Текст книги "Мистика земного времени"

Воздвижение Честного и животворящего Креста господня (14/17 сентября)

Каждый народ внес свой вклад в историю цивилизации: китайцы изобрели компас, индусы – ракету, халдеи составили солнечный календарь, греки определили окружность Земли, а римский государственный гений обогатил мировую культуру двумя блестящими достижениями: обширным сводом законов («Римское право»), который лег в основу всех европейских законодательств, и крестом – самым мучительным видом смертной казни, предназначенной для разбойников, изменников государства и взбунтовавшихся рабов.

Свод римских законов, который казался жителям провинций величественным, как небесный свод над Империей, со временем в руках политических и юридических шулеров превратился в колоду игральных карт. Но крест вместе с победоносными римскими легионами стоял на страже спокойствия границ и порядка в метрополии непоколебимо. Он казался железной пятой Рима, готовой беспощадно раздавить всех врагов государства и кесаря. Крест, как голос рока, как меч Немезиды, предвозвещал неумолимое и неотвратимое возмездие и неминуемую кару явным, тайным и возможным противникам Рима.

Мучение на кресте было ужасным. Человека пригвождали стальными клиньями, а иногда, чтобы усилить муки, привязывали к кресту веревками, и тогда его страдания и агония длились в течение нескольких дней, долгих, как столетия. Смерть для распятого казалась самой великой милостью.

Присужденный к распятию лишался всех человеческих прав, даже права на погребение. Обычно тело его висело на кресте, пока не истлевало до костей, или же труп выбрасывали за город, как падаль, на съедение хищным птицам и шакалам, поэтому над местом казни кружились, словно черные тучи или дым над костром, стаи воронов. Крестная казнь должна была устрашать и парализовывать волю злоумышленников, поэтому солдаты сгоняли людей смотреть на распятие; но чаще всего толпа сама спешила на это мрачное зрелище. Казнь привлекала больше зрителей, чем театральное представление. Здесь не артист играл привычную роль, а реальный человек бился в конвульсиях боли: здесь текла не краска из пузыря, спрятанного под одеждой актера, а кровь еще живого человека. Поэтому для черни день казни преступников был праздником. «Хлеба и зрелищ!» – крики толпы, оглашавшие улицы Рима при Тиверии, сменились криками «Христиан – львам!» при Нероне.

Для римлянина Империя была божеством, а кесарь – ее олицетворением. На знаменах и эмблемах Рима кесарь изображался окруженным языческими богами; он восседал на высоком троне, как повелитель «вечного города» и ойкумены (обитаемой части Вселенной).

На картине III века провинции Рима были изображены в виде прекрасных девушек, приносящих дары Риму – Диоклетиану. Император Тиверий выразил свое негодование александрийским иудеям, узнав, что они молились за него, а не ему. Гению (духу) императора, как покровителю Рима, возводились храмы, смерть императора превращалась в апофеоз. Земные, хтонические божества, ведущие свое родословие от Нимврода – строителя Вавилонской башни, не желали разделять свою власть с Небесным Богом. Римские сатурналии, иудейский хилиазм (учение о тысячелетнем царстве изобилия), восточные мистерии внушали людям надежду, что мудрецы и мессии построят рай на земле, рай – как чашу неисчерпаемых наслаждений.

Христос был осужден на смерть. Многие недоумевают, за что распяли Христа, откуда такая жестокость? Надо удивляться другому: как ад и богоборческий мир могли терпеть проповедь Христа целых три года. Христа осудили на распятие. Христа осудили как врага иудейского народа – Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб, – сказал первосвященник Каиафа (Ин. 11:50); как врага императора – Всякий, делающий себя царем, противник кесарю (Ин. 19:12); как врага религии – Он богохульствует (Мф. 26:65). В сравнении с безопасностью кесаря и счастьем народа жизнь одного человека не стоила ничего. Приговор был вынесен, Крест – уже давно приготовлен. Христос, обагренный кровью, шел на Голгофу, шатаясь и падая под тяжестью Креста. Мессия был отвергнут, лжемессии – приняты с ликованием. И вскоре на месте обещанного царства Соломона лежал поверженный Иерусалим, обращенный в развалины и дымящееся пепелище, напоенный кровью, как будто одетый в багряницу.

В ветхозаветное время крест означал совершенное отвержение и полную гибель. Если у ада есть дно, то крест знаменовал собой дно ада. Поэтому Христос, будучи жертвой за все человечество, избрал распятие как вид страдания, совмещающего в себе все душевные и телесные муки. Кровь Христа, обагрившая Крест, искупила грехи человечества. Сын Божий, Божественный Логос, имел предвечно в Своей идее весь сотворенный мир, все человечество, и на Кресте Он принес Себя в жертву за Свое творение.

Христос страдал как Человек, но Его Божественное достоинство придало человеческим страданиям степень всеискупающей жертвы.

Сектанты упрекают православных в почитании Креста. Им кажется, что нельзя почитать орудие смерти и страданий. В этом звучит инерция ветхозаветного ужаса перед Крестом. Для них смерть ассоциируется с поражением, но для нас Крест – это символ величайшей из побед, победы жизни над смертью и царством ада. Не смерть на Кресте победила Спасителя, а Христос через Крест победил смерть. Для нас Крест – это та единственная сила, которая соединяет землю с небом, перекинутый через бездну таинственный мост, по которому человек приближается к Божеству. Для нас Крест и Воскресение неразделимы.

Перед крестными страданиями Господь сказал: Ныне прославился Сын Человеческий (Ин. 13:31). Крест – Его слава, Крест – вечное сияние Его любви. По словам святого Иоанна Златоуста, «Крест не только спас людей, но и Ангелов приблизил к Богу». В прощальной беседе с учениками Господь произнес: Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга (Ин. 13:34). Без Голгофского Креста эта заповедь о жертвенной любви была бы нераскрытой и непонятной.

Господь сказал: Не мир пришел Я принести, но меч (Мф. 10:34). Крест – это духовный меч, который разрушает постыдный мир с грехом, который отделит в вечности истинных христиан от мнимых.

Тайну Распятого Бога не могли понять ни иудейский формализм, ни языческие аполлонизм и дионисийство, ни эллинская философия, ни римская культура, поэтому христианская Церковь сразу же стала гонимой. Крест – для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие (1Кор. 1:23). И теперь, в наше время, тайна «Распятой Любви» (выражение священномученика Игнатия Богоносца) остается камнем преткновения для многих из тех, кто носит имя христиан.

Праздник Воздвижения Креста соединяет в себе воспоминание о двух событиях: обретении Креста при императоре Константине (IV век) и возвращении его в Иерусалим при Ираклии (VII век).

Иудейскому князю, члену синедриона Иосифу Аримафейскому со стороны римского прокуратора Пилата была оказана особая милость – он получил разрешение похоронить Казненного на Кресте в своей гробнице. Тела разбойников по случаю наступающей Пасхи были спешно вывезены за город, а три креста – закопаны в пещере под Голгофским холмом.

В царствование святого равноапостольного Константина в Иерусалим с целью обрести величайшую из святынь – Крест Спасителя – отправилась мать императора Елена. При помощи нескольких жителей Святого Града, знавших о месте хранения Креста от своих предков, начались раскопки. Языческий храм, выстроенный на Голгофе во времена известного своими гонениями на христиан императора Адриана, был снесен вместе с фундаментом. Под землей обнаружилась пещера, где находились три креста и гвозди. Гвозди от Креста Спасителя казались выкованными из серебра. К Кресту Спасителя приносили больных, и они получали исцеление. Обретен был Крест перед Пасхой. Множество паломников собралось в этот год в Палестине. Улицы и площади Иерусалима были наполнены толпами народа, как будто потоки вод затопили город. Не было возможности всем богомольцам приблизиться к Кресту или даже издали взглянуть на него.

Иерусалимский патриарх Макарий вместе с духовенством взяли Голгофский Крест на руки и принесли его на высокий холм. Несколько раз они поднимали, воздвигали Древо Креста, чтобы народ мог увидеть его; люди при этом падали на землю, восклицая: «Господи, помилуй!» Императором Константином был построен огромный величественный храм Воскресения Господня, под сводами которого, как в священном ковчеге, как в бесценной сокровищнице, оказались главные святыни христианского мира – Голгофа и Гробница Христа.

Древо Креста поставили в алтаре храма Воскресения на горнем месте. Часть святого Древа, Подножие Креста и один из Гвоздей были подарены императором Константином Грузинской Церкви. Подножие хранилось в горных крепостях. При грузинском царе Георгии XII оно бесследно исчезло. Гвоздь находился в Манглисском храме. Царь Арчил при переезде в Россию взял его с собой. Имеется документ русского правительства, подтверждающий права потомков царя Арчила на эту великую святыню. В настоящее время Гвоздь находится в Тбилиси в алтаре Сионского собора. Часть Древа Животворящего Креста вложена в крест Мцхетского кафедрала Светицховели.

В начале VII века Иерусалим был захвачен персидским царем Хосровом, который в числе прочих трофеев увез в Персию и Древо Креста.

В это тяжелое для Византии время ее престолом овладел правитель Египта Ираклий I. Его походы в Персию сравнивают с походами Александра Македонского. Иран потерпел поражение. Старший сын Хосрова убил своего отца. Крест был возвращен в Палестину. Царь Ираклий на своих плечах нес Крест от ворот Иерусалима до храма Воскресения. Из благоговения к Кресту царь снял с себя корону и порфиру и шел по улицам Святого Града одетый в рубище.

Но вскоре на Востоке появился новый противник – арабы, противостоять которым обессиленные в долголетней войне Византия и Иран не могли. Палестина и Святой Град оказались под властью магометан. Иерусалимские патриархи должны были выплачивать огромные подати, чтобы сохранить христианские святыни от разрушения и уничтожения.

В XI веке Иерусалим взяли штурмом рыцари-крестоносцы. Православные христиане радовались этому, как освобождению от ига и плена. Однако вскоре наступило горькое разочарование. Крестоносцы захватили храмы, изгнали православное духовенство и стали силой распространять католичество. Иерусалимский патриарх был принужден покинуть Святой Град. Для православных власть их западных братьев оказалась тяжелее, чем иго мусульман.

При этом крестоносцы брали с собой в походы Древо Креста, как во времена Судей иудеи брали с собой на битву Ковчег Завета.

В XII веке египетский султан Салах-эд-Дин разбил крестоносцев. В ожесточенной битве на «Горе Блаженств» было уничтожено все их войско. Героическое сопротивление оказал отряд рыцарей, охранявших Крест. Только со смертью последнего из них Крест был взят мусульманами.

Византийский император и европейские государи предлагали Салах-эд-Дину за Древо Креста огромный выкуп, но султан был неумолим, так как считал Крест унижением для Божества. Только после смерти Салах-эд-Дина Крест был возвращен христианам. В настоящее время Голгофский Крест разделен на части, которые находятся во всех странах христианского мира. Самая большая часть его хранится в алтаре Иерусалимского храма Воскресения Христа Спасителя (католики со времен крестовых походов называют Иерусалимский кафедрал храмом Гроба Господня).

Четырехконечный Крест знаменует собой четыре стороны света, то есть искупление всего человечества; четыре времени года – вечную жертву. Церковные гимнографы называют Крест воплощением любви. Его вертикальная линия – любовь между Богом и человеком, горизонтальная – любовь между людьми.

Восьмиконечный крест включает в себя доску с надписью о вине Казненного и подставку (подножие Его ног) – распятый не висел, а стоял, прибитый к кресту. Надпись на Кресте Спасителя гласила: «Царь Иудейский». Это была насмешка Пилата и над Осужденным, и над Его врагами, но в мистическом значении слово «иудейский» соответствовало, согласно древней этимологии, «славе»: Царь Иудейский – Царь Славы. Насмешка над Христом стала откровением мистического значения распятия: слава – в жертвенной любви. Изображение Распятия – это икона Христа и, как икона, несет в себе элементы символики. Наклонное подножие означает нисхождение души Христа во ад и изведение из глубины ада ветхозаветных праведников.

Восьмиконечный крест символически означает вечность. Восемь – знак вечности, восемь – знак Воскресения (Воскресение Христа совершилось в день после субботы – седьмого дня).

Махатма Ганди в своей биографии проронил знаменательные слова. Он сказал, что удивляется, почему смерть Христа так потрясает сердца христиан, ведь в Индии есть мученики, которые претерпевали более продолжительные пытки. Индийский националист не понял и не мог понять тайну Креста. Для него Крест – это только физические страдания, боль мышц и жил, муки тела. А религиозная интуиция христиан чувствует в Кресте гораздо больше. Это духовные муки Спасителя, Который на Кресте пережил слитые воедино страдания всего человечества, возмездие за грехи всего мира, адский пламень, возжженный грехами и преступлениями людей. Творец вечности и времени сжал на Кресте вечность в пределы времени. Вечные муки и боль вселенной собрались в единую чашу, и эту чашу черного пламени выпила до дна душа Богочеловека. В Кресте Христовом соединены воедино все кресты и все муки земли и ада, страдания всех людей – от праотцев человечества до тех, кто увидит воочию Второе и славное Пришествие Господне.

Только вечность откроет тайну того, что совершилось на Голгофе.

Введение во храм Пресвятой Богородицы (21 ноября / 4 декабря)

Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы по своей структуре напоминает чертеж многоярусного дворца. Историческая основа праздника – посвящение Девы Марии Богу по обету Ее родителей, святых и праведных Иоакима и Анны; символический и духовный план – мистика храма, значение его для христианина, посвящение человеческой души Богу, цель и смысл православного монашества.

Когда Деве Марии исполнилось три года, то Ее родители вместе с Дочерью, в сопровождении многочисленных родственников, пешком отправились из Назарета в Иерусалим. На рассвете третьего дня они приблизились к Святому Граду. Чудная картина открылась их взору. Храм на уступе горы Мориа был похож на стоящий у пристани корабль с распущенными белоснежными парусами, казалось, что он готов подняться ввысь и поплыть по лазурному океану неба. Лучи восходящего солнца, отражаясь и искрясь на золотых спицах купола[4]4
  Кровля храма была усеяна острыми золотыми иглами, чтобы птицы не садились на нее (см.: Иосиф Флавий, «Иудейские древности»). – Авт.


[Закрыть], окружали Храм переливающимся призрачным облаком света, словно сияющим нимбом.

Навстречу паломникам вышел первосвященник, по преданию – праведный Захария, отец Иоанна Предтечи. Дева Мария, оставив родителей, быстро взошла по высоким ступеням Храма, не поддерживаемая никем, и обняла ризу первосвященника. Он взял Ее за руку и ввел в Храм, к изумлению священников и левитов – в алтарь, который назывался Святая Святых. Десять лет Мария жила при Храме. Душа Ее под его священными сводами сама стала живым Храмом Божества.

Храм – это икона Неба, храм – место невидимого присутствия Божия, поле Божественных сил и энергий. В храме Церковь земная соединена с Церковью Небесной. В храме непрестанно льются, как волны реки, песнопения Ангелов, их небесные хоралы слышит человеческая душа, погруженная в молитву; храм наполняет духовный свет, незримый для глаз, но видимый человеческим сердцем, омытым слезами покаяния. В храме проходит в священных символах и образах вся история человечества. В храме время теряет свою прямолинейную протяженность, будущее и прошлое во взаимопроникающих циклах становятся настоящим. В храме время, оцерковленное ритмами богослужения, отражает световой образ вечности. В храмовом богослужении раздается голос Пророков, возвещающих о пришествии Христа, и проповедь Апостолов о том, что спасение мира совершилось; в храме безгласно звучит пение серафимов, которым они славили Бога при мироздании; в храме предвозвещается будущий Страшный Суд над Ангелами и людьми. В храме само пространство и время открываются в новых таинственных глубинах и измерениях, в огромных внутренних емкостях, в которые вмещаются вся история мира и все пространство Вселенной. Храм – это Библия, воплощенная в камне, это иерархические ряды священных символов, через которые душа человека восходит к Богу. Храм – это место сокровенной встречи души с Божеством.

Круг храмового богослужения становится золотым кольцом, которым человек обручается с вечностью. Люди, не включенные в духовную жизнь, обычно воспринимают храм как синтез зодчества различных эпох, культур и народов, как достижение человеческой мысли и воплощение эстетического гения художника. Но это не так: храм является откровением Божественного Логоса на Земле, частью Священного Предания. Христианский храм несет в себе вечное и неизменное содержание, поэтому формы храма, его знаково-символический язык должны быть твердыми и устойчивыми, общими для всех регионов и времен. Образ ветхозаветной Скинии – походной церкви – был показан Моисею во время Теофании на Синайской горе.

План Иерусалимского храма составили цари-пророки Давид и Соломон. Один из них написал «Псалтирь» – основу богослужебных молитв, другой – «Песнь Песней», которую древние мистики сравнивали со Святая Святых храма. Все в храме священно, все имеет таинственный смысл. В Библии подробно указаны формы и пропорции храма, описаны внутреннее убранство и утварь, определен даже материал для его строительства и для изготовления богослужебных предметов (может быть, потому, что каждое вещество обладает неизвестными нам излучениями – эманациями).

В образе величественного храма апостолы Павел и Иоанн созерцали Царство Небесное. Идеи и пророчества ветхозаветного Храма раскрылись и воплотились в храме новозаветном. Здесь их генетическое единство и историческое различие – как между самими заветами – Ветхим и Новым. Ветхозаветный храм – храм надежды; новозаветный – храм благодати.

Мистическое значение храмового богослужения заключается в том, что молитва каждого вменяется всем, и молитва всех присутствующих возносится за каждого. Храмовая молитва становится единой и цельной, как неразделим свет от множества горящих свечей, как неотделимы друг от друга капли дождя в общем потоке.

Чем выше духовная культура человека, чем глубже его внутренний религиозный опыт, тем более он дорожит традицией – как сокровищницей, из которой боится потерять хотя бы один драгоценный камень. Некоторые говорят: «Если храм – это образ неба, то ведь наше представление о Космосе меняется, значит, и форма храма должна изменяться и эволюционировать». Но, во-первых, храм – образ духовного Неба, знания о котором на протяжении истории человечества скорее не приобретаются, а теряются; во-вторых, храм – не модель и не зеркальное отражение Вселенной, а сложная символика.

Храм – это живая Библия. Храм дает человеку возможность самому участвовать в событиях Священной Истории в качестве действующего лица. В храмовом богослужении человек через священные символы и ритуалы присутствует при творении мира, молится в Скинии, сопровождает Господа во время Его земной жизни, находится на Тайной Вечере с Апостолами, причащается из рук Спасителя, слышит весть мироносиц о Воскресении Христа из мертвых, видит картины Страшного Суда. Как белый цвет является не отсутствием цветов, а синтезом красок всего спектра радуги, так и безмолвие храма содержит в себе молитвы и священные песнопения Небесной и земной Церкви. Храм – это образ потерянного Эдема и возвращенного Рая.

Символика Храма учит человека смотреть на видимый мир как на образы и символы, тени и подобия мира духовного, чувствовать бесконечное в конечном, видеть, как просветы в тумане, отражение вечного во временном.

В Иерусалимском храме Дева Мария дала обет девства. Монашество существовало во все времена, у всех народов. Однако монашество остается непонятным явлением для страстного и чувственного мира, загадочным, как каменный сфинкс, стерегущий безмолвие пустыни. Многим монашество представляется отречением от всего ради ничего, бессмысленным самоистязанием, потерей лучшего, что дает человеку жизнь. Другие относятся к монашеству терпимо, но, не понимая его сути, считают только удобной формой для занятий научной и благотворительной деятельностью. Что же касается пустынников и отшельников, то они обычно кажутся мирским людям фанатиками или человеконенавистниками вроде Тимона Афинского. Ответить на вопрос, что такое монашество, так же трудно, как объяснить, что такое любовь, тому, кто никогда не испытывал этого чувства.

Уже древние философы учили, что Бог открывается миру как совершенная Сила и Могущество, как высшая Мудрость и Благо, как Неизреченная Красота. Большинство людей воспринимают Бога как всемогущую Силу и потому чаще всего обращаются к Нему в несчастии и скорби, когда особенно ясно ощущают свое бессилие, немощь и одиночество, когда рушится всякая надежда на человеческую помощь, подобно тому, как исчезают замки из облаков при порыве ветра.

Второй аспект – Мудрость и Благо. Это религия тех, кто ищет смысл человеческого бытия. Это вера подвижников, которые служат людям ради вечного спасения.

И третий, сокровенный план – Бог как Неизреченная Красота. Это, преимущественно, религия мистиков. Влечение к Божественной красоте, пленение Божественной красотой, упоение ею и возможность уподобления этой красоте являются тайной монашества.

Монашество – это всецелая любовь к Богу, которая не может разделиться между Богом и Его творением. Монашество – это томление по потерянному раю и жажда Небесной Красоты. А в волевом плане – непрестанное искание Бога, борьба с тем, что стоит между душой и Сотворившим ее, непрестанное стяжание Божественного Света, восхождение на духовный Фавор.

В интеллектуальном плане монашество – концентрация и сосредоточение ума на самых главных, онтологических истинах веры. Монашество – это соединение разума, чувства и воли в непрестанной молитве, в непрестанном устремлении к Богу. Монашество для монаха – высшая радость не только в будущей жизни, но и здесь, на земле. Монастырь и пустыня – условия для монашества, но далеко не само монашество. Монашество – постоянная обращенность души к Богу, постоянная битва с демоном в глубине человеческого сердца, соединение сердца с Единым.

Монашество – это звучащая в сердце песнь песней; плененная ею душа закрывает свой слух от страстных мелодий, они для нее безобразны и грубы. Монах тоскует в миру, как узник в темнице, не потому, что презирает мир и ненавидит людей, а потому, что в сравнении с Божественной красотой видимый мир – только сумрачные, неясные тени. Чем больше монах отдаляется от мира и приближается к Богу, тем больше он любит людей, но уже другой – духовной, светлой любовью. Он жалеет все существа и сострадает им. Он любит мир, но не в его распаде и тлении, а в софийной идее мира и его будущем фаворском преображении. Монах любит человека, но не за его достоинства, таланты или телесную красоту, а любит в нем образ и подобие Божие.

Монашество – это отвержение всех и всего ради Бога и любовь ко всем и ко всему также ради Бога. Противники и критики монашества, как вне Церкви, так и в Церкви, говорят о том, что монашество обедняет человеческую личность, делает жизнь серой и однообразной. Так ли это?

Христианское богословие является самой высокой философией о вечности и целях бытия, а Псалтирь – самой проникновенной и задушевной поэзией, которая когда-либо звучала на человеческом языке. Монах ограничивает общение с людьми, но беседует с Абсолютным Умом, с Богом.

Существует восточная притча: некий царь пригласил к своему двору китайских и византийских мастеров и поручил украсить стены только что выстроенного дворца. Китайцам и византийцам предоставлялась равная часть стен для росписи. После окончания работ царь и народ должны были решить, чья работа лучше, чье искусство выше и совершеннее. Возле дворца воздвигли строительные леса и закрыли их полотном, чтобы никто не мог видеть работы художников раньше времени. Китайские мастера покрыли стену слоями раствора, который сгладил все неровности, а затем стали рисовать картины гор, вздымавшихся уступами ввысь, сказочные леса, птиц в ярко-красном оперении, причудливые растения и цветы, сплетенные в изящные букеты. Они были уверены в своей победе.

Мастера же византийские приступили к работе не сразу. Они сначала исследовали, из чего сделана стена, и увидели, что она сложена из драгоценных камней, только необработанных и неотшлифованных. Они осторожно расчистили их и стали шлифовать – камень за камнем. Пока китайские мастера разрисовывали стену, византийские трудились над каждым камнем, оттачивая каждую грань. Прошло несколько лет, срок работы окончился. Китайцы убрали леса. Толпа зашумела, закричала от восторга, приветствуя их заранее, как победителей. Затем сняли завесу византийцы, и толпа застыла в безмолвном изумлении. Драгоценные камни сверкали дивной гармонией цветов. Казалось, что звезды сияют из глубины кристаллов таинственным, мягким, мерцающим светом, а через мгновение их грани искрятся, как лучи солнца. Разноцветные камни переливались и горели необычайными красками, то вспыхивали, как блеск молнии ночью, то светились нежными, прозрачными цветами зари. Они были всегда новыми и неповторимыми, как небо, которое отражалось в каждом из них. Народ воскликнул: «Победа за византийцами!».

Работа китайцев – это внешние знания, то, чем гордится мир. Работа византийцев – это внутренняя молитва, непрестанное призывание имени Иисуса Христа и покаяние.

Говорят, что жизнь монаха не нужна и бесплодна для других. Если смотреть на жизнь с точки зрения примитивного утилитаризма, который отрицает духовные ценности, то религия вообще не нужна. Но христианство свидетельствует, что молитва – это тот незримый свет, который противостоит сгущающейся тьме и наступающему хаосу – апокалиптической ночи. Молитва – это тот алмазный стержень, та невидимая сила, которая удерживает мир от окончательного распада и разрушения. Монашеская жизнь – не буддийская нирвана, а подвиг высшего духовного напряжения. Когда исчезнет дух благочестия и Православия, угаснет духовная молитва, а монастыри – острова света – погрузятся во тьму, тогда человечество само подпишет себе смертный приговор.

Праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы – больше, чем праздник Ее Рождества. Это день Ее духовного рождения. Под сенью ветхозаветного Храма вырос цветок Нового Завета – Дева Мария.