Текст книги "Киллер-Казанова. Смертельная привлекательность дорожного убийцы"

03
Оковы разума

Дозье был последним пунктом назначения для многих опасных малолетних преступников Флориды; проще говоря, для тех, кто совершил серьезные преступления и не мог предстать перед судом из-за юного возраста. Там можно было встретить детей, которые выступали против любой формы дисциплины так яростно, что родители и учителя приходили в отчаяние, или тех, кого просто застукали за курением в школе. В Дозье отправляли закоренелых малолетних преступников в возрасте от десяти до тринадцати лет.

Большинство из них жили в отдельных незапертых коттеджах. Рядом располагались два блока бетонных тюремных камер, хотя предполагалось, что таким образом будут содержаться только худшие из худших. Территория кампуса не была огорожена забором. Контроль осуществлялся только персоналом. В то время, когда Пол учился там, школа все еще делила воспитанников по расовому признаку, что объясняло необходимость наличия двух спальных корпусов. Во время его пребывания там построили столовую с использованием труда местных воспитанников.

Но определяющей особенностью школы, которая неотступно преследовала учеников в мыслях и ночных кошмарах, было двухэтажное здание в центре кампуса.

Белый дом представлял собой здание для содержания под стражей с одиннадцатью комнатами, предназначенное для временной изоляции особо беспокойных детей. На практике это была камера пыток.

Мальчиков, которых помещали в одиночную камеру в Белом доме, часто связывали и оставляли лежать лицом вниз на бетонном полу на несколько дней.

Избиения проводились регулярно, не только в целях поддержания дисциплины, но и потому, что персонал, по-видимому, верил, что бичевание мальчиков каким-то образом улучшит их нравственность. Порки, розги, удары кулаками. Вся школа Дозье жила привычной жизнью каждый день, пока внутри Белого дома происходили настоящие ужасы.

До приезда Пола на северной стороне кампуса уже устроили кладбище Бут-Хилл, и за время его пребывания там появилось несколько новых могил. С момента основания в отношении школы неоднократно проводились расследования из-за многочисленных смертей воспитанников и поступавших сообщений о травмах, поэтому в какой-то момент школа просто перестала сообщать о них.

Мало кто из бывших воспитанников Дозье когда-то рассказывал о своем опыте проживания там, а даже если кто-то делился подробностями, они оставались без внимания. Бо́льшая часть общества считала таких людей недостойными даже презрения. В конце концов, они были преступниками и дегенератами, непосредственно заинтересованными в закрытии тех немногих мест, которые могли бы обуздать их порочное поведение. Однако, несмотря на все попытки замалчивания, отрицания и игнорирования фактов насилия, некоторые из них становились достоянием общественности и попадали в официальные отчеты. Связанные дети были лишь верхушкой айсберга. В Белом доме против воспитанников применялись самые разнообразные виды наказаний, и эти методы слишком легко переходили грань от наказаний к пыткам, а во многих случаях перерастали в нанесение тяжких телесных повреждений и даже изнасилования.

Когда в 2011 году школу окончательно закрыли, отдел криминалистики Университета Южной Флориды обнаружил в кампусе более пятидесяти тел, и большинство из них были похоронены не на кладбище. Еще большее беспокойство вызывает тот факт, что само учреждение сообщило о более чем ста смертях, и бо́льшая часть данных оказалась неполной или содержала намеренно скрытые сведения. Фактическое число погибших в этом исправительном учреждении не поддается точной оценке из-за отсутствия тел и информации. По неофициальным данным, только во время пребывания Пола смертность воспитанников школы составляла около 30 %.

Так в этот мир жесткого контроля, крайнего насилия и садистских изнасилований попал Пол Ноулз – мальчик, которого никому не удавалось заставить подчиняться.

Как и следовало ожидать, он поссорился с персоналом через несколько минут после прибытия и в течение первых трех недель даже не видел общей спальни. Вместо этого Пол провел все время в камере Белого дома, где узнал, что поведение его отца можно истолковать как любовь по сравнению с деяниями этих незнакомых садистов. Полу причиняли боль не потому, что думали, что от этого ему станет лучше, как ему всегда говорили, а потому, что им доставляло удовольствие причинять боль – именно это осознание, казалось, потрясло его больше всего.

Даже те, кто не насиловал, не лапал его связанного и не обращался с ним как с игрушкой, все равно получали удовольствие, наблюдая за насилием со стороны, без колебания внося свою лепту, когда приходил их черед.

Средний срок пребывания в Дозье составлял шесть месяцев. Спустя этот срок даже самые закоренелые преступники ломались и становились уступчивыми, готовыми сделать все возможное, чтобы выбраться оттуда, никогда не оглядываясь назад. Пол пробыл там почти три года, снова и снова терпя худшее обращение из всех возможных.

За три года его пребывания в учреждении погибло около трети воспитанников Дозье; часть из них пропала без вести, часть была захоронена на местном кладбище. Пол не завел дружбы ни с одним из сверстников, но каждый день эти бессмысленные смерти давили на него. Он не ощущал боли от потери, но испытывал тупой страх перед неизбежностью. Да, он пережил многих, но в конце концов удача могла отвернуться от него: в один момент мучители слишком сильно его придушат или ударят, или его сердце не выдержит и остановится. Смерть нависала над ним каждый день, когда он выполнял работу под бдительным присмотром надзирателей, ожидая, что они выберут его как следующую жертву; возможно, именно его проступки, о которых он мог и не подозревать, окажутся достаточной причиной, чтобы отправиться в Белый дом расплачиваться за свои грехи.

За годы, проведенные там, он много раз приближался к смерти, но по какой-то причине так и не переступил этот порог. Он не умер, в отличие от десятков других детей, подвергшихся такому же обращению. Это произошло не потому, что он был крепче или здоровее; это просто удача – она сохранила ему жизнь.

Любая вера в то, что во вселенной есть какой-то порядок или логика, день за днем стиралась в порошок, пока он не остался наедине с холодной реальностью, что все бессмысленно; ничто не имеет значения, а жизнь – мимолетные моменты, за которые нужно хвататься, чтобы ощутить хоть толику наслаждения.

И вдруг все закончилось. В самый обычный день его вытащили из рутины, вызвали к воротам, выдали комплект одежды и затолкали в машину, чтобы отвезти обратно в большой мир. Как только машина остановилась, ему приказали выйти, и с послушанием побитой собаки он вылез и встал на обочине, ожидая дальнейших указаний.

Но их не последовало.

Машина отъехала, а он остался там, совершенно измученный, не имея ни малейшего представления о том, что делать и куда идти. Некоторое время он так и стоял, наблюдая, как обычные люди проходят мимо, не обращая на него никакого внимания, пока наконец не двинулся с места. Он ждал окрика на каждом шагу, ждал, что надзиратель подбежит и ударит его за то, что он ушел с места, где его оставили, и вздрагивал при каждой проезжающей мимо машине. Но постепенно до него дошло: он свободен. Накануне ему исполнилось восемнадцать лет, хоть он об этом и не знал. Он больше не находился под опекой государства, и в тот самый момент, когда налогоплательщики перестали финансировать его содержание, его выкинули из школы.

В конце улицы Пол оказался перед развилкой: можно перейти дорогу, а можно повернуть либо налево, либо направо. А рядом – никого, чтобы указать ему путь. Он свободен.

Полная свобода после долгого заточения – это было ошеломляюще; все решения по поводу того, что делать и куда идти, теперь принимает только он.

Ему нужны еда и деньги. Может быть, снять где-нибудь комнату, чтобы прилечь и выспаться этой ночью. На это тоже требовались деньги. Он похлопал себя по карманам и обнаружил, что они пусты.

Но все было в порядке: его навыки не угасли за долгие годы. Ничто не могло бы заменить их, ведь Дозье оставила после себя только белую пелену отчаяния и, конечно, боль. Боль, сжигающую последние крупицы добропорядочности, которую пытался привить ему отец. Именно тогда Пол осознал, насколько хорошей была его жизнь с отцом. Хоть он и не проявлял доброты, этот человек по крайней мере пытался наставить его на путь истинный. Может быть, это и была любовь?

То, что он творил в те дни, привело бы его отца в ярость. Но дело в том, что ему нужно было выжить любой ценой. И если для этого приходилось вламываться и обкрадывать чужие дома, пока хозяева на работе, что ж, пусть так.

Учитывая все обстоятельства, дела у него шли неплохо. Он никому не причинил вреда – только воровал, а когда наконец решил, что получил от города все что мог и пришло время двигаться дальше, угнал машину.

Пол не в первый раз садился за руль. Он научился водить еще в детстве, но это был его первый выход на открытую дорогу с новым мышлением, которое он приобрел за годы мучений. Это походило на тот момент, когда его бросили на обочине дороги. Теперь все в мире было в пределах его досягаемости, все, чего бы он ни захотел. Для того, кто так долго страдал в заключении, это был практически духовный опыт. Настоящее блаженство. В тот первый раз он не выбирал направление, а просто вдавил педаль в пол и поехал, позволяя дороге вести его; очень редко при желании он сворачивал с шоссе, но обычно предпочитал рычание двигателя, отдающееся вибрацией в ногах, изгибам проселочных дорог. Он ехал и ехал до тех пор, пока посреди ночи не увидел, что бак опустел, и не заметил впереди мерцание огней. Новый город, новые возможности. Новый перекресток.

Деньги снова стали проблемой достаточно быстро, и ему пришлось отказаться от первой угнанной машины в пользу другой, когда в баке закончился бензин. Пол умел быть неприметным, сливаясь с толпой в каждом новом городе и на ходу совершая мелкие кражи: шарил по карманам, крал предметы роскоши и продавал их в ломбардах и просто вел ту низменную жизнь, на которую сам себя обрек.

Пол всегда был достаточно талантлив, но многолетнее заточение среди худших из худших отточило его инстинкты и навыки до такой степени, что он, вероятно, мог бы плыть по течению вечно.

Брать все, что попадалось на его пути, не искать большего, и по возможности не оставить никаких следов в этом мире – после ужасов Дозье, возможно, только этого он и хотел. Свобода и покой, возможность делать то, что у него всегда получалось лучше всего, причиняя вред другим только мелкими кражами.

И все же, когда первое потрясение прошло, Пол начал желать чего-то большего, чем просто крохи, помогающие ему жить и ехать дальше. Он хотел зайти в бар и купить пива, не беспокоясь о том, что ему нечем заплатить.

Иногда ему даже хотелось снять комнату. В этот период он открыл для себя радость общения с женщинами, и наличие комнаты делало ночь с ними гораздо более заманчивой перспективой, чем глухой переулок или заднее сиденье машины. Но даже с учетом этих ограничений он справлялся гораздо лучше, чем ожидалось. У него имелись харизма и приятная внешность. Он вырос красивым молодым человеком, и именно внешность привлекала к нему столько нежелательного внимания в Дозье.

Поэтому Пол перешел от мелких краж к более серьезным преступлениям. Полагаясь больше на удачу, чем на здравый смысл, он начал совершать кражи со взломом в частных домах, вместо того чтобы просто воровать из магазинов и красть сумочки. Только чистая удача позволила ему избежать столкновения с кем-либо из местных жителей, когда он разбивал окна, и лишь она позволила ему неторопливо добраться до следующего города, прежде чем местная полиция поняла, что произошла серия взаимосвязанных краж со взломом, а не несколько отдельных инцидентов. Всего через пару дней полицейские обнаружили все украденные вещи в местных ломбардах и поняли, что, скорее всего, это дело рук одного преступника. Несмотря на это, они так и не приблизились к пониманию того, кто на самом деле совершал все эти преступления. К тому времени, когда они отправлялись на поиски, Пола уже давно не было рядом. Он отдавал свою жизнь дороге, и она защищала его. Это стало началом его растущей веры – веры, подкрепленной прискорбным отсутствием связи между полицейскими управлениями в маленьких американских городках. Всего несколько телефонных звонков, и полицейские машины могли бы поджидать его в престижных жилых кварталах, которые Пол любил посещать в городах, расположенных вдоль автострады, но никто так и не обратился в полицию с жалобами.

Так он внезапно перестал быть нищим и стал обладать, казалось бы, бесконечным запасом наличности, с которым не знал, что делать. Ему не нужно было оплачивать счета и квартиру. Все расходы на обычную жизнь обходили его стороной, так что каждый пенни, который он мог выручить за свои преступления, приносил удовольствие. Он мог позволить себе провести ночь в хорошем гостиничном номере, есть самую вкусную еду, пить, сколько заблагорассудится, курить без остановки и даже купить себе одежду поприличнее и маленький чемоданчик, чтобы возить вещи с собой. Благодаря его привлекательной внешности и поведению обольстителя женщины, за которыми он ухаживал, считали его кем-то вроде рок-звезды. И он не делал ничего, чтобы разубедить их в этом, пока не получал, что хотел, и не уезжал из города.

Страх, преследовавший его с тех пор как он освободился из Дозье, таял день ото дня, становясь не более чем далеким воспоминанием, покалыванием в затылке и кошмаром, от которого он просыпался глубокой ночью, когда ему казалось, что он слышит шаркающие шаги надзирателей за дверью.

Пол не вспоминал о событиях в Дозье, потому что только так можно было сделать вид, что ничего не было. Даже когда он затаскивал какую-нибудь девушку в постель, и она лежала под ним беспомощная и обнаженная, точно так же, как он; даже когда его руки впивались в ее плоть, и он издавал стон, нечто среднее между радостью и болью, Пол не думал об этом. Размышления об этих вещах делали их реальными, что мешало ему испытывать радость от жизни и удовольствие от секса. Это стало бы скатыванием по спирали к безумию, а Пол не собирался сходить с ума, не хотел умирать; он жаждал выжить, чего бы это ни стоило. Даже если бы ему пришлось ампутировать целые участки памяти, чтобы продолжать двигаться вперед, он сделал бы это, не дрогнув.

Жизнь значила больше, чем темные места из прошлого и то, что с ним произошло.

Будущее было туманным, а прошлое – кошмаром, но за настоящее, когда у него было все, о чем только можно мечтать – образ жизни знаменитости, девушки, выпивка, свободные дороги, – стоило держаться. Свобода передвижения и дикая радость от того, что удалось заманить в свои сети очередную самую красивую девушку в городе, утерев нос местным неудачникам, стоили того.

И Пол смог прожить свою лучшую жизнь. Он продержался гораздо дольше, чем ожидалось. В 1965 году ему было почти девятнадцать лет, когда он ехал по шоссе и в зеркале заднего вида засветились полицейские огни.

04
Оковы плоти

Прошлое внезапно рванулось вперед, чтобы догнать его. Перед глазами пронеслись все его мелкие преступления: и кражи со взломом, и стычки с полицейскими. За какое из них его преследуют? На сколько лет его снова отправят в какую-нибудь адскую камеру пыток за то, что он имел неосторожность жить свободной жизнью? Он нажал на газ и попытался скрыться.

Как оказалось, оставленная без присмотра старая колымага, которую ему удалось украсть однажды ночью, не справилась с трудностями погони. Его скорость и так приблизилась к максимально возможной, так что он едва успел проехать несколько миль, как полицейский оказался прямо за ним. Он притормозил у обочины, как хороший мальчик, и позволил полицейскому с важным видом подойти к двери и вытащить его на улицу, всю дорогу громко отчитывая за превышение скорости. Если он думал, что Пола можно заставить замолчать, повысив голос, его ждал сюрприз. Всю жизнь на него орали те или иные представители власти – для него это больше не было проблемой.

В тот раз Пол впервые по-настоящему столкнулся с моментом стресса или кризиса с тех пор, как его выпустили из школы, и обнаружил, что парализующий страх, сдерживающий его раньше, просто отступил.

Пол слишком много выстрадал. Все нормальное в его сознании сгорело дотла.

Поэтому, пока полицейский кричал и упрекал его в нарушении правил дорожного движения, он как будто со стороны наблюдал, как его рука потянулась к поясу, чтобы вытащить из кобуры полицейский пистолет.

Он никогда раньше не пользовался оружием, но в дни своей бурной юности часто прокрадывался в кинотеатр, где видел, как ковбои в фильмах размахивают револьверами. Так что сейчас он приставил дуло к подбородку внезапно замолчавшего полицейского: «Садись в машину».

Некоторое время они ехали молча. Гул двигателя звучал намного тише, чем бешеная работа механизмов в голове Пола, пока он пытался обдумать свой следующий шаг. До сих пор он плыл по течению, но теперь следовало сделать выбор. В каком-то смысле он снова позволил дороге вести его, летя вперед, прочь от брошенной полицейской машины. Если они скоро доберутся до какого-нибудь города, он выпустит своего пассажира и отправится восвояси. А если нет, пистолет все еще лежал у него на коленях.

Он еще не был убийцей. У него не было на это ни сил, ни гнева, ни слепой ненависти, чтобы захотеть прикончить кого-то только за то, что тот перешел ему дорогу. Он молился о том, чтобы появился какой-нибудь город, чтобы он смог высадить полицейского из машины и ехать дальше, не оглядываясь. Все, чего он хотел, – чтобы его оставили в покое. Почему другие просто не могут отстать от него? Он никому не причинял никакого вреда и даже вносил искру радости в жизнь тех, с кем встречался. Единственная веская причина наказать его – желание общества подавлять и заставлять следовать бессмысленным правилам, связывающих остальных. Вот в чем дело: обществу невыносимо видеть, как человек живет на свободе. А он не собирается позволить отнять ее у него, особенно сейчас, когда вошел во вкус. Пока он дышит, никто не заберет у него свободу. Рука потянулась к пистолету, когда полицейский уставился на его профиль. Все это время он говорил, пытаясь успокоить Пола, вразумить его, объяснить, что его поведение приведет за решетку. Ближе к концу в его голосе зазвучали заискивающие нотки. Если Пол отпустит полицейского, не причинив вреда, ему будет намного легче, когда дело дойдет до суда. Это всего лишь спонтанная юношеская глупость; ее можно простить, как и превышение скорости. Нет никакой необходимости доводить дело до конца: до трагедии и наказания.

Пол все еще не принял окончательного решения, когда по дороге промчалась еще одна полицейская машина, преградив ему путь. Полицейский связался с коллегами по рации, прежде чем идти к нарушителю, как любой хороший и прилежный представитель закона. Другие полицейские знали, где он находится и что делает. Он не был одинок в этом мире, как Пол; за его спиной стояла небольшая армия.

Пол ударил по тормозам, вместо того чтобы проявить смекалку и развернуться. Остановиться было единственным вариантом.

Если не считать возможности открыть огонь, у Пола не было другого выхода, кроме как выйти из машины. Поэтому он бросил пистолет обратно полицейскому и поднял руки вверх, совсем как ковбои в вестернах, когда их настигал закон и они не хотели, чтобы их разнесли на куски. Возможно, это было первое разумное решение в его жизни. Ни жертва его похищения, ни кто-либо из полицейских понятия не имели, что с ним делать. Ничего подобного раньше не случалось, и, если быть честными, мысль о том, что такое может произойти, пугала их до чертиков. Если один человек мог помешать задержанию, выхватив пистолет у полицейского, производившего арест, это мог сделать кто угодно. Одно только осознание того, что это возможно, сделало их работу гораздо опаснее.

Что еще хуже, мужчина, на которого они надели наручники, повалив на землю, не был похож на закоренелого преступника-психопата. Он выглядел как чей-то сын-подросток и мог быть кем угодно. Никто из них не мог понять, почему он остановился на полпути; казалось, у него иссякла вся сила воли.

После незамедлительного ареста ему вообще не предъявили никаких обвинений в нарушении правил дорожного движения – не тогда, когда могли повесить на него покушение. В то время СМИ обычно устраивали настоящий цирк всякий раз, когда совершалось преступление против сотрудника полиции, во многом для того, чтобы показать, что подобное абсолютно неприемлемо и будет караться по всей строгости закона. Но все прошло без шума и суматохи: в местных газетах появилось небольшое, без каких-либо подробностей, сообщение о том, что Пола Ноулза посадили в тюрьму за похищение человека. В результате срок, грозивший ему за одиночное преступление, на самом деле оказался относительно коротким. К тому же Пола поместили в тюрьму не самого строгого режима, чтобы огородить от общения с кем-либо из более закоренелых преступников. Все было сделано так, чтобы никто не узнал, как именно и за что он арестован. Отчасти это, конечно, было связано со сговором между полицией и судом, но особое влияние оказал тот факт, что Пол выглядел относительно невинным и сбитым с толку всем происходящим. Как будто он действовал под влиянием глупого порыва, и подобное наказание было для него достаточным.

Казалось странным думать, что кто-то может выглядеть невиновным, когда предстает перед судом за похищение офицера полиции под дулом пистолета, но версии как его адвоката, так и полиции идеально совпадали. Потерпевший даже дал показания под присягой в суде, подчеркнув, насколько мало враждебности на самом деле испытывал со стороны молодого человека. Заметно смягченный приговор привел к первой судимости в истории юного Пола, и этот инцидент задал тон его дальнейшему взаимодействию с судами. Достаточно лишь взглянуть на его дело, и становится очевидно, что к нему нужно относиться с осторожностью.

Он отбывал срок в относительной безвестности, угрюмо выполняя все приказы и ненавидя каждый момент заключения, но все же понимая, что это лучший способ выжить. Он думал, что нахождение в тюрьме за реальное преступление будет гораздо хуже школы Дозье, однако его ожидания не оправдались.

Взрослая тюрьма оказалась просто сказкой: здесь Полу не приходилось воровать, чтобы раздобыть денег на еду, не нужно было искать место для ночлега каждую ночь.

Другие заключенные в этой тюрьме вели себя гораздо лучше его бывших одноклассников, которых сотрудники школы превратили в настоящих монстров. В тюрьме никого не могли убить или изнасиловать. По правде говоря, пребывание здесь вообще не было наказанием. Пол по-прежнему тосковал по свободе передвижения и всем тем гедонистическим удовольствиям, которые она ему приносила, но эта тоска была сродни детской мечте есть мороженое на завтрак, обед и ужин. Находясь во внешнем мире, Пол так безудержно потакал своим желаниям, что время, проведенное в тюрьме, стало для него почти очищением, вернувшим его к реальности.

На этот раз не было долгой череды трудных лет в ожидании свободы от заточения, отчаянных попыток угадать, когда наступит следующий день рождения и он освободится. Всего за несколько месяцев взаперти под минимальным присмотром сотрудники тюрьмы убедились, что он не замышляет никаких особо опасных проступков, и он снова оказался на улице.

К концу первого дня на свободе Пол совершил три преступления: взлом с проникновением, кражу и угон автомобиля.

После он снова отправился в путь на почти новой машине, с полным кошельком и коробкой одежды из благотворительного магазина.

Пол быстро уехал из города, прежде чем кто-либо смог бы связать недавний выход на свободу заключенного с внезапным всплеском преступности, но ему действительно не стоило беспокоиться. Все кражи, которые он совершил до своего ареста, в значительной степени забылись к тому времени, когда он снова начал воровать, а переезд в другой город помог замести следы преступлений, совершенных сразу после выхода из тюрьмы, – о них едва ли упоминалось в местных криминальных сводках.

Так год за годом продолжалась его жизнь. В последующее время он неоднократно попадал в руки полиции и каждый раз добровольно сдавался без малейшего намека на сопротивление. Пол усвоил урок того самого первого ареста: если он будет соглашаться со всем, что они говорят, и вести себя вежливо, его каждый раз будут легко отпускать. Он вел себя настолько любезно с полицейскими, что они общались с ним по-дружески свободно. Из-за склонности к кочевничеству он каждый раз сталкивался с новыми сотрудниками, и хотя межведомственное взаимодействие между штатами немного улучшилось, чаще всего предъявленные обвинения воспринимались первым правонарушением Пола, потому что у полиции не было доступа к информации. Даже когда дело снова доходило до суда, Пола не воспринимали как реальную проблему – судья видел только записи предыдущих мягких приговоров. Его воспринимали глупым ребенком, оказавшимся в неподходящее время не в том месте.

Иногда его застигали во время кражи со взломом. Порой ловили на угнанной машине.

Нет никаких сомнений в том, что Пол должен был просидеть в тюрьме гораздо дольше.

Похоже, что во многих штатах его непринужденное поведение и мальчишеские манеры, когда Пол вскидывал руки и говорил: «Ой, вы меня поймали», достаточно усыпляли бдительность полицейских. Каждый раз ему удавалось уехать до того, как становились понятны реальные масштабы его преступлений. Рецидивисты должны нести более суровое наказание за свои преступления, однако вплоть до 1970 года Пол редко оказывался за решеткой дольше, чем на несколько месяцев за раз. Следует признать, что из-за огромного количества арестов в те годы он все равно провел больше времени в тюрьме, чем на свободе. Но тот факт, что его постоянно выпускали, свидетельствует о том, насколько мягко система уголовного правосудия намеревалась обращаться с ним.

Однако с 1970 года ситуация начала меняться. К этому моменту мальчишеское очарование Пола начало меркнуть, а системы обмена информацией между округами и штатами совершенствовались. Откровенно ужасающая длина списка обвинительных приговоров, вынесенных против него, стала известна судьям, на милость которых он привык отдаваться. В то же время прошла реформа системы вынесения приговоров – судьи больше не могли легко отделаться от подобных профессиональных преступников. Тюрьмы с низким уровнем безопасности уступили место тюрьмам строгого режима. Наконец, в 1971 году его арестовали за очередную кражу со взломом: Пол проник в дом и связал хозяев, чтобы не мешали. Это восприняли как признак того, что он перешел на новый уровень насилия и стал представлять реальную опасность для окружающих, и приговорили Пола к солидным трем годам тюрьмы строгого режима вместо комфортных тюремных каникул, которые он так легко переносил до сих пор.

Если представители власти ожидали, что это шокирует его и вернет на путь истинный, они жестоко ошибались. Он извлек из этого опыта совершенно другой урок. Даже не задумываясь о том, что не стоит совершать преступления, приводящие к негативным последствиям, он понял, что пришло время начать активно сопротивляться и избегать поимки, ведь наказание стало доставлять ему слишком много неудобств.

В 1972 году его доставили в тюрьму, но на этот раз у него не было намерения оставаться там до конца срока. Из инструментов и снаряжения, которые были у него в распоряжении в течение дня, Пол смастерил набор отмычек и с наступлением ночи быстро вскрыл дверь камеры и вышел наружу. По ночам охранники не дежурили по периметру, потому что все заключенные сидели за решетками.

Цивилизация была далеко от тюрьмы, и какое-то время ему пришлось довольствоваться тюремной формой. В ближайшем городе он тут же влез в чей-то дом, минуя обычную промежуточную стадию – кражи в магазинах и воровство прямо на улице. Пол мгновенно вернулся к своему обычному состоянию: чемодан с одеждой, бумажник, набитый наличными, и украденная машина, которая могла отвезти его в следующий город, расположенный дальше по шоссе.

Тревогу подняли только тогда, когда он уже давно сбежал: охранники пришли утром, чтобы вытащить его из камеры на завтрак, и обнаружили, что дверь распахнута настежь.

И в этот момент начался настоящий ад.

Было понятно, что по завершении срока Пол снова отправится воровать, но никто не ожидал от него побега.

Заключенный, сбежавший из тюрьмы строгого режима, представлял опасность для общества и, что более важно, ставил в неловкое положение власть имущих.

Его объявили в розыск, и вся обычная некомпетентность низшего звена, которая облегчала жизнь таким людям, как Пол, сгорела в огне пристального внимания, направленного на полицию. Каждое совершенное им преступление регистрировалось, сравнивалось с его поведением в прошлом и становилось еще одной зацепкой для следователей. Его фотографию заблаговременно разослали во все города, которые он мог посетить, как только полиция определила стратегию его маршрутов.

Все рухнуло, когда он мчался по шоссе, ни о чем не заботясь и не беспокоясь. Перед ним вырос блокпост, на котором останавливали и проверяли каждую проезжавшую мимо машину. У него не было прав, но это меньшая из проблем – его все равно узнают. Он развернул машину поперек автострады и помчался прямо в лапы полиции, которая следовала за ним по пятам с тех пор, как он выехал из последнего города. Он попал в ловушку, и у него не было выхода.

Сталкиваясь с безвыходной ситуацией, он просто плыл по течению, заглушив двигатель и выйдя из машины с поднятыми руками и улыбкой на лице. Он не встретил ни обычных улыбок облегчения арестовавших его офицеров, ни мягкого обращения, к которому привык. Его повалили на землю, встав коленями на спину, пока застегивали наручники; на испуганный крик Пол получил сильный удар дубинкой по затылку.

На этот раз свободных прогулок или доступа к инструментам у него не будет, как и мягкого обращения, радовавшего его раньше. Надзиратели Рейфордской тюрьмы обратили на него внимание после того, как до них дошли слухи о побеге. И хотя другие заключенные могли вздохнуть спокойно, Пола не оставляли без присмотра ни на минуту. Зная, что если дадут ему хоть палец, он откусит руку, Полу не давали даже возможности повернуть голову без спроса. Для человека, который так дорожил свободой, это стало худшим видом мучения. Как будто он вернулся в родительский дом и должен отчитываться за каждое принятое им решение и каждый изданный звук. Он оказался в аду и к своему растущему ужасу понял, что бывал в местах и похуже. Даже самые страшные наказания государственной тюрьмы и самые крепкие кандалы на его запястьях все равно казались легким шлепком по сравнению с пережитыми ужасами прошлого.