Текст книги "Ловушка для Дюпюитрена"

Вспомнились слова из ее прощального письма: «Ты меня позднее поймешь и простишь! Мы с тобой прожили долгую и счастливую жизнь. Но в нищете. Ты, мой дорогой, всегда мечтал о путешествиях, которые мы не могли себе позволить. Я тебя почти наверняка не дождусь. Вот и решилась! Я поступаю нечестно, но это для тебя, мой дорогой и любимый Женечка. Прости, прости!» – Зевакин заплакал.

Через некоторое время в его ушибленном мозгу непрошеной гостьей поселилась меркантильная мысль.

«Подожди-ка, а ведь выходит – я теперь богатый наследник, а?! Можно с работы навсегда уволиться. Весь мир повидать!»

Богатое воображение нарисовало Эйфелеву башню, Колизеум, фонтан де Треви, собор святого Петра, каналы Венеции, Альберобелло, храмы Луксора, величественный Парфенон, Анкор, желтый песок. бразильские ягодицы. тайский массаж.

– О-о, – он сладострастно замычал, медленно просыпаясь от чьих-то легких настойчивых прикосновений к мужскому достоинству. Достоинство, не будь дураком, ответило достойно. С трудом из-за опутывающих лицо бинтов Зевакин в полумраке больничной палаты с изумлением разглядел ухаживающую за ним сноровистую медсестру.

«Вот это сервис! – восхитился он. – Еще не вступил в права наследования, а уже по полной программе получаю!» – А-ах! – застонал он радостно.

Рядом в унисон возбужденно задышал аппарат соседа.

Закончив разминку, медсестра приступила к самоубийству, ловко пронзив себя Зевакинской шпагой.

Сосед задергался конвульсивно. Зевакин тоже:

– Осторожно! Вторую ногу не сломай! – глухо промычал он из-под бинтов.

Воистину, не вовремя сказанное слово ранит сильнее всего.

Испугавшись звуков незнакомого голоса, наездница резко дернулась, спрыгивая на скаку на пол. Раздался звук сломанного свежего огурца, и Зевакин дико заорал:

– А! Мама! Сломался! Ах! Ох! Сломала, сука! Я же предупреждал!

– Извините, извините, – оправдываясь, зашептала медсестра, – я перепутала. Не специально! Тише! Тише! Раньше на этом месте койка Умрилова всегда стояла. Он у нас в коме уже давно. Ах, как же я перепутала?

– Сестра, врача! – взмолился бедолага, опущенный с райских высот на грешную землю. – К вам только попади – залечите! – плаксиво пожаловался он, получив наглядное подтверждение недавним мыслям.

– Что за шум? – громко спросил вошедший врач, включая верхний свет в палате. – Опять за старое, Писякина? – не удивившись, потребовал он ответа.

– Безякина я, Григорий Абрамович, – пискнула медсестра, одергивая халатик на крутых бедрах.

– Нимфоманка ты старая! – ворчливо заметил доктор. – Что тебе дежурного персонала не хватает? На хрен ты больных до смерти трахаешь? Забыла уже, как в прошлом году тебя еле-еле отмазали? У тебя же за жопой больше крестов, чем у меня после операций.

Все! Докладную пишу главному.

– Ребята, ребята, – слабеющим голосом воззвал Зевакин, – истекаю, кажется!

– О, очнулся, старичок?! Ну-ка, покажи, что ты в руках прячешь? Ух-х, б-б-б! – ужаснулся он. – Ну, все, Пизяева, конец тебе! Настоящий! На хрен ты ему сломала?

– Безякина я! Не специально, Григорий Абрамович! – захныкала женщина. – Он сам меня до смерти напугал, чуть не описалась! Прямо на рабочем месте.

Я же думала это вон тот, Умрилов – коматозный, – указала она пальцем на соседнюю койку. – Их местами, наверное, поменяли во время прошлого дежурства, когда много новеньких поступило. Умрилов раньше никогда признаков жизни не подавал, даже глаз не открывал, не то что рот.

А тут, вдруг слышу, орет прямо подо мной! Извивается, как слоновий хобот! А?! Очнулся, думаю, ожил! Вылечили мы его, наконец! Надо, думаю, на вооружение взять! Ну, я и соскочила! Да вот слишком резко. В противоход попала!

Ха-ха-ха! Рассказать девчонкам, засмеют!

– Расскажи, расскажи! Мы тебе так расскажем! Еще про нас расскажи.

Ты хоть кровь у него на венерические болезни взяла? А вдруг он заразный? Вся больница тогда сляжет. О нас подумала? Лечить же больных некому будет!

Ты вообще, каким местом думаешь, а?

– Ах, – вновь тихо простонал пассивно пострадавший, – спасите! Я не заразный!

– Да не ной ты! Сейчас зашьем. Первый раз что ли?! Так! Готовим операционную, зови анестезиолога, – профессионально стал намечать Григорий Абрамович план мероприятий. – Постой! Куда убегаешь с места преступления? Хотя бы перевяжи травмированного пациента для начала.

Усмехнувшись, он одобрительно покачал головой:

– Как ты это только делаешь Пистяева, а?

Ха-а! Пацанам в бане расскажу, уссутся!

Стой! Сделай инъекцию обезболивающего средства! Всему учить тебя что ли? Divinum opus sedare dolorem, – продекламировал он латинское выражение, назидательно воздев к небу палец. И тут же огласил перевод: – Успокаивать боль божеское дело.

Медсестра торопливо убежала в процедурный кабинет.

– А коечку давай назад перекатим к окошку, – трудился дежурный врач, разговаривая сам с собой. – Сегодня массовое поступление травмированных пациентов идет. На Южном кладбище, говорят, что-то произошло!

Не приведи господь, еще кто-нибудь из наших перепутает!

Эскулапы дружно суетились, занимаясь профессиональными обязанностями. Перевязали, сделали уколы, вскоре куда-то покатили Зевакина. Перед глазами у него все вокруг закрутилось, поплыло в неведомые дали.

* * *

– Женечка! Берегись! – откуда-то сквозь плотный серый туман послышался лебединый клик супруги. – Беги! Беги скорей отсюда! Залечат!

Зевакин хотел бы убежать, но сильная боль в паху сковывала движения. Руки онемели и не слушались. Голова кружилась, предметы перед глазами как-то странно искривлялись, просвечивали насквозь, медленно уплывали из поля зрения.

– На! На! На! Получай, падла! – слышались чьи-то жестокие голоса. Каждое пожелание тут же сопровождалось усилением болевых ощущений в паху. Били свирепо и все время в одно и то же место. Бах! Бах! Бах!

– За что? – взмолился бедняга, не успевая уклоняться от ударов. – Да что же это такое?

Один и тот же орган может служить источником наслаждения и величайшего страдания.

– Что, поживиться захотел за наш счет? – ядовито произнес женский голос, принадлежавший дочери покойника с Южного кладбища, которая теперь почему-то была в белом халате медсестры. Сильная боль острыми когтями цапнула пораженный орган.

Сквозь застилавший глаза туман Зевакин силился разглядеть всех нападавших. Ужасно болела и кружилась голова. Во рту пересохло. Подступила тошнота.

– Я и не думал, – прошептал он, с трудом перекатывая языком сухой песок пустыни.

– Ха-ха-ха! Он и не думал, – захохотал чей-то незнакомый мужской голос. – А кто свою жену ко мне подослал, а? – и новый импульс сверлящей боли от паха до горла прострелил тело бедняги. – Думаешь, мы не догадались, что она из спецслужбы?! Но ничего, прикрыли меня. Подстраховали.

Давно сваливать надо было! Обязательства, обязательства! Крутили мной, заграничные черти, как блядью. За грешки мои старые в Югославии. В большой игре участвовал.

А я на покой хотел. Не пожил ведь совсем по-человечески. Прятался. Шифровался. Денег – миллионы! А пойди – потрать!

– Папаша!? – удивленно произнесла медсестра. – Ты-то здесь откуда? Ты же из окна выпрыгнул! Сам, заметь! Мы тебя на Южном уже похоронили. Помянули хорошо! Вспрыснули.

– Ха-ха-ха! Рано помянули. Всем стоять! – прикрикнул мужчина. – А тебе лежать! – повелел Зевакину. – Ни с места!

Зевакин с огромным трудом приоткрыл веки и воочию увидел покойника в саване. От испуга прикрыл глаза и попрощался с белым светом. Вновь открыл и рассмотрел, что это давешний врач, но почему-то с пистолетом в руке.

– Поторопились похоронить! Я специально так все устроил, чтобы выяснить, кто же еще за мной травлю устроил. Ходили-топали.

Обложили со всех сторон!

Вот за это и положу сейчас всех вместе! Разучитесь топать! – зловеще пообещал врач, деловито прикручивая глушитель на дуло огромного пистолета.

* * *

– О-ох! – тяжело вздохнул Зевакин. Сердце бешено трепыхалось под горлом, хреново ныло в паху. Болела нога, подвешенная на вытяжке. Новые непривычные ощущения заставили непроизвольно потянуться рукой к очагу поражения. – М-м, – замычал он от боли, неосторожно прикоснувшись к забинтованной до самой маковки своей пизанской башни. – Живой! Зашили! – обрадовался. – Ха-ха! – приснилось все! Дьявольское сборище. Врач-убийца с пистолетом, мордоворот со своей змеищей – сестрой милосердия. Даже во сне преследуют! Такие кого хочешь залечат! Ура! Живой!

Он вдруг отчетливо осознал, что пистолет ему, кажется, не привиделся. «Магнум» черного цвета. Страшный в своей правдоподобной реальности от дула до спускового курка.

Мурашки пробежали дружной толпой с макушки до кончиков пальцев и ринулись в разные стороны. Спрятались под кроватью. Покинули его.

Хоть бы не навсегда!

Зевакин медленно-медленно, боясь поверить в действительность и втайне надеясь только на его фантомное присутствие, сфокусировал глаза на испугавший предмет.

Прямо в переносицу смотрела черная глубокая засасывающая пустота дульного среза. За ним царила Вечность.

– Ц-ц-ц-ц! – поцокал языком незнакомый мужчина в каких-то специальных очках и поводил кончиком пистолета из стороны в сторону, словно офтальмолог, проверяющий состояние глазодвигательных мышц. Зевакин, послушным пациентом, выпучив глаза, старательно следил за перемещениями пистолета.

– Тихо! – шепнул чуть слышно владелец пистолета и произнес в сторону, наклонившись к невидимому микрофону на воротнике: – Шеф, я на точке. Приступаю!

У нас проблемы. Сосед объекта очнулся. Да. Тот, что от окна слева. У него легкая степень косоглазия. Да. Легкая. Прошу разрешение также и на его устранение. Может, излечим навсегда?

Послышался слабый писк, треск помех, сквозь который донесся чей-то металлический голос:

– Не разрешаю! Какая ликвидация? По нашим данным он уже давно «овощ»! Не выходит из комы уже год. Ни бе, ни ме, ни кукареку! Вам бы лишь по убогим пострелять. Не раз-ре-ша-ю! Все! Сверху приказали:

«Раз он не пришел на встречу – срочно устранить!»

Действуем по заранее согласованному плану. Выполнять!

– Воды! – вдруг прохрипел Зевакин, почувствовавший дружное возвращение мурашек.

– Ага! Сейчас-сейчас, потерпи, браток! На, попей, – сердобольный киллер взял с тумбочки стакан воды рукой в перчатке, приподнял голову и напоил его. – Надо же, еще говорят «овощ»? – участливо удивился он. – Тсс! Ты меня не видел, не слышал! Понял, овощ?! – строго поглядел сквозь диковинные очки в заячьи от ужаса глаза больного.

– Да! – вдруг ясно выдохнул Зевакин.

– Ну, то-то! – отошел к соседней кровати. Оттуда послышался негромкий пук, после чего, не оглядываясь, человек скрылся за дверью. Остро запахло порохом и теплой кровью.

С трудом приподнявшись на локте, Зевакин увидел уже знакомый ему, быстро расцветающий бутон смерти на забинтованном лбу соседа.

«Да что же это происходит? Может, это опять сон?

И мне надо радоваться, а не огорчаться. Хреново, конечно, но остался почти живой, лишь чуток переломанный!

Зачем же меня ищут? Неужели только за то, что на встречу не пришел?» Он ахнул и потерял сознание.

* * *

Плотный серый туман уютно окутывал тело Зевакина со всех сторон. Плоть отпустила свои земные тиски. Он чувствовал себя легким воздушным шариком. Рядом летели такие же серебристые шарики разной величины. Вдруг самый близкий шарик произнес голосом любимой жены: – Ну, вот и увиделись!

– Оксана?! Это ты? Как же я тебя сразу не узнал? А где мы, неужели на небесах? Вот значит как здесь. Хорошо, покойно. А кто еще здесь? Ты наших родных и друзей встречала? – заинтересовался любопытный Зевакин.

– Конечно. Посмотри вокруг, вот же они, все здесь. Рядом.

Зевакин вдруг увидел вокруг себя множество близких и родных людей, с которыми он давно попрощался в земной жизни. И много-много лет не видел даже во сне. И, к сожалению, не вспоминал. А вот сейчас их присутствие обрадовало его и приободрило. Они приветливо улыбались.

– Значит, действительно, есть жизнь после смерти. Вот здорово! Я так всегда и подозревал, только уверенности не было.

Как у вас хорошо! – восхитился он благостному покою.

Восторг и чувство всепоглощающей любви переполняли его. Никакой боли не было. Тело не чувствовалось. Шарики медленно плыли в одном направлении к далекому источнику неясного впереди света.

«А что? – подумал Зевакин. – На земле меня уже ничего не держит.

Все сделал. Так, остались некоторые незавершенные дела. Но, наверное, так всегда и бывает. Невозможно все закончить.

А здесь вон сколько своих, – с радостью узнавал он знакомые лица, вернее облики, которые давным-давно им принадлежали, – даже больше, чем осталось на земле».

– Оксана, а можно я тоже здесь останусь, с вами? Здесь так хорошо!

Светящиеся серебром шарики внезапно убыстрили свой дружный лет, а шарик Зевакина почему-то стал безнадежно отставать от них. Любимые образы исчезли. Он с горечью наблюдал, как стремительно они улетают от него. – Подождите меня!

– Нет! – вдруг строго произнес невидимый голос жены. – Тебе пока нельзя к нам. Придет время, и мы обязательно встретимся, – постаралась она утешить его. – Возвращайся назад.

Зевакин увидел, что уже все шарики улетели далеко вперед и лишь один, утягиваемый неведомой силой, пытался на мгновение задержаться возле него. Сияющий далеко впереди свет погас, а его окружали все уплотняющаяся темнота и ужас.

– Прощай! До встречи! – произнес улетающий голос.

– Останься, хоть на секундочку, – взмолился он, – еще немножко побудем вместе. Я так скучаю! – понял всю тщетность просьбы и попросил в темноту: – Дай хоть знак какой-нибудь, что я действительно виделся с тобой! Что мне не привиделось!

Он вдруг понял, что лежит с открытыми глазами и отчетливо осознает, что происходит вокруг него в больничной палате и в то же время явственно продолжает разговор с женой.

«Ах, приснилось все! – подумал он. – Жаль. Так все прекрасно было. Конечно, как она оттуда знак подать может? Но так хочется поверить, что разговаривал с ней. И там у них все хорошо. Слава богу!»

Он посмотрел на оконные занавеси в надежде, что вдруг они зашевелятся, подавая знак, что все было наяву. Или что-нибудь упадет или произойдет. К примеру, одеяло без видимой причины свалится на пол.

Вдруг чья-то крепкая, сильная рука схватила сердце и, усиливая нажим, остановила его ритмичное движение. Зевакин захрипел от боли: «Понял, понял! Это грех проситься к вам раньше времени! Отпусти! – взмолился он, и – «О, счастье!» – рука, подавшая ему знак, ослабила хватку. Сердце сократилось, вновь посылая кровь в аорту и насыщая кислородом мозг. Он испытал огромное облегчение. «Ух! Живой! Плоховато иногда на этом свете, но продолжать жить надо! Не подошел срок. Выходит, для чего-то еще нужен здесь, на земле. Не привиделось».

Послышался утробный скрип приоткрываемой двери. Наученный горьким опытом, притих под одеялом и, не открывая глаз, затаил дыхание. Кто-то склонился над ним, раздался шелест одежды. Зевакин вдруг почувствовал, как с него резко сбрасывают одеяло и испуганно, ожидая самого худшего, открыл глаза.

Перед ним, угрожающим маятником раскачиваясь из стороны в сторону, прицеливалось огромное женское седалище, с одной стороны которого вынырнула обращенная на Зевакина прелестная женская головка, а с другой протянулась хищная рука с длинными полированными ногтями, целясь в его пострадавшую драгоценность.

– А-А-А! – синхронно завопили они, встретившись взглядом, и шарахнулись в разные стороны. У страха глаза велики!

Он – беспомощно повис на распятии металлических струн, трепыхаясь, как марионетка в паутине растяжек. Она – упала на аппарат искусственного дыхания соседа, от чего шланги и трубочки выскочили изо рта бывшего пациента, давно испустившего дух. Короткое шипение воздуха, вылетевшего из легких, сменилось постоянным шипением пропадавшего вхолостую кислорода.

– А-А-А! – еще громче закричала она и торопливо принялась запихивать их на прежнее место. И вдруг обнаружила цветок смерти. Присмотрелась помутневшими вмиг глазами, пытаясь охватить разумом случившееся. Захлебнулась вырвавшимся воплем, даже не успев одернуть халатик, закатила глаза и обмякла рядом с Зевакиным.

– Ну что за дежурство сегодня?! – громко позевывая, вошел в палату дежурный врач. – Пистяева, тебе писец! – уверенно произнес он. – Никакие прошлые заслуги не в счет!

– Ты что же натворила? – прошептал ошеломленный доктор, включая верхний свет. На черном мониторе бесконечно тянулась сплошная линия смерти, уходящая за горизонт, фиксирующая полное отсутствие дыхания, сердцебиения и мозговой деятельности. – Все-таки убила, нахрен! Actus Dei[2]2
  Божье деяние – так называли стихийные явления, перед которыми человек бессилен.


[Закрыть], как говорится, – сложил он молитвенно руки.

* * *

Поднятый по тревоге директор клиники задумчиво разглядывал труп, размышляя вслух:

– Кто же это сделал? Для чего? Как сюда проник? Ведь у нас тревожная кнопка, договор с вневедомственной охраной, камеры наблюдения. Для чего тогда содержать такую охрану? – взбесился он. – Деньги платить дяде Паше!

А этот хоть живой? – перевел взгляд директор на лицо Зевакина.

Тот, ни жив ни мертв, лежал неподвижно, притворяясь бесчувственным, чтобы не заподозрили в убийстве соседа. «Точно залечат!» Принял невинный вид, мол, моя койка с краю, ничего не знаю, но, приготовившись в любой момент подать активные признаки жизни, чтобы по ошибке не отвезли в морг на вскрытие за компанию с покойником.

– Пока живой, – подтвердил дежурный врач, – но без сознания. То ли убийцу увидел и сильно испугался, то ли еще после операции не отошел. Мы тут его, – он замялся, – подштопали маленько.

Неизвестный, – продолжил он доклад, – поступил по «Скорой помощи» с черепно-мозговой травмой, закрытым переломом плюсневых костей левой стопы и, хм-хм, разрывом белочной оболочки полового члена.

– Ого?! А эту-то травму как он заполучил? Пинали, что ли? – участливо вгляделся директор в зевакинскую «непадающую Останкинскую башню». – Изверги! Вот народ пошел, совсем ничего святого нет, – искренне сопереживая, прикрыл ладошками собственную ширинку, по– видимому, мысленно представляя, какие муки пришлось пережить пострадавшему.

– Вчера после массовых беспорядков на улице «День памяти жертв французской Коммуны» в больницу по «Скорой» доставили 17 пациентов с тяжелыми травмами. Один убитый помещен в морг. Личности устанавливаются. Работают органы милиции, прокуратуры. Ожидаем результатов судебно-медицинской экспертизы.

– Так, так, так, – задумался директор, – давненько такого не было. С прошлого месяца. Кто из персонала еще знает о гибели нашего Умрилова?

– Ну, я, – повел счет доктор, загибая пальцы, – естественно, вы… я ведь, собственно, сразу догадался, в чем дело.

Как крики услышал из палаты, сразу сюда поспешил. Ну, думаю, на этом посту дело нечисто, – чуть не проговорился он. – Что в первый раз что ли, хм, хм, вижу убитого, – вывернулся Григорий Абрамович.

– Вот еще, наверное, этот пациент без сознания, знает. Эй, дядя! – пощелкал он пальцами перед его лицом и потормошил. – Впрочем, его можно из списка вычеркнуть. До сих пор не отошел от наркоза и наших манипуляций.

– И, вот она, – указал прокурорским жестом, – все знает! Наша главная. – выдержал многозначительную паузу, – хм, хм, медсестра, Е.Б. – то есть Елена Борисовна.

– Безякина, – поторопилась вклиниться в разговор медсестра из-за опаски опять услышать неблагозвучную интерпретацию своей фамилии.

– Да вы же ее хорошо знаете, Шамиль Загитович! Столько лет у нас трудится.

– Как же, как же, припоминаю, – одобрительно посмотрел директор на женские прелести, – отлично знаю ЕБ.

Так, я всех в клинике знаю, – решил сменить скользкую тему. – Это очень даже хорошо, что никто из посторонних в гибель Умрилова пока не посвящен.

Что же делать, а? Я вас спрашиваю?! Если нашего главного, на сегодняшний день, спонсора из зависти убрали конкуренты из 22 больницы, это не всплывет. Не с руки. Мы про них много знаем. Если страховой компании «Больстрах» надоело оплачивать наши счета, тоже быстро никто об этом не узнает. Если мы сами не объявим. Не пришлют же они агента ни с того ни с сего проверять его здоровье.

Через два дня мы за его лечение должны были получить очередной транш за полгода. Что же делать? А? Я вас спрашиваю! Ну, ладно, убили. С кем не бывает, но такую подлость подкинуть перед самым перечислением. Эти деньги у нас уже давным-давно распланированы. Даже потрачены. Частично. Кажется.

Узнаю, кто это сделал, не прощу!

Я собственно, вот к чему клоню. А нельзя как-нибудь отсрочить его смерть? Ну, как будто?

Сотрудники изумленно переглянулись.

– Так сказать, потянуть время. Мол, все шло по-прежнему! Он живее всех живых был. Ничего не знаем. Никто в него не стрелял! Все у нас тихо было. Даже слыхом не слыхивали.

Мы продолжали поддерживать жизнеобеспечение всеми полагаю-щимися мероприятиями. Как и всегда. Спасали товарища от неминуе-мо приближающейся старости. Он и так у нас в этом состоянии уже год провел. Как у Христа за пазухой. А вот сейчас все-таки не выдержал.

У кого-то не выдержали нервы и его шлепнули! Может, конкуренты, может из страховой компании, может, родственникам дорогу перешел. Мы-то при чем? Ничего не знаем!

Два дня всего продержитесь! Умоляю.

– Да вы что, Шамиль Загитович? Родственники сами только его смерти обрадуются. Им, наконец, наследство достанется.

– Нас это уже не касается! – строго произнес директор клиники. – А вот в последний раз оплату наших трудов праведных получить было бы хорошо, – потер он освободившиеся, наконец, сухие ладошки. – И закончить на этом наши расходы по уходу за тяжелобольным пациентом.

Вы ведь тоже, – с отеческой теплотой взглянул он на подчиненных, – устали, наверное, от такой тяжелой работы? Отдохнуть хотели бы где– нибудь, в Шарм-эль-шейхе или на Тенерифе, а?

– Только раздельно! – быстро произнес догадливый Григорий Абрамович. – А то, мы тут уже порядком поднадоели друг другу.

– Ну, вот и договорились! Подумаем, что для вас можно сделать.

Так, так. Во всяком случае, по документам погибший Умрилов должен у нас просуществовать еще два-три дня. А затем выдадим его тело для погребения безутешным родственникам.

Так, – отдал он приказания, – заделайте чем-нибудь дыру во лбу. Хорошенько перевяжите, подключите аппарат, как будто все работает. И так продержитесь еще три дня!

– Шамиль Загитович! – обратился доктор, – заметно будет его odor mortis, так сказать, запах смерти, сквозь окошко, что аппарат не работает и монитор данные жизнедеятельности не отражает.

Может, пока этого, – кивнул на тело Зевакина, – подключим. Все равно со стороны незаметно будет. Оба забинтованные, лиц не видно. Ногу сейчас от вытяжки освободим.

– Молодец, – одобрил рвение подчиненного главный, – а с этой фигурой что делать будем? – указал одной рукой на забинтованный александрийский столп, а другой опять прикрыл собственную паховую область, почувствовав в ней неприятно вибрирующие ноющие ощущения.

– О, не беспокойтесь Шамиль Загитович! Это уже по части ЕБ. Ба– альшой спец! Бинтики размотает, к ноге хозяйство примотает, катетерец введет, и вся недолга! Масочкой ему лицо прикроем, чтобы аппарат дышал. В нос трубочку приклеим и – отлично! Два дня он у нас и не шелохнется! Загрузим снотворными. Родственники сквозь окошко и не заметят, ху из ху, как говорится! Они все больше по телефону справляются о состоянии его здоровья. Мы их по вашему приказу и близко не подпускаем. Чтобы не кольнули чего. Что мы маленькие, что ли? Не в первый раз!

Эскулапы вновь дружненько поменяли местами кровати пациентов. Проделав все необходимое, удовлетворенно вздохнули.

– Ну, вот и отлично! – полюбовались результатами проделанной работы. Аппарат бесперебойно дышал. На соседней койке с прикрепленной табличкой «Неизвестный» покоилось бездыханное тело. На зевакинской красовалась табличка «Умрилов».

– Вы, это, – похмыкал директор носом, – хоть иногда вот этому, – показал он на убитого, – уделяйте внимание! Скажем, для вида давление меряйте, что ли? Укольчики в попку разные делайте! Витаминчики.

Григорий Абрамович поймал изумленный взгляд Елены Борисовны.

– Хорошо, хорошо, Шамиль Загитович! Как прикажете, все сделаем. Хозяин барин! Обеспечим полную, как говорится, видимость лечения и ухода. Лишь бы не протух сильно!

А через два дня как поступим, Шамиль Загитович, с обоими? – обратился за дальнейшими указаниями к главному врачу.

– Там видно будет. Скажем, к примеру, электрик напился и электричество выключил. Вот наши системы жизнеобеспечения и отключились.

Дежурный медперсонал опять переглянулся.

– Родственники судиться будут, – рассудительно произнес доктор. – Страховщики их поддержат. Могут что-нибудь заподозрить. Как бы хуже не вышло! У нас же автономная резервная система имеется.

А, может, – он шутливо кивнул головой в сторону медсестры, – все на нее свалим?

– Я тут вообще ни при чем! – заверещала нимфоманка с честными глазами, приняв предложение доктора за чистую монету. – Ничего с ним не делала, ничего не видела!

Зевакин, конечно, мог бы ей возразить. Но не мог!

Директор надолго задумался, мысленно представляя возможные способы умерщвления:

– И что же она могла с ним такого сделать? Как именно убила? Каким образом?

– Ну, предположим, этот Умрилов от нашего интенсивного лечения вдруг очнулся. Увидел после стольких дней комы красивую полуголую медсестру, пришедшую делать укол соседу. Соскучился за год по женскому полу, как матрос подлодки, вернувшейся после автономного плавания. Схватил ее сзади и попытался изнасиловать в извращенной форме! Она от страха и шарахнула его каблуком в лоб. Вот он и откинулся до смерти. Ослабевший был.

Или, допустим, наоборот. Она, – с видом прокурора указал на нее пальцем, – круглый год во время ночного дежурства регулярно наведывалась к Умрилову и насиловала его, перевязывая член бинтиком у самого основания.

– А! О! – слушатели дружно ахнули, потрясенные преступными подробностями.

Шамиль Загитович рефлекторно цеплявшийся за свою соломинку, на всякий случай, испуганно повернулся к медсестре боком. Безякина, не ожидавшая такой подлой откровенности от Григория Абрамовича, изумленною совою вытаращила глаза.

– Наконец, Умрилову это надоело, и он решил отбиться от непрекращающихся посягательств на свою честь и защитить мужское достоинство.

Тогда-то она в ярости и шлепнула его. Каблуком в лоб. Сами знаете, какими женщины в этот момент бывают, да?

Директор согласно закивал головой: «Знаю, знаю! В такой момент близко к ним не подходи», а сам удивленно протянул:

– Ну ты даешь!

– А что вы так на меня смотрите? Так бывает. Я в кино видел. У Тарантино или еще кого-то, – сник под взглядом главного.

– Ну и фантазия у вас, Григорий Абрамович! – укоризненно покачал головой директор. – Что же это она у вас полуголая шарахается по ночам в больнице? Скажут, куда дежурный врач смотрит? А?!

Медсестра стыдливо потупила невинный взгляд, комкая трусики в кармане халатика.

– И каблуком до смерти забить! Это же надо только додуматься? А, нука, повернись, голубушка! Наклонись! О! Ножку приподними! У! – мужчины похотливо пригляделись. – Вот, обрати внимание, коллега.

Как такой каблук до затылка может достать? Ага, понял? То-то! Нет, она не подойдет!

– Не подойду! – обрадовалась медсестра. – Не подойду я! Даже и не думайте! Каблук-то того, короткий.

А может, вместо Умрилова этого неизвестного похороним? – кивнула она на Зевакина, желая поскорее отвлечь внимание от собственной персоны.

– А что? Родственникам скажем, что изменился до неузнаваемости за время пребывания в больнице. Кто его вспомнит-то, как он раньше выглядел?

– Ну, – неуверенно пробурчал Шамиль Загитович, – на похоронах, наверное, фотография будет с траурной ленточкой.

– На похоронах всегда изображения покойников в молодом возрасте ставят, – со знанием дела произнес Григорий Абрамович. – До болезни. Непохожие лицом на нынешний оригинал.

Вы знаете, я как-то экзамены за друга ходил сдавать с его документами и фотокарточками. Ничего. Отлично прошло.

Жаль, что не сдал! А так никто и не заметил.

Подгримируем, подкрасим, где надо. Только надо это сделать действительно быстро, пока его родственники по больницам не стали разыскивать. Был неизвестный и сплыл! Все! Кончилась для него комедия по имени Жизнь. Finita!

Вот только, как же мы его. это. отключим?

– Ха, ха! Уж этому вас учить не надо! И так морг не остывает от ваших ошибок.

– Обижаете, Шамиль Загитович!

– Да шучу, шучу я! Думаю. Знать бы наверняка, кто Умрилова замочил, то по второму разу позвали бы.

– А вот это мысль, Шамиль Загитович, ну вы и голова! Так, так, так!

Если мы, наоборот, известим прессу о трагическом инциденте в нашей клинике? Сообщим, что наемный киллер, пытаясь убить Умрилова, проник в палату под видом пострадавшего, избежав таким чудесным образом охранника дядю Пашу, по ошибке убил неизвестного нам пациента. Сначала наступил ему на ногу, чтобы не убежал, ударил по голове и порвал ему половой член, – втянул он страдальчески воздух сквозь зубы.

– Свят, свят, свят! Ты что такие страсти рассказываешь? Еще с таким удовольствием! – руки директора намертво приклеились к паховой области.

– Но, мы, – несло доктора, – приложив героические усилия, вернули его к жизни, и даже в половой сфере! – продолжал он с увлечением. – И вот, только-только он был на пути к выздоровлению и готовности дать показания следователям и пройти физиологические испытания, наемный убийца по неизвестной нам причине повторил подлое нападение из-за угла.

Сейчас кого только не привозят к нам по «Скорой». Или, к примеру, переоделся почтальоном, электриком или даже Еленой Борисовной и нанес-таки последний удар! – не обращая внимания на протестующие возгласы Безякиной. – Выстрелом из пистолета прямо в лоб!

– Ты прямо как будто при этом присутствовал? – подивился буйной фантазии сотрудника Шамиль Загитович.

– Таким образом, преступники прочитают о своей ошибке в газетах, сопоставят факты и опять начнут охотиться за Умриловым и рано или поздно сами доведут тело нашего неизвестного до конца! Все! Amen!

Безутешные родственники получают тело своего невинноубиенного якобы Умрилова, отправившегося прямиком в рай, утешаются немаленьким наследством и осознанием, что боли в момент смерти он не почувствовал. Маска смерти исказила его лицо до неузнаваемости.

Мы, Алла бирса, благополучно избегаем расследования и умываем в Красном море руки. Вот, полюбуйтесь, какие стали чистенькие, – повертел он окровавленными после врачебных манипуляций с убитым кистями рук. – Как у Понтия Пилата.

Медсестра в углу жалобно всхлипнула.

– Так, так. Это-то правильно, – одобрил предложенный план действий директор. – Только у нас-то потери двойные ожидаются. Во-первых, переводов от Умрилова больше не будет, и с этого, – кивнул он, – инкогнито с дыхательной трубкой ничего не поимеем!