Текст книги "Османская Турция. Быт, религия, культура"

Жизнь сопровождалась массой других, менее значительных суеверий, порой весьма докучливых. Как это было повсеместно и во все времена, они были свойственны лишь наиболее легковерным людям, другие же воспринимали их как курьезы, а людьми рассудочными и решительными отвергались как предрассудки туземцев.

Глава 4
ГОРОД

Главным городом считался Стамбул. Когда зимой 1457/58 года султан переместил правительство из Эдирне в новую столицу, Стамбул стал политическим и культурным центром империи, экспансия которой служила росту престижа и расцвету города. Стамбул был средоточием красоты, роскоши и многообразия. Любое назначение в другой город, даже губернатором провинции, воспринималось как нечто вроде ссылки. Высокопоставленные чиновники провинций в государственной или правовой сферах получали профессиональную подготовку в одних и тех же высших административных или религиозных учреждениях Стамбула. Вот почему их образ жизни становился эталоном для всей знати империи. Ему подражали даже представители низших сословий, насколько это позволяли их возможности. Государственные чиновники разного ранга, получившие традиционную подготовку, были пропитаны духом столичной жизни и при новом назначении приносили эти ценности в свою частную и общественную жизнь. Кроме того, центрами власти, богатства и культуры оставались прежние столицы – Бурса и Эдирне. Наиболее знаменитым из 260 портов Османской империи и крупнейшим коммерческим центром Малой Азии был Измир; между тем большие города Анатолии, куда направлялись для обучения государственному управлению сыновья султана, приобретали, как следствие, больший блеск. Стало быть, все города, как бы они ни отличались от Стамбула по величине, богатству и разнообразию, некоторыми особенностями своей жизни напоминали столицу. Города или кварталы с населением, преимущественно христианским, оставались в прежнем состоянии, однако приспосабливались, насколько возможно, к турецкому стилю жизни, предусматривавшему строительство крепостных стен, опоясывающих город, колодцев и каналов, разбивку огородов для выращивания овощей, идущих на продажу, цветников и виноградников.

Стамбул занимал исключительно выгодное стратегическое положение: контролировал проход между Черным и Эгейским морями. Он служил мостом между Европой и Азией. В Черное море впадали воды Дуная, Днестра, Буга, Днепра и Дона, открывая доступ на Балканы и в Восточную Европу, равно как и в Южную Россию. Господство на южном побережье было ключом к контролю над Тигром и Евфратом, а с выходом к Каспийскому морю открывались пути к верховьям Волги, к Амударье и далее в Индию. Эгейское море и за ним Средиземноморье вели в Грецию, Европу и Африку. В городе сходились торговые пути с Востока и Запада: из Брюсселя, Занзибара, Киева, Самарканда – любой населенный пункт, способный чем-то торговать, находился на пути в Стамбул. Возможно, космополитизм и был главной отличительной чертой города, помимо его политического и административного значения как центра власти по отношению к другим городам империи. Кроме иноземных торговцев, ремесленников и путешественников, которых влекли в город его богатство, слава и возможности, там проживали христиане и евреи, оставшиеся со времен существования Византии либо переселившиеся туда во время миграций. Вдобавок здесь проживали зарубежные послы со своим дипломатическим корпусом. Пригород Галата, располагавшийся на восточном берегу бухты Золотой Рог, был населен главным образом европейцами; большинство жителей этого пригорода, а также и Пера, составляли венецианцы, французы, англичане и генуэзцы, которые селились там как купцы или как представители других профессий, особенно ценились хирурги из Франции. В 1477 году, почти через четверть века после падения Византии, население Стамбула исчислялось 60–70 тысячами человек, три пятых которого составляли турки.

В нижеследующем списке того времени приведено число семей разных национальностей, из расчета, что каждая из них состоит из 4–5 человек: турецких – 9753, греческих – 3743, еврейских – 1647, армянских – 818, крымских христиан – 267, цыган-мусульман – 31.

Кроме того, имелось 3667 торговых лавок, в них, согласно обычаям того времени, никто не проживал постоянно. Через сто лет общее население города выросло до 500 тысяч, 58 процентов которого составляли мусульмане и 42 процента – неверные, то есть христиане и евреи.

Средоточием жизни Стамбула являлся дворец султана – сераль, – хотя он и располагался поодаль от города. За его стенами были правительственные учреждения, суд и апартаменты семьи султана. Внутреннее пространство дворцового комплекса делилось на несколько отдельных секций с воротами и стражей при каждой. В секции помещалось несколько павильонов и одно-двухэтажных зданий с двориками и садами. Весь дворцовый комплекс занимал огромное пространство и был огорожен высокой стеной.

У входа во дворец располагался двор янычар, через который проходили тысячи людей разного звания на заседания дивана или для встречи с султаном. Там проходили также вереницы верблюдов с грузами оружия и продовольствия для дворцовых нужд, а также с ценностями – налогами, собранными чиновниками для султанской сокровищницы. Во дворе росло громадное дерево, под кроной которого стояли два небольших столба, предназначенные для казни приговоренных к смерти через отсечение головы. Как устрашающее напоминание о судьбе всех врагов султана их трупы выставляли на обозрение, иногда в знак особых провинностей голова жертвы помещалась между ее ног.

Двор вел в огороженное место, где помещались официальные учреждения и кабинеты. Там заседали государственные советники, султанский диван, который собирался еженедельно с субботы до вторника. Когда султан направлялся на заседание дивана, по обе стороны на протяжении его пути стояли люди, громко окликая монарха и потрясая над головой своими прошениями. Время от времени султан останавливался и давал знак сопровождавшему его дворецкому, который принимал аккуратно сложенный лист бумаги у счастливца и опускал его в свою шелковую сумку. Позднее прошение рассматривали и по нему выносили решение. В этом месте помещалась также Площадь собраний, где под широким навесом галереи стоял трон для государственных церемоний, таких, как восшествие на престол, официальное приветствие по случаю религиозного праздника, или происходила подача прошений и жалоб. Галерея подчеркивала роль городских собраний на площади, перед шатром султана, во время войны и давала возможность увидеть монаршую особу, хотя позднее подданные редко видели султана, исключая дни, когда проводились большие общегосударственные мероприятия.

Между внешним и внутренним дворами помещались двойные средние ворота, в небольшом пространстве между которыми совершались казни тех, кого приговаривали к смерти путем удушения или удара кинжала. Тайный ход вел от этого места в помещение дивана, так что повеления о казни могли доставляться очень быстро, и четверо безгласных палачей стояли в проемах ворот, чтобы привести в исполнение приговор суда.

В дворцовом комплексе располагались мечети и школы, больницы, библиотеки, казармы, бани и фонтаны, охотничьи вольеры и спортивные площадки, кухни, сады. Все это было необходимо для поддержания соответствующего уровня жизни монарха, называемого «Властителем века». Общественные и частные здания в соответствии с традициями османской архитектуры снаружи выглядели простыми и строгими, богатство декора приберегалось для внутренней отделки помещений. Легкие просторные летние павильоны, куда перемещался двор в жаркую погоду, были приподняты над землей и доступны для освежающего ветра с моря, оттуда открывались великолепные виды на море и побережье Босфора. Интерьеры султанских комнат представляли собой шедевры декоративного искусства, но рядом с этой красотой и роскошью помещались ремесленные мастерские и конюшни, кухня, угольный склад и арсенал. Фактически в серале осуществлялись бесчисленные виды работ, что делало его городом в городе. Неудивительно, что в дворцовой кухне трудилась тысяча поваров и помощников, которые готовили пищу 5–10 тысячам человек ежедневно. Они потребляли в год 30 тысяч кур, 22 500 овец и баранов, рассолы, сладости и шербеты потреблялись в количествах, которые казались современникам непомерными.

Наиболее интимным помещением дворца, наглухо отгороженным от других, был гарем, в котором жили в уединении наложницы султана. Единственный вход в гарем был через две двери, железную и медную. Каждый вечер главный евнух получал ключи от стражников, которым возвращал их, когда те заступали на вахту утром. Помимо султана и евнухов, позволялось изредка посещать гарем «самым ближайшим» родственникам наложниц, таким, как отец или брат, и то под строгим наблюдением. Это был довольно замкнутый мир, тщательно охраняемый отрядом балтаджи – алебардщиков, функции которого выходили далеко за пределы официальных обязанностей. Одним из подразделений командовал главный евнух, другое – возглавляемое командиром – славилось своим усердием и отличалось своеобразными головными уборами с длинными кисточками, служившими шорами. Казармы отряда, существовавшие по принципу самообеспечения – со спальнями, общими комнатами, арсеналом, камерой хранения личных вещей, мечетью и баней, – располагались недалеко от стен гарема. За пределами этих помещений, куда входили через Врата счастья, никто не мог без соизволения султана, считавшегося почти божеством, вымолвить слово или посмотреть на него. Наиболее влиятельными женщинами в гареме были мать султана и четыре главные наложницы, поскольку немногие султаны официально регистрировали брак. Все они располагали отдельными апартаментами, своими слугами и редко виделись друг с другом. В гареме обитали четыре категории рабов: те, кто обслуживали самого султана, те, кто обслуживали женщин гарема, те, кто недавно поступили на службу и готовились подняться после обучения до двух вышеупомянутых категорий, и, наконец, те, кто выполняли самую черную работу. Кроме того, в гареме служили смотрительницы, ответственные за дисциплину и финансы, а также охранники-евнухи, через которых женщины поддерживали связь с внешним миром. Большинство наложниц являлись иноземными рабынями, которых купили в возрасте 10–11 лет для службы во дворце, или же они прибыли туда вполне обученными в качестве дара от богатых чиновников или губернаторов. Многие из них постепенно получали свободу и затем готовились выйти замуж и в самом деле считались желанными невестами, поскольку, помимо своей изысканности, шарма и красоты, за которую их и выбрали для дворцовой службы, они обладали связями с двором и благодаря этому возможностями влияния.

Рабов-евнухов либо покупали, либо доставляли в качестве дара султану от губернаторов Египта и других провинций. Рабов кастрировали в Судане египетские христиане во время ежегодных переходов караванов из Дарфура в Сеннар, поскольку закон запрещал мусульманам заниматься этим. Их обучали и воспитывали так же, как и дворцовых пажей, и до поступления на службу они жили вне гарема. На службе рабы-евнухи могли делать карьеру, проходя четыре ступени. Самые высокопоставленные из евнухов приобретали большую власть и престиж, главный евнух постепенно становился одним из основных должностных лиц империи. В апартаментах основной секции дворца служили также немало евнухов, которые вместе с пажами, готовившимися к государственной службе, подносили кофе, раскуривали трубки, хранили тюрбаны, выполняли функции парикмахеров и музыкантов. Это были представители внутренней службы дворца, которая включала весь обслуживающий персонал султанских покоев и всех жилых зданий.

Внешняя служба дворца не занималась исключительно дворцовыми делами, поскольку состояла из чиновников, напрямую связанных с армией и государственными службами. Именно благодаря этой службе рабы приобретали высокий статус. Такие традиционные титулы, как главный носитель штандарта, главный смотритель конюшен, главный сокольничий и начальник службы водоснабжения, носили люди, занимавшие весьма почетные посты. Например, главный садовник был в некотором отношении наиболее влиятельным должностным лицом во дворце, поскольку под его началом было 2000 человек, из которых садоводством занимались немногие. В его распоряжении были сторожа, стража у ворот и на различных площадках, его люди патрулировали небольшие порты вокруг залива Золотой Рог и на Босфоре, он командовал почетным караулом султана, повелевал официантами, конюхами и барочниками. Он отвечал за доставку и приготовление к султанскому столу мяса животных и птиц, уборку мусора и отходов из дворцового комплекса, за дисциплинированность сказителей, акробатов и прочих людей, развлекавших обитателей дворца. Именно под его руководством проводились допросы и казни провинившихся придворных.

Помимо алебардщиков гарема за безопасность дворца отвечали четыре отряда лучников, набиравшихся из янычар, блестящая личная гвардия султана, воины, служившие посыльными, охранниками и солдатами эскорта, а также гвардия знати.

Город за пределами дворца состоял из определенного числа кварталов – махалля, обычно окружавших мечеть, а также церковь или синагогу, – если эти кварталы были заселены преимущественно немусульманскими жителями. В каждом квартале имелись торговые лавки, баня и открытый рынок. Названия некоторых махалля отражали главную достопримечательность квартала. Так, название Кагитхане происходило от бумажной фабрики, бравшей из источника воду, которая прославилась способностью отмывать вещи без применения мыла. Купцы, привозившие по пыльным дорогам тюки дорогих шалей из Индии, погружали их в источник. Вода не только отлично очищала их от пыли, но и восстанавливала цвет. Название Тупхане происходило от мастерской по литью пушек. Одна из них выстрелом ежедневно оповещала о восходе и заходе солнца, о рождении ребенка у султана или о смерти казненного – важного государственного преступника, об отъезде султана из города или его возвращении, о начале и окончании Рамадана и других священных дней, о военных победах или прибытии в период войны ужасных грузов – отрезанных ушей и носов, которые складывали у ворот сераля. Другие кварталы носили названия, взятые от дня работы рынка на главной улице, например, Салипазари – рынок во вторник, или же от наименования анатолийских и балканских населенных пунктов, откуда родом были жители квартала, например, Йенимахалля, обитатели которого происходили из Йенишехира. Большинство махалля отличались вполне определенной репутацией. Например, грозные дубильщики Стамбула, которые принадлежали к одному из старейших и влиятельных цехов, поселились после завоевания Византии в Йеди-Кале, Семи башнях, и захватили там карантинный лагерь. Там путников, проходивших через районы эпидемий, изолировали на семь дней, прежде чем им разрешалось войти в Стамбул. Дубильщики превратили лагерь в ряды лавок, своих и мясников, – коллективное предприятие. Вскоре это место стало густонаселенным, неряшливым и шумным пригородом холостяков, потому что в нем из-за неприятного запаха не смели показываться сколько-нибудь респектабельные женщины. Стражники редко искали в этом квартале воров и убийц, скрывавшихся от закона, – сами дубильщики ловили преступников и заставляли их собирать собачьи экскременты – необходимый компонент технологии дубления. Поскольку всем дубильщикам в период обучения ремеслу приходилось этим заниматься, их затея, хотя и непривлекательная, не была лишена смысла: в ряде случаев преступники совершенствовались в ремесле и становились в этом жестоком, неуправляемом сообществе подлинными мастерами дубления. Во время войны дубильщики были обязаны поставлять 5 тысяч стойких воинов, а в мирное время сумели заслужить репутацию самых преданных султану людей, с которыми побаивались встречаться в бою даже янычары.

С другой стороны, богатый квартал Эюб, у вершины бухты Золотой Рог, славился своей красотой и спокойствием. Там находилась самая важная святыня мусульман в Европе – захоронение одного из сподвижников пророка Мухаммеда, Эюб аль-Ансари, павшего там в битве с неверными. Вокруг его гробницы с прекрасным куполом, объекта паломничества, вырос комплекс мечетей и медресе, бань и богаделен, караван-сараев и базаров. Все постройки выполнены в благородном и привлекательном стиле традиционной оттоманской архитектуры. Вокруг гнездились на куполах и свободно расхаживали аисты, а у подножия холмов, среди кипарисов, были гробницы тех, кто с приходом последнего часа выбрал место захоронения рядом с гробницей святого воина. В квартале Терсане (судоверфь) содержались султанские барки и их экипажи, а вокруг них располагалась стража: в Касимпаша размещались арсенал и тюрьмы – мрачное соседство для жителей района. В цыганском квартале Балатмахалля проживали потомки цыган, переселившихся из Балата, они по традиции занимались изготовлением плетеных корзин, предсказаниями судьбы и коневодством. В Кагитхане на лугах с сочной травой пасли султанских коней, а возле находившейся здесь знаменитой протоки жители города любили устраивать пикники. На азиатском берегу Босфора располагался Ускюдар, через который проходили все путники из Анатолии, Аравии, Персии и Индии, перед тем как перебраться на другой берег в центр города. Этот район славился одиннадцатью своими гостиницами. В одной из них, построенной Михримах, дочерью Сулеймана Великолепного, путник мог отдохнуть и обдумать свои дела. Во время трехдневного пребывания он получал свободные апартаменты, двухразовое питание, свечу на ночь, фураж для своей лошади или мула. В Ускюдаре же от других путников отделяли прокаженных и помещали в общий номер гостиницы за городом.

Узкие, немощеные переулки, взбегавшие вверх и сходившие вниз по склонам холмов, на которых стоял город, превращавшиеся в грязное месиво зимой и пыльные летом, с кучами мусора и лужами помоев, тянулись к основным мощеным улицам, содержавшимся городской службой в чистоте. Вдоль них располагались здания важных учреждений. Некоторые улицы не имели названий, но распознавались по каким-нибудь значительным объектам поблизости или по знаменательным событиям прошлого, хорошо известным всем, живущим в этом городе, а пришлому приходилось искать улицу, расспрашивая о ней местных жителей.

Наиболее заметной в каждом районе была мечеть с комплексом зданий, обычно выраставших вокруг нее. Их обеспечение, строительство и содержание финансировалось типично мусульманским способом, принятым во всем исламском мире. Поскольку пожертвование – одна из важнейших добродетелей мусульманина, все строительство, можно сказать, осуществлялось за счет доходов частных благотворительных фондов, называемых вакфами. Эти фонды пополнялись посредством прямого дарения людьми либо при жизни, либо после их смерти по завещанию земли, торговых заведений или другой недвижимости, приносившей постоянный доход. Деньги и драгоценности не принимались, поскольку считались несовместимыми с характерной особенностью вакфа как фонда наследования. Состоявшийся акт дарения считался окончательным, дальнейшая смена владельцев собственности не допускалась, хотя бывали случаи отступления от этого принципа, когда ремонт или реконструкция дарованного здания требовала больших средств. Тогда с разрешения кадия сдавались в постоянный наем вакуфные земли в обмен на обязательство арендатора платить авансом ренту. Если арендатор умирал, то при отсутствии наследников его имущество поступало в распоряжение вакфа.

Доходы фонда тратились на конкретные цели в соответствии с пожеланиями спонсоров. Купец, например, захотел построить в своем квартале фонтан с питьевой водой – тогда он завещал вакфу плодоносный виноградник, и с доходов от него строили фонтан, мраморную облицовку которого чистили, видимо, раз в год, а сам фонтан по необходимости ремонтировали. Спонсор имел право назначить опекуна – члена своей семьи или кого-либо еще, чтобы быть уверенным в использовании его дара согласно оговоренным условиям. Он мог поручить фонду назначить для этого своего администратора. Легко представить себе, что дар султана на строительство и содержание соборных мечетей требовал огромных средств фонда. Хуррам Султан – супруга Сулеймана Великолепного – выделила на создание общественной кухни озеро и все земли вокруг города Тиберия, включая заводи для рыбы и минеральные источники с целебными свойствами.

Денежными доходами вакфов заведовало специальное ведомство, независимое от султанского казначейства и возглавлявшееся главным евнухом. Ведомство назначало своего уполномоченного в каждый вакф – по желанию спонсора, члена его семьи, который нес ответственность за сбор доходов, а также смотрителя, обычно государственного чиновника или религиозного авторитетного человека, который следил за тем, чтобы соблюдались условия функционирования фонда. Например, в вакуфной больнице возникала необходимость в кадрах соответствующей квалификации – и ведомство назначало их в нужном количестве, от главного врача до уборщиков, последним приходилось не только убирать помещения, но и смывать со стен больницы озорные надписи. Ведомство устанавливало размер жалованья каждому сотруднику, вплоть до служащего, следившего за освещением, и уборщика туалетов. Порой, однако, назначение было просто синекурой, и, если пожертвование было щедрым, сами уполномоченные чрезвычайно обогащались.

Цели, на которые шли деньги вакфов, можно перечислять бесконечно. Ведь они требовались не только для содержания мечетей и медресе, библиотек и школ, бань и больниц, гостиниц, общественных столовых и прачечных, мостов и фонтанов. Кроме того, требовались средства на приданое для девушек-сирот, оплату долгов заключенных, захоронение покойников из бедных семей, приобретение одежды для стариков, риса для птиц, на весенний отдых детей, помощь солдатам и их семьям, сооружение и содержание крепостей и кораблей, защищавших владения ислама. Если объект, ради которого был образован вакф, прекращал свое существование из-за пожара, землетрясения, необходимости перестройки квартала или по любой другой обоснованной причине, ведомство использовало доходы упомянутого вакфа на другие благотворительные цели. Неверным также разрешалось основывать вакфы, если их деятельность не противоречила принципам ислама. Так, они имели право опекать сиротские учреждения, но не церкви. Хотя вакф должен был иметь объект благотворительности, его функции могли быть распространены на формирование семейного фонда, в котором оставались средства после всех трат на объект благотворительности, для нужд потомков спонсора. Фактически это служило средством уклонения от налогов как компенсация за пожертвование в интересах общества.

Естественно, размеры мечетей, строившихся в городах в большом количестве, зависели от средств фондов, которые их курировали. Небольшая мечеть квартала обычно была устроена просто: тростниковые циновки на полу, скромные украшения, имам, выполняющий одновременно функции муэдзина. Между тем тринадцать больших соборных мечетей были архитектурными шедеврами империи, и особенно лучшая в Стамбуле мечеть, построенная по повелению Сулеймана Великолепного великим архитектором Синаном. Поблизости от таких монументальных сооружений из камня были расположены государственные учреждения и невысокие постройки, над которыми возвышалась величественная соборная мечеть. Достаточно было взглянуть на купола, увенчанные золотой символикой, и парящие в небе минареты, чтобы составить представление об искусности мастеров, о сложности такого сооружения. Оказавшись во внутреннем дворике мечети, проникаешься спокойствием и величием обстановки, хотя очень часто там толпилась масса людей, а порой даже раскидывали лагерь солдаты. Там находились небольшие палатки, где продавали четки и другие предметы религиозного культа, а также киоски с товарами мелких торговцев. В уголке на низкую скамейку садился уличный писарь с чернильницей из ярко начищенной меди и ручкой. Он умел не только грамотно написать письмо, но и составлять контракты и прошения; он в первую очередь и считался составителем прошений.

У стены стоял нищий, предлагая купить у него какой-нибудь пустяк: лимон, свечу или несколько гвоздей, что, как правило, не вызывало интереса у раздающих милостыню. Отчаянно нуждающихся было немного – ведь существовало множество благотворительных организаций, опекающих бедняков. Да и турецкие традиции гостеприимства, равно как и общественные кухни, исключали наличие голодающих. Кроме того, всегда можно было найти какую-нибудь работу, а общество не могло не обеспечить даже прирожденного попрошайку.

Перед молитвой происходило степенное движение вокруг большого камня или фонтана из мрамора, под широкой крышей, с карнизом и железной решеткой с орнаментом.

Вдоль фасада мечети тянулась длинная, уходящая вглубь галерея из колонн и арок, а иногда огороженная каменными плитами светлого и темного тонов или из цветного мрамора, искусно уложенными вперемежку. Внутри галереи люди встречались друг с другом, разговаривали и отдыхали в тени. Дверь мечети имела монументальный вид, она была облицована панелями с искусно вырезанным геометрическим орнаментом, а иногда с инкрустацией перламутром. Дверь всегда была закрыта. В одной из панелей вырезали вход более скромного размера, который часто перекрывали занавесом из кожи, свешивавшимся с перемычки. С одной стороны от дверного прохода или непосредственно внутри мечети стояла каменная колонна высотой 6–8 футов, которая свободно проворачивалась в специальном углублении. Иногда какое-нибудь слабое землетрясение могло сместить колонну с оси, в этом случае все сооружение внимательно осматривали с целью обнаружения трещин или выхода из строя крепежного устройства.

Интерьер мечети, как, впрочем, и всех построек Османской эпохи, выглядел гораздо красивее, чем внешний вид здания. Огромное впечатление производили простор и царящее в ней спокойствие, большие купола мечети как бы парили вверху. Небольшие купола по боковым сторонам помещения покоились на каменных опорах. От созерцания удивительного сочетания колонн и столбиков, полукуполов, арок и ниш мы переключаемся на детали. Стены украшали кафельными плитками, переливающимися разными оттенками голубого и зеленого цветов, резко контрастировал с ними темно-красный цвет необыкновенной глубины. Иногда плитки укладывали рядом, чтобы воспроизвести на стене каллиграфическую надпись, сделать орнамент из тюльпанов, гвоздик или цветущих ветвей фруктовых деревьев. Наверху на стенах находились лепные гипсовые стрельчатые окна, украшенные типично турецким орнаментом. Крохотные кусочки цветного стекла глубоко погружали в лепные узоры под такими углами, что цвета можно было различить, лишь заняв определенную позицию у окна. С очень близкого расстояния или слишком далекого это выглядело как каменная панель с причудливым узором. Нижний ряд больших светлых окон с резными деревянными ставнями располагался почти на уровне пола. В их глубоких нишах, скрестив ноги, сидели перед своими подставками для Корана студенты-богословы, произнося нараспев слова, которые выучили наизусть.

Высоко под куполом, в центре, висела длинная цепь, к которой крепился огромный железный обруч, почти равный окружности купола. На обруч подвешивались масляные лампы, освещавшие мечеть по ночам, а иногда и страусовые яйца, принесенные паломниками, или небольшие связки сухих стеблей – первый или последний пучок жатвы. Лампы висели на высоте приблизительно 8 футов от земли и создавали полное впечатление потолка, поскольку ничто не проникало в великолепные полые своды, разве только случайно залетал голубь. Пол мечети укрывался ковриками и коврами, подаренными состоятельными верующими или группами лиц, объединившихся, чтобы сделать подарок мечети в святой день или по случаю памятной даты. В мечети не было никакой мебели, чтобы помещение казалось просторнее. Рядом с михрабом, указывавшим направление Мекки, располагался минбар, узкая лестница которого вела к небольшой кафедре под крышей конической формы, богато декорированная изразцами или инкрустацией. С кафедры произносилась проповедь. Стенки, скрывавшие лестницу, были либо деревянными с резными узорами, либо мраморными. Ниша и минбар были действительно выдающимися произведениями декоративного искусства, что определялось их ролью в богослужении. В самых больших мечетях имелась также платформа на столбиках, где сидели муэдзины, руководившие певческими хорами в святые дни. В задней части главного помещения или сбоку ставилась плетеная деревянная решетка, которая полностью скрывала молящихся женщин, на верхней же галерее помещалась богато украшенная султанская ложа, тоже отчасти закрытая. В ней находился монарх со свитой во время участия в пятничной молитве. Служители каждой мечети назначались и оплачивались уполномоченными вакфов, финансирующих мечети, это не относилось к проповедникам соборных мечетей, которые назначались шейх-уль-исламом.

Немусульманам не разрешалось посещение мечетей, за исключением тех случаев, когда они были переодеты мусульманами и находились на богослужении с молчаливого согласия мусульманских семей. Такая ситуация возникала, когда, например, дипломат желал ознакомиться с интерьером мечети и заслуживал доверие своим знанием мусульманских обычаев. Но присутствовать на молитве не разрешали до тех пор, пока человек не продемонстрировал умение совершать все ракяты – положения тела при молитве.

Вокруг огороженной территории мечети располагался ряд учреждений, иногда в строгом геометрическом порядке, предусмотренном планом городского архитектора, но часто и без всякого порядка. В основном это были медресе, центры религиозного образования. В архитектурном плане они представляли собой ряды купольных зданий. Они декорировались цветными кафельными плитками, глазурованными кирпичами, мрамором, украшались колоннадами, стрельчатыми входными арками, что придавало им изящный и достойный вид. Когда вокруг мечети выстраивали несколько таких медресе, они напоминали небольшой университетский городок. Студентам предоставляли бесплатный пансион и ежемесячную стипендию, в их кельях были стенные шкафы и печки – все это вместе с комнатами для занятий, учительской, часовней, библиотекой и санузлами размещалось в одно– или двухэтажном строении. В кухне нужды не было, поскольку учителя и студенты питались в пристройке к мечети – общественной кухне. Сюда ежедневно приходили бедняки квартала, чтобы наполнить едой свои кастрюли и унести пищу домой, в свои семьи, ее хватало на обед, оставалось и на ужин. Медресе, где изучали курс медицины, соседствовали с больницами и часто с психбольницами. Высшее медицинское училище, основанное султаном Баязетом II (1481–1512) во второй столице Эдирне, включало психбольницу с отдельными комнатами для каждого пациента и просторный шестиугольный общий зал с прекрасной акустикой, посреди которого располагался фонтан под открытым куполом, – звук льющейся воды оказывал на больных психотерапевтический эффект. В конце зала была сооружена платформа, где сидели и играли музыканты, чтобы оказать благоприятное психологическое воздействие на меланхоличных пациентов. Для неверных в большинстве городов существовали отдельные больницы, укомплектованные искусными, хорошо обученными врачами. Как правило, больничное меню отличалось разнообразием. Если больничная столовая готовила еды недостаточно, то ее доставляли из общественных кухонь.