Текст книги "Книга жизни (сборник)"

Еще раз от автора

Многим может показаться странным, что я много внимания уделяю снам. Я считаю это естественным. Мы ведь не меньше третьей части своей жизни спим. И игнорировать это мне кажется недопустимо. Естественно и эта часть нашей жизни должна получить освещение в книге. Мне кто-то говорил, что сны носят вещий характер. Тогда тем более я должен их отразить в этой книге. А вдруг окажутся события, которые в них происходят, важнее тех, что происходят в реальной жизни. И где граница этих жизней: реальной и виртуальной?

– Из вещества того, что и сон, мы сотканы, и жизнь на сон похожа, – говорил Шекспир, и он был прав.

Лечение в санатории (первая встреча с дыханием смерти)

В седьмом классе я три раза подряд переболел воспалением легких, и моему отцу выделили для меня на заводе путевку в детский санаторий под Одессой. Не буду описывать, как я туда добрался.

По прибытии в санаторий нас разбили по возрастам. В санаторий принимали детей не старше 15 лет. Я попал в старшую возрастную группу, где большинство детей было моего возраста, за исключением четырех молодых мужичков, которые, несмотря на столь юный возраст, давно брились, и, можно с уверенностью сказать, что, если им было не больше 15 лет, то мне тогда следовало приписать возраст не более 8 лет.

Следует заметить, что и у девочек было примерно такое же число девиц, выделявшихся половой зрелостью. Главврач санатория, увидев молодых мужичков и группу половозрелых девиц, попыталась выяснить их действительный возраст. Но не тут-то было, все они заявили, что их возраст, в точности соответствует указанному в справках, которые были приложены к путевкам. На этом все дознания закончились, возмужавшие дети были приняты в санаторий и зачислены в одну со мною возрастную группу.

Группе, в которую я был зачислен, достался воспитатель, который, по его заявлению, учился на третьем курсе института. По внешнему виду его возраст и наших отдыхающих мужичков были где-то близки.

С первых дней между воспитателем и юными мужичками установились близкие приятельские отношения. Кто-то из мужичков предпринял попытки заняться любовью с особями женского пола, а кто-то принялся рысачить в окрестностях санатория, разоряя старые склепы, которые в изобилии находились в открытом поле вблизи от санатория.

Набрав в склепах человеческих черепов, они принялись по ночам совершать набеги на корпуса, в которых разместили девочек. В один из таких набегов, у одной из девочек случился сердечный приступ, и главврач провела с мужичками беседу, предупредив, что отчислит их из санатория и напишет на предприятия по месту работы родителей. Но на всякий случай у корпуса девочек была выставлена охрана из воспитателей.

Охрана затрудняла занятия любовью других мужичков, не занятых разграблением склепов. В одной из ночей охрана выследила, вылезших из окна девушек. В конце концов, поймали в кустах мужичков и девушек, занимавшихся любовью. Они были с позором доставлены на всеобщее обозрение на линейку, где с утра выстраивались все дети и персонал санатория.

Дисциплина в детском санатории разваливалась на глазах. Поэтому еще более усилили караулы из работающего персонала санатория при ночных дежурствах у корпуса с девочками. В этих сложных условиях половозрелые мужички заскучали.

И у нас ребят – однолеток, ведших обычный образ жизни в санатории: игры, ловля насекомых и т. п., наступили трудные дни. По ночам мужички начали похаживать уже в наши палаты, проверяя, кто уже спит. Уснувшему мальчику наливали воды в кровать. Но это было самое безобидное. Если спящий чем-то не нравился мужичкам, то могли и помочиться в рот, подложив предварительно в постель череп или скелет из склепа. Все это сопровождалось конским ржанием возмужавших молодых людей.

Днем, некоторые из ребят пытались заслужить расположение мужичков, в надежде обеспечить себе спокойную ночь. В санатории установилось то, что сейчас в русской армии получило название дедовщины. Это состояние еще больше укрепилось, когда в один из дней мужички затеяли борьбу с нашим воспитателем. Каждый из них по очереди легко и, не прилагая видимых усилий, положил на лопатки нашего воспитателя, внешне выглядевшим физически развитым молодым человеком.

С этого момента воспитатель по своему общественному положению стал в наших, да и в его собственных глазах, ниже мужичков. И теперь мужички стали командовать всеми, включая воспитателя.

Самой приятной из всех процедур в санатории, было купание в море. Однако продолжительность этого купания составляла не более 5 минут и, покидая море под команду заместителя главврача, каждый из нас испытывал неудовлетворенность от непродолжительности процедуры.

При волнении моря в три балла и более, процедура купания отменялась вообще. Такие дни считались нами потерянными. Поэтому всеобщее ликование охватило нас, когда в один из потерянных дней (волнение моря в этот день составляло 4–5 баллов) в нашем корпусе появился воспитатель в сопровождении мужичков и объявил нам, что тайно от главврача после дневного сна он поведет нас купаться.

Пришло назначенное время, и мы отдельными группками, чтобы не привлекать внимания остальных воспитателей и детей, собрались на пляже. Воспитатель предложил всем раздеться догола, чтобы одежда, когда мы вернемся в санаторий, выглядела сухой. Он поплыл с мужичками в сторону открытого моря, предоставив нам купаться одним.

Мы зашли в море и стали прыгать при приближении волн. Было легко и весело. В какой-то миг я вдруг ощутил, что когда я коснулся ногами дна, вода накрыла меня с головой и я не смог вдохнуть воздух. Я оттолкнулся от дна, меня вынесло на поверхность, я вдохнул воздух, но набежавшая на меня, отраженная от берега, волна стала тащить меня в сторону открытого моря. Я опять пошел на дно, оттолкнулся от дна и выскочил на поверхность. Процесс повторился, и меня все сильнее тащило в сторону открытого моря, я все больше отдалялся от берега.

Я понял, что я тону. Я начал кричать. И практически тут же я услышал просьбы о помощи остальных ребят. Они тоже тонули, а некоторые из них были еще дальше от берега, чем я.

Я полубессознательным взглядом посмотрел в сторону воспитателя и мужичков. Они заплыли и были метрах в пятидесяти от нас. Они резвились и кричали, что тоже тонут. Они шутили и передразнивали нас.

Неожиданно я увидел мать и отца. Они стояли где-то вдали. Мое сознание выхватывало из памяти какие-то бессвязные картины из моей жизни. Я полностью утратил контроль над собой. Я совершал какие-то неосознанные движения и в какой-то момент почувствовал дно под ногами, но вода уже не накрывала меня с головой, и я мог дышать.

Я бросился на берег. Я ощутил дыхание смерти и близкого конца. Но силы свыше решили оставить меня жить. Все, кроме одного мальчика, выбрались на берег. Его нигде не было видно. Мы принялись звать воспитателя, но он резвился с мужичками и не обращал внимания на наши крики.

На наши крики пришли неизвестно откуда взявшиеся местные девочки. Мы кричали и пытались объяснить им то, что произошло. Но они молча смотрели на нас, не реагируя на наши объяснения. В какой-то момент я перехватил их взгляды. Они с жадностью разглядывали меня ниже пояса.

Я сказал ребятам, чтобы оделись. Наконец подплыл воспитатель с мужичками. Ему сообщили новость. Побежали сообщить новость пограничникам, воинская часть которых дислоцировалась вблизи моря.

– Когда это произошло? – спросил молодой лейтенант.

– Где-то уже минут 40 назад, – ответил кто-то.

– При такой погоде искать его бесполезно. Он (имелся в виду утонувший) уже черти где отсюда, – заметил лейтенант.

Однако солдаты разделись и начали нырять. Для чего-то спустили на воду лодку. Но все оказалось бесполезным. Я еще в полубессознательном состоянии следил за действиями спасателей. Я вдруг вспомнил утонувшего мальчика. Горбатый, он еще с детства был несчастным.

В санатории у меня было несколько случайных контактов с ним.

В одном из них мы коснулись по какому-то поводу его смуглого цвета кожи. Он сказал, что этот цвет хороший.

– А у тэбэ била наче в жида, – сказал он мне. Слышанные в своей семье суждения о евреях, он еще не научился даже правильно и к месту применять. Он только начинал жить, но уже был несчастен. И на него, уже несчастного, обрушилось еще одно несчастье.

– Нет, – подумал я, – не дай бог занять место судьбы несчастного человека в этом мире. Несчастья тебя уже не отпустят до конца дней твоих. Не дай бог занять место несчастной судьбы человека в мире или хотя бы присесть на это место. Дай бог этого избежать.

Мимо меня прошел мальчик-украинец из Киева. Он вел со мной длинные разговоры на темы по истории украинского народа и захвата Украины москалями. Почти каждый разговор кончался одной и той же фразой, которая со временем стала ассоциироваться с его собственным именем:

– Украинци талановытише за россиян.

Я не к месту вспомнил эту фразу. Стемнело и мы побрели в санаторий.

Утонувшего мальчика через три дня обнаружили в нейтральных водах и выловили румынские рыбаки. Лейтенант оказался прав.

Позднее по прошествии многих лет, я нашел подтверждение моего вывода о несчастной судьбе. Человек рождается и все предопределено ему, все предопределено.

Классы с 8 по 10

Анатомия

Этот предмет у меня оставил сложные воспоминания. Дело в том, что я сначала окончил семь классов неполной средней школы, после чего я попал в восьмой класс уже средней школы. Надо было так случиться, что именно в год моего окончания седьмого класса все средние школы, бывшие до этого либо женскими, либо мужскими, стали смешанными. И всех школьников стали распределять в школы по месту проживания, и наиболее близкой ко мне оказалась школа, бывшая до года окончания мною седьмого класса, женской. Учителя этой школы, не имевшие опыта общения с мальчиками, попали в сложную обстановку, а многие можно сказать в обстановку, близкую к катастрофической. Анатомию у нас стала преподавать Надежда Павловна.

Когда Надежда Павловна появлялась в нашем классе с плакатами и скелетом в руках, класс встречал ее хрюканьем, тявканьем, блеянием, кудахтаньем и другими не менее приятными для слуха звуками. Она останавливалась, вся красная от гнева и полная возмущения, но звуки хора не затихали, а совсем наоборот, его громкость возрастала, напоминая разноголосьем джунгли. Надежда Павловна молча смотрела на учеников несколько минут, а затем, обращаясь к классу, говорила:

– Скоты! – и замолкала, ожидая, какой эффект произведет ее обращение к классу. Реакция класса была незамедлительной. Ибо те из учеников, которые не участвовали до этого момента в хоре, дружно начинали кричать:

– За что Вы нас оскорбляете? И, не дождавшись ответа, тут же подключались к джунглям.

После этого кошмара, Надежда Павловна молча развешивала свои плакаты, на которых были изображены трупы каких-то, лишенных гениталиев, людей, со вскрытыми животами или другими интимными подробностями и устанавливала рядом с плакатами скелет.

Скелет и развешанные плакаты еще больше оживляли класс. Надежда Павловна, не обращая внимания на состояние класса, усаживалась за стол и приступала к индивидуальной работе с учениками.

Обращаясь к упитанному Оверчуку, Надежда Павловна спрашивала, за что его кабана дома кормят? Так как Валя, так звали Оверчука, продолжал хрюкать, то она усиливала на него наступление и начинала уже кричать:

– Ты посмотри какой ты кабан! Какой ты толстый. Тебя скотину пора колоть на сало, а не в школу водить.

Кабан, то есть Валя, переставал хрюкать и с обидой говорил под визг всего класса:

– А я виноват, что я толстый? Чего Вы меня оскорбляете?

Не удостаивая его ответа, она бросала взор на другого ученика и спрашивала его, когда он, собака, перестанет тявкать?

Не дождавшись ответа и прекращения лая, она открывала журнал, задавала вопрос классу и тут же вызывала к доске ученика. Расслышать, что ученик отвечал было невозможно и, пока он что-то говорил, она открывала в журнале другие страницы и смотрела успеваемость отвечавшего у доски ученика по другим предметам. После этого объявляла ему оценку, руководствуясь его успеваемостью, например, по геометрии.

Расслышать, что Надежда Павловна говорит, объясняя новую тему было невозможно, и я обычно брал на урок книгу для чтения и, забыв обо всем на свете, читал.

Как-то раз Надежда Павловна на перемене заранее занесла скелет, установила его по обыкновению вблизи своего стола и вышла из класса. Это было большой стратегической ошибкой. Один из учеников, настоящую фамилию которого давно забыли, и в классе его звали Митрофаном по имени героя произведения Фонвизина «Недоросль», забрался в стоявший у стены пустой шкаф. Прозвенел звонок и класс наполнился, как обычно, звуками джунглей, некоторые из которых достаточно достоверно воспроизводили оригинальные звуки их обитателей.

Митрофан уже не раз оставался на второй год и был единственным в классе, у которого росла и довольно быстро борода, которую он брил очень редко и его внешний вид поэтому был всегда неопрятный. Раскрылась дверь и появилась Надежда Павловна в сопровождении директора школы.

Все настолько были ошеломлены предательством Надежды Павловны, что крики тропических животных и птиц смолкли не одновременно. Последним смолкло кудахтанье кур. Директор, не знакомая ранее с проявлением различных талантов учеников и их способностям подражать крикам различных животных на уроках, была изумлена и долго не могла побороть в себе смятение. Сидевший в шкафу Митрофан, стал издавать призывные звуки самца какой-то птицы. Самка не отозвалась, как это было всегда, на его призыв и он затих, не понимая причины такого поведения животных.

Митрофан был крупным юношей, а вернее мужчиной. Он заворочался в шкафу, и шкаф, не выдержав усилий Митрофана, зашатался и упал дверцей к полу вместе с Митрофаном, задев скелет, который упал рядом со шкафом с Митрофаном внутри. Издавая проклятия, Митрофан, опершись руками на дверь шкафа, выломал противоположную двери стенку тыльной части шкафа и, приподнявшись над шкафом, вылез из него. Затем Митрофан поднял сам шкаф, и уже без задней стенки, установил его в вертикальное положение. Далее он аккуратно поднял и установил вертикально, упавший на пол скелет, и повернулся лицом к классу, произнеся какие-то ругательства.

И здесь Митрофан, под жестокий смех всего класса, столкнулся с онемевшей директрисой. Некоторое время Митрофан и директриса молча смотрели друг на друга. Первым пришел в себя Митрофан.

– Я пошел на место, – сказал он и сел за свою парту.

– Я не могу слов найти для выражения, – сказала ошеломленная директриса, не привыкшая к таким проделкам со стороны девочек. Она настолько растерялась от нестандартной для женской школы ситуации, что попросив Митрофана зайти к ней в кабинет после уроков, вышла из класса.

И через минуту, после ухода директрисы, в классе раздался шум джунглей, воспроизводимый взволнованными учениками, он был разнообразен и громок как никогда.

Надежда Павловна сделала правильные выводы из случившегося. Она больше никогда не приглашала директора. А воспоминания об анатомии всегда порождает у меня картину джунглей. И даже несмотря на то, что в своей жизни я побывал в настоящих джунглях, увиденное и услышанное мною там не смогло вытеснить картины джунглей, которые я наблюдал на уроках анатомии.

Единственное, что я запомнил по анатомии – это скелет, плакаты людей с разрезанными животами и вскрытыми грудными клетками, оптимистические и призывные крики животных и птиц, несущиеся из джунглей.

Физика и астрономия

Те, кто учил физику в одно время со мной, точно знают, что учебника по физике в те времена не было, а была только книга, имевшая название «Физика». Этот учебник мало что имел общего с физикой. Меня и сейчас удивляет, как мог такой плохой учебник так долго переиздаваться, калеча одно поколение за другим и прививая основной массе учеников стойкое непонимание этого предмета.

Но, к сожалению, часто и сами учителя дополняли этот учебник своим непрофессионализмом, и возникала гармония между учебником по физике и преподававшими этот предмет учителями.

Петр Александрович преподавал у нас физику, а позднее астрономию. Я помню, как однажды в классе Петр Александрович дал тридцать вариантов контрольной работы по физике. Проверяя работы учащихся, он обнаружил только два варианта. Решение он принял простое: тем из учеников, чьи работы ему попались первыми из этих вариантов, он поставил пятерки, а остальным, невзирая на авторитеты, поставил двойки, как списавшим.

После такого решения Петр Александрович полностью утратил свой авторитет, если вообще он у него был, а слово дисциплина в классе утратила всякое свое значение. К тому же почти полное отсутствие памяти, а зачастую и понимания того, что отвечает ученик, вызванный им к доске для ответа, доводило Петра Александровича до курьезов. Многие посредственные и даже откровенно слабые ученики, раскусив особенности его памяти и его способности понимать отвечающего, стали претендовать на отличные и хорошие оценки.

Как-то раз, вызвав ученика Кацмана к доске, Петр Александрович после некоторых раздумий объявил, что ставит ему четверку за ответ. Тот на весь класс крикнул Лене Бровко нужна ли ему эта оценка.

– Годится Гриня, крикнул Леня и передал Кацману дневник. Петр Александрович поставил в дневник четверку и спросил, как фамилия отвечавшего.

– Бровко, – сказал Кацман.

Петр Александрович поставил четверку в журнал. В классе воцарилось веселье. Петр Александрович, поглядев еще раз на Кацмана, заподозрил, что с такими чертами лица подозрительно иметь фамилию Бровко. Он принял решение вывести Кацмана на чистую воду. Он тут же устроил перекличку всему классу.

– Бровко, – назвал фамилию Петр Александрович и взгляд его стал бдительный и напряженный. Встал Кацман.

– Кацман, – дойдя до фамилии Кацмана провозгласил Петр Александрович, встал Бровко. Инцидент был улажен.

На следующем уроке по физике Петр Александрович уже не помнил ни Бровко, ни Кацмана, ни как они выглядят. Бровко и Кацман благополучно вернулись на свои настоящие фамилии.

Кроме уроков по физике Петр Александрович стал вести у нас в десятом классе уроки астрономии. Наш класс был единственным классом, где преподавал Петр Александрович, так как он, занимая еще и должность заведующего учебной частью, не мог иметь большей учебной нагрузки.

Однажды небольшая группа учеников, в числе которых был и я, решила уйти с урока черчения и пройтись по городу. Мы вышли из школы и пошли на центральную улицу, где нос к носу столкнулись с Петром Александровичем, который заподозрил, что мы из того же класса, где он преподает физику и астрономию.

– Ага, – радостно сказал Петр Александрович, – стойте! Так! Идут занятия, а вы прогуливаете уроки. Из какого класса вы все? Сколько вас человек? – Его губы зашевелились, подсчитывая нас.

– Смирно, – вдруг скомандовал он. – У меня есть готовые бланки об исключении каждого из вас, за самовольный уход с урока, на десять дней из школы. Надо только вписать в каждый бланк фамилию. Он радостно засмеялся. – А теперь шагом марш за мной!

Мы пошли.

– Ребята, вдруг сказал один из учеников по имени Гена, бредущий в шеренге, сейчас на той развилке дорог он пойдет налево, а мы направо. И далее бегом. Скоро конец урока и мы должны раньше его попасть в класс. А этот идиот все равно не запомнил никого.

– Разговорчики в строю, – строго по-военному прикрикнул на нас Петр Александрович.

На развилке мы разминулись с Петром Александровичем. Опомнившись, он побежал за нами. Но мы легко оставили его позади и, практически не запыхавшись, вбежали в класс. Тут же зазвенел звонок, начался другой урок и через несколько минут в классе показался запыхавшийся Петр Александрович. При его появлении ученики, как обычно встали, приветствуя, таким образом, одного из своих учителей и одновременно заведующего учебной частью – представителя администрации.

– Я только что был с группой учеников, – сказал Петр Александрович, – которые от меня сбежали. Прошу их добровольно выйти, а не то я буду вынужден их сам найти и сделать, здесь он подумал, – строгие выводы.

Ученики молча стояли. Петр Александрович обошел шеренги учеников. На лице его отражались мучительные внутренние волнения и бурная работа мозга. Обходя учеников, Петр Александрович внимательно заглянул в глаза каждого из учеников и, не сбавляя темпа обхода, молча вышел из класса. Все сели. Урок продолжался.

Однажды перед началом урока астрономии Петр Александрович зашел в класс перевозбужденный и, не дав никому опомниться, вызвал ученика отвечать к доске, у которой он и задал ему вопрос. Волосы у него собрались в стоячий хохолок, на нем были сапоги и галифе. Вид довольно воинственный и смешной.

Вызванный ученик стоял у доски перед первой партой, на которой ему услужливо раскрыли учебник по астрономии на нужном месте, содержавшем ответ на заданный вопрос. Ученик начал нудно читать текст, а Петр Александрович отошел почему-то в конец класса и уставился на читавшего текст ученика.

Вдруг Карасик, такое прозвище было у одного из учеников, закричал:

– Смотрите, обращаясь к классу, какой петух нам преподает астрономию, – и начал смеяться. Все тоже начали смеяться, словно только сейчас рассмотрели внешний вид Петра Александровича. Начал смеяться и сам Петр Александрович, чем уже вызвал настоящий хохот всего класса.

Ученик продолжал растерянно дочитывать страницу учебника. Кончив читать, он попросил сидящего на первой парте перевернуть страницу учебника, чтобы продолжить чтение. Но в этот момент Петр Александрович перестал смеяться, заметив отвечавшему ученику, что подобной чуши он давно не слышал и что он понимает класс, которому так смешно.

– Двойка, – объявил он ученику, который не дочитал текст, оценив, таким образом, непроизвольно и качество учебника, ибо во время ответа ученик при чтении текста учебника не пропустил даже ни одной запятой.

Ученик, прочитавший по книге весь ответ на вопрос учителя и претендовавший за полноту ответа на пятерку, выразил возмущение и быстро сел на свое место, понимая, что препираться с перевозбужденным человеком бесполезно. Класс уже ревел от хохота. Петр Александрович, всхлипывая от смеха, склонился над журналом, чтобы поставить ученику двойку, но к своему сожалению он ощутил, что уже успел забыть, кого он вызвал отвечать к доске урок. Он поставил точку против фамилии вызванного, но во время ответа ученика, сидящие перед столом учителя на первой парте ученики, на всякий случай ставили точки и против других фамилий.

Петр Александрович посмотрел на класс и попросил принести дневник отвечавшего ученика для того, чтобы он смог поставить ему оценку. Хитрость Петра Александровича была разгадана. Получивший двойку ученик, не пришел с дневником и никак себя не обнаруживал. Дети были как всегда жестоки. Они не стояли за правду и справедливость и, окончательно выбитый из колеи таким нечестным поведением, Петр Александрович принялся объяснять новый материал.

– Петр Александрович, пригладьте хохолок, – крикнул Карасик, который никак не мог остановить смех. Он раскраснелся и продолжал смеяться.

Петр Александрович пригладил хохолок и принялся объяснять строение солнечной системы. Он понял, что ученики, как всегда посмеялись над ним.

– Господи, думал он, за что? За что? Каждый урок сплошная мука. А он так старается. И лица у всех совершенно одинаковые, не запомнить. А ведь наверно пользуются его забывчивостью. Интересно проследить за всем этим. Надо будет собрать всю волю и проследить за всеми этими мелкими проделками.

Он представил себе удивление учеников, когда он станет узнавать их и в лицо и по фамилии.

– Интересно, как добиваются этого другие учителя? – продолжал думать он.

– Ведь дети все на одно лицо. И лица у всех детей, если отбросить все предубеждения, такие милые и симпатичные».