до корки. Да пошустрей давай.

Игорь покивал для порядку. Раньше было время, когда нас, молодых, гоняли в хвост и гриву, чтобы мозги включали и в техническую документацию вникали. Оттуда и приспособы разные кустарные появлялись, чтобы детальки было сподручней клепать, да норму вырабатывать. А нынешнее поколение, оно такое – на выдумку тяжело поднимается. Нету в них смекалки заводской и задора в хитрых глазенках. Интернеты умение мыслить разъели. Чуть что не по технологии, так хлопают глазами – дядь Валер, так не написано же… Ну так я, было время, даже в техпроцесс и не заглядывал. Не то чтобы чертежи помнил наизусть, я просто саму логику производства знал, чуйку и опыт использовал. Где какие шероховатости, какие допуски, куда деталька по итогу встанет! Жух-жах, в размер сразу – и на всю бригаду закрывали нормочасы! И флажок красный передовой тогда – тоже нам. Гордились мы заводом и своим трудом. Да и страной тоже… Эх, золотые времена были.

– Как скажете, дядь Валер, я тогда вас тут подожду, пока вы свою приблуду найдете, – Игорь вытащил свой телефон и, опершись о станок, включил какое-то очередное видео.

– Не приблуду, а приспособу, – пробурчал я. И телефон убери, документ изчай.

Толку от таких как он не будет, если не взяться плотно за его обучение. Я что, мамка? Нет. Но совесть не позволит на откуп случайностям его обучение отдать. Сделаю, что смогу. Не захочет – заставим. Сейчас это молодое дарование даже в кроссовках по цеху ходит вместо специальных ботинок. Грубейшее нарушение техники безопасности. Ничего, это развлечение ненадолго – пока стружкой ногу не порежет, а то, видите ли, жарко ему.

Я же тем временем пошел к верстаку – но услышал какой-то шорох и притормозил. А это в проходе между рядами наш токарь с третьего участка, Санёк Яровой, успев, пока мы ковыряемся с просроком, переодеться и пропуск забрать, совал в свою тумбу какой-то документ. Прямо на документе лежал кусок торта «Птичье молоко».

– Саня, а по какому поводу шикуем? – спросил я, проходя мимо. – Тортики жрем, а меня не угощаем.

Яровой, как и я, относился к старой гвардии, это про нас теперь шутливо говорили – с них уже песок сыплется. Раньше я так говорил про старших – думал, это смешно. На «Ростоборонмаш» мы с Саньком пришли в одно время – сорок два года назад, только я осенью, а он – летом.

– А, Никифорыч! Так Машка, наша табельщица, проставляется, – кивал Саня. – Сходи… Только там это самое… Бумаги она на подпись дает. Совмещает, так сказать, рабочее с праздничным. Я вот подмахнул.

Внук, что ли, у Машки родился? Надо спросить. В этот момент со спины раздался писклявый голос нашей контролерши.

– Валерий Никифорович!

– Есть такой! – откликнулся я.

И обернулся, едва не столкнувшись с Катюшей. Та расплылась в искренней улыбке.

– Вас табельщица к себе приглашает!

– Валера, настало твое время! – захихикал Яровой, наконец, спрятав кусок торта в тумбочке.

Что называется, сам не гам и другому не дам. Потом же понесет сухарик на мусорку.

– Атам наливают, Катюх? – хмыкнул я, подмигнув контролерше.

– Я шо, знаю? – Катька пожала плечами и продефилировала к выходу из цеха. – Меня никто не зовёт! Хи-хи!

Пигалица, блин. Я проводил Катьку взглядом, наблюдая, как аппетитно она качает упругими бедрами.

Эх, если бы молодость знала, если бы старость могла! Ну пойду схожу, узнаю, что за праздник, один хрен часов до восьми придется тут тарабанить. Я все-таки порылся в тумбе, пытаясь вспомнить, вернул ли мне приспособу Казаков. Приспособа – это такая штука индивидуальная, которую специально под детали делаешь, чтобы, так сказать, производственный процесс облегчить, и за годы работы таких обычно столько скапливается, что вся тумба забита. А Казаков тот еще чудик – два десятка лет уж на заводе, а все ходит приспособления у смены клянчит. Так и ещё и к себе в тумбу замылить норовит Приспособу я все-таки нашел, по пути к табельщице завернул к станку Игореши, глядь – а того уже в курилку как ветром сдуло. Вместе с телефоном. Ладно, оставлю ему приспособу, а как ворочусь – настроимся и погоним.

В каморке табельщицы, которую язык не поворачивался назвать кабинетом, действительно что-то отмечали. На столе стояла бутылка шампанского, разлитого по пластиковым бокалам, тарталетки с чем-то вроде сыра и тот самый торт «Птичье молоко», которое я у Ярового приметил.

– Здрасьте! – я довольно потер руками, заходя в этот самый кабинет. – А покрепче шампанского есть что? Или у нас женский праздник? Чай не март месяц.

– Покрепче начальство не разрешает, – улыбнулась Машка. – У меня внук родился, Валер! Обмыть надо.

– Ну, за внука, так и быть, пригублю и женское пойло. Внук – это ж святое дело. Не каждый день внуки нарождаются. Хотя внучка – тоже хорошо.

Я подошел к столу, собираясь слопать тарталетку и сделать для порядка глоток жидкости с газиками, как перед моими глазами на стол вдруг лег документ.

– На подпись, – сказала Машка, как-то вдруг странно пряча глаза и упершись взглядом пол, будто ей стоять тяжело.

– Ну давай, как внука отметим, так и подмахнем закорючку? Ну или завтра с утра черкану. Наперёд всегда выходи задом.

Машка, которая для многих была Марией Елисеевной, решительно подвинула ко мне документ.

– Сейчас, Валер, надо. Указание сверху… Савельич просил подписать срочно, ему тоже голову греют, – со вздохом проговорила Маша.

– Сверло мне в бок! Шо за спешка? Что наспех делается – недолго длится. – беззлобно проворчал я и документ взял. – Хе!.. Небось опять мне оклад «поднимают»? Ручка есть, Машунь?

– Глаза разуй, на столе лежит, на самом видном месте.

Обычного такого рода бумажки я подмахивал не глядя, а тут голос Машки насторожил меня, и взгляд уцепился за дату, будто срок какой-то обозначала: «до 15 сентября будущего года».

– А это что, Маш?

– Спросишь тоже, я будто читаю эти ваши приказы, – отмахнулась она, а сама снова смутилась и покраснела.

Губы поджала, а взгляд честный пытается изобразить. Брешет, значит. Во коза, она ведь точно так же отнекивалась, когда пропуск на прошлой неделе не давала, когда я на пять минут раньше положенного пришел. Мол, электроника, считывает все, кто куда пошел и куда вышел, а потом данные на стол начальника ложатся.

Я убрал руку с ручкой, занесенную для подписи. Вытер о робу масло с пальцев, взял документ и, достав из нагрудного кармана очки, повесил на нос. Понятно, чего Машка пунцовая и юлит. Оказывается, мне на подпись дали назначение из бессрочного контракта в срочный. Это что значит? Значит, что со мной подписывают договор сроком всего на год. Для чего?.. Ясен пень, как-никак я уже давно пенсионер, а вышвырнуть меня взашей, при наличии бессрочного трудового договора, не так просто – «золотой парашют» придется выплачивать и с трудовым законодательством объясняться. А тут контракт с конкретной датой, вышел срок – и гуляй, Вася, вернее, Валера. Можно и не продлять…

Китайские пассатижи! Знал я всю эту муру очень даже хорошо – потому что Борисыча из соседнего цеха как раз под такой мутный шумок «Александр Борисович, так надо, подмахните побыренькому» с завода под жопу мешалкой и выперли. Несмотря на все его ветеранские заслуги, кубки и оставленное на заводе здоровье. И главное, он-то подписал, а ему лапшу потом на уши вешали – мол, Борисыч, ты не дрейфь, все пучком будет, через год мы документы продлим. Как же, через год вместо нового контракта ему вручили обходной. Мол, любим, ценим, уважаем, но предприятие больше в ваших услугах не нуждается. Сам понимаешь, ты динозавр уже.

Это в советское время труженики, проработавшие на одном месте многие десятки лет, ценились и чествовались. А теперь в почёте другие ценности, и хромому поросёнку сиська возле письки.

– Это что выходит, Маха? Не нужен больше слесарь шестого разряда предприятию? – спросил я, гневно покусывая губу.

– Господи, Лютов, все эти бумажки, – всплеснула она руками, – формальность очередная! Сколько уже такого было! Забыл? Да не смотри ты на меня, как на контру… Я что сделаю, Валер? Велено всех пенсионеров на такую систему перевести. А у тебя, голубчик, пенсия уже как два месяца!

– А если я подписывать не хочу? – я приподнял кустистую бровь над дужкой очков.

– Не хотеть за забором будешь! – в каморку табельщицы вошел старший мастер. – Сказано подписать всем пенсионерам контракт, так будь добр.

– Эдик, – зыркнул я на вошедшего, – тебе подсказать, куда идти, или сам дорогу найдешь? Тебе надо, ты и подписывай…

Я решительно снял очки и вернул их обратно в нагрудный карман.

– Тебе уже о сырой земле думать надо, а не о контрактах, – старший мастер тут же от меня отвернулся, будто разговор окончен. На самом деле, он не хотел со мной связываться. Эдик вопросительно кивнул табельщице: – Кривошеев ушел уже? Зараза, мобилу не берет, а я не могу 78–90 детали найти.

– Здесь твой Кривошеев, еще не забирал пропуск, – откликнулась Мария Елисеевна, взглянув на ячейку для пропусков.

Я скрипнул зубами. Это что получается? Больше сорока лет жизни я заводу отдал, и чтобы вот так от меня избавлялись, как от бракованной детальки?

– Слышь! Эдик! Я хочу с Савельичем поговорить, – глухо произнёс я. – Если вы так вот разгонять начнете, кто же тогда работать будет? Кто опыт будет молодым передавать? Не боишься, что цех встанет?

– Ты, дядь Валер, тоже драмы-то не накручивай, – Эдик, не отвлекаясь от своих дел, взял со стола пачку подшитых технологий производственного процесса, начал что-то искать. – Маршрутка не попадалась?

Я заглянул старшему мастеру в глаза.

– Вижу, ты не допетриваешь, Эдик, в чем соль… Вот скоро тебя так выкинут, как пса, тогда посмотрим, – процедил я.

Мастер задумался. Сам по себе он был неплохим мужиком, а быть козлом его обязывала работа. Ответа не последовало, потому что из-за двери раздался грохот. Не просто грохот, а такой гром, что всё у нас под ногами вздрогнуло.

Твою дивизию, что там?!

Мы с мастером в мгновение переглянулись и выскочили в цех. Там творилось нечто невообразимое – китайский станок ходил ходуном, только что не прыгал.

Оказалось, что Игореша, вернувшись с курилки, заметил приспособу, которую я принес, и решил меня не дожидаться – вроде как, раньше начнёшь, раньше закончишь. Вставил, запустил. Но что-то пошло не так! Выпучив глаза, он схватился за голову, с ужасом наблюдая, как ревет станок. Его вот-вот накроет или порвет.

– Отойди, дурень! – крикнул я, но тот из-за грохота не услышал.

Мастер, смекнув, что пахнет жареным, бросился за металлический защитный щит. Спрятался, сука… А кто пацана спасать будет? Я кинулся выключать станок.

– Да отойди же ты!

Я подскочил к застывшему от ужаса Игорьку, откуда только прыть молодецкая взялась, и оттолкнул его от опасного станка.

Вовремя!

В то же мгновение огромный металлический вал со скоростью ракеты вылетел из станка и будто косой прошелся по фрезерному ряду. Не закрепил его Игореша! Криворукая молодежь!

Грохнуло почище бомбы. Во все стороны, как от гранаты, полетели техпроцессы, ящики, покореженный металл, гнутые инструменты. А тяжеленный вал, глухо ухнув, со всего маху впечатался мне в грудь.

«Спас паренька, и хрен они меня уволят» – было моей последней мыслью. Ну а дальше ничего не было… Темнота и покой…

Глава 2

– Шишак будет, – послышался голос, такой, будто картошкой кто-то подавился.

– А как он так жмякнулся? – любопытствовал второй, прокуренный и немного сиплый.

– Каком кверху! Верка только пол вымыла… Скользко, как соплей намазали.

Я пытался соображать. Стоп! Что ерунда?.. Я же должен был погибнуть? Как сейчас помню – железякой от горизонтально-фрезерного так приложило, что слышал хруст собственных костей. Сто пудов – травмы, несовместимые ни с одной жизнью. Приснилось, что ли? Фу-ух… Живой?

Разлепив глаза, почувствовал почему-то, как саднит затылок. Передо мной вокруг рожи каких-то незнакомых усатых работяг. То, что это работяги, видно сразу – морды изрезаны морщинами, невзгодами закаленные, прокуренные. Ладони, что ковши, широкие и мозолистые, с въевшимся мазутом в прожилках. Ну и спецовка, конечно. Правда, не видел такую одежду лет сорок уже… советского кроя еще. Интересно, откуда они ее урвали? Где-то расконсервировали старый склад?

Вгляделся в лица. И никого знакомых… хотя – разве что вот этот, посередке? Рожа такая, будто уже видел раньше… Странно, очень странно. А еще я на полу лежу, загораю.

– Э! Студент, ты не покалечился? – голос прозвучал так, будто ко мне обращались.

– Да нормально все с ним, глянь, как шарёнки вылупил! Труханул маненько и все.

Один из работяг с щеткой усов под носом потянул мне мозолистую руку, помог встать. Я поднялся, тотчас подметил, что дело происходило в заводской раздевалке. Все, как и везде в подобных помещениях: длинные ряды шкафчиков с замками, свет льётся из коробчатых уродливых плафонов на потолке, вокруг крашеные в болотный цвет стены, а на полу затертая мелкая и кривая плитка.

– Маралий корень! Верке хоть говори, хоть не говори, а она все одно мыло хозяйственное в воду добавляет! – проворчал усатый, который помог мне встать. У него из кармана торчит штангенциркуль. Кстати, тоже советского еще образца, с точностью до десятки. Добрый прибор.

За подобный сейчас между рабочими такая рубка шла, что не дай боже. Все эти новомодные штангеля с погрешностью в сотку и цифровым табло не шли со старым советским инструментом ни в какое сравнение.

– Ладно, мужики, че мы пацана смущаем! Пойдемте, что ли, в козла, пока двадцать минут до начала смены? – предложил усатый.

Мужики быстро потеряли ко мне интерес, некоторые развернулись и, переговариваясь, куда-то пошли.

– Молодой, э-э! – окликнул меня усатый. – Там тебя Палыч искал.

– Наставничек херов, – зажав ноздри пальцами, выдал другой работяга, помоложе усатого.

Я так понял, высказался в адрес какого-то Палыча.

– Да ему доплачивают за ученика. Говорю Палычу – давай его мне, а он говорит: чему ты его, кроме как квасить, научишь?

В раздевалке поднялся гогот. И «делегация» двинулась к лестнице. Я еще несколько секунд слушал удаляющиеся голоса:

– Васька, ты кипятильник поставил? Ты фрезу нашел? А когда у тебя до 3471 руки дойдут?

Я еще довольно туго соображал, но что сразу резануло, так это то, что они ко мне «молодой» обращаются. Я-то, может, и не против молодым быть, какой дурак откажется, только моя молодость закончилась лет этак тридцать назад.

Ну дела! Вообще ничего не помню, ни какой это цех, ни как оказался здесь. А с Игорьком, интересно, что стало? Я же вроде успел сберечь его. Но почему, япона-матрёшка, я целехонький. Для наглядности я все же похлопал себя по груди ладонями, никакой раны там не было и в помине, кости тоже целы. Кстати, рубашка тоже не моя… и брюки… что за ерунда? Бракованные пассатижи! И не пил вроде, глоток шампанского у Машки-табельщицы точно не в счет. Этого пойла бутыль надо, чтобы дядю Валеру повело.

На полу заметил ключ от шкафчика с биркой, видимо выронил, когда поскользнулся. На бирке – номер моего ящичка, «49». Я уже хотел нагнуться и его подобрать, как из-за поворота вывернул молодой мужик, на вид лет тридцать с хвостом хорошим. Рубаха на груди расстегнута, важно выпирает небольшой пивной живот. Он улыбался с таким видом, будто говорил: вот он я – хозяин жизни. И, заметив валяющийся ключ, зафутболил его под шкафчик ногой.

– Моргала раскрой, куда прешь! – огрызнулся я.

– Простите-извините, – насмешливо бросил он и, повернувшись к кому-то, приветственно вскинул руку. – Жендос, здорова, родной! Как житуха?

Я выдохнул, формально извинения были получены, разборок не будет, да и не до того мне сейчас.

– Ниче, пойдет, в субботу работаешь, Андрюх? – ответил ему кто-то. наверное Жендос.

Только сейчас я заметил в проеме у шкафчика переодевающегося толстяка, стоявшего в одних трусах, причем изделие на нём явно не из магазина, а как будто вручную сшитое. Трусы-парашуты с неказистыми швами в советскую клеточку.

– Суббота для идиота, – хмыкнул Андрей и скрылся в следующем проеме.

– Слышь, земляк, а че это за номер цеха? – я обратился к толстяку, прыгающему на одной ноге с брюками в руках.

Тот смерил меня взглядом исподлобья, не предвещающим ничего хорошего, но ответил.

– Седьмой с утра был, – и с этими словами громко захлопнул дверцу ящика.

Этот звук как будто сначала тяжелым шаром покатался у меня в черепушке, а потом полетел дальше.

– Были у бабуси два веселых гуся, – последовал комментарий Андрея. – Один белый, а другой дебил! А на дебилов внимание не обращают, Жендос!

Я не успел ответить, как Андрей из прохода свернул к шкафчикам. Догонять его я не стал, с этим остряком позже разберусь, тут вначале бы с самим собой разобраться. Я поднял ключ, нашел шкафчик с сорок девятым номером, оказавшийся напротив шкафчика толстяка, открыл. Внутри меня ждали зияющие пустотой полки и кусок на хозяйственного мыла. Я даже бровь изогнул, скользнув взглядом по надписи на куске: 70% цена 25 коп. Это ж сколько оно тут лежит? Хорошо его кто-то забыл, чуть не на полвека, угу… Но выглядит мыльце очень себе даже свежим, и попахивает как надо, будто его вчера сварили. Люблю его запах. Он у меня с человеком труда ассоциируется.

А еще на дверце шкафа изнутри было прикреплено зеркало, в которое я и заглянул.

– Ох ты ж! – я чуть не подпрыгнул и попятился, стукнувшись спиной о дверцу ящика толстяка.

В отражении мелькнул молодой парнишка. Вот это дела! Я подошел к зеркалу ближе и начал себя ощупывать. Нос потрогал, подбородок, поводил по щекам ладонями. И всё это видел в зеркале. Да мне ж и двадцати нет, совсем пацан!

– Точно дятел! – хмыкнул, заметив мои манипуляции, проходящий мимо проема Андрей.

Я не отреагировал, потому что заметил на верхней полке документы. Епрст, откуда такая реликвия? Я уставился на вырезанную из картона карточку, аж мурашки по коже. Пропуск временный, выдан на:

Кузнецова Егора Александровича

Действителен до 23.10.1976

Цех 7.

Так мне и ответили, седьмой с утра был. Сон? Кома? Ничего не понимаю…

Так, а завод какой? Я повертел пропуск, но названия производства не нашел. Фотографии тоже нет. Второй документ был ничем иным, как дипломом об окончании ПТУ. На то же имя, специальность: слесарь МСР, присвоенный разряд – третий.

С минуту я простоял, все еще не веря, что мне досталось новое тело. Если это конечно я, а не глюки какие… Вот так проделки Вселенной, или кого там, не знаю… Голову ломать, как это произошло и почему, я не стал, все равно одни гипотезы будут, а я человек практичный и конкретный. Надо решать, что дальше делать…

Или все-таки сон? Я похлопал ладонями по своим щекам, пытаясь проснуться, хотя особого желания прерывать такой сон не имелось. Все-таки хорошо же, когда молодой… Проснуться я в итоге не проснулся, даже когда ущипнул себя за руку. А вот дальше эксперименты пришлось прекратить. Передо мной вырос низкорослый мужичок предпенсионного возраста.

– Ну че, Егорушка, готов к труду и обороне?

– Э… здрасьте, Семен Палыч, – в голове у меня неожиданно всплыло имя моего наставника.

Чудеса, да и только! Видимо я воспользовался закоулками памяти парнишки, в теле которого я теперь обосновался. Стало быть я теперь Егорушка. Хе… Ну хоть не Иванушка…

– Здрасте? Давно не виделись? – удивился тот. – Я тебе что сказал – документы оставь, шкафчик осмотри и бегом ко мне!

Палыч заглянул в мой шкафчик, подвигал туда-сюда дверь и подергал защелку, выступавшую в роли замка. Закончив осмотр, критически заявил:

– На тебе, боже, что нам негоже! Ничего, Егор, мы тебе нормальный замок повесим, а пока хай так будет.

Я обратил внимание, что на левой руке у Палыча не хватает фаланг на трех пальцах. Обычно это было «болезнью» токарей, но не в этом случае – кожа на ладони Палыча была покрыта старым шрамом от ожога. Не ушло от взгляда и то, что Палыч, несмотря на то, что работа на заводе вообще-то была пыльная, выглядел аккуратным и чистым. Волосы и те, один к другому уложены. Чистюлю у меня наставник.

– Семен Павлович, – пытливо смотрел я на мужика. – А вы Путина знаете?

– Вовку что ль? – вскинул на меня бровь с проседью наставник.

– Ну да… Владимир Владимировича.

– Владимировича не знаю, а Сергеич по фамилии Путин, на пенсию в прошлом годе ушел. Других Вовок у нас нема.

Розыгрыш? Не похоже… Тут, будто в подтверждение моих слов, где-то из радиоточки послышались новости. По советски задорный и одновременно глухой голос диктора рассказывал о том, что был запущен в работу завод-гигант «Камаз» в городе Набережные Челны. Первый автомобиль был выпущен с конвейера уже в феврале этого года. я в очередной раз удивился, а еще про себя отметил, что дикторы в СССР разговаривают одинаковыми голосами. Забыл я это уже…

Наставник еще некоторое время повозился с моим шкафчиком, осматривая запроное устройство. А у меня в голове будто со звоном щелкнуло. Я, наконец, понял, куда меня забросила шутница-судьба. Что-то из памяти прежней вылезло, до чего-то сам догадался.

Это что получается? Если все это не сон и не глюки какие-то, то сейчас 1976-й. Союз во всей красе процветает. Дальше пошла картинка, как в фильмоскопе – мне двадцатник, за плечами ПТУ, срочка, а после дембеля я пришел работать на местный военный завод, где меня взяли с распростертыми объятиями слесарем. И разряд даже есть, третий, в ПТУ присвоили. Ну и, судя по всему, сегодня мой первый рабочий день на новом месте. Фух… Дела…

– Ну что, пойдем, пять минут до начала трудового дня! – сказал Палыч, взглянув на часы на стене раздевалки. – Опаздывать категорически не приветствуется!

Я пожал плечами и пошел вслед за своим наставником. Раздевалка нашего цеха была на втором этаже, пришлось спускаться по лестнице, проходить мимо душевых, из которых неприятно попахивало плесенью. Зато потом мы оказались непосредственно в корпусе. Работяги возвращались с уличных курилок, занимали рабочие места. Я с любопытством оглядывался, чувствуя, как приятно щемит в душе тоска. Вот так сказал бы мне кто, что в молодость вернусь, я никогда бы не поверил. Пусть не в свою, но всё же… Только бы не проснуться…

Палыч, решив не откладывать дело, начал проводить мне экскурсию, одновременно здороваясь с каждым встречным поперечным.

– Вот это, Егорка, пятый цех! Там за углом у нас термичка, там пескоструйка. А вот станок револьверный! Небось в вашем ПТУ такие вам никто не показывал? А? Гля, какой агрегат!

Я кивал и делал вид, что вижу такие станки впервые. Это все уже устаревшее, но добротное и надежное. А Палыч цвёл и радовался, как ребенок, хвастался. Не буду же говорить, что вот на подобном токарно-револьверном, модели 1385, я в начале восьмидесятых городские соревнования брал. Хотя интересно было бы посмотреть на его физиономию, скажи я это вслух.

Наш седьмой цех, к которому я был приписан, находился в другом конце корпуса, и от раздевалки надо было топать через все остальные. В целом корпус был спланирован немудрено и включал несколько цехов, формирующих одно большое механосборочное производство. Помнится, у нас на «Ростоборонмаше» все точно так же было организовано в советские годы.

Где-то без минуты семь начали включаться двигатели станков, народ окончательно уже занял свои рабочие места, а по проходам засновали ворчливые мастера и вездесущие диспетчеры.

Жизнь в цеху кипела. Оно и понятно, время такое – идейное, и люди стараются. Народ был увлечен выполнением плана. Даешь пятилетку за четыре года – в проходе между слесарным и фрезерным участком этому был посвящен целый плакат времен самой первой пятилетки.