Текст книги "Ночной охотник. Сборник новелл и рассказов"

Две минуты

– Сидеть! Всем сидеть, суки! Самолет захвачен!

Тип в маске орет благим матом, тыча пистолетом то в одного пассажира, то в другого. Без акцента, чисто. Нервничает сам и заставляет нервничать других. Еще бы.

Да и не он один, если честно. Его напарник рядом. В середине салона еще двое. Трое в начале. Один из них резко врезает по голове рукоятью пистолета мужику, который ничего не делал, просто пялился. Пялился на ствол. На террориста. На скрытое под маской лицо. Наверняка думал, что смотрит в лицо смерти… Но получил он не смертельно. Упал вбок, спустя секунду застонал.

В салоне послышался истерический женский визг. Оборвался на жуткой, импульсивной ноте, как будто перекрыли кислород. Я вижу, как уткнулся лицом в ладони сосед слева.

– Всем сидеть, суки! Оставаться на местах, блядь! Я не шучу! Если кто рыпнется – башку снесу! Слышала?! Слышала, тварь?!!

Гад без особых причин наезжает на девушку, которая сидит на ближайшем сиденье. Схватил за волосы, пригнул, ткнул ствол в затылок.

– Тихо всем! Самолет захвачен. Нам терять нечего. Всех поубиваем если не будете слушать!

Он чуть не брызжет слюной, голос срывается. Рука дрогнула. Палец на курке.

Когда он заткнулся, вступил в диалог более спокойный и властный голос.

– Всем сохранять спокойствие и оставаться на своих местах. Если вы не будете нам мешать, то никто не пострадает. Сидеть тихо на своем месте и молчать.

Это смертники. И им реально нечего терять. В масках только двое. Остальные не удосужились принять мер, чтобы скрыть личность. Да и это уже неважно.

Как они проникли на борт? Как пронесли оружие? Современные аэропорты охраняются первоклассно. Жесткий контроль и проверка каждого пассажира. Любой подозрительный и потенциально опасный предмет изымается. Системы безопасности работают как положено. Так откуда они здесь? И ладно, если бы это был один псих. Но их восемь. Вооружены. Семь в салоне, один в кабине пилотов. К нему пробирается еще один.

Впрочем, кто, как, откуда и зачем – уже неважно.

Я знаю, кто они. Трупы.

Они думают, что все под контролем. Стадо беззащитных двуногих заперто в клетке с ними, хищниками.

Пусть думают так. Когда они поймут свою ошибку, будет уже поздно. Неважно, какие они преследуют цели. Для чего и во имя чего вознамерились убивать мирных граждан. Мне тупо похуй. Тех, кто взял в руки оружие и направил против невинных людей, я устраняю. Количество значения не имеет. Это моя работа.

Восемь нелюдей. Восемь трупов.

Я закрываю глаза и сосредотачиваюсь. Две минуты. Должно хватить.

Крикун и его напарник всего в метре от меня. Первым надо обезвредить крикуна – того, что приставил ствол к голове девушки.

Нервное сыкло. Надо переключить его внимание на меня.

Я медленно поднимаю руку.

Крикун зыркнул бешеным взглядом.

– Что?!

Рука с пистолетом расслабилась, палец на курке тоже.

– Уважаемый… мне надо выйти.

– Куда, блядь, тебе надо? Ну-ка сидеть!

Он наводит ствол на меня. Думает, что быстро. Хуй тебе, засранец.

Я вскочил с сиденья резко, на ходу бросил связку ключей в рожу напарника крикуна. По пути перехватил ствол левой рукой – надавил вниз и рванул на себя. Правой локтем заебенил в переносицу, четко и мощно, так что тупая башка крикуна откинулась глубоко назад. Зарядил с ноги в колено напарнику, ломанулся, повалил, выбил ствол – упали все втроем. В тесноте коридора образовалась свалка. И это сработало – остальные не решались стрелять. Пока не решались. Счет идет на секунды. На доли секунд.

Когда они сообразят, что надо не палить по мне, а просто взять одного из заложников на прицел, будет поздно.

Я этого не допущу.

Стрелять из положения лежа в тесном пространстве, полном людей, да еще так, чтобы попасть в нелюдей – задача непростая. Но меня этому учили. И я не промахиваюсь. Я просто попадаю.

Три выстрела – два в головы, один в плечо. Двое террористов падают замертво, разбрызгивая красным. Третий сжимает плечо, роняет оружие и падает в проеме между креслами.

Четвертый выстрел запаздывает, но все равно настигает цель. Еще один террорист падает. Последний из стоящих смотрит на тех, кто упал, и тупит. Что ж, его проблема.

Я стреляю в него… но гадское оружие дает сбой. Осечка. Щелчок вместо выстрела. Черт… Но мне не впервой лезть на амбразуру. Да и какая тут амбразура? Так, еще один мудила с пистолетом…

– Стоять! – орет мудила. И я встаю. Резко, быстро. Нужен ураган. И ураган будет. Мудила не успевает опомниться, но стреляет. Плевать. Пулей больше, пулей меньше… Я налетаю на него, сметаю точным ударом в горло. Мудила заглох и, хрипя, завалился на пол. Лежать я ему не дал – подхватил за голову и резко повернул вправо – хруст позвонков, сдавленный противный булькающий хрип. Раненый в плечо попутно тоже получил свое, и теперь в глубоком отрубоне. С ним еще будем разбираться. После.

Оборачиваюсь.

Крикун лежит неподвижно. Тот, что был с ним рядом, пытается встать.

Пара секунд – я уже рядом. Тяжелый удар с ноги в челюсть. Добивающий в висок. Готов. Крикун – тоже. Через секунду. Нехер церемониться. Мои руки в крови. Что ж, это моя работа…

Двух минут хватило с лихвой.

В салоне подавляющая тишина. И ужас. Страх, животный, непреодолимый страх. Страх перед лютым зверем. Перед монстром. Который оказался сильнее и страшнее тех, с оружием и в масках. Они застыли. Те, кого я спасал, смотрят на меня и на дело моих рук с таким остервенелым, ледяным ужасом, что сковывает движение, замораживает сознание. Они не верят до конца в то, что произошло. Они не понимают до конца. И они никогда. Никогда не забудут то, что видели. Не должны были видеть, но увидели. Они никогда не будут благодарны мне за сделанное и увиденное. Даже если кто-то на словах, просто формально, про себя или шепотом скажет спасибо – это будет просто форма. Не благодарность. Я знаю, что в глубине души они боятся и ненавидят меня еще сильнее, чем этих террористов. И что я буду им сниться кошмаром по ночам. И это нормально. Мне плевать на благодарности. Я тот, кто я есть. И делаю то, что мне предназначено.

Остался еще один.

И пока царит это жуткое, застывшее молчание, я иду в кабину пилота. Выстрелом выношу замок, пинком открываю дверь. Все происходит быстро. Гнусная, искаженная яростью рожа террориста, который приставил ствол к голове одного пилота. Рожа так и застывает с выражением ярости. Только его пустая башка дергается от попадания. Тело медленно сползает на пол.

– Все кончено. Садись за штурвал, летун.

Пилот словно очнулся от транса. Глаза дикие и напуганные. Осмысленность приходит в них несразу. Второй пилот тоже пока не совсем в себе. Из пилотов здесь пока стабилен и адекватен только автопилот.

Даю им минуту. Помогает.

– Вы все поняли. Террористы обезврежены. Свяжись с диспетчером и приземляйтесь. Кивни, если понял.

Первый пилот кивнул. Ребята лучше меня знают, что и как делать. Надо просто дать им время.

В салоне оцепенение более-менее прошло. Люди начали перешептываться, говорить вполголоса. Проверять себя и близких. Все ли целы?

Я тоже приглядываюсь. Похоже, что целы все. Из конца салона выглядывает напуганная, но постепенно овладевающая собой стюардесса. Люди смотрят на последствия моих дел. И страх пробуждается снова.

Какой-то парнишка уставился на лежащего гада. Потом пнул его в сердцах. Женщина постарше, которая рядом, схватила его за руку.

– Андрюша, не трогай… не трогай это.

Я молча стою. Быстрее бы убраться отсюда.

Кто-то трогает меня за руку.

Поворачиваюсь. Девушка. Та самая, которую нервный крикун сегодня чуть не убил. Просто так, ни за что ни про что. Глупым выстрелом в затылок. Рыжая, растрепанная. Почему-то обращаю внимание на глаза. Ясные, небесного цвета. Какие-то глубокие и магические. Может, потому что на них слезы?

– Ты… ты ранен.

Пулей больше. Пулей меньше. Хуйня. Меня пулями не возьмешь.

Я хотел ответить ей так. Или примерно так. Но язык не поворачивался. И во рту предательски пересохло.

– Ху… пустяки, – прохрипел я каким-то не своим голосом.

Я понял, почему глаза кажутся магическими. Потому что в них нет страха. Только в них. Она меня не боится.

– Спасибо, – прошептала она, глядя бездонными, небесными, магическими глазами прямо в мою черную душу.

И я понял. Ясно понял. Что если и стоит марать руки в крови, убивать нелюдей, мочить отмороженных гадов, да хоть на весь мир идти войной… Только ради нее.

Защитник

– Никто из вас не пройдет. Дальше этой линии.

– Ты один. Нас два десятка. Ты без оружия… Ты идиот.

– И покойник, хе-хе!

– Никто.

– Порвите его. Вперед!

– Ублюдок, тебе конец…

– Самонадеянная сволочь. Мочить его, бля!

– Да он ебнутый, братва! Отделаем его…

– Еще как, мать родная не узнает.

– На!

– Черт! Как он это сделал? Одним ударом!

– Похер, нападай…

– Одним ударом троих?

– Ах ты гад…

– Я сказал убейте его!

– ААААААААААААААА!!!

– Твою ма…

– Охххх…

– Бля еще трое…

– Он без оружия, дебилы! Выпустите ему кишки!

– Черт…

– Идиоты, бля, вас где убивать учили?

– А…

– Разом! Все нападайте разом!

– Угх…

– Черт…

– Сука…

– Какого хрена…

– Ххххх…

– Стой! Я хочу жи…

– Рука! Рукааааааааааааааааааааа!!!

– Еб твою, это же башка Бени! Его же мечом отру…

– Пошел ты нахрен, босс! Я сва… А!

– Валить надо молча. Дерьмо.

– Ах ты тва…

– Он без оружия. Вперед!

– Акх…

– Сейчас ты своей крови наглотаешься, ублю…

– Нападай! Слева!

– М… ммммааааамааа… это не мои кишки… не мои… нет…

– Уйооооооооооооооо…

– Ты хрен лысый, тебе просто руку сломали! Не вой – прибей его!

– Иди нахрен…

– Получи!

– Ну, сука…

– Я тебя щас в ад отправлю, ублю…

– АААААААААААААААА! Уфф… аааааааа…

– Черт, нападай!

– Замочу…

– Нет!

– Ах ты…

– Аааааааа…

– На куски порву! Сво…

– Пощади! Пощади… хрррххххх…

– Стой! Ты по-прежнему один.

– Ты тоже. Теперь один.

– Да. Но мне плевать… На! Падла… АААААААААААААА! Рука! Тварь! Как ты… Как… Без оружия… как… ахххххх…

– Кто тебя нанял?

– Кто… ты?

– Если я захочу, ты не просто истечешь кровью. Ты сдохнешь так, что будешь завидовать своим головорезам. Будешь жалеть, что я не прирезал тебя твоим же оружием. Отвечай, кто тебя нанял.

– Пошел ты… Ааааа!.. ххххх…

– Кто.

– Катись в ад… аааааааааа…

– Имя.

– Лучше… добей…

– Имя. Кто тебя нанял?

– Хррр…

– Ты плюешь кровью – это начало. Скоро ты не сможешь говорить. Но это уже и не важно.

– Ты… дьявол… убей… прошу…

– Ты пришел сюда, чтобы убить невинных. Ты знал, что они мне дороги. И тот, кто тебя нанял, знал это. Но никто. Никто из вас не подойдет к ним ближе. И то, что я сделал с тобой и теми, кто с тобой пришел – пусть будет знаком. Знаком для твоего хозяина.

– Что… не надо… прошу… просто убей…

– На тебя он обратит особое внимание. И в нем поселится ужас, который он не забудет до конца своих дней. Ужас, который будет будить его по ночам. Потому что он будет знать, что я не остановлюсь. Знак – это только начало. И он будет означать, что я приду за ним.

– Нет… убей… прости…

– А теперь можешь начинать завидовать тем, кого я просто убил…

Мираж

На краю обрыва, за которым вечность,

Ты стоишь один во власти странных грез,

И, простившись с миром, хочешь стать беспечным,

Поиграть с огнем нездешних гроз…

Наконец ты счастлив, как никто на свете,

Ангельская пыль тебя уносит вверх.

Только ей подвластны и восторг, и ветер,

В «жидких небесах» звучит твой смех…

На краю обрыва песня неземная,

Музыка богов и голоса богинь.

Ты паришь над миром, но торговец раем

Вынет душу из тебя за героин…

Ария, «Ангельская пыль»

Голова уже начинала гудеть от наваливающейся постепенно тяжести. Это было странное ощущение: будто медленно, даже как-то лениво, на сознание наползает густая непроницаемая туча. То ли показалось, то ли нет, но звуки вдруг чуть притихли. Раньше такого не бывало. Жажда полета звала настойчиво, но слух при этом не понижался. И в голове было более-менее ясно.

Но ничего, сейчас все пройдет. Главное, он достал дозу – и теперь все будет улётно в буквальном смысле. Ждать осталось недолго. Жизнедар, или в просторечии просто Глюк, – местный торговец наркотой – был в этот раз более сговорчив. Потому что увидел самое драгоценное в своей мелочной жизни – деньги. Деньги, которые принес ему Андрей.

Вообще-то Андрей не был давним клиентом Глюка. И уж тем более не мог считаться старым должником. Просто за прошлую дозу расплатиться сразу не получилось, и пришлось уговорить «торговца кайфом» подождать с деньгами. Глюк, как и положено, на всякий случай пригрозил, что если Андрей вздумает не возвращать долг, то будет плохо. Но Андрей не испугался: ну их, эти угрозы – рассчитаемся.

Андрей подготовил дозу. Потом вскрыл пакетик со шприцом, снял колпак с иглы. Шприц был новенький. Вколоть дозу в вену – дело нехитрое.

Андрей оттянул к локтю рукав. Отыскал не исколотое от прошлых доз место на руке. Собрался, сосредоточился, на время отогнав туман, – и воткнул иглу. Палец привычно надавил поршень. Андрей выдернул шприц.

И расслабленно закрыл глаза…

Сначала было темно, но темнота не пугала. Наоборот: с каждой секундой внутри незаметно таяло что-то нехорошее, тяжелое, мрачное, холодное. Казалось, что темнота очищала. По телу разливалось неземное, приятное тепло. И вместе с ним входила жизнь.

Жизнь без боли и страданий.

Жизнь, в которой есть только счастье.

Жизнь в полете.

Он снова вошел в этот мир, чтобы преобразиться. Прощай, грешная земля! Навсегда!

Чувства обострились, стали еще ярче. Мысли… Мысли стали невесомыми, будто исчезли совсем. Да и зачем они сейчас нужны? Они здесь излишни. В голове светло. И пусто. Постепенно, как и когда-то, еще в том, обычном мире, разливался черный туман – почти так же теперь заполняла тело и душу призрачная легкость. И вместе с ней радость, но не такая, какую может испытать человек в обычном состоянии. Вовсе нет – это была необъяснимая радость, светлая небесная эйфория, дар свыше. Возникло ощущение, что никто и никогда больше не сможет испытать ничего подобного – только он. Никто не сможет отнять этого счастья и воспользоваться им – счастье уже имеет своего хозяина. И теперь этого хозяина зовут уже не Андрей. Андрей, тот жалкий, пустой человечек, которому стукнуло семнадцать и который вряд ли доживет до совершеннолетия, который остался в бесцветном мире по ту сторону, – он здесь мертв. Жива его сущность. И теперь у нее другое имя. Неважно, какое. Лишь бы не старое, с которым связано столько всего надоевшего и противного…

Темнота превращалась в свет. Мягкий, ирреальный, он походил на восход солнца.

Волнами стало накатываться нечто, ни с чем не сравнимое. Этому нельзя подобрать никаких земных аналогов. Это выше, приятнее в тысячи раз, это уносило, затягивало, растворяло, заставляя забыть обо всем.

Послышались тихие голоса. Он уловил их, но вовсе не обычным слухом, а на уровне подсознания. Голоса сливались, вибрировали, приближались и отдалялись. Неописуемо, словно живые, они незаметно витали вокруг. И на душе становилось сказочно тепло. Рассвет разгорался, становясь насыщеннее, но при этом оставаясь расплывчатым и сохраняя свою притягивающую эфемерность. Стала вырисовываться даль. Неизвестная, манящая, первозданная даль. Неожиданно отчетливый голос нежно сказал ему: «Плыви туда, и обретешь то, что искал!..»

И он поплыл, отдавшись течению небесных волн…

Сердце остановилось, как изношенный и негодный к действию двигатель. Последний удар был глухим, слабым, умирающим. Последний раз потекла по мертвым венам мертвая кровь. Последний вздох тяжело застрял в груди.

На кресле полулежал истощенный, белый, как мел, человек. Натянутая кожа, царапины на лице, худые костлявые руки, провалившиеся глаза с темными кругами под ними – при первом взгляде даже трудно поверить, что этот человек еще совсем молод, и только начинал жить. Казалось, на кресле застыло тело изувеченного старика.

Шприц, пустой, но все такой же новенький, чистый, валялся на полу у неподвижных ног. Тоненькая игла поблескивала гладким холодным металлом, оставившим на бледной руке свой зловещий след – капельку потемневшей крови.

В доме застыла вечная тишина…

Полет

Прощай, земля, я не вернусь!

Лети, лети, пока есть крылья,

Навстречу ночи и закату,

И не жалей о том, что было,

Лети, пока есть крылья…

Лети…

Внизу, там, далеко-далеко, за границей круто обрывающегося края бездны, было тихо. Он это чувствовал. Что-то подсказывало: там очень, очень тихо. Спокойно, хотя и движется что-то мелкое, неуклюжее. Мелочное. Там своя, тихая мелочная жизнь. Спокойная. Хотя там и нет покоя. Нет того, что ищет душа. Вместо покоя та жизнь излучает старый, незыблемый, иссохший дух застоя.

И все движения той мелкой жизни строго определены, прописаны мелочным, суетящимся порядком вплоть до самой последней мелочи. Там никто и не думает, что порядки эти нелепы и стары, что их нужно менять – ведь они несут гибель. Медленную, сухую, заставляющую строго исполнять свои безжизненные порядки, приказывающую пытаться удовлетворить самые низменные страсти – жажду власти, карьеры, денег… Обман. Сухая жизнь, раскинутая внизу, накидывает маски на тех, кто ей подвластен. Причем маски эти сплошные, непрозрачные, лишающие зрения. Маски без прорезей для глаз. Носящие маски видят «любовь», пытаются «дружить», верят… Во что они верят?

В призраки. В иллюзии, навеваемые сухой мертвящей жизнью. Да и жизнь ли это? Нет. Смерть. И она не может показать ни Любви, ни Дружбы, ни Веры.

Любви внизу нет. Ведь Любовь должна летать.

Она не может быть там. Она там погибнет, исчезнет… Как Вера, Надежда, Дружба.

Там нет Духа, что делает человека Человеком, созданием Единой Высшей Силы.

Они не видят своего рабства.

Там, на дне обрыва, пролегают ленты дорог, текут потоки машин, стремятся соединить несоединимое мосты, дымят заводы, выдумывают новые оригинальности пытающиеся мыслить, привязываются друг ко другу влюбленные, воскрешают прошлое прожившие свой век старики, посещают библиотеки и музеи любители прекрасного, зачаровываются шедеврами… Увольняются с работы, ссорятся, разводятся, встречаются, женятся, разочаровываются, кончают с собой, убивают, затевают глобальные кровопролития…

Люди. Безликие. Задавленные глобальной системой. Цивилизация двадцать первого века, постигшая вершины своих возможностей и ищущая новых целей. Создавшая искусственный разум, стремительно идущая вперед, и только вперед…

Неспособные к полету.

Да, вновь подумал он, неспособные. Они не могут летать. Они не понимают, что Человек создан для Полета. Он может охватить все – и эту бездну, что внизу, и те просторы, что над ней, – охватить, понять, войти в гармонию… И стать, наконец, самим собой.

Достаточно поверить в это. И Вера воскресит Дух, способный к полету и творению. Способный принять Гармонию Вселенной.

Но они не могут поверить, ибо Вера покинула их сердца. А сухая смерть убила души, ослепила их.

Сама мысль о том, что можно просто взять – и взлететь в небо, в бесконечную светлую даль, навстречу Солнцу, Свету и Жизни… Эта мысль кажется им глупостью, пустой детской мечтой. Детской, несбыточной, иллюзорной…

Жаль. Жаль, что они не в силах оторваться от своей суеты и посмотреть вверх. Он и сам раньше не мог этого сделать – слишком сильна была власть иллюзий. Нелегко было разорвать узы рабства, но он стал свободным. И познал, что такое счастье. И ему стало жаль те сотни, тысячи, миллионы безликих. Он искренне, всей душой захотел спасти их. Но осознал: это непросто. Потому что они не приняли его. Отвергли. Сочли за сумасшедшего. Чего, собственно и следовало ожидать. Люди никогда не терпели тех, кто не похож на них. Так же было и с ним. Кто-то просто считал его за чудака, кто-то интересовался из праздного любопытства, пытался измерить своими мерками. Иные открыто ненавидели. Но были и есть те, кто пытается «обезвредить». И «вылечить». Печально.

Он стоял на краю, вдыхал свежий воздух. В лицо бил ветер – не тот тяжелый, приземленный ветер, что обычно дует внизу, а легкий, небесный. Приближающий к вечности. Отдаленно похожий на ветер, несший его тогда, в просветленном сне. Сон был прекрасен. Ему снился Полет. Во сне он летел – и ему ничто не мешало. Это было сказочно, легко. И это подтверждало его пока еще не до конца окрепшую веру в Истину.

И пускай воздух здесь не отфильтрованный, содержащий кучу примесей, выпущенных в атмосферу отходов цивилизации – все равно! Разве это может причинить вред? Все это мелочи.

Сегодня Полет будет настоящим. Сегодня он докажет себе, что прав, и его Вера не напрасна. И его Дух окрепнет. Он станет собой. Он оживет.

Свежий ветер трепал темные волосы, давал новое дыхание.

Небо виделось ему ясным, и его не могли скрыть тучи.

Еще чуть-чуть. Совсем немного.

И он полетит.

Стоя в кабине лифта, доктор снова тяжко вздохнула, вытерла выступившую на лбу испарину. Повернулась к стоящему рядом ассистенту.

– Мы опаздываем… – устало проговорила она. – Черт…

Ассистент отреагировал быстро, несмотря на усталость:

– Доктор, этот ваш пациент не просто сумасшедший, он самый безнадежный идиот из всех, кого я когда-либо встречал. Это ненормально, нелепо!

– Хлопотный малый, – кивнула доктор. – С ним постоянно куча проблем.

– Нет, это уже слишком! – возмутился ассистент, нервно теребя в руках защитную фильтр-маску. – Как он умудрился сбежать из спецпалаты, обдурить охрану и очутиться… на крыше… на крыше этого здания, вы понимаете? Уму непостижимо!

– Сумасшедший на крыше современного небоскреба, миновавший все охранные посты, обдуривший системы охраны…

– Да на такую высотищу ни одна живая душа не может проникнуть – все строго контролируется! Ох и получим мы нагоняя от начальства, если эта история выйдет из-под контроля…

Доктор пропустила мимо ушей последнюю реплику. Она думала о другом.

– Как думаете, коллега, нам удастся его спасти?

– Я надеюсь, искренне надеюсь… что нам удастся обойтись без жестких мер… Ведь все-таки жаль бедолагу – как-никак, человек.

Цинизм ассистента порой выползал за грань дозволенного.

– Меня волнует другое: долго ли его потом придется откачивать.

– Вас бы, доктор, не пришлось откачивать, – подметил ассистент, проявив неожиданную заботу. – Вы затеяли безумие. Наверху, сами знаете, не воздух, а сплошная летучая отрава.

– Я должна сделать это. Он должен видеть меня в лицо. Понимаете?

– Отчасти. Вы приняли эффективные препараты, которые помогут продержаться несколько минут без маски. Но чего вам будут стоить эти несколько минут? Вы об этом подумали?

– А он… он без каких-либо приспособлений. Надышится, набьет легкие этой дрянью…

– Может, оно и к лучшему, – обронил ассистент будто бы невзначай. И виновато посмотрел на доктора.

Та хотела было ответить осуждением, но не смогла. Потому что вдруг мелькнула мерзкая мысль. А что, если и на самом деле получится просто избавиться от этого аномального пациента?

И сегодня все закончится… Мысль обожгла. Доктор поспешно прогнала ее.

На своем веку она повидала много разных форм умственных повреждений, когда либо «крыша едет не спеша, черепицами шурша», либо «рвет и мечет в приступе ярости». А иногда и что-нибудь поизящнее. Но такого сдвига еще не встречала. Ведь бывает же так – на вид человек вроде и не сумасшедший, а наоборот, даже кажется вполне нормальным, умным, образованным. А когда копнешь глубже, понимаешь – дело нечисто. Особенно когда пациент вдруг пытается рьяно куда-то «взлететь» и кого-то «спасти», а потом проявляет чудеса изобретательности, хитрости и смелости, чтобы ринуться навстречу своему безумию – полетать ему, видите ли, захотелось!

Ужас.

А если злосчастный пациент и в самом деле бросится с крыши, что тогда? Тогда… надо признаться, наступит конец. Конец чувству профессионального достоинства. И карьере. Доктор никогда не сможет простить себе, если по ее вине так нелепо погибнет человек. Тем более – такой… Что-то в бреднях пациента, да и в нем самом, есть зачарованное, притягивающее… Да и сам он иногда напоминает ангела, который внезапно очутился на грешной земле, и теперь снова пытается подняться ввысь. Наивный. Сильный. Не от мира сего. Но… сумасшедший.

И пусть пациент успел попортить немало крови всему персоналу своими выходками и попытками к бегству, перед которыми были практически бессильны и надежная охрана, и ухищрения системы безопасности. Доктор, конечно же, злилась, но переживала за него. Она привязалась к нему. И твердо решила разобраться в этом странном типе до конца. Если это возможно, разумеется.

– Лишь бы успеть…

Доктор, ассистент и два сотрудника службы безопасности прибыли вовремя. В масках с фильтрами для глаз и дыхания.

Человек, которого они прибыли уберечь от суицида, стоял на самом краю крыши. Рисковый малый. Сразу видно, что псих. Он стоял, гордо выпрямившись, устремив взгляд в серое, скрытое то ли тучами, то ли грязным туманом, небо – оно было хорошо видно сквозь фильтр, встроенный в маску. Да, небо… Когда наладится повсеместное производство мегаочистителей атмосферы, тогда оно уже, возможно, не будет таким. И – возможно – воздух станет чище. По крайней мере, это обещают те, кому положено вести страну в светлое будущее. А значит – положено обещать…

Интересно, что же видит тот сумасшедший? Наверняка не то, что другие, нечто особенное… А может, и нет.

Надо действовать решительно. Но так, чтобы пациент вдруг не испугался и не вздумал неожиданно сигануть вниз. От него можно ожидать всего, что угодно.

Взять даже то обстоятельство, которое поначалу повергает в шок. Спасаемый без вспомогательных дыхательных приборов. И при этом дышит полной грудью. И точно неизвестно, сколько он тут находится. Как удалось приблизительно вычислить, не меньше сорока минут. Поздновато спохватились…

Как пациент сбежал, это уже вопрос, который можно сравнить по сложности с извечным философским – о смысле жизни. А как держится до сих пор, дыша этой отравой?

Тянуть нельзя, скоро он ослабнет и упадет.

На их счастье пациент обернулся к ним сам, то есть исчезла опасность того, что он испугается внезапного чужого присутствия и сорвется. Воспринял их спокойно, без эмоций. Молча взглянул на доктора.

Доктор вдохнула и сняла маску. На время переговоров. Необходимо, чтобы пациент видел ее лицо. Нескольких минут должно хватить.

– Ник, послушай, – как можно ровнее начала она, давя кашель. Говорить было нелегко. – Я пришла, чтобы помочь тебе.

Пациент не ответил. Доктор взяла себя в руки. И продолжила:

– Ник. Успокойся, Ник. Ты ведь узнаешь меня? Это я. Я хочу помочь тебе…

Люди пришли к нему. Он сразу почуял их присутствие.

Двое верзил-охранников. Симпатичная женщина-доктор с проницательными умными глазами, которая вела с ним долгие беседы. И ассистент, высокий и худой тип с вечной серьезностью на лице. Преемники Гиппократа. Если бы они знали, что сам Гиппократ отдал бы все на свете, чтобы постичь Истину и поверить…

Они решили снова упрятать его в тесную камеру психиатрической лечебницы. Решили задержать его, не дав испытать себя прямо сейчас. Глупые. Они не знают, что если момент Истины пришел, то ничто не сможет помешать ему. Ничто. И время тут уже не властно.

Воздух, тяжелый, насыщенный ядом, губящим тело и душу, похоже, начал свое пагубное воздействие. Почему?

Ему вдруг стало дурно. Он почувствовал слабость во всем теле. Будто в венах вместо крови течет расслабляющий, убивающий силы транквилизатор. Подступила противная тошнота. Слабость все росла и росла. Но он ей сопротивлялся и не подавал вида, что ему плохо.

Он слышал голос доктора, доносящийся словно сквозь стену:

– Ники, не глупи, брось эту затею. Я все понимаю. Я тебе обязательно помогу…

Нет. Она не поможет. Разве может слепец провести прозревшего через пропасть?

Слабость вдруг возросла до предела. И его обжег неземной огонь. А вдруг он и в самом деле сошел с ума? Ведь это же нелепица, безумие, сплошной дичайший бред! Люди – не птицы, у них нет крыльев, они слишком привязаны к земле… И черная бездна, поглотившая мир, не выпустит никого. Она властна над всеми. Она – суть всего, что происходит в жизни. Она – суть жизни. Она и есть жизнь… Но тогда лучше и не жить вовсе…

Он развернулся.

И сделал шаг вперед.

– Стой! НЕЕЕЕЕЕЕТ!!! – закричала, срывая голос, доктор. Она сжалась, затряслась. Внутри похолодело. И одновременно обдало жаром. Проклятье! Пациент не стал ее слушать, он шагнул, он упал. Разбился… Смерть… Все кончено! Доктор беспомощно закрыла глаза.

А когда открыла их, то вдруг поняла, что у нее глюки. Но с чего бы это вдруг, вот так, сразу, быстро? Она приняла хорошую дозу специальных препаратов, нейтрализующих вредное воздействие здешней атмосферы. Галлюцинации могли начаться позже. Не сейчас.

– Вот черт… – пробасил охреневший охранник. Нелепо мотнул головой и шлепнулся без чувств.

Операция по спасению провалилась. Пациент сделал внезапный и дикий поступок. Да еще и эти галлюцинации. Проклятая атмосфера с ее химикатами…

Так и есть. Абсурд.

Сумасшедший пациент… летит. Он прыгнул с крыши, но не упал. Он парит в воздухе. Вот сейчас оттолкнулся, сделал еще один плавный шаг, расправил руки, словно крылья, легко взмахнул ими…

И устремился ввысь.

– Док, – сказал ассистент. При этом голос его был каким-то неуверенным, дрожащим. – Кажется, мне плохо. Я вижу: Он летит. Скажите, док, такое может быть… от сильного шока? Ведь… правда… может?

Он спрашивал, сам не понимая, к чему этот вопрос. Но не спросить не мог. Нервы не выдержали. Доктор потеряла Ника из виду – помешал туман в глазах и навалившееся головокружение.

И все, кроме нее и лежавшего без сознания охранника, зачарованно смотрели туда, где медленно, но неудержимо исчезая за облаками, парит поверивший в Полет и познавший то, что он назвал Истиной.

Почему-то на мгновение показалось, что серая пелена туч и тумана рассеялась, и из-за них пробился луч солнца – яркий, светлый, жизненный…