Текст книги "Зеленая революция: Экономический рост без ущерба для экологии"

Запасы и цены

Яростным противником современных мальтузианцев, уверенных в неминуемом истощении природных ресурсов, был американский экономист Джулиан Саймон, ушедший из жизни в 1998 г. Он утверждал, что мы не можем точно знать, сколько запасов того или иного сырья хранится в недрах, поскольку при помощи новых технологий осваиваются все новые месторождения. Кроме того, он настаивал на «почти безграничной» способности человека при помощи инноваций преодолевать кризисы, вызываемые дефицитом сырья{71}71
  Julian L. Simon, «The Ultimate Resource», Princeton 1981. Уже первая фраза в предисловии типична для лаконичного стиля Саймона: «Есть ли сейчас проблема природных ресурсов? Разумеется – как всегда».


[Закрыть]. Необязательно разделять оптимизм Саймона, основывающегося на уверенности в невозможности долгосрочного дефицита ресурсов в будущем. Но главный его тезис, заключающийся в том, что изобретательский гений человека в сочетании с правильной ценовой политикой в пору дефицита всегда придумает, как решить проблему нехватки ресурсов, имеет историческое обоснование. Разумеется, Саймон не отрицает, что запасы некоторых конкретных видов сырья ограничены, даже если будут открыты новые месторождения. Но, если запасы железной руды, золота, меди, платины и т. д. когда-нибудь и подойдут к концу, нам пока неизвестен потенциал природных ресурсов в будущем. Поскольку силы природы (ветер, солнечная энергия, сила воды) и природные вещества (железная руда, медь, хлопок и т. д.) обретают ценность только в результате технологической обработки. Они становятся ресурсами, только если мы в состоянии их использовать, а до этого остаются частью мира природы. Для древних египтян нефть Аравийского полуострова не представляла никакой ценности. Уголь стал ценным сырьем лишь с появлением паровой машины и современных способов переработки руды, солнце превратилось в источник электричества только с изобретением фотогальваники. Поэтому стремительное развитие науки и техники расширяет и возможности преобразования природного потенциала в источник благосостояния.

Знаменитым стало пари Саймона с ученым Полом Эрлихом, который получил известность благодаря своим невероятно мрачным пророчествам. Как следствие тотального дефицита, вызванного «взрывным ростом населения», Эрлих предсказывал голод и катастрофы. Его книга 1968 г. «Демографическая бомба» оказала сильное влияние на дебаты о неминуемом ресурсном кризисе, которые четыре года спустя были подытожены в докладе Римского клуба «Пределы роста». Саймон предложил Эрлиху выбрать пять металлов в любом количестве общей стоимостью 1000 долларов, запасы которых, по мнению энтомолога, в обозримом будущем будут исчерпаны, что резко повысит на них цену. Эрлих остановился на хроме, меди, никеле, цинке и вольфраме. Пари было заключено на 10 лет. Через 10 лет, в сентябре 1990 г., цена на эти металлы с учетом инфляции упала, и Эрлиху пришлось выплатить Саймону разницу – 576,07 доллара. Цена на цинк и вольфрам упала более чем вдвое. Эрлих проиграл бы и в том случае, если бы его выбор пал на бензин, сахар, кофе, хлопок, шерсть или фосфаты: все они с учетом инфляции подешевели, хотя за 10 лет мировое население увеличилось на рекордные 800 млн человек. Другие пессимистические прогнозы Эрлиха также не подтвердились. Однако аналогичное пари лесоводу Дэвиду Сауту, касающееся цен на древесину, Саймон проиграл{72}72
  См. http://de.wikipedia.org/wiki/Julian_L._Simon.


[Закрыть].

Конечно, на основании данных, полученных за 10 лет, нельзя делать долгосрочные прогнозы. Но Саймону удалось показать, что с учетом инфляции цены на сырье длительный период времени оставались приблизительно на одном уровне или даже падали. Временное резкое повышение цен компенсировалось освоением новых месторождений, внедрением более эффективных технологий и переходом на альтернативное сырье. Вопреки тому, что вроде бы говорит нам здравый смысл, цены на сырье с учетом инфляции с начала промышленной эры существенно понизились. Если за точку отсчета взять взвешенный индекс цен на промышленное сырье 2001 г., то в первую волну индустриализации (1850-е гг.) цены на него были в 6 раз выше. Абсолютной высоты цены на сырье достигли в конце Первой мировой войны, а к началу Второй резко упали. Невероятная ресурсоемкость военной промышленности и восстановительный послевоенный период повысили цены, а с 1960 по 2001 г. они зигзагообразно упали до невиданного уровня{73}73
  Обзор по этому вопросу см. в уже цитированной статье Ломборга в Foreign Affairs, с. 33. Данные журнала Economist и Международной валютной биржи (индекс цен на сырье).


[Закрыть]. По подсчетам Продовольственной и сельскохозяйственной организации Объединенных Наций (ФAO), цены на продовольствие сегодня значительно ниже, чем в 1960–1970-е гг., несмотря на подорожание 2008–2012 гг. Если уровень 2002 г. взять за 100, то в 1960 г. цены на продовольственные продукты находились на отметке 250, к середине 1970-х гг. достигли рекордного показателя 350 и с тех пор неуклонно понижались. Лишь с началом нового тысячелетия они снова начали повышаться{74}74
  «Was die Nahrungspreise treibt». В: Frankfurter Allgemeine Zeitung от 14 августа 2012 г., с. 11.


[Закрыть].

Есть все основания полагать, что вступление многонаселенных развивающихся стран в фазу индустриализации и массового потребления радикально меняет соотношение между спросом и предложением на рынках сырья. В качестве доказательства можно принять тот факт, что с 2001 по 2011 г. цены на сырье с учетом инфляции выросли почти на 150 %. Это указывает на то, что началась новая фаза роста мировой экономики, в ходе которой спрос на разного рода ресурсы растет быстрее, чем предложение. В этом отношении можно прогнозировать тенденцию роста цен на сырье. Но и в будущем взвинчивание цен на дефицитные ресурсы будет вызывать ответные меры. Повышение цен стимулирует поиски альтернативных методов и материалов. Появляются новые, более эффективные технологии, позволяющие заменять сырье. Известный пример – переход от медных проводов к кабелям на базе оптических волокон. Кроме того, цены на сырье очень зависят от конъюнктуры, эффект, дополнительно усиливаемый спекулятивной сертификацией сырья и опционными сделками. По сравнению с 2011 г. на фоне затяжного кризиса в Европе, лабильной конъюнктуры в США и спада китайского бума сегодня цены на индустриальное сырье значительно понизились: в течение года железная руда подешевела на 40 %, палладий – на 30 %, медь – на 25 %. Золото с сентября 2011 г. упало в цене на 15 %, хотя в кризисные времена все усиленно вкладывают в него деньги{75}75
  «Minenwerte unter Druck». В: Frankfurter Allgemeine Zeitung от 11 августа 2012 г., с. 22.


[Закрыть].

К слову сказать, речь не том, что имеющихся на планете ресурсов в сочетании с солнечной энергией достаточно для экономического роста ad infinitum[10]10
  До бесконечности (лат.).


[Закрыть]. Эффективность использования ресурсов не может повышаться до бесконечности, да и преобразование солнечного света в энергию и биомассу немыслимо без физических ресурсов – земли, воды, индустриального сырья. Скорее всего, в ближайшие десятилетия возрастет потребность во всевозможных природных ресурсах. Нагрузка на почвы, леса, водоемы увеличится. Это, однако, не означает, что мы достигнем пределов роста. Более вероятно, что вследствие дефицита на рынках сырья ускорится переход к устойчивому способу производства, поскольку рост цен повысит эффективность использования ресурсов и активизирует поиск альтернативных материалов. В этом отношении кризисы всегда предоставляют возможность форсировать инновации. Ошибочно видеть будущее просто продолжением настоящего. Это касается и будущего индустриального общества, его ресурсной базы и способов производства.

Итак, в ближайшее время пределы роста будет определять не истощение источников энергии и промышленного сырья, а превышение допустимых экологических нагрузок на главные экосистемы: климат, почвы, моря и водоемы. Самая острая проблема – накопление в атмосфере парниковых газов, поскольку изменение климата имеет негативные последствия и для других важнейших экологических систем. Поэтому ядром устойчивой стратегии роста является декарбонизация экономики, «большой скачок» от ископаемой цивилизации к солярной. Параллельно нужно решить другие важнейшие проблемы: восстановить и обогатить пахотные земли, наладить снабжение растущего населения свежей водой, защитить морские экологические системы, сохранить многообразие видов. Ключ к этому – повышение эффективности использования ресурсов: рост благосостояния при понижении энерго– и ресурсопотребления. При этом речь идет не только об оптимизации производственных процессов, зданий, оборудования, транспортных средств и т. д. Производство и потребление нужно сочетать таким образом, чтобы минимизировать потери сырья, воды, органической материи. Чем больше эффект синергии, тем меньше потребность в нетронутых ресурсах.

Томас Мальтус и неумолимая природа

Некогда, на заре промышленной эры, человечеству уже один раз показалось, что пределы роста практически достигнуты. В конце XVIII в. английский священник, экономист и социал-философ Томас Мальтус пророчествовал, что сельскохозяйственное производство не в состоянии удовлетворить потребности быстро растущего населения. Неизбежно повышение цен на продукты питания и, как следствие, – голод. Больше 1 млрд человек (а тогда население было примерно таким) Земля прокормить не сможет. В своем трактате «Опыт о законе народонаселения» Мальтус говорит о тех лишних, для кого не найдется столового прибора на «великой трапезе природы»: «Природа велит им уйти и не преминет сама исполнить это повеление».

Хотя последующий ход истории решительно опроверг рассуждения Мальтуса, они сохранили свою привлекательность до сегодняшнего дня. Это касается, в частности, представлений о четких пределах, которые «природа» ставит человеческой цивилизации. Перешагнуть их – это и значит совершить грехопадение, которое придется искупать страданиями и смертью. Возможности человека диктует природа, она предопределяет жизненное пространство, в котором вынуждено обитать человечество. Но что это пространство можно расширить благодаря человеческой изобретательности, Мальтусу и в голову не приходило. Он считал, что урожаи если и можно повысить, то крайне незначительно. В теории Мальтуса, как и у многих его адептов, кроется одна принципиальная ошибка: перенос статус-кво в будущее. Да и как мыслитель мог предвидеть революционные открытия Юстуса Либиха и его современника Грегора Менделя? Совокупность агрохимии и системного подхода к растениеводству радикально изменили сельское хозяйство, многократно повысив урожаи.

С момента публикации Мальтусом его мрачных прогнозов человечество выросло в 7 раз, пропорционально количеству потребляемых калорий на душу населения: классический пример «пределов роста». И если сегодня более 1 млрд человек недоедает, то причиной тому не нехватка продуктов питания. Люди голодают, потому что у них нет денег, чтобы купить еду, и потому что нерачительное хозяйствование во многих государствах долгие годы препятствовало развитию аграрного сектора. В тот же период энергопотребление возросло в 40 раз, мировая экономика – в 50. Только в XX в. мировое население увеличилось почти в 4 раза: с 1,6 млрд до 6,1. Такого стремительного роста история еще не знала. Появились опасения, что нас ждет постоянный голод и критическая нехватка ресурсов. Но вместо этого неуклонно росла продолжительность жизни, а уровень жизни – прежде всего в высокоразвитых индустриальных странах – поднялся на неслыханную высоту: не вопреки, а благодаря увеличившемуся населению. Ибо большее количество людей в сочетании с современной техникой и повышающимся уровнем образования означает и больший экономический потенциал. В конечном итоге главная производительная сила – люди.

С ростом мирового населения до 9 млрд и выше будут обостряться и экологические проблемы. Опасность дестабилизации важнейших экосистем очевидна, и было бы легкомысленно не принимать в данном отношении никаких мер. Поэтому нам в самом деле нужен «план Б», предписывающий, как реагировать на кризисные явления – спад мировой экономики, нехватку воды, продовольствия, конфликты распределения дефицитных ресурсов. Этим должно заниматься ведомство кризисного менеджмента. Но наш «план А» должен преследовать цель избежать кризиса, минимизируя природопользование Модерна, но не отказываясь от него. Пределы роста, описанные Мальтусом, отодвинула первая научно-техническая революция. Сегодня индустриальное общество приближается к новым пределам: утрата многообразия видов и пахотных земель, дестабилизация климата, перелов рыбы, усиливающийся во многих регионах дефицит воды. Прежде всего необходимо найти разумное решение этих проблем. Допустимые нагрузки на Землю, пристанище человеческой цивилизации, не беспредельны. Беспределен человеческий изобретательский гений и умение выходить из кризисов при помощи технических, культурных и политических инноваций. И уж конечно, неисчерпаема солнечная энергия как источник постископаемого способа производства и образа жизни.

Тупики нулевого роста

Принцип «меньше значит больше» отдельным людям может принести счастье. Возможность распоряжаться своим временем, общение, приносящая удовлетворение работа зачастую определяют качество жизни не меньше, чем материальные блага. Но нулевой рост в Европе не выход, когда в остальной части мира наблюдается стремительный экономический рост. С поднимающимися нациями можно обсуждать любые вопросы, только не их «право на рост». Именно из-за этого потерпела крах климатическая политика после Киото[11]11
  Речь идет о Киотском протоколе – международном соглашении, принятом в Киото (Япония) в декабре 1997 г. в дополнение к Рамочной конвенции ООН об изменении климата (РКИК). – Прим. ред.


[Закрыть]. Стоит экологии опереться на идею антироста, и она уже проиграла. Да и для окружающей среды совсем неплохо, если миллиарды людей вырвутся из нищеты, поскольку с ростом благосостояния растет и экологическая сознательность. Вместо того чтобы бороться с ростом per se[12]12
  В чистом виде (лат.). – Прим. ред.


[Закрыть], как Дон Кихот с ветровыми мельницами, легче просто изменить тип роста. Если оперировать исключительно категориями увеличения или уменьшения ВВП, мы уйдем не в ту сторону. ВВП – это всего лишь денежная величина, которая ничего не говорит об экологическом следе, оставляемом национальными экономиками. Речь идет не о том, на какую сумму было продано товаров и услуг, вопрос в том, сколько ресурсов потребовалось для их производства, каким количеством вредных выбросов сопровождался процесс и какой вред нанесен биосфере. Поэтому экологи должны сосредоточиться не на увеличении или уменьшении ВВП, а на сырьевом аспекте экономики. Мы должны поставить своей целью не замораживание экономической деятельности на нынешнем уровне, а стремление к обнулению вредных выбросов. С экологической точки зрения нулевой рост бессмыслен, с экономической и социально-политической – порождает массу сложностей: отток капитала, эмиграция активных граждан, снижение темпа инноваций, эрозия инфраструктуры, обострение и без того непростых проблем в системе пенсионного обеспечения и здравоохранения. На фоне демографических перемен, конечно, нужно стремиться ослабить зависимость от роста как социальной сферы, так и частной жизни. Но из этого никоим образом не следует, что мы должны стремиться к стагнации или тем более к сокращению экономики.

Нынешний европейский долговой кризис со всей очевидностью продемонстрировал все безумие критики роста. Со страниц газет и в конференц-залах звучит призыв забыть о наваждении роста, а политики и широкая общественность только и думают, как снова ускорить экономический рост в охваченных кризисом странах. И «зеленые» тут не исключение. Дебаты об обществе за пределами роста далеки от реальности, в жизни же федеральное правительство подвергается критике за одностороннюю политику жесткой экономии. «Зеленые» и СДПГ в целом единодушны в том, что европейская политика кризисного периода, увы, не мыслит в категориях роста. Навязывать другим экономию – значит просто-напросто вызвать экономическую рецессию, резкий спад спроса, рост безработицы и бедности, утрату надежд на лучшее будущее.

Сильнее всего кризис бьет по молодому поколению. Миллионы остаются без работы, стабильных доходов, без материальных средств, позволяющих создать семью. Во многих европейских странах уже говорят о «потерянном поколении». В начале 2012 г. в Великобритании безработными были 22,5 % молодых людей в возрасте от 16 до 24 лет, во Франции – 23,3 %, в Испании и Греции у половины молодых людей не было работы! В Италии на тот же период времени 25 % граждан в возрасте до 30 лет не имели ни оплачиваемой работы, ни диплома. Эти удручающие цифры кричат о необходимости увеличивать инвестиции в образование детей и юношества, а также реформировать профессиональное образование. Вместе с тем очевидно, что профессиональные шансы этого поколения напрямую зависят от того, насколько европейским экономикам удастся добиться устойчивого роста. Распределение одной рабочей ставки на несколько человек (jobsharing), индивидуальное предпринимательство, работа на общественных началах, проекты, финансируемые из казны, – весомые ответы на вызовы кризисных времен. И все же подобные меры не могут заменить возрождение производственного сектора.

Вопрос не в том, нужен ли Европе экономический рост, а в том, как усилить потенциал роста и в каком направлении двигаться: пытаться ли возродить старую модель роста или воспользоваться кризисом для того, чтобы дать толчок экологической перестройке городов, форсировать общеевропейскую энергетическую революцию, модернизировать транспортную инфраструктуру и запустить масштабные экологические научно-исследовательские и опытно-конструкторские программы?

Германии продолжительный нулевой рост не сулит никакого блаженства. Одновременно решать проблемы демографии, понижать до приемлемого уровня государственные долги, давать образование, обеспечивать рабочие места миллионам молодых иммигрантов, да еще сохранять социальную сферу в дееспособном состоянии – в любом случае крайне непросто. И практически невозможно, если экономика стагнирует или сокращается. Налоговые сборы государства так же зависят от экономического роста, как и финансирование социальной сферы. Широко распространенный подход jobless growth не оправдал себя на практике. Взаимосвязь экономического роста и занятости не разорвать, тут ничего не изменилось. Осенью 2012 г. занятость в ФРГ достигла пика. Вопреки общепринятому мнению число договоров, предусматривающих социальные выплаты работодателем, в последнее время росло быстрее, чем количество неполных ставок за минимально допустимую законодательством заработную плату (minijobs). С 2005 г. число работников, имеющих социальную страховку, увеличилось с 26 млн до 29 млн. Правда, этот прирост почти полностью объясняется увеличением неполных ставок{76}76
  См. Статистику Федерального агентства занятости: http://statistik.arbeitsagentur.de/Navigation/Statistik/Statistik-nach-Themen/Beschaeftigung/Beschaeftigung-Nav.html.


[Закрыть]. Даже если сам рост – это далеко не райские кущи, то нулевой рост и вовсе означает чрезмерный экономический и политический стресс, сопровождающийся острой борьбой за распределение. Можно убедить себя в том, что при помощи жесткого перераспределения капитала «богатых» нам удастся еще какое-то время сохранять средний уровень жизни. Но ни одно общество не покроет будущие издержки, просто перераспределяя богатства. Рано или поздно (а скорее рано) наступит момент, когда общество начнет проедать то, что имеет. К чему это приводит, можно было наблюдать в ГДР в 1989 г.

Не в последнюю очередь экономический рост стимулируется обновлением основного капитала. Внедрение технических инноваций происходит прежде всего в периоды экономического роста, когда активно инвестируют в новые заводы и оборудование. Как правило, новое производственное оборудование с экологической точки зрения более безопасно и менее ресурсоемко, чем устаревшее. Во время экономической стагнации уменьшаются и инвестиции, а соответственно, замедляются и темпы развития национальной экономики. Это касается не только предприятий, но также частных домохозяйств и государственного сектора. При нулевом росте или в период спада личные домохозяйства также вкладывают меньше средств в санацию зданий, бытовую технику, транспортные средства и т. д. Старые машины и технику не меняют на новые, экологически более чистые. Государственные инвестиции тоже в конечном счете зависят от темпов роста экономики: если динамика ослабевает, уменьшаются налоговые сборы, а социальные выплаты растут. В результате сокращаются и государственные инвестиции, этому во многом способствует увеличение государственных займов. Следовательно, замедляется обновление общественной инфраструктуры, зависящее от государственных инвестиций (по крайней мере от государственных субсидий). Это касается городского, регионального и федерального общественного транспорта, экологического переустройства городов, поддержки научных проектов и т. д. Во всех этих областях для решения экологических проблем необходимы громадные вложения. Если вы, например, хотите транспортировать грузы по железным дорогам, вам придется расширить сеть железных дорог и модернизировать железнодорожные технологии. Если хотите понизить энергопотребление зданий, придется сочетать государственные программы с частными инвестициями. Проверено: чем интенсивнее динамика роста, тем быстрее обновляются жилой фонд, транспортные системы, инженерная продукция, промышленное оборудование и бытовая техника. Важно, чтобы в процессе обновления ресурсоемкость понижалась быстрее, чем росло потребление. Без такого инвестиционного и инновационного рывка мы не избавимся от старого оборудования, старых производственных способов и структур и в целом – от негативного экологического баланса. Двигаясь в направлении «меньше того же самого», можно, конечно, отодвинуть катастрофу, но не предотвратить ее. Для этого необходим устойчивый рост экологических инноваций, благодатной средой для развития которых является динамично развивающаяся экономика.

Расхожее мнение о том, что рост доходов и покупательной способности еще никого не сделал счастливее, похоже скорее на самовнушение, вызывая в памяти басню о лисице, для которой виноград чересчур кислый просто потому, что слишком высоко висит. Ничего удивительного, что в пору кризисов и неуверенности в завтрашнем дне преобладает потребность в стабильности и устойчивости социальных доходов. Страх социально деградировать затмевает надежды на лучшее будущее. Не стоит придавать этим настроениям слишком большого значения, считая их увертюрой к обществу за пределами роста. Связь между экономическим ростом и уровнем жизни сохраняется и в богатых странах, при условии, что плоды роста не монополизированы немногочисленными счастливчиками (happy few). Журналисты всегда спрашивают успешных и богатых людей: «Что для вас значат деньги?» Те, кто поумнее, отвечают: «Свободу». Это относится и к большей части населения. Повышение доходов расширяет наши возможности в выборе образа и места жительства, кроме того, во многих отношениях делает нас более независимыми, обеспечивает жизненный комфорт, дает больше удовольствий, гарантирует лучшее образование для детей и, в конце концов, при наличии крепкого здоровья продлевает жизнь. Состоятельные граждане пополняют государственную казну, платя более высокие налоги, финансируя тем самым культуру, образование, социальное страхование – «вещи», высоко ценимые и постматериальной буржуазией.

Утверждать, что деньги не приносят счастья, значит слегка лукавить. Для тех, кто экономит каждый евро и готов на любую работу, лишь бы свести концы с концами, подобная мудрость звучит дешевым утешением. То, что деньги сами по себе не приносят счастья, уже ближе к истине, хотя это отнюдь не ново. Те, у кого уже все есть, могут соловьем заливаться про мудрое ограничение – для большинства людей на этой планете повышение материального уровня жизни не утратило актуальности. И для наших состоятельных средних слоев характерен вовсе не отказ от удовольствий общества потребления, а более рафинированный стиль потребления. Новое направление – это не «больше и больше», а лучше, красивее и индивидуальнее. Fair trade и «био» – часть экологически просвещенного гедонизма, как и роскошные спортивные велосипеды, гибридные автомобили, каршеринг, аренда жилья в экодомах, йога и фитнес-клубы. Экологический след при таком образе жизни становится гораздо больше уже хотя бы потому, что люди занимают более просторные жилые помещения, чаще летают, не отказывают себе в бытовой технике, в отличие от тех, кто зависит от системы «Хартц-4»[13]13
  Система государственных пособий в Германии. – Прим. ред.


[Закрыть], кого угнетают куда более насущные проблемы, нежели заботы об экологии. Я далек от того, чтобы хулить образ жизни LOHAS[14]14
  Lifestyle of Health and Sustainability (здоровый и устойчивый образ жизни), образ жизни экологически просвещенных городских высококвалифицированных служащих (urban professionals). Как почти всякая культурная мода, родом из США. – Прим. авт.


[Закрыть], это в той или иной степени и мой образ жизни. Но не нужно строить иллюзий, внушая себе, будто зеленый гедонизм – убедительный ответ на экологический кризис. Без революции в промышленном производстве, энергетике, сельском хозяйстве и т. д. образ жизни экологического Модерна более невозможен.