Текст книги "Казань – ностальжи"

Гимн о том, что у Других Еда всегда Особеннее!

Воспоминания моего детства связаны не только с моими двориком, домом, коммуналкой на Баумана, детским садом на Островского, школой на Булаке, улицами сердца старой Казани, но и с чувствами, которыми я был наполнен тогда. Одним из них было чувство ожидания друга или приятеля. Заходишь, бывало, за другом, чтобы позвать его погулять во дворе… и ждёшь. Первым моим таким другом был Рафаэль. Ему было три с хвостиком, а мне уже четыре… тоже с хвостиком. Заходишь, бывало, к нему в маленькую каморку коммуналки, а он стоя… грудь сосёт у своей матери. В комнате царит тишина, лишь часы тикают… и Рафаэль чмокает и сопит. Его мама рукой мне показывает, дескать, не мешай! И мне остаётся лишь стоять в гордом ожидании. Я горд тем, что уже Большой и поэтому давно не сосу грудь и об этом громко заявляю, нарушая тишину комнаты. В ответ мама Рафаэля мне отвечает, что её сын тоже Большой и именно поэтому он сосёт грудь… стоя, а не на ручках. Рафаэль глазами соглашается, смотрит на меня, потом на грудь, затем закатывает от счастья глаза и закрывает их. Вижу, что он как-то иначе засопел. Засопел настолько, что стоя заснул, и мама его всё-таки взяла на руки. Рафаэль спит… и мне обидно, что он не пойдёт со мной гулять. Я ухожу один, иду по коридору… и вдруг слышу топот. Это бежит Рафаэль, он догоняет меня и мы вместе с радостью выбегаем во двор! Не это ли счастье?!

А вот я жду Вовку из соседнего дома. Он тоже кушает, причём всегда одно и то же. Вижу гранёный советский стакан в медном подстаканнике с крепким грузинским чаем. Вовка туда закинул три чайные ложки сахарного песка и громко болтает ею в стакане! Это особый звук! Вовке нравится так болтать ложкой. Он увлекается этим настолько, что получает подзатыльник от мамы, дескать, ешь быстрее, тебя же ждут. Вовкина мама как-то сноровито нарезает кусочки булки и намазывает на них сливочное масло. Красота тонкого слоя масла на булке неописуема, особенно тогда, когда ты голоден и поэтому обижен на то, что владельцы этого бутерброда не догадываются, что ты хочешь есть! А Вовка тем временем делает четвёртый заход на булку с маслом. Более того, он просит, чтобы мама ему посыпала на масло сахарного песку. И теперь красота бутерброда, благодаря бриллиантам сахара, значительно увеличивается, причём настолько, что урчание в моём животе поёт Гимн Красоте Бутерброда из Булки с Маслом! Это был Гимн о том, что у Других Еда всегда Особеннее! Даже если это обыкновенная булка с маслом! Увы! Этот Гимн заглушается болтанием чайной ложки в стакане грузинского чая и чавканьем Вовки, который, похоже, на этот раз переел. Вот так Вовка всё время ел только булку с маслом, запивая её чаем. Это меню никогда не изменялось! И всё-таки один раз это меню поменялось. Мама Вовки посыпала сверху сливочного масла крошеного репчатого лука и посолила! Это было что-то! Я тоже стал так делать! И читателям советую попробовать!

Помню приятеля Юрку. Он был старше меня аж на два года! Это был толстый мальчик с двойным подбородком. Я всегда с любопытством разглядывал это раздвоение… а дома спрашивал у своей мамы: «А почему так?» А мама мне отвечала: «Обжор ул!»[3]3
  Обжора он! (тат.)


[Закрыть] И мне было непонятно, почему Юрка – обжора! Ведь он был из многодетной семьи. В его каморке обитало ещё пятеро обжор! Так они же объедали друг друга! И не быть никогда в такой ситуации обжорой! И действительно, когда я заходил к Юрке, то обнаруживал отсутствие стола! Юрка всегда ел, сидя на полу, ел еду со стула! И еды особой на этом стуле не было! Помню маленькую тарелку с пшеничной кашей и стакан воды с сахаром… Вот и всё меню! И так каждый раз! Юрка, конечно, не наедался и поэтому частенько ехал в Кировский район к своим родственникам. Брал порой меня с собой, чтобы в дороге не было скучно. Дорога на троллейбусе была долгой и Юрка за это время успевал настолько сильно проголодаться, что хлюпал борщом своей тёти так громко, что соседи приходили посмотреть на этого пузатого и толстого проглота! Мне тоже хотелось этого разваристого борща, но, увы, мне никто тарелки супа не наливал…

Но всё же Юрка был упитанным не благодаря тому, что его кормили в Кировском районе, а потому, что ел пшеничную кашу со стульчика, запивая её сахарной водой из гранёного стакана… ел её по шестнадцать раз в день. Замучил, наверное, свою бабульку любовью к этой каше!

Я был Главным Зрителем Трапез Моих Друзей Двора! Такова была моя детская судьба!

И всё-таки один раз меня пригласили к столу! Но это были уже не мои дворовые друзья и приятели! Это был одноклассник по имени Дима. Моя учительница начальных классов Анна Алексеевна попросила меня взять Диму на «буксир». Мы с Димой были в одном звене. Он отставал по математике. Я пришёл к нему домой, чтобы вместе с ним делать домашнее задание. Да не тут-то было! Наконец-то, к счастью моего желудка, меня пригласили откушать! Это была Трапеза с большой буквы! Дима жил в роскошной, гигантской квартире с камином! В зале стоял гигантский стол с накрытой белой скатертью. Помыв руки в большой, обложенной кафелем комнате с какими-то блестящими кранами и гигантским белым удлинённым корытом (я не знал, что это душ и ванна), мы с Димой сели на красивые, узорчатые деревянные стулья. Вышла какая-то тётенька с вилками и ложками. Разложила эти инструменты. Затем поставила на стол большую, красивую фарфоровую кастрюлю с рисунками из золотой краски. (Тогда я не знал, что это супница.) Начала разливать суп по тарелкам, и тоже с помощью фарфорового половника. Это было величественно! Это был всем Супам Суп! Запомнил его на всю жизнь! (Тогда не знал, что это солянка.)

К столу подошёл папа Димы. Он был одет в костюм с отливом, на ногах были лакированные ботинки, и это меня удивило. Не в домашних тапочках, а в лакированных ботинках почему-то ходил папа Димы по квартире! Вышла мама Димы. На голове её была большая и высокая причёска. Такие причёски я иногда видел на улице, но чаще всего по телевизору. Мама Димы была очень красивая.

Меня попросили, чтобы я себе накладывал салаты. Их было три вида, но я заметил, что на столе есть январская виктория! И я решился схрумкать аж четыре штуки!

Всем разлили суп, и я не решался начать трапезу, так как Дима тоже не начинал, глядя на своего папу. Наконец, после того как хозяин семейства опустил свою ложку в солянку, Дима тоже приступил к еде… ну и я тоже… с большой радостью.

На второе блюдо тётенька в фартуке начала выносить тарелки с палочками картофеля (тогда я не знал, что это картофель фри) с большим жареным куском мяса (это была отбивная баранина). Никогда не думал, что мясо может таять во рту! Так и происходило!

Потом я услышал впервые слово «крюшон». Это было на третье!

Это был праздник Культуры Еды и, пожалуй, моей начинающейся жизни! А происходило всё это на Чернышевского, недалеко от Булака.

Зазвонил телефон. Папа Димы взял трубку, и по общению я понял, что он очень большой начальник. Из окна мы с Димой увидели, как он быстро вышел на улицу Чернышевского и уехал на своей зеркально-чёрной «Волге». Позднее я узнал, что его папа был главным инженером! Тогда, в шестидесятых, быть инженером было престижно и почётно, а уж главным – тем более! Я тоже захотел быть инженером!

Время в гостях пролетело быстро. Вот только почему-то не помню, занимался я математикой с Димой или нет? Но точно помню, что ужина не было…

P. S. Только не подумайте о том, что меня дома, в школе и детском саду не кормили. Ведь у Других Еда всегда Особеннее!

Ибрай-абый и коммунизм в отдельно взятом дворе

Дыхание солнечного и знойного начинающегося дня. Соседи лениво перемещаются по двору. Кто-то вышел из «аммиачной» уборной и несёт с собой её «дух». Кто-то идёт к ней. Одна старушка, видимо, приехавшая погостить из деревни в город, соскабливает ножом чешуйки рыбы, вчера вечером купленной у рыбаков Бакуркиных. Журчит наша колонка. Рядом с ней уже с ночи стоит парень. Он заглатывает холодную воду, притупляя себе зубную боль. Вышла его мать и они пошли со двора. Видимо, к зубному. Идрис-абый, который жил на третьем этаже моего дома, вышел во двор. Он был опухшим от запоя. Огляделся. Кандидатов в собутыльники нет! Пошёл искать их на Баумана. Подросток Витька из противоположного дома хмуро идёт с помойным ведром. Красивая и молодая мама моего приятеля по двору Игоря несёт в своей сетчатой авоське четыре банки сгущённого молока, которые переливаются на солнце своей синевой и серебристостью. Игорь смотрит на маму из окна второго этажа. Я знаю, что он любит запивать водой это загадочное и непознанное ещё мною сладкое сгущённое молоко. Вышел старый офицер в военной форме с широчайшими галифе. Начищает себе чёрные хромовые сапоги под бренчание своих многочисленных медалей. Вспотел. Стал красным. Щётку забрала его супруга, и он медленно, но с выправкой прошёл мимо сидящей старушки, уплетающей только что вычищенный ножичком свежий душистый огурец.

Во двор входит загорелый до черноты, седой и худой мужчина в белой рубашке. Я узнаю его. Это Ибрай-абый, который живёт этажом выше нас. Несёт в руках картонный ящик. На лице радость от ожидания чего-то. Он ставит этот ящик на деревянную коробку дворовой слесарки и раскрывает его. Ящик плотно набит мороженым! Это пломбир! Брикетики по девятнадцать копеек плотно упакованы в коробочке… Ибрай-абый стоит и ждёт с улыбкой на лице. Кто-то на весь двор крикнул: «Мороженое! Мороженое!» И уже через минуту Ибрая-абый облепили десятки детей нашего двора! И откуда их взялось столько?! Дома сидели? И вот весь двор ожил, ведь он лакомится бесплатным мороженым! Ибрай-абый сияет от счастья! Сам не ест, а других угощает. Такой праздник мороженого Ибрай-абый устраивал нам еженедельно! Вот такой был волшебник Ибрай-абый!

Никогда не забуду дыхания из коробки пломбира! Этот ароматный холод счастья всегда со мной! Мне тогда хотелось жить в этой коробке и только иногда вылезать на жару дворика!

А Ибрай-абый работал грузчиком на окраине Казани. Почти на конечной остановке трамвая номер восемь. Его сын подросток Фарид как-то взял меня с собой, и мы поехали к нему на работу. Его папа грузил на товарные вагоны бочки с солидолом и различными маслами. Помню, как у него на работе стоял автомат с газированной водой. Вода была без сиропа, но зато бесплатная. Я спросил у Фарида о бесплатном мороженом. Он объяснил мне, что бесплатное мороженое находится рядом, но в другом месте. Где-то на «холодильнике». Так казанцы называли это место. И я ещё долго верил в то, что есть место в Казани, где бесплатно раздают коробками мороженое… один раз в неделю!

Этот опьяняющий палисадник на Баумана

Не все жители моего дворика на улице Баумана могли похвастаться наличием своего палисадника. Даже из тех, кто жил на первом этаже моего дома, не все имели такой участок земли перед своими окнами. Я имел. И впервые, пожалуй, почувствовал ценность палисадника тогда, когда лежал с улыбкой на лице в своей коляске цвета сгущённого молока! Мама оставляла мою коляску вместе со мной под рябинушкой, которая росла в нашем палисаднике. Коляска стояла в зарослях жёлтых цветов на высоких стеблях, называемых шариками. Я был окружён этими жёлтыми бутонами, красной рябиной и голубым небом. Всё это запечатлелось в моей памяти.

Уже немного повзрослев, помню, как играл в этом палисаднике, собирал гербарий для детского сада, наблюдал, как постепенно вырастают цветы. Прибегал домой к маме, которая стояла у газовой плиты, и рассказывал о том, что происходит с растениями. Помню, как долго не прорастали зёрнышки, посаженные мною. Это были семена арбуза и урюка. Так и не дождался, но зато меня всегда радовало то, как растут разноцветные ромашки.

Видно было, как мой сосед Серёжка завидовал тому, что у меня есть палисадник. Он всегда просился зайти в него, и я с гордостью разрешал ему немного поиграть в нём. Тем более вдвоём игралось интереснее!

В жаркие дни мой палисадник превращался в оазис приятной тени и комфорта. В соседнем палисаднике частенько лежал на траве пьяный дядя Ваня… с улыбкой на лице. Лежал красный такой! Довольный! Он нам не мешал. Наверное, потому, что не храпел. Мы так увлекались игрой, что не замечали того, как дядя Ваня тихонечко вставал и уходил на своих протезах добрать ещё дозы водки, чтобы опять разлечься в своём палисаднике и заснуть с улыбкой на лице. Когда мой папа купил телевизор «Старт-3», то дядя Ваня всё-таки выпросил у него бумажную коробку, в которую была упакована эта дорогая четырёхсотрублёвая покупка. Теперь дядя Ваня мог спать с улыбкой на лице аж до самой глубокой осени. И мне тогда казалось, что он улыбается не только потому, что пьян, но и потому, что радуется тёплому и уютному ложе, которое подарил ему мой папа. Во сне дядя Ваня не только улыбался, но и порой громко кричал, сотрясая весь мой дворик. Как-то, проснувшись от собственного крика, он мне выговорил, что война снится, дескать, на самой войне так не кричал, а пришёл с фронта и во сне стал кричать. Порой дядя Ваня так долго кричал, что выбегала его жена тётя Вера и начинала его будить. В ответ он в бреду ударял её. В отместку тётя Вера тут же наносила встречный мощный удар по морде дяди Вани и он сразу же умолкал и уходил в ещё более глубокий сон от такого нокаута. Затем она всматривалась в лицо своего мужа, дескать, не убила ли? Вроде нет, сопит с улыбкой на лице… ну и слава Богу!

А вот у пьяницы дяди Лёни своего палисадника не было и поэтому он спал на голой земле нашего дворика. Да и на фронте он не был, но спал почему-то без улыбки на лице, не имея комфорта, который имел дядя Ваня. Зато дядю Лёню иногда увозили в более комфортное место на специальной машине с милиционерами. Жалко всё-таки мне было, что у дяди Лёни нет своего палисадника!

Осенью пьяный дядя Ваня начинал входить в гармонию с пьяной жёлтой листвой. Ароматный запах забродившей листвы палисадника настолько одурманивал дядю Ваню, что, казалось, он пьян не от вина, а от запаха золотой листвы, обрамляющей его счастливое красное лицо! Этот одурманивающий запах пьяной листвы был сильнее запаха, который веял из подвала винного склада, располагавшегося в моём дворике. Поэтому дядя Ваня настолько органично сливался с забродившими, пьяными листьями клёна и рябины, что сам превращался в большой красный лист, пахнущий вином. Листья были его меньшими братишками. Он сроднился с ними в запахе. Они, по-видимому, всё лето ждали, когда опьянятся и полетят от счастья на землю, чтобы сродниться в аромате осеннего вина с дядей Ваней.

Увы! Эта солидарность листьев с дядей Ваней была недолгой. Наступали морозы, и дядя Ваня уже не мог лежать вместе с листьями за компанию. Он предавал своих меньших братьев – пьяную листву и заваливался на полу у дверей своей коммунальной квартиры, в которую его не впускала жена – тётя Вера. Листья оставались под снегом. Вино, которое в них бурлило, замерзало до весны, чтобы порадовать меня своим запахом, когда после морозной зимы я наконец-то загляну в свой любимый палисадник детства…

Дворик маленьких музыкантов

Весна 1971 года была жаркой и ранней. Солнце хорошо согревало, но не утомляло. Ну разве может утомлять солнце, на котором мы, мальчишки, отогревались от холодной зимы? Вот летом оно ещё утомить может! А сейчас мы нежились на солнце и молчали. И в тень гаража совершенно не хотелось. У гаража нашего дворика была двойная ценность! С одной стороны, он давал нам жарким летом добротную и прохладную тень, а с другой стороны, в любое время можно было на него залезть и увидеть всё, что происходит в соседних дворах, прилегающих к Булаку. Но сейчас мы, мальчишки, в этом гараже не нуждались. Мы грелись на солнышке и молчали. Это была редкая и приятная лень. Уроки уже сделаны. И больше ничего делать не хочется. Ребята, с которыми я сижу, меня старше. Толстому Юрке уже десять! Фариду аж все одиннадцать! Ну а длинному Витьке все двенадцать! Чувствую, что они куда-то собираются идти, но скрывают от меня. Вот они все вместе встали и пошли. Я за ними! Спрашиваю их о том, куда все идём. Молчат, как будто сговорились о чём-то. Прошли всю улицу Баумана. Всё равно молчат! Миновали площадь Куйбышева. Прошли мимо кинотеатра «Вузовец». Поднимаемся по Щапова. Я до сих пор не знаю куда идём. Заинтриговали меня ребята и не прогоняют ведь! Дошли до жёлтого здания со шпилем. Я впервые его увидел. Оно оказалось Дворцом пионеров. Заходим. Вижу широчайшую лестницу с мощными каменными перилами. Поднимаемся. На втором этаже нас дружелюбно встречает мужчина в респектабельном костюме. Открывает маленькую комнатку с полками, на которых лежат различные духовые инструменты. Юрка забрал кларнет. Я не знал тогда, что он так называется. Юрка похвастался, что у него особо мягкие губы и поэтому данный инструмент со специфическим нежным мундштуком подходит только ему, и я вряд ли заполучу эту дуду. Фарид забрал трубу с тремя кнопками. Витька – некую большую басовую бандуру с широким круглым мундштуком. Я стоял в этой комнате, заполненной запахом медного металла, ожидая того, во что же мне дадут дудеть? Попытался взять трубу, как у Фарида. Ведь я уже один раз после первого класса был в пионерском лагере и успел позавидовать пионеру, играющему на горне. А тут вижу горн с тремя кнопками. Хозяин этих духовых инструментов, который оказался руководителем музыкального кружка, не одобрил мой выбор. Он дал мне в руку некий альт с тремя вентилями. Четвёртый вентиль был для вывода слюней.

Зашли в большую просторную комнату. Фарид сел и сразу же выдул марш Салиха Сайдашева, который я слышал по радио. Играл по нотам. Фарид для меня в эти мгновения превратился в другого Фарида! Это уже не был бездельник-двоечник, который целыми днями катается по моему дворику на своём велосипеде «Орлёнок». Это был подросток, выдувающий из себя воздух, превращающийся в музыку из радио! Фарид так усердно дул, так сильно краснел, что перестал быть похожим на себя! Его глаза в эти минуты были счастливыми и блаженными.

Потом по нотам играл Юрка. Он уже не краснел. Я был удивлён тому, как он не путается в кнопочках. Ведь их было так много! Он играл какую-то русскую народную песню. Я её тоже сразу узнал. Юрка из толстого обжоры с заплывшими, ленивыми глазами превратился в «выдувателя» русского народного духа. Волшебство какое-то! Юрка так задушевно играл, что в одно мгновение у меня мурашки по спине пробежали и даже слёзы появились.

Потом выдувал низкие частоты Витька. Он сыграл что-то унылое, но тоже вызвал во мне уважение. Ведь в такой большой мундштук дуть не так-то просто!

Ребята ушли, а мне пришлось остаться с руководителем. Он мне объяснил, что такое ноты. Целые, четвертинки, восьмушки… Как они поднимаются по нотному стану. На какие вентили моей альтушки нужно нажимать, чтобы звучала нужная нота. Руководитель так часто меня хвалил, что я уже в первый день стал выдувать простенькие звуки. Он объяснил мне, как правильно дуть. И мне захотелось ходить в этот кружок духовых инструментов! Ходил туда аж до самых летних каникул. Помню, как в последний майский день Фарид играл все позывные пионерского лагеря. А потом руководитель доверил ему трубу с футляром, чтобы он взял их в пионерлагерь. Фарид с гордостью шёл по улице Баумана с футляром, в котором лежала труба. А я ему завидовал.

Быстро пролетело лето. Осенью я немного походил во Дворец пионеров, а потом мы переехали на новую квартиру. Ездить приходилось издалека. И я бросил этот кружок.

Навыки игры на альтушке пригодились, и я самостоятельно освоил игру на пионерском горне. Всегда с гордостью играл на линейках пионерской дружины и мечтал опять оказаться в той самой комнатке, набитой музыкальными инструментами, и вдохнуть запах этой меди моего детства…

Тайны моего дворика

Когда в моём дворике были снесены двухэтажные деревянные сарайки, жители гадали о том, что теперь построят на освободившейся земле. Долго ждать не пришлось. Уже через неделю во дворе появился экскаватор и вырыл большую и глубокую яму. Рыть любую глубокую яму в исторической части Казани дело трепетно-интересное! И я уже тогда каким-то природным чутьём чувствовал это. Хотя мне было тогда всего семь лет. Я ничего не слышал об истории, о предках, ничего не знал об археологии, но природный архетип чёрного археолога во мне тогда сразу сработал. И я с интересом стал наблюдать за рабочими с лопатами. Они что-то рыли для труб. Были планы строить котельную. Я целыми днями не отходил от этой загадочной ямы, возле которой разместили небольшой подъёмный кран. Рабочие курили и шутили. Помню, как один рабочий незаметно подцепил крюк крана за задний пояс телогрейки другого рабочего. Кран медленно стал подниматься, и ноги рабочего оторвались от земли и он завис. Кран упрямо поднимался вверх. Рабочий от безысходности смешно болтал руками. Наконец пояс не выдержал тяжести и рабочий полетел вниз. Все громко смеялись. Такие были шуточки.

Рабочие тем временем докопались до какой-то гнилой деревянной стенки. Я сразу же обратил на неё внимание! Подходил конец смены, и рабочие покинули наш двор. Помню это мгновение. Тишина после выключения компрессора и машин была особенная. Это была тишина гигантского любопытства к загадочной стене. Это была тишина моих раздумий и планов о том, как спуститься в яму и отковырнуть эти гнилые доски. Я предположил, что это часть дома, и в нём можно найти старинные вещи людей, которые давным-давно жили там, где сейчас живу я сам. Этот приятный трепет тайны до сих пор во мне. Но как спуститься вниз? Яма глубокая и крутая… Я тогда понял, что один не справлюсь. Увидел, как из детского сада возвращается мой друг Серёжка. Он кидал в небо зелёную грушу, привязанную к верёвке, и называл её почему-то московкой. Московка с его рук улетала высоко ввысь и возвращалась на землю. Он хвастался мне, что когда-нибудь сделает такую московку, которая улетит в космос и никогда не вернётся, как спутник. Я не знал, что такое спутник. Я знал только кинотеатр «Спутник», который находился недалеко от нас. Этот Серёжкин «спутник» в таинственный космос не улетел, но зато угодил в не менее таинственную яму, уходящую в далёкое прошлое! Московку нужно было доставать из ямы, а значит, я уже не один хочу туда.

Вышел высокий старшеклассник Валерка, и мы попросили его слазить в яму. Я попросил его, чтобы он отковырнул гнилую доску, которая в яме, и посмотрел, что там находится. Валерка сделал вид, что ему всё это не интересно, но почему-то сходил домой и принёс фонарик. Он спрыгнул в яму и сразу же отковырнул гнилую доску. Посветил фонариком, а затем засунул туда руку. Долго ковырялся, и наконец начал вытаскивать оттуда кусочки узорчатых плиток. Потом вытащил чёрный кожаный башмак. Мы с трепетом наблюдали за каждым движением Валеры. Через некоторое время Валера устал и весь измазанный и недовольный вылез из ямы. Отдал нам эти кусочки красивых плиток, выкинул башмак и пошёл домой. Я подобрал этот башмак и спрятал его под газовой плитой в коридоре нашей коммуналки.

На следующий день таинственная яма была засыпана землёй, и эта стена из прошлого так и осталась неразгаданной… На дворе шёл 1969 год… К этой стене я вернулся через сорок лет, в 2009 году, когда мой дом на Баумана был снесён, но об этом позднее.

Уже тогда мне, семилетнему мальчику, стало понятно, что я живу не просто в историческом центре Казани, а хожу по необыкновенной земле. В ней хранятся тайны, которые ещё не раскрыты казанцам! Оказалось, что не только земля содержит в себе эти тайны, но и дома моего дворика на Баумана. Я вспомнил, как мой приятель из соседнего дома Ринат по кличке Пожарник удивил весь двор тем, что залез на один из чердаков, причём туда, где семьдесят лет не ступала человеческая нога, и нашёл там старинный револьвер, завёрнутый в дореволюционную газету. Кстати, кличку Пожарник он получил в нашем дворе за то, что полностью спалил свою квартиру… Ринат хотел поджечь всего лишь таракана, ползущего по кровати… Своим устроенным пожаром он тогда удивил меня меньше, чем находкой револьвера на чердаке. О Ринате и его находке даже написали в газете. В статье предположили, что вероятнее всего это был револьвер казанского революционера. И двор стал гордиться Пожарником.

Через несколько месяцев, выйдя на парадку, я обнаружил, что какие-то рабочие ремонтируют асфальт, прилегающий к моему дому. Они выкапывали поребрики. Казалось бы, чему тут удивляться? Но для меня это опять стало процессом трепетного ожидания раскрытия тайн прошлого. Ведь я уже знал и гордился, что живу на необыкновенной казанской земле! И действительно, уже через некоторое время один из рабочих обнаружил поребрик, на котором были выбиты слова и тексты, написанные арабскими буквами. Таких камней оказалось много! Рабочие в каком-то азарте переворачивали поребрики и обнаруживали арабские тексты. Они делали вид, что читают. Прохожие стали останавливаться и тоже пытались прочитать. Улица Чернышевского превратилась тогда в музей под небом! Долгие годы казанцы ходили по улице и не знали, что под асфальтом хранятся арабские тексты, выбитые на камне поребрика. Долгое время эти камни молчали в земле. И опять к моему дворику приехали журналисты и я с интересом за всем этим наблюдал… Мама звала меня на обед, но мне не хотелось прерывать просмотра этого самого интересного «фильма» моего детства. Я пошёл есть только после того, когда эти таинственные камни погрузили и куда-то увезли. Где сейчас эти камни? Мне до сих пор не всё ясно. О чём говорили эти камни с арабскими текстами? Возможно, это были могильные камни-памятники? Эту загадку я оставляю на суд читателю, которого я ранее заинтересовал тайной деревянной стены, найденной глубоко в земле моего дворика.

К этой стене я вернулся случайно, когда уже через сорок лет, в 2009 году, обнаружил, что мой дом Заусайлова по Баумана, 36 снесён и на его месте вырыт котлован. Тогда я традиционно прогуливался по Баумана. Увидел, что моего дома нет! Был шок! Как же это возможно? Заглянул за строительный забор. Вижу всё, на чём стоял мой дом! Интерес к культурным слоям моего родного дворика стал блокировать мой шок. Посмотрел на зону, где располагалась та самая таинственная стена моего детства, о которой я рассказывал ранее. Она была под небом и опять дышала. Мне захотелось быстрее перелезть через забор и начать раскопки! И опять этот трепет ожидания! Это счастье предвкушения! Я набрался терпения и с большой радостью поехал домой за лопатой!..

Штыковой лопаты дома не оказалось, купил её на рынке «Родина» и сразу же нырнул в метро. На станции «Площадь Тукая» не вышел. Идти с лопатой по всему Баумана не решился. Вышел на станции «Кремлёвская». Иду к своему дворику. Всё-таки волнение перед встречей со счастьем – это то, без чего жизнь любого человека потеряла бы многое! Как пролезть за строительный забор, за которым меня ждёт котлован с таинственной стеной, с раскрытыми культурными слоями моего дворика, моего родного и любимого города?! Долго искать это место не пришлось. Я спустился на дно котлована из соседнего дома, который ещё не снесли. Залез в этот пустующий дом через окно, в котором уже не было стёкол. На улице стояла жара, а в доме было прохладно. Иду сквозь руины коммунальных квартир. В одной из них обнаружил старого, больного, умирающего голубя. Он отбежал вглубь комнаты, жалобно посмотрел на меня, затем на кусочек своей ржаной горбушки и закрыл глаза. Казанские голуби часто проводят свои последние дни на холоде в подвалах, скрываясь от давления жизни и солнца. Поэтому я не решился его взять и вынести на солнце. Если бы он захотел, то сам бы вышел на свет. Голубь сделал свой выбор. Я тоже сделал выбор. Мне нужно было наконец-то разобраться с этой загадочной стеной моего детства.

У котлована стояла будка. Из неё вышел охранник, осмотрелся и зашёл обратно. Я подумал, что к котловану он вряд ли будет подходить. Тихонько и аккуратно слез на дно котлована. Сразу же пошёл в сторону стены, но понял, что я буду хорошо просматриваться охранником. Решил сначала покопать культурные слои со стороны улицы Чернышевского. Подошёл к ним. Передо мной раскрылась «книга» истории моего города, которая долгое время находилась под казанским асфальтом! Это мгновение восторга незабываемо! Из-за забора были слышны голоса гуляющих и смеющихся казанцев. Так часто бывает. Мы гуляем, ходим по Жизни и даже не предполагаем, что рядом лежит Нечто такое, что может быть Открытием или Большой и Дорогой Ценностью! А мы можем стоять на ней ногами, причём стоять не десятилетиями, а столетиями! Посмотрите на учёных. Они, как и все обыватели, смотрят на мир, но смотрят на него, вооружившись знаниями. Они поднимают и берут в руки Нечто, на что обыватель не обращает внимания. И это Нечто оказывается Дорогой Ценностью и даже порой Открытием для человечества. А потом мы удивляемся, почему человека, который сидел в кабинете, куда-то позвали и вручили Нобелевскую премию. Он, оказывается, открыл нечто такое, что веками было под носом обывателей, но не виделось ими. Также и я удивлялся себе, как же я раньше не видел того, что сейчас открылось перед моим взором?! Не говоря уже о тех прохожих, которые сейчас гуляли по городу и не подозревали, что рядом с ними находятся Ценности. Некоторые из них, возможно, понимали, что за забором может быть что-то интересное, но не клад с бриллиантами и драгоценностями. Да и вообще рыться в земле мало кому хочется, даже если она историческая. И всё-таки попадались прохожие, которые подолгу наблюдали за мной, выспрашивая меня «а что это?», «интересно, а какого она года?». Я чувствовал, что порой они сами хотели нырнуть в этот котлован и начать читать историю нашего города, раскапывая культурные слои, сформированные жизнью наших предков-казанцев.

Сначала я принялся выкапывать верхние слои. Это было проще. Верхние слои были неплотными. Лопата пока была не нужна. Нашёл разбитую бутылку из-под шампанского, взял её за горлышко и понял, что она является отличным совком! Первой находкой в моих руках оказалась алюминиевая крышка из-под молока. Она была 1962 года. Именно в этом году я родился. Именно в этом году меня, новорождённого, принесли из роддома Клячкина в дом Заусайлова, то есть на Баумана, 36. Я расценил эту находку как знак предстоящего успеха в познании тайн моего дворика.

Дыхания жаркой весны и улицы Баумана, а также сырой земли моего дворика соединились в моей душе настолько, что я поймал себя на вопросе: «Не это ли счастье?» Я был опьянён. Смаковал каждый зачерпнутый кусочек земли своего казанского дворика. Это чем-то напоминало дегустацию и захват чайной ложкой суперценного и экзотического блюда. Вот перед моими глазами октябрятская звёздочка из малинового оргстекла на металлической подложке, в центре которого маленькая круглая фотография пятилетнего Володи Ульянова. Позднее выяснил, что этот значок сороковых годов. Чувствую, что моя рука пока не желает спускаться в нижние культурные слои, довольствуясь временами Хрущёва и Сталина. Вот рогатина точилки для карандашей. Тоже малиново-прозрачная. Копать не приходится, вытаскиваю эти вещи с вертикальной поверхности среза земли. Всматриваюсь в эту панель истории, в эту мозаику торчащих из земли экспонатов. Порой само солнце высвечивает некоторые предметы, подсказывая мне. Солнце всегда мой друг и никогда меня не подводило. Вот истлевшая сумочка с металлическим замочком. Обнаруживаю в ней кусочек газеты «Социалистик Татарстан» 1948 года и губную помаду красного цвета. Вижу сломанные игрушки и куклы пятидесятых годов. А вот и чернильница-непроливайка! Та самая, которую школьники раньше таскали в своих портфелях. Раскопал пряжку от школьного ремня. Затем мужской ремень. У отца был такой же, когда в конце сороковых он был студентом. Обрадовался вынырнувшему значку с фуражки лётчика.