Текст книги "Чингисхан. Сотрясая вселенную"

Для Эйриха уже было заранее заготовлено место, так как для Бреты не секрет, что мальчик может попасть в мишень пять раз подряд не с пятидесяти шагов, а с сотни или даже со ста пятидесяти шагов, но остальные будут проходить испытание всерьез. Впрочем, Эйрих не собирался как-то филонить или увиливать от состязаний, поэтому проходить он все это будет честно. Благо тренировался он так, как остальные даже не пытались.

– Лук, господин, – с поклоном передал оружие Татий.

Римлянин исхудал на скромной пище, выглядел уже не таким сильным, как раньше, но такова цена непокорности. На больных ногах он выполнял хозяйственные работы, ходил много и испытывал боль при каждом шаге. Особенно тяжело ему было во время посевной, а также при сборе урожая.

Земледелие Эйрих не уважал, но его отношение к делу имело мало значения, потому что именно от зерна зависит их выживание. Можешь быть хоть тысячу раз кочевником, но то, как ты будешь жить, тебе продиктует твой желудок, а не разум.

В этих краях много мест, которые можно было бы использовать как пастбища, но Эйрих не сумел уговорить отца купить овец. Зевта не любил гуннов и считал, что уподобление гуннам – это урон чести. Слов, чтобы переубедить его, у Эйриха не нашлось. А ведь овцы – это не только вкусное и полезное мясо, но еще и шерсть, которую можно пустить на изготовление одежды.

Решение отца расстраивало, но поделать с этим пока что ничего нельзя. Единственная надежда – достичь четырнадцати, завести жену, построить отдельный дом и жить самостоятельно, своим умом. И в этом сильно поможет участие в набегах на римлян.

Повечерело. На площади разожгли костры. Селяне начали собираться. Эйрих закрепил на себе колчан, но не за спиной, как это делают готы, а на поясе, по-гуннски. Это вызывало неодобрение отца, но он, как опытный воин, прекрасно понимал, что каждый использует оружие так, как ему удобнее.

– Славный люд готский!!! – заорал отец Григорий.

Священник уже накидался в бражном доме, что было видно по красному лицу и нетвердой стойке.

– В сей славный день святого Феврония мы чествуем юношей, претендующих на места подле нашего вождя, могучего Бреты! – продолжил священник.

В отличие от остальных жителей безымянной деревни, отец Григорий тщательно брился, не позволяя себе отпускать бороду. Пусть он был готом, проповедовал арианскую веру, но от паствы своей умышленно дистанцировался. Эйрих давно следил за жизнью этого человека, потому что ему очень хотелось узнать подробности о вере во Христа и о том, соответствует ли она его представлениям о религии. Оказалось, что соответствует. Эйрих не нашел в этой религии отрицания единого Бога, поэтому мог спать спокойно. Ариане могут называть Тенгри как хотят, это ведь просто люди, а вот другие христиане…

У других христиан, по словам отца Григория, есть непонятный концепт с триединством единого бога, который Эйрих, честно говоря, не понял.

«Как может бог состоять из трех? – в очередной раз задал он себе вопрос. – Только нечестивые колдуны могут такое придумать, ведь бог может быть только один, Тенгри, остальное – колдовство и волхование».

Во время формирования своей державы Темучжин старался не трогать людей из-за их религиозных взглядов. В степи верили в разных богов, верующих было много, поэтому, если навязать всем своего бога и свое видение, то это станет неискоренимой причиной для раздора. Внутренний религиозный раздор, когда ты ведешь войну со всем миром, это губительно. Поэтому Темучжин действовал, как лис: верховный бог может быть только один, но называть его могут по-разному. Многобожцев в степи было мало, их мнения можно было не спрашивать, а остальные с охотой приняли новое установление. И несторианцы, и буддисты, и тенгрианцы… Это работало там, должно работать и здесь.

А христиане юга (не все, конечно, но многие) придумали какую-то Троицу, резко конфликтующую с тем, к чему привык Эйрих. Когда он обретет силу и власть, надо будет разобраться со всем этим. Арианство его полностью устраивает, поэтому оно станет доминирующим, когда Эйрих захватит и покорит тут все…

Это были весьма смелые заявления, даже несмотря на то, что юноша ими ни с кем не делился, но Темучжин уже захватывал почти всю вселенную один раз. Поэтому у него были основания полагать, что и здесь он сможет повторить прежний успех.

Отец Григорий говорил что-то еще, но его не слушал не только Эйрих, но и примерно половина собравшихся. Люди перешептывались, тихо спорили о вероятном победителе, а также рассуждали о возможности осеннего набега. Мальчик слушал доносящиеся до него беседы внимательно, так как в такой вот молве могут скрываться интересные сведения.

Но долго священнику говорить не дал вождь, вручив тому рог с медом. Священник быстро заткнулся, заглушив свою речь жадными глотками.

– Сначала воины докажут свое мастерство в танце, затем – в схватке на копьях, потом – в метании топоров, а затем и в искусстве стрельбы из лука или метания дротиков, – заговорил, тоже изрядно хмельной, вождь Брета. – Мансра, музыку!

К этому этапу Эйрих был готов. Темучжин танцевать не любил и считал, что танец – недостойный воина вид развлечения. Некоторые монголы были с этим не согласны, но где они теперь? Готы же танцевать любили, особенно после хмельных возлияний…

Претендентов было тридцать семь человек: ради испытания приехали юноши из всех соседних деревень, также участвующих в набегах. Эйрих был самым юным из них, поэтому остальные на него смотрели снисходительно.

Под ритмичную струнную музыку начался коллективный танец, где надо было показать свою удаль и подвижность. Это на самом деле не учитывалось в испытании, но танцевать было нужно, потому что, по представлению готов, воин должен быть хорош и в битве, и в празднестве.

После танца их разбили на пары и устроили бой на копьях с набитыми конским волосом мешочками вместо наконечников. Тут Эйрих наглядно продемонстрировал, почему он заслуживает существенно большего, чем снисходительное отношение.

Рослые юноши, более крепкие физически, выглядели на его фоне как мешки с соломой. Нанося меткие и болезненные удары, активно маневрируя и не позволяя даже коснуться себя, Эйрих одолел семерых претендентов подряд, после чего Брета засчитал ему успешное завершение этапа состязаний. Он понял, что Эйрих может проиграть тут только случайно.

Метание топоров – это очень ситуативный боевой навык. Бросив топор во врага и промахнувшись, ты остаешься без оружия и рискуешь умереть бесславно. Поэтому Эйрих метание топоров не уважал, но все же занимался им, пусть и эпизодически. Тут его навыки явно были недостаточно выдающимися, потому что из пяти бросков он попал только двумя, но этого хватило, чтобы перейти в следующий этап.

К стрельбе из лука или метанию дротиков добралось лишь шесть претендентов.

Вдоль стрельбища разместили восемь больших костров, поэтому светло было как днем.

– Пятьдесят шагов? – спросил Ниман Наус, дружинник Бреты.

– Сто, – уверенно заявил Эйрих.

Ниман Мертвец не удивился, лишь почесал подбородок и поднял щит с мишенью, чтобы отнести его на сто шагов. А вот многие селяне повздыхали под впечатлением, потому что все знали, что даже Хумул, знатный охотник, редко позволяет себе стрелять дальше семидесяти шагов. Но Эйрих был уверен в себе, потому что даже Хумул не имеет такого опыта стрельбы, как Эйрих. И речь не о прошлой жизни.

Остальные претенденты луком не владели, поэтому метали дротики с двадцати шагов – это много для дротиков, но и в дружину кого попало не берут. Впрочем, даже если Эйрих сейчас попадет всего пару раз, можно сказать, что он прошел испытание.

Вскинув лук, Эйрих оценил направление ветра, прикинул расстояние, которое явно было чуть меньше, чем сто шагов, а затем начал стрелять. Стрелял он быстро и демонстративно, чтобы ни у кого не осталось сомнений в том, что он лучший лучник в этом поселении.

Пять стрел попали не просто в мишень, а в очерченный красной краской круг, причем одна из них благодаря удачному стечению обстоятельств, вонзилась рядом с центром.

Лук, добытый Зевтой в набеге, был далеко не самым качественным, но когда речь идет о стрельбе из лука, решающее значение имеет не лук, а лучник, и Эйрих только что доказал всем, что это утверждение истинно.

Простой люд был восхищен результатами стрельбы, Эйриха громко хвалили, кто-то даже подошел поближе и похлопал его по плечу. Но Эйрих не особо радовался, лишь сдержанно улыбнувшись, потому что по монгольским меркам он показал посредственный результат. Монгольский воин с подобной дистанции должен попадать в настолько огромную мишень на скаку.

– Я горжусь тобой, сын, – подошел к Эйриху Зевта.

– Спасибо, отец, – поклонился ему тот.

Остальные претенденты большей частью провалили испытание, но один сумел поразить мишень всеми дротиками. Вероятно, сегодня дружина Бреты пополнится двумя молодыми дружинниками.

Эйрих собирался идти домой, так как считал, что сделал все от него зависящее, но его остановил отец.

– Ты куда? – спросил Зевта.

– Домой, – ответил Эйрих.

– Не торопись, ведь мы скоро пойдем в бражный дом, впереди празднование, – сказал ему отец. – Надо выпить минимум по два рога медовухи, ведь ты с сего дня взрослый муж.

2 августа 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, г. Скупы

На крупный римский город нападать было слишком рискованно, к тому же готы опасались уходить от своих земель слишком большими отрядами. Однако богатства и славы хотелось здесь и сейчас, поэтому Брета решил, что набегу быть, но лишь половиной воинов.

Это был первый в новой жизни набег Эйриха, но он за прошедшие годы достаточно много узнал о том, что именно готы понимают под набегом. Оказалось, что это очень простая вещь, исполняемая тоже очень просто. Надо лишь найти подходящее римское поселение, где было слишком мало вооруженной охраны, а лучше найти виллу какого-нибудь богатенького патриция, где есть запасы на зиму, много скота, золота, серебра и ценностей. Но главное – рабы. Римские женщины особо ценятся в среде готов, потому что их можно выгодно продать гуннам, кочующим сейчас за Дунаем.

Эйрих же хотел найти умных римлян. Кого-то, кто будет умнее Виссариона. Философы, богословы – они очень много знают о Риме и его устройстве, а Эйрих чувствовал нутром, что скоро эти сведения будут очень важны, потому что все эти систематические набеги не могут продолжаться вечно. Да, Рим сейчас слаб, но в то же время Рим сейчас сильнее всех. И готов ждет жесточайшее горе, если они будут надеяться только на удачу. Причем, возможно, гораздо раньше, чем можно полагать… Эйрих пошел в набег не только ради денег и славы, но и за информацией.

Местность по мере продвижения дальше на юг особо не менялась, но стало меньше лесов, больше пеньков, оставшихся после римских лесозаготовителей.

«Зачем-то ведь им нужно очень много леса… – озаботился вопросом Эйрих. – Китайцы тоже нуждались в больших количествах древесины, но они строили из нее дома, корабли и тратили дерево на обогрев своих домов…»

– Схватить их! – приказал Брета, когда они вышли из леса и увидели пару римлян, ведущих телегу с ослом.

Рядовые воины догнали бросивших телегу римлян и пинками с зуботычинами привели пленных к вождю.

– Эйрих, говори с ними, – приказал Брета. – Узнай, где самая богатая вилла.

Эйрих подошел к стоящим на коленях римлянам. Один был совсем молодым, а второй прожил около тридцати зим, не меньше. Судя по металлическому ошейнику, старый был рабом, а молодой из свободных.

– Кто вы такие и откуда держите путь? – спросил Эйрих на латыни.

– Меня зовут Прокулом, а этот раб – Бардилис, – ответил молодой. – Мы работаем на господина Кастора, эдила Скуп.

– Скупы – это город, стоящий в десятке миль на юг? – уточнил Эйрих.

– Да, – ответил Прокул.

– Где вилла Кастора? – спросил Эйрих. – Сам Кастор там?

– Вы прошли мимо нее пару миль, – ответил Прокул. – А сам господин Кастор уже давно здесь не появлялся. Он живет в Константинополе, а делами тут заправляет его приказчик Сергиус.

– Мы прошли мимо виллы большого человека из ближайшего города, – сообщил Эйрих Брете на готском языке. – Самого большого человека там давно не было, но зато есть приказчик, который может много знать о делах и расположении других вилл.

Из-за готов окрестности Скуп стали слишком опасными, чтобы римские патриции могли жить тут, как в старые добрые времена, поэтому грабить сейчас удавалось лишь различных слуг и простолюдинов. Впрочем, зерно – оно везде зерно…

– Пусть расскажет, какие еще есть виллы вокруг, – потребовал Брета.

Вождь был доволен тем, что обзавелся надежным переводчиком. Были и другие переводчики, воины намеренно учили латынь, чтобы была возможность понимать своих жертв, но Эйрих, в отличие от остальных, еще и владел грамотой. Плохо владел, на самом деле, но Брете об этом знать необязательно. Вождь считает Эйриха самым умным в своей дружине, поэтому постепенно начинает все больше доверять ему. Ведь если человек полезен, значит, ему можно доверять…

«Страшная ошибка», – подумал Эйрих, после чего вернулся к опросу.

– А этот на каком языке говорит? – спросил он, указав на раба.

– Он из иллирийцев, говорит на своем, – пожал плечами Прокул. – Господин, я сделаю все что угодно, но не убивайте, пожалуйста…

– Ты понимаешь меня? – спросил Эйрих у Бардилиса на латыни.

– Да, понимать, – кивнул раб.

– Этот человек не лжет нам? – спросил Эйрих, указав на Прокула.

– Он правда сказал, – ответил Бардилис. – Если дадите свобода, я скажу, где Кастор жить в других местах.

– Что он говорит? – заинтересовался ничего не понимающий Брета.

– Он говорит, что если мы дадим ему свободу, то он расскажет о других местах, где живет большой римский начальник, – перевел Эйрих.

– Этот такое говорил? – указал Брета на Прокула.

– Нет, – ответил Эйрих.

– Тогда он нам не нужен, – решил вождь.

Эйрих вытащил из петли топорик и нанес резкий удар по голове Прокула. Римлянин не успел даже испугаться, потому что умер еще до того, как упал на пыльную дорогу с расколотым черепом.

– Веди нас к вилле Кастора, – приказал Эйрих Бардилису.

Набег начался и обещал быть очень окупаемым…

Глава шестая. Под абрикосами

2 августа 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, вилла эдила Кастора

– А-а-а-а!!! Тревога!!! – заорал римлянин на бревенчатой вышке. – Трев…

Эйрих вышел из-за кустарника, вскинул лук и произвел выстрел. Стрела, нацеленная в грудь, попала в глотку римского стража, утопив его крик в хрипе. Результат вышел даже лучше, чем ожидалось, но однозначно хромает точность. Мастерство – это когда в деле минимум удачи и максимум навыка.

Дружина вождя шла второй линией, перед ней наступали обычные воины, единственной задачей которых было смять возможных защитников едва укрепленной виллы. Если обычные воины обламывают зубы, то в дело вступает дружина, которая выступит против уже ослабленного противника. Если обычные воины сметают защитников, то первыми грабить идут дружинники и вождь.

Несправедливо, да, но дружина стала дружиной не просто так, а за былые заслуги, поэтому всегда получает лучшее. Обычные воины, если не согласны с таким положением вещей, могут не участвовать в набеге.

Когда у Эйриха будет своя армия, он внедрит в нее свои старые порядки: три пятых добычи достается обычным воинам, участвовавшим в битве, одна пятая – командиру, организовавшему победу, а одна пятая – великому хану, который организовал войну. Это более справедливо и не вызывает даже безмолвного недовольства.

Сейчас же Эйрих и Вульфа, два молодых дружинника, участвуют в битве на правах дружинников, но в грабеже участвуют на правах обычных воинов. Вульфа неплохо метает дротики, но у него нет брони и хорошего оружия, поэтому он не лезет на передовую, в отличие от Эйриха. А последний понимает, что если будет чесать нос во время набега, упустит добычу. Поэтому Эйрих сейчас поддерживал воинов своим луком, стреляя в раскрывшиеся цели. К сожалению, таких целей было мало. Охрана виллы представляла собой сорок человек с мечами и овальными щитами, выкрашенными в синий цвет.

Лавина готских воинов врезалась в тонкий строй охранников, пробила его, а затем началась рубка, где потерявшие волю к сопротивлению римляне умирали под ударами топоров.

Эйриху было жаль кольчуги, которые потом придется чинить.

«А чего их жалеть? Все равно мне ничего не достанется…» – мысленно посетовал он.

На добивание охраны ушло чуть меньше десяти минут, а затем к вилле направилась дружина. Рядовые готские воины, пока еще действовал их звездный час, врывались в помещения и вытаскивали оттуда живых людей, преимущественно мужчин, но не обошлось и без женщин.

Эйрих поместил лук в самодельный саадак, вынул топор из петли на ремне и решительно направился к вилле. Когда он вошел в декоративные решетчатые ворота, встроенные в белую кирпичную стену, рядовые воины уже добили охранников и начали стаскивать тела к колодцу из белого камня.

Кровавые полосы «украсили» брусчатку, ведущую к П-образному зданию виллы. Особо наглые активно шарили по карманам покойников, видимо, сугубо из спортивного интереса: добычу все равно придется сложить в общий котел, из которого потом все «честно» распределят вождь и его дружинники.

Пропустив мимо себя двух воинов, с похотливым смехом вытаскивающих из дома женщину, с груди которой они уже успели содрать столу, Эйрих прошел вглубь здания, чтобы найти кабинет хозяина. Документы, вот что его интересовало.

С неким затаенным предвкушением он обыскивал это помещение, чтобы наконец-то использовать обретенные навыки на практике.

Несмотря на то, что Эйрих из прошлой и этой жизни знал истинную силу письменности, она все равно воспринималась им как нечто магическое. Возможно, это ощущение было родом из прошлой жизни, где он так и не удосужился коснуться таинства грамоты.

В одном из помещений парень обнаружил готского воина, затаскивающего сопротивляющуюся девицу, явно из простолюдинок, в угол.

– Чего забыл здесь? – развернулся воин к Эйриху.

– Ты бы не портил товар зазря, – посоветовал ему юноша.

– Учить меня вздумал? – окрысился воин. – Один набег не успел завершить, а уже других поучаешь?

– Я не буду скрывать, что девку попортил именно ты, – пожал плечами Эйрих. – Нужны проблемы – делай, что делаешь. И будь готов к последствиям.

Гот, имени которого Эйрих не знал, обернулся на вжавшуюся в угол девицу. Отчаянно прорычав серию неразборчивых ругательств, он сплюнул на пол и решительно зашагал на выход.

– Если не хочешь, чтобы тебя изнасиловали раньше времени, иди за мной, – решил поработать на общее благо Эйрих.

Говорил он на латыни, поэтому девица его поняла. Он увидел это в ее серых глазах, в которых блеснуло понимание.

– Или оставайся тут, но тогда я не ручаюсь за твою честь, если таковая еще есть, – улыбнулся Эйрих. – У меня мало времени, поэтому решай быстрее. А лучше… Лучше скажи, где кабинет хозяина виллы. Еще лучше – проведи меня к нему.

Девица была парализована страхом, поэтому не смела даже двинуться, словно Эйрих был ядовитой змеей, которая укусит сразу же, стоит ей шелохнуться.

– Живее! – прикрикнул на нее Эйрих.

Бодрящий окрик подействовал благотворно, поэтому девица отлипла от стены и встала перед ним, покорно склонив голову.

– Веди меня, – приказал Эйрих.

Девица поплелась по коридорам, он пошел вслед за ней. Она пугалась проходящих мимо готов, вытаскивающих ценное имущество во двор, но Эйрих сказал, что она с ним, поэтому все вопросы и нездоровые интересы разрешались походя.

Войдя в указанное девицей помещение, Эйрих сразу же подбежал к шкафу, буквально набитому пергаментами. От Виссариона он знал, что всякую повседневную ерунду пишут на восковых табличках – церах[17]17
  Цера (лат. tabula cerata) – табличка из дерева или кости, в ней было выдолблено углубление, в которое заливали темный воск. Информацию на цере можно было легко стереть и использовать освободившееся пространство многократно. Писали на церах стилусом (др.-греч. στῦλος – «столб, колонна, писчая трость, грифель»), острой палочкой из кости или металла. Самая древняя цера датируется VII веком до н. э., и родом она из Этрурии. В общем-то, церы активно применялись вплоть до XIX века н. э., то есть до появления массового производства дешевой и доступной бумаги, ибо до этого не было никаких эквивалентных по стоимости альтернатив.


[Закрыть], а по-настоящему важные вещи доверяют только пергаментам, ибо церу легко можно испортить, а пергамент при бережном отношении может храниться десятилетиями.

Первый выхваченный из шкафа пергамент содержал в себе долговую расписку на пятьсот семьдесят девять золотых аурелиев. Сумма, как понял Эйрих, баснословная. Концепт долговых расписок он знал еще из прошлой жизни. Китайцы грешили тем же самым, но Темучжин решил, что это губительно для рода людского и запретил ростовщичество в своей Ясе[18]18
  О запрете ростовщичества в Ясе Чингисхана в дошедших до нас фрагментах ничего не сказано, но сам факт утраты большей части содержания Ясы позволяет мне относить туда все что душе угодно. Однако я буду ограничивать себя здравым смыслом.
  Реалистичность запрета ростовщичества Чингисханом обосновываю тем, что гипотетически были возможны ситуации, когда предприимчивые китайцы кидали наивных кочевников на большие деньги, а затем оказывалось, что кинутые дети степей являлись Чингизидами, то есть потомками Чингисхана. Это же скандал! Естественная реакция отца нации – запретить ростовщичество на корню, чтобы монголы жили по средствам.


[Закрыть]. Карался как тот, кто дал деньги в рост, так и тот, кто взял их на таких условиях. Пятьсот плетей первому, семьсот – второму, потому что взявший деньги на невыгодных условиях однозначно дурнее того, кто их дал. Первый хотел нажиться, а второй просто умственно отсталый. Было жаль, что нельзя спросить у должника этой долговой распиской. Сумма ведь большая и на нее можно много что купить…

Целая полка в шкафу была выделена исключительно долговым распискам разных людей с указанием их полных имен, что, безусловно, являлось ценной информацией, но в перспективе.

Вторая полка являла собой документооборот, прибыль, убыль – это все, что смог понять Эйрих. Его компетенции явно не хватало, чтобы легко разбираться в подобных бумажных хитросплетениях, но этого и не надо пока что.

Зато следующие три полки, ради которых пришлось приволочь к шкафу табуретку, содержали чьи-то труды. Возможно, это греческая или римская философия, которой Эйрих страстно хотел обладать, возможно, исторические труды, что тоже было бы попаданием в сердце, а может, любовные романы, со слов Виссариона, вечно популярные у патрициев. Так или иначе, это текст, который поможет лучше понимать римлян.

– Счетоводы присутствуют на вилле? – осведомился Эйрих, отвлекшись от беглого чтения очередного пергамента. – Кто отвечал за ведение документации?

Девица промолчала.

– Если будешь молчать, я отдам тебя воинам, – предупредил ее Эйрих.

Она уже фактически трофей, и участь ее незавидна, но ей это еще неизвестно, поэтому пусть считает, что это в его власти.

– Счетоводством занимался Филарет, – ответила девица, – но приказчиком был Хрисанф.

– Идем на улицу, – направился к выходу Эйрих.

Будущих рабов уже поставили на колени вдоль длинной стены дома. Группа воинов нарезала веревки и вязала их, чтобы обозначить новый статус. Среди них сидел и Бардилис, для которого фактически ничего не изменилось, кроме хозяев.

Женщин собрали на противоположной стороне дворика, где сейчас наблюдалась наибольшая концентрация готских воинов, в том числе и дружинников.

– О, Эйрих нашел еще одну! – радостно воскликнул Вульфа.

Будь Эйрих его возраста, может быть, тоже не мог бы ни о чем думать, кроме как о женщинах, но за плечами у него целая жизнь, и парень отчетливо понимал, что сейчас золотое время, которое надо посвятить не женщинам, а делу. Женщинам можно уделить хоть остаток жизни, когда под властью Эйриха вновь будет огромное государство…

– Уведи ее к остальным, – сказал Эйрих.

– Ты мне не указ, – с вызовом произнес Вульфа.

– Тогда не уводи, – пожал плечами Эйрих и направился к рабам мужского пола.

– Мы не закончили говорить, – придержал его за плечо Вульфа. – Ты нарываешься, Эйрих.

– Лучше бы тебе убрать руку с моего плеча, – порекомендовал ему Эйрих, безразличным взглядом уставившись в стену виллы. – Тогда не случится ничего, о чем ты будешь горько жалеть.

– А если не уберу? – решил усугубить ситуацию Вульфа.

Эйрих опустил руку к ножу на поясе, резко развернулся и выхватил нож, после чего приставил его к глотке Вульфы, успевшего только вздрогнуть.

– Мы не ровня, запомни это, – процедил Эйрих зло. – Отнять твою жизнь – плюнуть да растереть. Ты не стоишь вообще ничего и навсегда останешься жалким забойным скотом. Еще раз поднимешь на меня руку – я убью тебя. Больше предупреждений не будет. Ты отчетливо понял меня?

Вульфа молчал, с покрасневшим лицом, с яростью в глазах, было видно, как он жаждет высказать все, что думает об Эйрихе, но этот его порыв сдерживал холодящий кожу острый металл, упертый ему в глотку.

– Не слышу тебя, – произнес Эйрих безэмоциональным тоном.

– Я понял тебя отчетливо… – тихо произнес Вульфа.

– Не стой у меня на пути, – предостерег его Эйрих.

Поместив нож в поясные ножны, он продолжил движение к рабам.

– Я вызываю тебя на поединок! – набрался смелости Вульфа.

Сначала Эйрих хотел рассмеяться, но затем вспомнил, что они с недавних пор официально взрослые мужи, поэтому слова этого неразумного сопляка нужно воспринимать всерьез.

– Я принимаю твой вызов, – хмыкнул он. – Готовься, поединок состоится после набега.

Потеряв всякий интерес к Вульфе, Эйрих дошел-таки до уже почти состоявшихся готских рабов и начал внимательно их рассматривать.

– Кто из вас Филарет, а кто Хрисанф? – поинтересовался он.

– Я Хрисанф, – мотнул головой парень зим двадцати пяти.

– А Филарет где? – оглядел остальных Эйрих.

– Нету его больше, – ответил Хрисанф.

– Филарет был счетоводом, так? – уточнил Эйрих. – Наиболее ценный из вас. И где же он?

– Ваши… м-хм… его, ну, это самое, того… – не совсем понятно выразился Хрисанф.

– Говори предельно понятно, – приказал ему Эйрих.

– Завели за дом и… это… – Хрисанф замялся. – Зарезали.

Эйрих прервал эту необычную беседу и пробежался за здание виллы. А там среди небольшого садика плодовых деревьев лежали трупы с перерезанными глотками. Видимо, этих людей посчитали слишком старыми, чтобы они могли стать хорошими рабами. Филарет, гипотетическая кладезь знаний о финансовых делах патриция Кастора и римском делопроизводстве, уже начал остывать в таком живописном месте. Под абрикосами.

В этот раз Эйрих почувствовал настоящий гнев. И именно сейчас он решил, что в его армии, в его племени все будет совершенно иначе.

– Вождь, – подошел Эйрих к Брете.

Этот сидел под навесом возле комнатушек для рабов, считая барыши. Сундучок с серебром был открыт, а на столе постепенно росли горки из монет разного номинала. Пусть с латынью у Бреты дела обстоят очень плохо, но деньги он считать умел и любил.

– Я сильно занят, Эйрих, – недовольно посмотрел вождь на неурочного посетителя.

– Мне нужны люди и телега, чтобы безопасно перевезти римские пергаменты в деревню, – сказал Эйрих.

– Зачем тебе это? – отвлекся от подсчета денег вождь.

– Хочу больше знать о римлянах, – честно ответил Эйрих.

– Зачем о них знать что-то еще? – удивленно спросил Брета, уронив пару монет со стола. – Они слабы, не могут защищать себя! Я боялся их раньше, но теперь понимаю, что Аларих был прав.

Аларих – это верховный вождь другого племени готов, которых изредка называют западными готами.

«Визиготы – это более успешные родственники, купающиеся в золоте, – подумал Эйрих. – А мы кочуем с мелким стадом и довольствуемся крохами…»

– Рим не так слаб, каким может показаться на окраинах, – вздохнул мальчик, – поэтому нужно узнать о нем больше, чтобы узнать по-настоящему слабые места. Через эти пергаменты можно узнать, где самые богатые города римлян, каких людей можно взять в полон и потом обменять на телеги с золотом…

Брета любит деньги. Причем этот человек любит не то, что за них можно получить, а сами деньги. Ну, нравится ему серебро и золото, такой уж он человек… И Эйрих заговорил на его языке, чтобы пробиться через толщу нежелания тащить домой непонятные куски кожи.

– Тогда я жду, что ты покажешь мне новые места для набегов, – произнес вождь. – С остальными вождями договоримся как-нибудь, но места должны быть поистине богатыми и беззащитными.

– Тогда мне нужен один из рабов, Хрисанф, – выдвинул встречное требование Эйрих.

– Можешь забрать его в счет своей доли, – махнул рукой Брета.

Неприятно лишаться даже скромной воинской доли, но…

– Я согласен, – сказал Эйрих.

– Добыча с того римлянина на башне исключительно твоя, – довольно усмехнулся Брета. – Никто не имеет права претендовать на того мертвеца, ведь его точно убил ты мастерским выстрелом. Я сразу почувствовал, что в тебе есть толк, Эйрих. Держись меня, и вместе мы пойдем очень далеко…

– Да, вождь, – поклонился Эйрих.

– Ступай, – отпустил его довольный разговором Брета. – И езжай в деревню вместе с обозом, изучай римские записи, ищи мне подходящие цели…

4 августа 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, г. Константинополь, Большой дворец

Флавий Аркадий, император Римской империи, усталым взглядом смотрел на представление лучших актеров. «Троянцы» Еврипида – трагедия древняя и нетребовательная к декорациям. Нет, декорации здесь были, причем богатые и сравнительно масштабные, но они не идут ни в какое сравнение с настоящим театром.

А император устал. Ему было лень идти в театр, поэтому актеры-трагики сами пришли в его дворец и дали образцовое представление. Но… Это все равно не то.

Император не знал, чего хотел. И если раньше он бы потратил много сил на удовлетворение этого зудящего на краю сознания желания, то сейчас ему было банально лень что-то предпринимать. Потому он терпел скуку, перебарывал лень и смотрел на представление.

Этот тощий и внешне слабосильный человек пребывал в меланхолии. От императорских дел он фактически самоустранился, неофициально передав реальную власть Флавию Антемию, консулу Западной и Восточной Римской империи[19]19
  Консул Западной и Восточной Римской империи – это любопытный титул, возникший в период фактического двоевластия на излете Западной Римской империи. Формально две страны были единым целым, хотя все понимали, что это два разных государства. Все усердно делали вид, что империя одна, напрочь игнорируя тот факт, что императоров ровно на одного больше, чем нужно. И если с императорами ничего не поделаешь, так уж получилось, то вот консулы… Консулов тоже было два, но в этом случае все было в полном порядке: консулов в Риме испокон веку назначали по две штуки на срок полномочий, видимо, чтобы они следили друг за другом. И упомянутый в тексте Флавий Антемий занимал должность со стороны Восточной Римской империи, а Флавий Стилихон занимал должность со стороны Западной Римской империи. Эти двое постоянно делили власть, потому что границ их полномочий в рамках «единой империи» де-юре не существовало. Поэтому они активно лезли в бизнес друг к другу, конфликтовали и интриговали. Антемий оказался более толковым управленцем и более прожженным политиканом, поэтому не очень надолго, но пережил Стилихона. Собственно, уже тогда всем было ясно, что империя гибнет. И нельзя сказать, что ее не пытались спасти: спасали, старательно, усердно, но тщетно. Восточную сумели спасти, и она просуществовала еще тысячу лет, а вот Западная Римская империя рухнула, причем громко и с гигантскими последствиями для всего мира.


[Закрыть] и префекту претории… На самом деле император просто позволил ему утянуть всю исполнительную власть из собственных рук.

– Еще раз, – потребовала малышка Пульхерия, когда актеры поклонились.

Толстенькая девочка в украшенном жемчугом платье аж подпрыгивала на своем маленьком троне в особо эмоциональные моменты. Купольный зал, играющий роль зала тронного начиная с правления Аркадия, отзывался многочисленным эхо, повторяющим смех Пульхерии. Девочка смеялась там, где актеры старались вызвать слезы, а там, где надо было смеяться или радоваться, она не реагировала вообще никак. Еще пару лет назад Аркадий обеспокоился бы, но не сейчас. Возможно, меланхолия окончательно взяла верх над Аркадием после смерти любимой жены. Элия Евдоксия, единственная его жена, любимая, мать пятерых его детей, ушла три года назад…

Аркадий не видел смысла существовать дальше, но прервать это бессмысленное существование не позволяла религия. Империя его уже не волновала, не волновали доносящиеся слухи, порочащие его благоверную жену и твердящие, что Феодосий – не его сын… Это неважно, даже если бы было правдой.

«Там, на небесах… – подумал Аркадий. – Ничего не важно».

Самоустранившийся от власти император – это лучшее, что может сидеть на троне. Так считал Флавий Антемий.

Пока император смотрел представление, Антемий сидел в соседнем зале и разбирался с последствиями чужих и своих решений. Чужие решения – пускать варваров в пределы империи. Свои решения – упустить эту беду из виду, полностью посвятив себя придворным интригам. А беда грозила стать огромной, с перспективой перетечь в трагедию, а из нее – в катастрофу.