Текст книги "Тихая речушка"

Глава 7

Детство Алмабики закончилось неожиданно. Это было ее тринадцатое лето. Все ее сверстницы уже имели мужей, но родители Алмабики не торопились выдавать свою дочь замуж. Им хотелось, чтобы дочь еще немного побыла с ними, а они за это время подыщут ей хорошего мужа, но все случилось помимо их воли.

Однажды к ним в стойбище в конце лета приехали незнакомые ей люди.

Первым заметил приближение всадников ее младший брат.

– Ата! Ата! К нам кто-то едет! – закричал он, едва на горизонте замаячили черные точки. Молодые глаза сумели быстрее других разглядеть незнакомцев.

Он стремглав бросился к загону, где работал его отец Рахманкул. Жена Рахманкула Минлибика в это время длинным деревянным пестиком с тяжелым и тупым концом взбивала в продолговатой, вырезанной из цельного куска дерева ступе масло, но, услышав слова сына, быстро выпрямилась во весь свой рост и, прикрыв ладонью глаза, чтобы солнце не слепило ее своими лучами, стала всматриваться в даль.

На горизонте показались четверо всадников. Вглядевшись, женщина узнала в одном из них старшину Шарипа, в другом – его сотника Нуркея, который всегда неотступно следовал за своим хозяином, еще один всадник был Аиткул, сын Давлеткула из соседнего стойбища; четвертый всадник был намного моложе других, и он не был ей знаком.

В это время, оставив работу, из загона вышел муж; нагнувшись, сорвав с земли пучок сухой травы, он стал вытирать ей свои руки.

– Рахманкул, к нам едут какие-то люди, – сообщила жена.

Хозяин стойбища, как и жена, прикрыв ладонью глаза, всмотрелся в даль.

– Шарип, а с ним еще трое, – сказал Рахманкул, когда его глаза более отчетливо стали различать приближающихся всадников. – Отведи Алмабику в дальнюю постройку и запри ее там, – добавил он.

Минлибика без лишних расспросов отправилась исполнять указания мужа, она понимала, что сейчас не время для разговоров. Взяв дочь за руку, они направились к деревянной постройке в дальнем конце, где Рахманкул хранил свои инструменты и упряжь.

– Сиди тихо, пока гости не уедут, – сказала мать.

– Мама, а кто эти люди? – не удержалась и спросила Алмабика.

Мать посмотрела на дочь. Алмабика уловила во взгляде матери какую-то тревогу. Но женщина, не промолвив ни слова, набросила на голову платок, вышла из пристройки, плотно прикрыв вход.

Оставшись одна, Алмабика боялась пошевелиться и, следуя указаниям матери, сидела тихо, словно притаившийся зверек, обхватив колени руками и прижимая их к себе. Все, что происходило, вселяло в нее необъяснимую тревогу. Она не понимала почему, но ее пугали эти гости. Впервые в жизни она ощутила сильный необъяснимый страх от появления чужаков в их стане. От долгого и напряженного ожидания девочка не заметила, как уснула.

Рахманкул всего лишь несколько лет назад появился в этих местах, он взял в аренду небольшой участок земли. Его семья перебралась в эти края из-за Урала. Что заставило его покинуть родные места и отправиться на чужбину со всем своим семейством, никто не знал, а сам он никогда ничего о себе не рассказывал. Налаживать жизнь на новом месте нелегко, но Рахманкул был не из тех, кто готов быстро сдаться, они с женой работали не покладая рук.

Подъехав ближе, всадники быстро спешились, привязали коней к изгороди. Рахманкул на правах хозяина направился к гостям и стал приветствовать их, начав с самого старшего и почтенного.

Самым старшим и почтенным был старшина Шарип – богаче его не было ни одного человека в округе. Семья Рахманкула жила на земле, принадлежащей Шарипу.

Люди говорили о Шарипе разное. Поговаривали, что у Шарипа есть дом в Уфе, невиданное по тем временам богатство, которым не мог похвастаться ни один из башкортских старшин и тарханов. Не брезговал Шарип и питейными заведениями, сам держал несколько винокурен и кабаков, где людям предлагали шайтан-воду. Характер старшины был тяжелым и непредсказуемым. Много людей пострадало от старшины Шарипа, были такие, которых он согнал с их вотчинных земель, обманом и хитростью отбирая у них имущество, делая их типтярами – безземельными изгнанниками, вынужденными скитаться в поисках пристанища.

Шарип не жалел ни чужаков, ни соплеменников. Этот человек никогда не упускал своей выгоды, он, как хитрая лисица, любившая забраться в чужой курятник, думал только о своей наживе, и Рахманкул понимал, что если уж Шарип появился в его стойбище, то это не могло предвещать ничего хорошего для него. Значит, почувствовал старый лис какую-то выгоду.

Но обычай требовал не встречать приезжих вопросом. «Вначале прими гостя, дай ему возможность отдохнуть и освежиться с дороги, а лишь потом занимай его расспросами», – таков был неписаный кочевой кодекс.

– Ас-саляму алейкум (мир тебе), уважаемый Шарип-агай, – сказал Рахманкул, подавая для приветствия, как того требовал обычай, обе руки своему гостю.

Если человек был старше человека, обращающегося к нему с приветствием, то обычай обязывал прибавлять к его имени приставку, которой он высказывал уважение к этому человеку – агай.

– И тебе мира, – ответил Шарип, пожимая в ответ протянутые руки Рахманкула.

– Здоров ли ты, уважаемый Шарип-агай? – поинтересовался Рахманкул у Шарипа.

– Здоров, уважаемый Рахманкул, – поприветствовал хозяина Шарип. – Вижу, ты весь в заботах по хозяйству. Скоро разбогатеешь, станешь баем, – он хитро прищурил свои маленькие глазки на вытянутом скуластом лице с жиденькой бородкой на тяжелом, почти прямом подбородке и захихикал. Его нос был похож на клюв коршуна, выискивающего добычу, а внутри его маленьких, слегка прищуренных глаз скрывался пугающий холодный блеск. Глядя в эти глаза, все, с кем он общался, ощущали, будто тоненькая холодная струйка воды потекла вдоль позвоночника. Но Рахманкул справился с охватившим его волнением и ответил гостю как можно приветливее:

– Ты все шутишь, почтенный Шарип-агай, – и, обратившись к жене, добавил: – Жена, принеси из ледяной ямы холодный кумыс и угости наших гостей, пусть они освежатся с дороги. А мы пройдемте внутрь тирмэ, там нам будет удобнее.

Пологи его тирмэ были откинуты, и ветер мог беспрепятственно проникать внутрь, принося с собой свежесть и прохладу степи.

– Кумыс в этом году должен быть славным. Много ковыля уродилось, – ответил Шарип, принимая приглашение хозяина.

– Да, травы в этом году уродились сочные, – поддерживая беседу, сказал Рахманкул. – А как ты, почтенный Аиткул? Все ли у тебя в порядке, здоров ли ты сам и здоровы ли твои близкие: жена, дети? – приветствуя Аиткула, поинтересовался Рахманкул.

– С Божьей помощью, все хорошо и все здоровы, – ответил Аиткул.

Рахманкул с Аиткулом были одного возраста, в молодости они даже дружили, когда служили в одном минге и принимали участие в походе на Нарву. С той поры много воды утекло в реке. Помня о старой дружбе, как только Рахманкул семьей появился в здешних краях, Аиткул, всякий раз, когда у него была такая возможность, заезжал к Рахманкулу поздороваться с ним и его женой, поинтересоваться их здоровьем, здоровьем их детей, разузнать, как у них идут дела, и если это было нужно, помочь им устроиться на новом месте. И Рахманкул всегда помнил и ценил это.

– А ты, уважаемый Нуркей, – обратился к сотнику Рахманкул, – здоров ли?

– Спасибо, уважаемый Рахманкул. Все слава Аллаху.

Перед тем как войти в тирмэ, гости разулись у входа: нехорошо заносить грязь в жилище, таков обычай. Они сняли сапоги и, пройдя внутрь, расположились на разложенных на полу подушках, усевшись полукругом, после чего произнесли молитву, прося Всевышнего сберечь жилище хозяина и его близких от всех несчастий и принести в его семью богатство и благополучие.

– Аллах акбар (Аллах велик)! – произнесли они все хором по окончании молитвы, прикладывая ладони к лицу.

Внутреннее убранство тирмэ было скромным, но везде царили чистота и порядок. Вдоль стен были расставлены окованные железом сундуки, закрытые на массивные замки, которые открывали только по важным праздникам или по особым случаям. В них хранились самые ценные вещи. Сундуки покрывали тканью с ручной вышивкой, поверх них стояли сложенные одна на другую подушки, начиная с самой большой и широкой внизу и уменьшаясь по мере возвышения, образуя конические башенки. В одном из таких сундуков хранилось приданое Алмабики.

Однажды Минлибика позвала дочь и открыла сундук. До этого случая Алмабика ни разу не видела, что хранилось в нем. Минлибика редко открывала его. Она делала это, только когда оставалась одна. В нем хранились вещи, которые Минлибика готовила как приданное для своей дочери. С некоторыми из них у Минлибики были связаны свои воспоминания: цветной платок, который ей подарил Рахманкул после их свадьбы, он привез его с ярмарки из Казани; праздничное платье и головной убор, сшитые и украшенные ее собственными руками; серьги, искусно выполненные умелым мастером из серебра и украшенные красным сердоликом, камнем, который люди считают, что он приносит удачу – это все, что у нее чудом сохранилось в память о ее маме. Минлибика бережно доставала из сундука, каждую вещь, внимательно осматривала, аккуратно возвращала на место и снова запирала его на замок, пряча ключ в складках своей одежды.

– Смотри, дочка, – сказала она, указывая на сложенные в сундуке вещи, – однажды это станет твоим, когда ты выйдешь замуж.

– Мама, я не хочу выходить замуж, – хмуря личико и совсем по-детски произнесла Алмабика.

– Мы не можем противиться воле Всевышнего, который определяет нашу судьбу, – сказала ласково Минлибика. – Придет время, и однажды мы выберем тебе мужа, и ты станешь жить с ним в его тирмэ, и семья твоего мужа станет твоей семьей.

Она провела своей ладонью по ее волосам, черным и шелковистым.

После этого случая Минлибика больше не заговаривала с дочерью о замужестве.

Минлибика вернулась к гостям, держа в одной руке глиняный кувшин, наполненный кумысом, а другой рукой она поддерживала круглый поднос с несколькими пиалами. Поставив поднос и кувшин перед гостями, она подала каждому из них чистое полотенце. Затем быстро вышла из тирмэ, как того требовали приличия, чтобы посторонний мужчина не задерживал на ней свой взгляд. К тому же по мусульманскому обычаю женщине нельзя было находиться в одном помещении с мужчинами. Рахманкул разлил пенящийся прохладный напиток в пиалы и предложил своим гостям, протянув пиалу по очереди каждому из гостей, начиная с Шарипа.

– Попейте с дороги прохладного кумыса и утолите жажду, – говорил он, протягивая гостю пиалу с напитком.

– Хороший у тебя кумыс, – похвалил Шарип, возвращая на поднос пустую пиалу. Он обтер ладонью губы. – И жена у тебя хорошая, воспитанная. Повезло тебе, Рахманкул, жениться на такой красавице, – от его взгляда ничего не ускользало.

Годы как будто не тронули Минлибику, ее стан по-прежнему оставался таким же стройным и упругим, как и в молодые годы, а движения – плавными и грациозными. Минлибика будто не ходила по земле, а проплывала, настолько легко она двигалась.

– Да, – добавил Аиткул, – хорошая жена – это настоящее богатство.

После этих слов наступила пауза. Во время которой Рахманкул размышлял – для чего Шарипу вдруг понадобилось проделать неблизкий путь, чтобы приехать к нему в стойбище, к тому же не одному, а взяв с собой в спутники Аиткула и его сына. Рахманкул хорошо понимал, что Шарип и его спутники приехали не для того, чтобы попробовать его кумыса и похвалить его жену. В голове у Рахманкула забрезжила смутная догадка, которая заставила чаще забиться его сердце, а на лбу выступил холодный пот. Чтобы скрыть это от гостей, он поднес к лицу полотенце и обтер выступивший пот. Рахманкул попытался отогнать охватившую его тревогу.

Первым нарушил затянувшееся молчание Шарип.

– Я слышал, уважаемый Рахманкул, что в твоей тирмэ есть еще одна красавица – дочь. Не пора ли и ей подыскать хорошего мужа? – поинтересовался он у Рахманкула.

Рахманкул молчал; теперь он все хорошо понял, та мысль, которую он пытался отогнать от себя, оказалась правдой – эти люди приехали к нему, чтобы сосватать его дочь.

Чем старше становилась Алмабика, тем более отчетливо Рахманкул осознавал, что однажды придет время и она покинет их. Он любил свою дочь и хотел видеть ее счастливой.

– Алмабика еще совсем ребенок, и нам рано думать о муже для нее, – сказал Рахманкул.

– Я тебе так скажу, – продолжил Шарип, – люди всякое говорят обо мне. Что Шарип злой. Но когда они обращаются ко мне за помощью, я всегда помогаю. Всем, кто приходил ко мне и говорил: «Шарип-агай, помоги», – я никому не отказывал. Правильно я говорю? – Шарип посмотрел в сторону Аиткула, как бы ища его поддержки.

На самом деле для Шарипа это сватовство было еще одной выгодной сделкой, так он собирался вернуть себе свои деньги, которые задолжал ему Рахманкул.

Накануне они с Нуркеем приехали в стойбище Аиткула, как он сам сказал: чтобы немного передохнуть, а заодно разузнать, как у него идут дела. Аиткул был крепким хозяином, у него был большой табун, много земли, и он исправно платил ясак. Шарип состоял с ним родстве, к тому же он был волостным старшиной, одной из обязанностей которого было следить за соблюдением законности вверенной под его управление волости и своевременного сбора всех податей.

Шарип сразу же завел разговор о его старшем сыне Сагите.

– Твоему сыну пришла пора обзавестись хорошей женой, – сказал Шарип.

Сагит, как и отец, был юношей крепкого телосложения и широкоплеч. Во время разговора Шарипа и Аиткула он был рядом, готовя своего коня, чтобы отправиться в степь к табунам.

– Такому юноше пора подыскать хорошую невесту, – сказал Шарип, наблюдая, как Сагит ловко управляется со своей работой.

Услышав слова Шарипа, на лице Сагита невольно выступила краска. Он еще никогда не задумывался о женитьбе.

– Сегодня хорошая девушка дорого стоит, Шарип-агай, – сказал Аиткул, – нужен хороший калым.

– Я думаю, что у тебя, Аиткул, за этим дело не станет, в твоем кошельке всегда найдется несколько серебряных монет, чтобы заплатить хороший калым, да и добра у тебя в сундуках не меньше, чем у других. Я видел твои табуны…

Аиткул не стал возражать Шарипу.

– Я быстро подыщу для твоего сына невесту, взять хотя бы дочь Рахманкула, я слышал, что она настоящая красавица. Ты только слово скажи, и у твоего сына будет красивая жена.

Аиткул с женой и сами подумывали, что их сыну Сагиту пора подыскивать невесту. К тому же он знал семью Рахманкула. У него не было больших богатств, но люди, живущие рядом с ним, считали его хорошим человеком, который был всегда готов прийти на помощь соседу, если в таковой была нужда. А то, что у него растет красавица-дочь, об это шла молва по всем ближайшим стойбищам.

– Ты только скажи, – не отступал Шарип, – и мы завтра поедем сватать дочь Рахманкула. Я ничего у тебя не попрошу за свои хлопоты, мы же родственники и должны помогать друг другу.

Шарип помолчал.

– Кстати, я слышал, что у тебя прячется беглый урус. Когда мне рассказали, я сказал, что не может такого быть, чтобы Аиткул нарушал закон и прятал у себя беглого уруса.

Аиткул понял намек Шарипа…

Шарип любил деньги и власть, ему нравилось, что люди чувствуют себя его должниками. И Аиткул дал свое согласие. А ранним утром следующего дня они вчетвером – Шарип, Нуркей, Аиткул и Сагит – отправились к Рахманкулу. Теперь они все четверо сидят в его тирмэ.

– Вот и сейчас почтенный Аиткул обратился ко мне за помощью, – продолжал Шарип. – Его сын стал взрослым, и ему нужно найти хорошую жену, а у тебя дочь, которой нужен хороший муж, и я хочу вам помочь. Другой бы отказал, а я нет. Посмотри на его сына, – он указал в сторону молодого всадника, который за все это время не проронил ни слова. – Какой красавец! Сын Аиткула Сагит – чем не муж для твоей дочери? Пора тебе, Рахманкул, подумать о ее будущем. Что скажешь?

Пока говорил Шарип, Рахманкул не проронил ни слова. Ни один мускул не дрогнул на его лице. У Рахманкула был долг перед Шарипом, к тому же он задерживал выплату ясака. Дело принимало серьезный оборот, и откажи он сейчас Шарипу, наверняка тот потребует вернуть ему долг сполна. И Шарип хорошо знал, что Рахманкул не сможет с ним расплатиться.

– Дочь еще слишком молода, – сказал он, собравшись с духом, – уважаемый Шарип-агай. К тому же мы еще не провели cыргатуй (обряд сватовства). Нужно соблюсти обычай, как учили нас наши отцы, – закончил он твердым голосом.

– Правильно говоришь, – согласился с Рахманкулом Шарип. – Нужно соблюдать обычаи наших отцов. Вот и не будем откладывать это и проведем его прямо сейчас, – Шарип громко рассмеялся над собственной шуткой. – Времена сейчас непростые, Рахманкул. Всем сейчас нелегко, а Аиткул готов уплатить за тебя твой ясак и даст за твою дочь хороший калым. Аиткул – хороший хозяин, у него большие табуны, есть овцы и коровы, верблюды.

– Но Алмабика совсем еще ребенок, – попытался возразить Рахманкул.

– Вот мы сейчас и посмотрим. Пусть твоя жена приведет ее к нам. Эй, Минлибика, приведи к нам свою дочь. Не надо ее прятать от нас, – крикнул Шарип, зная, что жена Рахманкула слышит его.

– Не по-мусульмански это, уважаемый Шарип-агай, нельзя нарушать обычаи, – попытался было возразить ему Рахманкул.

Вены на шее Рахманкула налились кровью и начали пульсировать от напряжения. Но если уж Шарип что-то решил, то он никогда не менял своего решения.

– А мы и не нарушаем обычаи, сегодня же и заключим договор, а завтра позовем имама и поженим молодых, и пусть они заживут счастливо, а нам, старикам, останется только доживать свой век и радоваться их счастью.

Минлибика, стараясь оставаться незамеченной, притаившись за пологом и затаив дыхание, внимательно вслушивалась в слова Шарипа. Сердце матери не обманешь. Едва завидев на горизонте всадников, Минлибика сразу же почувствовала неладное. Что-то подсказало материнскому сердцу, что эти люди направляются к их стойбищу с недобрыми намерениями. На пути к стойбищу стоял деревянный столб с насаженным на него черепом животного – дань древнему языческому обычаю. Он должен был оберегать стойбище от дурного глаза. Люди верили, что это защитит их самих и их жилища от зла. Минлибика взглянула на оберег и мысленно попросила его защитить ее семью, если эти люди хотят причинить им зло. Но не отвел беду оберег и не помогли молитвы матери.

Глава 8

– Алмабика, – кто-то коснулся ее плеча. – Алмабика, дочка!

Алмабика не сразу узнала голос матери, зовущий ее по имени, а от прикосновения ее руки все тело девочки непроизвольно вздрогнуло. Она, открыв глаза, испуганно стала озираться по сторонам, силясь понять, что происходит. Солнечный свет с трудом проникал внутрь темной постройки, и Алмабика не сразу смогла различить лицо матери.

– Мама! – дрожащим от испуга голосом произнесла она.

– Алмабика, доченька, – голос матери звучал мягко. – Пойдем со мной. Гости хотят посмотреть на тебя.

– Мама, кто эти люди, зачем они приехали к нам? – спросила Алмабика.

Женщина не ответила, она провела рукой по ее щеке, и Алмабика ощутила на своем лице теплую ладонь матери. Алмабика не могла знать, что в эти минуты происходит в душе ее матери. В слабом свете она не могла видеть, что в уголках глаз Минлибики застыли капельки слезинок, и чтобы скрыть их, женщина быстро отвернулась от дочери и едва заметным движением смахнула их своим платком. Она не хотела, чтобы дочь видела ее слезы.

Сама Минлибика всякий раз, как вблизи их стойбища появлялись незнакомые люди, начинала испытывать тревогу – это воскрешало в ее памяти тягостные воспоминания далекого детства. Много лет прошло с того трагического случая, а Минлибика все так же продолжала вздрагивать всем телом, едва заслышит топот приближающихся коней.

Однажды на их стойбище, где она жила со своей семьей, напали вооруженные люди. У них была большая семья: отец, мама; старшие братья, у которых были уже свои семьи и дети; а еще братья и сестра, которые были младше Минлибики. Все взрослые мужчины уехали с первыми лучами солнца на дальнее пастбище, и в жилище оставались только женщины и маленькие дети. Отец со старшими братьями должны были вернуться только к вечеру. Видимо, чужаки следили за стойбищем и знали, что их некому будет защитить.

Едва мужчины уехали, разбойники, выйдя из укрытия, напали и занялись грабежом. Все, что могли унести, они забрали с собой, а остальное предали огню. Вороги, словно разрушительный смерч, пронеслись по стойбищу, убивая и грабя.

Вернувшиеся в стойбище к вечеру мужчины нашли только Минлибику и ее насмерть перепуганных маленьких братьев и сестер, прятавшихся в большой ледяной яме, вырытой в земле для того, чтобы хранить там продукты и соль. Минлибика с братьями и сестрами спаслись только благодаря чуду, укрывшись в холодной яме. Разбойники, видно, очень спешили, и в суматохе они не заметили их укрытия.

После нападения мужчины из окрестных аулов и стойбищ собрали совет. Они долго спорили и решали, как им поступить. Одни говорили, что не надо гоняться за ворами, мол, времена нынче опасные. Но после долгих препирательств все же отправились в погоню, хотя время уже было упущено, и, несмотря на все их усилия, женщин из стойбища отца так и не удалось вернуть, и Минлибике пришлось рано повзрослеть – начать заботиться о младших и делать всю женскую работу по хозяйству.

Позже отец снова женился, мачеха была холодна к своей падчерице. Минлибика росла, как сорная трава у пыльной обочины дороги, лишившись материнской любви и заботы. Но невзгоды не сломали ее, а, наоборот, они лишь укрепили Минлибику, сделав сильной телом и духом. Минлибика выросла красивой и ловкой девушкой. Она легко управлялась с конем, крепко сидела в седле и могла сделать почти любую мужскую работу: поправить плетень, нарубить дров для очага, стреножить коня. Казалось, что не было в мире того, с чем бы не могла справиться эта хрупкая на вид женщина.

Много лет назад Минлибика встретила Рахманкула на празднике, который проводился в начале каждого лета. На него собирались жители всех окрестных аулов и стойбищ. Молодые мужчины и парни состязались в силе и ловкости, устраивали скачки и борьбу – керяш. Рахманкул был среди других молодых парней и вышел победителем в нескольких состязаниях. Он был высоким, красивым, а его взгляд был твердым и решительным. Минлибика даже невольно испугалась, когда их взгляды встретились, будто две молнии сверкнули в его черных глазах. С того самого дня он глубоко запал в ее душу. Тогда она еще не могла знать, что такие же чувства испытал и Рахманкул, когда сумел разглядеть Минлибику среди других девушек. Она узнала об этом позже, когда отец решил выдать ее замуж, узнав это, Минлибика пыталась уговорить отца не делать, изменить свое решение, признавшись отцу, что она любит другого человека, но он не стал слушать дочь, через несколько дней был уплачен калым и назначен день свадьбы. Ей казалось, что ее судьба навсегда решена…

В один из дней она спустилась к реке за водой, и ей навстречу вышел Рахманкул, который поджидал ее, спрятавшись в небольшом овражке на берегу. Это была их первая встреча после того памятного дня. Он решительно подошел к ней и признался, что любит ее.

– Пойдем со мной, – сказал он, беря ее за руку.

И Минлибика пошла, не спрашивая его, куда и зачем они идут. Она будто прыгнула с крутого обрыва в ледяную воду, и вода понесла ее. За ними отправились в погоню, но им удалось скрыться, в противном случае их обоих ждала смерть.

Отец умер, так и не простив свою дочь, а Минлибика и Рахманкул превратились в вечных скитальцев.

И вот теперь Минлибике нужно было принять непростое решение – отдать свою дочь в чужую семью, как когда-то хотели поступить и с ней. В то же время она понимала, что никто не станет интересоваться ее мнением, никто не спросит, что она чувствует, когда речь зайдет о дальнейшей судьбе ее дочери. Ей не хотелось, чтобы дочь повторила ее судьбу. Она любила мужа, но жить в постоянном страхе и с ношей, что отец так и не простил ее, было очень тяжело, и она не хотела, чтобы Алмабика повторила ее судьбу.

Держа дочь за руку, Минлибика ввела ее в тирмэ. Мать заблаговременно прикрыла лицо дочери платком.

– Пусть твоя дочка снимет платок и покажет свое лицо, – сказал Шарип, бесцеремонно разглядывая дочь Рахманкула. – Купец должен видеть товар.

– Покажи гостям свое лицо, дочка, – сдерживая готовое вырваться наружу возмущение бесцеремонным поведением Шарипа, велел Рахманкул.

Внутри него все буквально клокотало и готово было взорваться. Его отцовская гордость была задета, попрана честь его дочери. Но посмей он сейчас перечить Шарипу – и на его голову падут более страшные испытания. Шарип не испытывал жалости к людям. И Рахманкул понимал, что он теперь не отступит.

В этот же день был составлен брачный договор, по которому Аиткул обязывался заплатить долг Рахманкула, а сверх того отдавал в качестве калыма несколько лошадей и с десяток овец. Не забыл Аиткул и Шарипа…

На следующий день Алмабику привезли в стойбище Аиткула в сопровождении отца, матери и младшего брата, а после того, как приглашенный имам назвал ее женой Сагита, и короткого застолья, ее родные уехали, и она осталась в семье мужа.

Стойбище Рахманкула было открыто всем ветрам, окруженное степью и холмами. Закончилось лето, и в конце осени Рахманкул с семьей вернулся в зимовье.

Зима выдалась очень холодной, долгой и снежной. Снега выпало столько, что лишь только по торчащим из сугробов печным трубам можно было различить жилища.

Сена, заготовленного с лета, не хватило, и Рахманкулу приходилось кормить животных жесткой соломой. К тому же у него закончилась соль, и животные вылизали все камни. Эти зимние месяцы для семьи Рахманкула были самыми тяжелыми. Вдобавок ко всем бедам по округе бродил голодный медведь-шатун, не впавший в спячку, пробиравшийся в овчарни и коровники, разгребая своими лапами соломенные крыши, а оказавшись внутри убивал всех овец и коров, были случаи, что он нападал и на людей

Чтобы прекратить это, жители аула устроили охоту на хищника, они отыскали медведя в лесу и убили его, но это не сильно повлияло на сложившиеся обстоятельства.

У многих соседей Рахманкула от голода и зимних холодов пало много домашнего скота. Не миновала это беда и его. Они с трудом пережили эту зиму. Но все когда-то заканчивается. Закончилась и эта трудная зима. Как только сошел снег, семья Рахманкула выехала в степь. Несмотря на страшную зиму и все невзгоды, свалившиеся на Рахманкула, ему удалось сохранить большую часть окотных самок, и уже к концу весны и в начале лета они принесли хороший приплод.

После того как Алмабика покинула их, они почувствовали себя осиротевшими. Несколько дней по возвращению от Аиткула Рахманкул не произнес ни слова, он будто окаменел. Но время лечит любые раны.