Текст книги "Чингисхан. Сотрясая вселенную"

– Насколько велик ущерб? – спросил Флавий Антемий у комита священных щедрот[20]20
  Комит священных щедрот (лат. comes sacrarum largitionum) – аналог министра финансов в поздней Римской и ранней Византийской империи. У этого субъекта в подчинении были бюро, более известные как скринии (Скринии, скрининг. Улавливаете связь?), и целый штат чиновников среднего и зенитного калибра. Комит заведовал материальной стороной, изыскивал средства в бюджете, рожал бабки, если надо, а также считал все, что можно посчитать. В рамках империи, разумеется.


[Закрыть] Флавия Валерия.

– В крупные города вторгались лишь дважды, были атакованы Сирмий и Диррахий, – сообщил комит. – Но это малые отряды, их набег успешно отразили…

– Я не спрашиваю о военных делах, – раздраженно произнес Антемий, а затем начал заводиться. – Я спрашиваю тебя: каковы наши материальные потери?

– Крупные города не страдают, у готов недостаточно сил и духа на их осаду, – зачастил комит. – Но они грабят поселки и виллы знатных людей. Латифундии Паннонии в этом году едва ли передадут зерно в казну…

Да, проблему надо как-то решать. Срочно.

– Акакий! – крикнул имперский консул. – Пригласи на вечер комита Иоанна.

– Того самого, господин? – заглянул в кабинет верный слуга.

– Того самого, Акакий, – кивнул консул.

Слуга вновь скрылся, а Флавий Антемий тяжелым взглядом уставился на комита священных щедрот.

– Думаешь, наверное, что я злой человек? – спросил консул.

– Нет, – ответил Флавий Валерий.

– Он достаточно долго забавлялся с императрицей. Пора отрабатывать съеденный хлеб и оправдывать гордое звание комита священных конюшен, – с серьезным лицом произнес консул.

А затем они оба рассмеялись.

6 августа 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, безымянная деревня в лесу

– Я могу решить дело миром, – произнес отец, почему-то чувствующий себя виноватым. – Моего влияния на вождя…

– Нет, – впервые в жизни перебил его Эйрих. – Я принял вызов. Я убью его.

Они сидели перед каминусом, который на поверку оказался римской печью, коих Эйрих на вилле Кастора увидел целых восемь штук.

Виссарион работал не на страх, а на совесть, потому что сам спал возле этой печи длинными ночами. Печь, как давным-давно объяснил раб, долго держала тепло в своих камнях, поэтому дров нужно не так много, а дома всегда тепло, даже осенью. Зимой, конечно, прохладно, но на то есть теплая одежда…

– Он выше и старше тебя, – напомнила Тиудигото.

– Я убью его, – повторил Эйрих.

Вокруг печи собралась вся семья, даже Фульгинс с Афанариком и Мунто. Вторая жена отца, к слову, была на сносях, поэтому скоро ожидается еще один претендент на отцовское наследство. Или претендентка.

– Какое оружие ты выбрал? – спросил Валамир.

– Топор и щит, – ответил Эйрих. – Как предками заповедано.

Его настоящие предки разбирались между собой несколько иначе, но предки в его новой жизни жить не могли без судебных поединков и убивали друг дружку регулярно.

– Уважаю твой выбор, сын, – произнес Зевта. – И Брета отнесется к нему с уважением. Родился как гот, и поступаешь как гот.

– Благодарю, отец, – изобразил поклон Эйрих. – Мне надо подготовить топор и снаряжение…

Снаряжением ему служили кольчуга и шлем римского охранника. Кольчуга была тонкой, с рукавами по локоть, а еще нуждалась в подгонке, ее требовалось укоротить и заузить. Шлем тоже крупноват, но это компенсируется подтулейными ремешками, надежно закрепляющими железный котелок с нащечниками на голове.

Мало надежды на кольчугу и шлем, когда речь идет о топоре, но схватку на мечах Эйрих запросить не мог, потому что тогда бы Вульфа сказал, что у него нет меча и нужно выбирать что-то еще. А топоры есть у всех, и отказаться невозможно.

Завтрашний день будет серьезной заявкой. Вульфа заплатит за дерзость, а Эйрих покажет, что лучше бы с ним начать считаться, потому что он мастер не только лука. Но все это завтра, а сегодня нужно как-то укоротить кольчугу и заточить топор.

Глава седьмая. Род господ

6 августа 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, на площади безымянной деревни

– Есть ли желающие вступить в этот спор между двумя мужами? – спросил старейшина Дропаней.

Бородатый старик, зим сорока, обвел тяжелым взглядом всех собравшихся. Ему, судя по настроению, не нравилась идея, когда двое молодых воинов, едва успев стать взрослыми, тут же решают убить друг друга в поединке под глазами бога. Идея не нравилась еще и отцу Григорию, который считал любые судебные поединки делом богопротивным.

– Христос против, – произнес священник.

Но его слова проигнорировали все. Когда дело доходит до традиций, готы становятся очень принципиальными.

Эйрих вышел в круг. На голове его был римский шлем, дешевый, из тонкого металла, но зато с широкими нащечниками, защищающими уши и часть лица. От прямого удара топором не защитит, но зато не позволит содрать часть скальпа ударами по касательной.

На теле его была римская кольчуга, тонкая, со сведенными кольцами[21]21
  Об особенностях строения кольчуг в поздней Античности. Люди редко пускали идиотов к производству серьезных вещей, поэтому кольчугу делали серьезные дяди, широко применяющие в работе здравый смысл.
  Кольчуги бывают трех видов: клепаные, клепано-сеченные и сведенные. Клепаные кольчуги – это когда каждое кольцо замкнуто заклепкой, чтобы вообще не разъединялось. Клепано-сеченные кольчуги – это когда примерно половина колец цельные, а половина – клепаные. Сведенные кольчуги – это когда кольца просто сведены, и отогнуть их при желании можно хоть пальцами (подразумевается железо той эпохи, а не современные марки стали).
  Сейчас есть еще чисто сеченные кольчуги, но это хай-тек, потому что в прошлом кузнецы просто не обладали современными нам технологиями и не были Копперфильдами, чтобы соединять кольца, высеченные из стального листа. Даже сейчас придется варить кольца аргоном или чем-то еще, поэтому производство чисто сеченных кольчуг будет оставаться крайне нетехнологичным.
  Теперь к нюансам. Чисто клепаные кольчуги – это рабочая лошадка, популярная вплоть до XVI века н. э., потому что задачи свои такая броня прекрасно выполняла и являлась наиболее технологичной в производстве, если термин «технологичность» вообще применим к производству кольчуги… Клепано-сеченная кольчуга, естественно, отличается большей устойчивостью к повреждениям, потому что половина колец не имеет слабых мест в виде заклепок, но производство, в зависимости от технических условий, чуть сложнее и заморочнее, так как надо лучше соображать, что делаешь. Хотя следует понимать, что если есть налаженное производство цельных колец, то будет примерно на 50 процентов меньше проблем с клепкой.
  А сведенная кольчуга… Главное, что нужно знать – это защитные свойства всех трех типов кольчуг, плюс-минус одинаковые, потому что железо, оно и в Африке железо, но вот сведенная кольчуга имеет свойство очень хорошо разлетаться под ударами. Деформация сведенных колец под ударами происходит легко и непринужденно, но, с другой стороны, если носитель успешно пережил град ударов, то потом такую кольчугу гораздо легче починить. Реально, если клепаную кольчугу должен возвращать в образцовое состояние квалифицированный кузнец, то сведенную может восстановить даже сам воин, главное иметь материал и нехитрый инструмент.
  В позднеримской армии, на основании археологических находок, превалировала кольчуга, более известная как «лорика хамата», и делали ее клепаной или клепано-сеченной. Впрочем, есть находки и сведенных кольчуг, но более редкие. А вообще в реалиях длительного похода вполне возможно, что побитые клепаные кольчуги восстанавливали фрагментами из сведенных колец. Не утверждаю, но думаю так, потому что такие действия логичны и практичны.
  Мое личное мнение: самые крутые – это клепано-сеченные кольчуги, потому что цельное кольцо точно не разойдется просто так под давлением стрелы с широким наконечником, а клепаное сделает это, пусть очень неохотно, с надрывом, чего нельзя сказать о сведенном кольце…


[Закрыть]. Плохая работа, тоже дешевая. Зато Эйриху было легче укорачивать и суживать ее. В будущем нужно будет раздобыть что-то получше.

Из оружия – топор, пару лет назад подаренный отцом, а также овальный щит, доставшийся от убитого римлянина. Топор представлял собой боевое оружие: миниатюрная головка с узким лезвием, а также топорище в полтора взрослых локтя. Эйрих тщательно заточил лезвие непосредственно перед поединком, поэтому этим топором можно побрить кого-нибудь, так ответственно подошел он к делу. Можно было не заморачиваться и не портить оружие, но новые топоры у него будут, только если он переживет поединок…

Щит, к слову, был сделан из тонких дощечек, имел овальную форму, обладал железным умбоном и обитой железом кромкой. Было жаль портить такую хорошую вещь, но других щитов у Эйриха не было, тогда как Вульфа притащил с собой целых два запасных. Его ждет разочарование, потому что о смене щитов уговора не было.

Вульфа пришел в кольчуге побогаче, клепаной, с римскими кольчужными наплечниками (видимо, выпросил у кого-то из дружины или выменял на свою долю из трофеев). На голове его яйцевидный готский шлем (этот точно одолжен кем-то на поединок).

– Готовы к поединку? – спросил вождь с улыбкой. – Разойдитесь, начнете по сигналу.

Брета присутствовал в качестве наблюдателя, а распоряжался всем, как положено, старейшина. Вождь зашел обратно в толпу, на лучшее место в переднем ряду. По возбужденному перешептыванию чувствовалось, что люди ждут начала с возрастающим нетерпением.

Эйрих отошел на свою часть площадки, где начал глубоко вдыхать и выдыхать. Это помогает собраться и дольше оставаться бодрым. Он не знал, почему это работает, но применял методику еще в прошлой жизни. Работает – используй.

– Да начнется поединок! – провозгласил дед в украшенной золотой нитью шерстяной тунике серого цвета.

Традиционно первый этап любой схватки – понять, кто перед тобой. Только вот Эйрих уже знал уровень Вульфы, имел представление о его боевом опыте, который отсутствовал, а также доподлинно знал, что Вульфа еще никого не убивал.

Эйриху убивать привычно, поэтому у него есть существенное преимущество. И он убьет, даже если будет возможность не убивать. Потому что нельзя оставлять врагов за спиной. Враги должны быть либо мертвы, либо в кандалах.

Вульфа хотел покружить вокруг Эйриха, чтобы найти слабые места или что-то вроде того, но Эйрих не захотел разводить тут хороводы и сразу же атаковал. Противник едва успел поднять щит, чтобы отразить удар. Но успел, поэтому Эйрих отвел топор и отступил на шаг назад. Вульфа кинулся вперед, не очень умело замахнулся топором, после чего получил пинок по щиту, сбивший атаку.

Все же, они кружили по утоптанной площадке, но Эйрих был более активен и постоянно предпринимал ложные атаки, выискивая момент для смертельного удара. Нехарактерный рисунок боя заинтересовал даже дружинников, стоящих за вождем. Толпа восторженно голосила, видя, что заведомый фаворит поединка явно уступает и, судя по всему, готовился не к такому…

Вульфа понял, что симпатии толпы на стороне сосредоточенного и спокойного Эйриха, поэтому очень необдуманно начал действовать более агрессивно. Он отразил очередной удар щитом, после чего начал сокращать дистанцию, стремясь попасть топором хоть куда-то.

На очередном бездумном ударе Вульфы Эйрих подставил щит под лезвие топора почти под прямой угол, поэтому топор противника зашел в древесину очень глубоко, вследствие чего надежно там застрял. Вульфа выпучил глаза от ужаса, когда понял, что натворил, но, к его чести, не стал пытаться вырвать топор, а отпустил рукоять. Правда, Эйрих всецело воспользовался заминкой, произошедшей до этого, и вертикальный удар поразил левое плечо Вульфы, нанеся страшную рану.

Отступив на пару шагов, Эйрих перехватил свой топор левой рукой, держащей щит, а затем вытащил топор Вульфы. Улыбнувшись впервые за весь бой, он размахнулся и бросил топор в противника. Попал удачно, прямо куда целился, в правую ногу противника. Вульфа закричал от боли, ведь лезвие его топора пробило сапог и разделило ступню на две части. Эйрих не дал ему насладиться всей палитрой ощущений, он подлетел одним рывком, врезал щитом по щиту, повалил неспособную сопротивляться жертву и прервал ее мучения ударом топора в лицо.

Поставив ногу на грудь уже мертвого противника, Эйрих выдернул топор из головы Вульфы и стряхнул кровь. После этого он ожидающим взглядом уставился на старейшину Дропанея. Висела оглушительная тишина.

– Эйрих, сын Зевты, победил! – спохватился старейшина. – Спор разрешен!

Скоротечность расправы, решительность действий Эйриха, разница уровней бойцов – вот комплекс причин, вызвавший ошеломление у зрителей. Протяжно завопила некая женщина в толпе. Возможно, мать покойного Вульфы. Эйриха это не волновало. Он поместил топор в поясную петлю и пошел домой. Толпа почтительно расступилась перед ним. К телу Вульфы подошел отец Григорий, начавший что-то заунывно шептать и креститься.

Для юнца такой поединок был бы грандиозным событием, но для Эйриха в этом не виделось ничего экстраординарного, потому что Вульфа изначально был ему не ровня, это понимали дружинники и даже обычные воины: многие знали, насколько серьезно Эйрих подходил к тренировкам.

Придя домой и сняв с себя пояс, шлем и кольчугу, Эйрих передал их Виссариону, после чего поместил отложенные на пол щит с топором на стойку и пошел на задний двор: необходимо было готовиться к охоте на дичь. Кушать хочется всегда, поэтому охота еще долго будет иметь первостепенную важность.

– Ты куда, Эйрих? – спросила забежавшая домой Эрелиева.

– Нужно добыть дичи, – ответил Эйрих.

– Тебе требуется отдохнуть после поединка, – произнесла сестра. – Давай лучше сходим мы с Валамиром.

Смерть Вульфы ее не расстроила, потому что он ей никогда не нравился. Парень был заносчивым, как сказала Эрелиева вчера вечером. Собственно, он поплатился именно за это. Надо было его убивать? Может, не надо было, но он сам так захотел. Касательно же бесплатных услуг со стороны родичей…

– Не хочу чувствовать себя обязанным, – покачал головой Эйрих. – И я не устал.

Нужно было походить по лесу, выследить зайца или куропатку, параллельно подумать о том, что делать с Хрисанфом.

Пользы от этого римлянина будет много, если применять его с умом, но многого о делах патриция Кастора он не знает. Приказчик – это, как выяснил Эйрих, обычный наемный работник, исполняющий административные функции в имении патриция от лица самого патриция в случае его отсутствия. Он просто не должен был знать много о делах Луция Кастора-старшего, потому что за финансовыми делами следил Филарет, но даже этот раб не был основным счетоводом, поэтому Эйрих слегка переоценил полезность этого мертвого грека.

Хрисанф, кстати, прояснил вопрос с долговыми расписками. Их нельзя просто так прийти и стребовать, потому что они были лишь документальным подтверждением факта займа у патриция Кастора, а возвращение денег происходило на основе более актуальных долговых книг, которые находятся в Константинополе, на руках у самого патриция. И было бы глупо надеяться, что Кастор оставил бы что-то по-настоящему ценное на вилле, которую могут захватить готы.

«Но тут надо понимать, что есть истинная ценность», – подумал Эйрих, идя по лесу.

«О своей жизни»[22]22
  «О своей жизни» Октавиана Августа – произведение, в котором император Август описывал, вы не поверите, историю собственной жизни. Описываемые события доведены до 25 года до н. э., то есть до Кантабрийской войны, где Август начисто истребил кантабров и астуров.
  До нас все тринадцать книг не дошли, не пережив суровых столетий упадка и деградации, но мы знаем о том, что книги были хорошо известны современникам, и это отражается в дошедших до нас трудах других авторов. Находить такие вот ссылки на не дошедшие до нас произведения – это как читать какой-нибудь старый форум и переходить по ссылкам на сайты, которые уже давно не существуют. Грустно.


[Закрыть] принцепса Октавиана Августа – это та книга, которую Эйрих собирался прочитать первой. Виссарион очень хвалил Августа, называя его величайшим правителем Рима. Эйрих заинтересовался и пообещал себе внимательно изучить все тринадцать свитков, чтобы получше понять этого древнего.

«Деяния»[23]23
  «Деяния» Аммиана Марцеллина (лат. Res gestae), более известны под названием «История» или даже «Римская история», хотя оригинальное название следует переводить именно как «Деяния». Фактически же это исторический труд, охватывающий временной промежуток от седой древности до 378 года. До нас дошли только книги с 14 по 31, а остальные надежно канули в Лету. Тысяча шестьсот лет прошло, надо понимать. У нас в интернете сайты 90-х годов прекращают поддерживаться и исчезают бесследно, навсегда стирая для человечества часть цифровой истории, а тут тысяча шестьсот лет… Надо благодарить судьбу за то, что дошло хотя бы больше половины.


[Закрыть] Аммиана Марцеллина – это второй труд, который внимательно проштудирует Эйрих. У него есть всего три книги: первая, вторая и двенадцатая. Это значит, что есть еще минимум девять книг, которые следовало бы найти, если содержание предыдущих книг покажется ему достойным.

Остальные произведения были малозначительными. Была какая-то ерунда – «Начала» некоего Евклида. Если будет нечем заняться, Эйрих возьмется за чтение этого труда, который слишком непонятен и муторен.

«Точка есть то, часть чего ничто, – припомнил он первую же фразу из «Начал» Евклида. – Кто так говорит вообще? Что это значит? Странный грек и писал странно… Еще цифры их…»

Считать Эйрих умел еще в прошлой жизни, причем письменно, чтобы государственные сановники не могли его обмануть. Он даже устраивал своеобразную проверку новых сановников, которым сообщалось, что великий хан не умеет считать и его нужно научить. Поначалу он действительно учился, а затем сам мог проверить кого хочешь…

Естественно, цифры были другими.

«Цифры римлян – это какое-то безумие, – подумал Эйрих, вспоминая уроки Виссариона. – Если единицы и десятки считать легко, то что с сотнями, тысячами? Плохо все. Мусульманские лучше».

Но наконец-то он увидел признаки зайцев. Подняв темно-зеленые шарики помета, Эйрих рассмотрел их внимательно: заяц-русак, причем сделал он это дело совсем недавно, возможно, он рядом, смотрит на то, как Эйрих трогает его дерьмо.

Двигаясь тихо, охотник внимательно смотрел на траву, выискивая свежеощипанную, а также формируя общую картину движения зайца.

Шли минуты, картина никак не складывалась, Эйрих держал стрелу на луке и был готов начать движение к цели, но тут сама цель, не подозревая об опасном интересе к себе, неспешно вылезла из-под куста, жуя какую-то траву. Выстрел.

Эйрих был удивлен, конечно, но в то же время очень рад, что не пришлось долго искать себе ужин. Подняв предсмертно дрыгающего лапками зайца с травы у куста облепихи, он сломал тонкую заячью шею и извлек из тушки стрелу с кремневым наконечником. Металлические наконечники он берег для людей.

С философским видом ходить по лесу и размышлять о высоких науках и мысленно хулить римские цифры, увы, ему не удалось. Заяц слишком рано позволил найти себя, поэтому придется Эйриху возвращаться домой.

А дома ему предстоит тренироваться с луком, потом читать, пока солнце не зайдет, а затем спать, чтобы утром снова идти на охоту. Зерна у них на год вперед хранится, а вот мяса не хватает.

«Скот бы завести, а еще лошадей…» – мечтательно подумал Эйрих, двигаясь в сторону деревни.

19 августа 407 года нашей эры, Восточная Римская империя, г. Константинополь, Большой дворец

– …тебя есть другие люди, Антемий! – твердил комит священных конюшен Иоанн. – Почему я?

Он так привык к жизни во дворце, что перспектива отправиться в Паннонию, пусть и во главе крупного отряда, его пугала. До икоты и нервного поноса. И последнее не было шуткой, потому что Иоанн перед приемом у консула три раза ходил в отхожее место, а за ночь до этого икал. Все потому, что Антемий сформулировал тему приглашения на аудиенцию как «Обсуждение отправки патриция Иоанна Феомаха, комита священных конюшен, в Паннонию».

– Такова воля императора, – развел руками довольно улыбающийся консул.

– Но почему? – вопросил Иоанн. – Почему не кто-то еще? У нас больше нет никого, кто может договориться с готами?

– Так там не договариваться надо, – ответил консул. – Надо сделать так, чтобы количество набегов сократилось.

– Тогда мне нужна армия, – уверенно заявил Иоанн.

– Думаю, ты понимаешь, что армию тебе никто не даст? – грустно усмехнулся Антемий.

Иоанн и не надеялся на армию, потому что времена неспокойные, и Антемий не доверяет шахиншаху Йезигерду I, ставшему настолько миролюбивым и терпеливым к христианам, что невольно ожидаешь подвоха… А готская проблема требует отвлечения значительных сил, ведь их войско, по разным данным, насчитывает от десяти до пятнадцати тысяч воинов. Это потребует отправки трех-четырех легионов. Откуда и за чей счет?

Ситуация безвыходная, это понимал даже Иоанн, хоть отношение к военному делу имел весьма отдаленное, с головой уйдя в дворцовые интриги еще в юности. А ведь есть еще готы в Малой Азии, в Константинополе…

Несколько тысяч готов истребили в резне, учиненной простолюдинами семь лет назад. Это было во времена, когда Гайна, известный военачальник, родом из готов, поднял мятеж и пытался захватить власть в империи. Но жители Константинополя не позволили попрать честь империи и вырезали всех мятежников, а Гайна был вынужден бежать за Дунай. С ним были остатки его армии, которые были разбиты гуннами. Засоленную голову мятежника доставили в Константинополь. Иоанн лично видел ее.

Сейчас все несколько иначе. Готы окончательно потеряли страх и ни во что не ставят империю, императора и вообще римлян. Их давно следовало поставить на место, да… Но почему именно он?

– Выезжаешь на следующей неделе, – произнес консул Антемий. – Любыми доступными способами замедли или останови набеги. Если вернешься несолоно хлебавши, сразу готовься к почетному посту где-нибудь в Египте…

Приказы консула обсуждать бесполезно. Что-то скажешь против, это вмиг будет донесено до императора, который всегда делает, как говорит Антемий. И тогда Иоанн быстро посчитает, что ссылка в пески Египта – это божья благодать. Тем более добрые языки донесли до императора, что Иоанн когда-то путался с его покойной женой, а еще добавили, что Феодосий – это сын Иоанна, то есть бастард незаконный.

«Было-то пару раз… пару десятков раз… – подумал Иоанн с отчаяньем. – Но кто с ней только не путался! Гвардейцы через одного с ней ночевали! Один, точно знаю, наведался к императрице, когда Аркадий был на воскресной молитве в соборе!»

Несправедливая молва сделала его практически единственным виновником этой грязной многолетней истории, с чем Иоанну теперь приходится жить и терпеть пересуды придворных, враз ставших благочестивыми и целомудренными.

«Мрази лицемерные», – со злостью подумал Иоанн.

– Даю тебе в распоряжение центурию палатинов из германской ауксилии, – произнес Антемий. – Будут тебе защитой и весом в глазах готов. Говорят, они боятся германцев.

– А если меня убьют? – спросил Иоанн.

– Если убьют, то жди меня на суде Христовом. Я, если успею, расскажу тебе, сумел ли отомстить, – улыбнулся консул.

Ясно было, что Антемию плевать, что станет с Иоанном посреди готов. Зарежут ли, запытают или сожгут – у консула даже аппетит не испортится. Комита списали и больше не котируют в расчетах придворных интриг… Но можно вернуться со славой усмирителя готов, и это изменит все. В общем, для начала надо что-то придумать.

Больших денег у него нет, личная армия отсутствует, земель, которые можно пообещать взамен ненападению, тоже нет. Ему нечего предложить им, ни богатств, ни страха, ни ложных надежд…

Остается только типично грязная римская интрига. Варвар может быть сколько угодно силен на поле боя, но в интриге он редко опаснее ребенка. Этим можно и нужно воспользоваться.

Иоанн ободрился, начал обдумывать в общих чертах прорисовывающиеся идеи…

– Можешь идти, – сказал консул. – И не вздумай даже бежать. Это будет означать, что ты изменил верности императору, и тебе нигде не укрыться от праведного возмездия.

– Не оскорбляй меня сомнением, – попросил Иоанн, вставая с неудобного дубового стула. – До встречи.

– До встречи, Иоанн, – кивнул ему на прощание Флавий Антемий.

8 сентября 407 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония, на площади безымянной деревни

Когда пошел первый снег, готы удивленно повыходили из своих жилищ. Эйрих в это время возвращался с проверки силков, с тушкой куропатки за плечом.

Снег ранней осенью его не удивил, потому что в его родных степях бывало и не такое. Но он считал, что это не к добру. Ранний снег никогда не бывает к добру.

– Где отец? – спросил Эйрих, зайдя в дом.

– Он ушел к вождю, господин, – ответил Виссарион, чистящий брюкву.

– По какому делу? – насторожился Эйрих.

Сегодня Зевта должен был сидеть дома и отдыхать, у них с Эйрихом договор: отец не пьянствует пять дней в декаду, а сын все эти дни добывает ему по кролику или куропатке в день. Вместе с этим они тренируются в воинском деле, потому что Зевта был впечатлен боевыми навыками сына, хотя никогда его особо не готовил. Отец из него – как из замороженной грязи стрела, по мнению Эйриха, который в прошлой жизни был образцовым наставником и воспитателем для своих детей.

Вместе с Зевтой к тренировкам подключились Валамир, Видимир и Афанарик. Для троих братьев Эйрих стал неоспоримым авторитетом на воинской стезе, потому что отец-то уже давно ходит в набеги, а Эйрих же тут все время был, почти ничем от них не отличался, только странно себя вел и вообще был какой-то не такой… И тут успех в набеге, к нему прислушиваются вождь и отец, а потом он Вульфу на поединке зарубил, и это была заявка на титул самого славного сверстника, а также доказательство того, что если усердно тренироваться, то можно стать таким же.

Только вот Эйрих не видел перспектив в своих братьях. Не воины они, как бы им там ни казалось. А вот перспективной, к его удивлению, оказалась Эрелиева. Она разительно отличалась от сверстниц, стреляла из лука лишь чуть хуже Эйриха, сама уходила в лес и тренировалась там с настоящим боевым топором, раздобытым невесть где. Возможно, украла, возможно, выменяла на что-то…

Эйрих с предубеждением относился почти ко всем женщинам, причем имел на то основания: в степи женщины не значили практически ничего, за редким исключением. Для Темучжина такими исключениями стали его мать Оэлун и жена Бортэ. Они имели на него влияние, он никогда бы не смог поднять на них руку и даже не помышлял о том, чтобы от них избавиться. Матери он был обязан и любил ее, а вот Бортэ… Первая его жена была особенной женщиной. Она обладала волей, какую не проявляли иные мужи, а еще умела мастерски интриговать…

«Я только допускаю, что казнил некоторых своих младших жен совершенно не по делу… – подумал Эйрих, выходя из дома. – Никогда не забуду ту грызню в ставке, развернувшуюся из-за взятия мной в жены меркитки Хулан…»

Эту жену Темучжин получил в качестве дара от вождя меркитов Дайр-Усуна. Хулан была дочерью вождя, поэтому такой щедрый жест был воспринят как акт примирения и нешуточная возможность для мирного сосуществования. Но надежд этот брак не оправдал, поэтому меркиты в конце концов были уничтожены.

«И поделом им, неблагодарным собакам…» – подумал Эйрих с застарелой ненавистью.

Хулан дала ему двоих сыновей, которые показали себя с лучшей стороны. Но все равно основная масса женщин в степи – это вещи. Некоторые женщины доказывали делом, что достойны большего, но большинство так и влачили свое существование как приложение к мужчинам. Ведь так удобнее и проще.

У готов, собственно, положение вещей отличается не сильно. Правда, в древних мифах, рассказываемых Тиудигото детям перед сном, были сведения о девах-воительницах, сокрушавших своих врагов, как мужчины. Эйрих считал это брехней, потому что ни одна женщина не устоит в схватке против крепкого воина, но сказки на то и сказки.

Впрочем, если Эрелиева не окажется пустышкой, он позволит ей быть лучницей в собственном кешике. Это, во-первых, может послужить поводом для расхождения молвы о его славном воинстве, во-вторых, хорошие лучники в этих краях на дороге не валяются, а в-третьих, родичи Эйриха должны быть не такими, как все, не хуже, а лучше остальных.

«Род господ, вне сословий, но над ними, – сформировалась в голове Эйриха концепция. – В этом точно что-то есть».

У кого-то возник бы вопрос: хочет ли Эрелиева становиться пресловутой девой щита? Но это неправильно поставленный вопрос. Правильный звучит так: как скоро она начнет умолять Эйриха взяться за ее обучение ратному делу?

Римляне устраивают гладиаторские бои, где участвуют и женщины в том числе. Октавиан Август в своем труде осуждает данное явление, но не запрещает законом.

«Все-таки странные люди эти римляне», – подумал Эйрих, вспомнив об этой двойственности.

Вспомнив «О своей жизни» Октавиана, Эйрих невольно вспомнил и «Деяния» Марцеллина. Если первый изъяснялся на максимально простой и понятной латыни, то последний использовал такую витиеватую форму, что у бедного мальчика спотыкался мозг, а иногда полностью отключался от труднопонимаемых формулировок, глядя на которые, даже Хрисанф и Виссарион лишь недоуменно разводили руками. Вот так никогда нельзя писать, никому от этой витиеватости не станет лучше, зато написавшего возненавидят всюду, от Геркулесовых столбов до крайних степей Сарматии… Последнее – это фраза из «Деяний», которую Эйрих решил использовать, когда надо будет описать что-то протяженное.

Думая об этом и клятвенно обещая, что заставит себя вновь сесть за «Деяния» сегодня же, за несколько часов до заката, Эйрих дошел до жилища вождя, расположенного рядом с бражным домом. Видимо, тот не любит далеко ходить.

Возле жилища стояли диковинного вида телеги, а также пара десятков… римлян. Эйрих сначала ненавязчиво замедлился, а затем остановился. Он отсутствовал в деревне всего часа три, а тут появились римляне, свободно беседующие на своем наречии и посмеивающиеся над своими шутейками.

Взглянув на бражный дом, он разглядел за бычьим пузырем, натянутым на окно, многочисленные силуэты. Неизвестно, что делать с римлянами, но они ведут себя так, будто все происходящее в порядке вещей и ничего экстраординарного не происходит. Эйрих решил, что прежде смелых действий нужно разобраться в происходящем.

Так как он молодой дружинник, он свободно вхож в бражный дом, поэтому парень смело зашагал к входу и наткнулся там на подвыпившего мужика в пластинчатых доспехах.

– Дай пройти, варвар, – приказал мужик.

Эйрих уступил ему дорогу, но хорошо запомнил его лицо.

Римлянин не стал уходить дальше трех шагов и начал справлять нужду прямо на стену бражного дома. Случись такое в его ставке в прошлой жизни, Темучжин приказал бы всыпать этому подонку сотню плетей. Испражнения вызывают болезни, он это знал от сводного брата и шамана Тэб-Тенгри, который услышал это от проезжего арабского ученого, изучающего встреченные на своем пути народы. Тэб-Тенгри говорил, что араб был очень мудрым, поэтому оснований не доверять его словам не было. С тех пор в ставке Темучжина нельзя было справлять нужду где попало, и это действительно снизило количество заболеваний болезнями живота, а кишечные лихорадки, частые гости всех стойбищ, перестали посещать его ставку совсем.

Пусть с шаманом у Темучжина не сложилось нормальных отношений, ведь он начал грести власть под себя, но нельзя было отрицать мудрость Тэб-Тенгри. А еще он был прожженным интриганом. В итоге его интриги его же и погубили…

Войдя внутрь, Эйрих увидел дружину, сидящую за длинным столом, а также римлян, пьющих вино и мед из рогов для дорогих гостей вождя. Что-то явно идет не так.

– Эйрих! – пьяно заулыбался увидевший его Брета. – Садись и выпей с нами! Я приказываю тебе!

Мальчик прошел к столу и сел рядом с одним из римлян. Отец сидел на противоположной стороне стола и, судя по всему, не прикасался к алкоголю: у них уговор, он действует даже в особых случаях. Зевте не нравилось, что он не пьет, когда все пьют, но он держал свое слово, так как знал, что Эйрих узнает и будет меньше уважать отца. А это смертельный позор, когда сын не уважает отца за неисполнение соглашений.

Эйриху передали кружку с алкоголем. Он принял ее, но поставил на стол перед собой.

– Малец! – возмутился Брета. – Эти люди пришли издалека, надо уважить их!

Но Эйрих отрицательно покачал головой. Его отношение к алкоголю прекрасно известно.

– Тогда иди сюда и поговори с нашим новым другом! – приказал Брета, решивший не давить на мальчика, которому действительно рановато пить, как полагается взрослому мужику. – Эй, ты, Герих, переведи своему господину, что у меня есть человек, который свободно говорит на римлянском!

Эйрих подошел к вождю и увидел римлянина, обряженного в шелка. Перед глазами будто молния сверкнула. Точно такие же шелка он видел у китайцев…

«Китай здесь есть!» – сделал он скоропалительный вывод.

– Откуда у тебя эта ткань? – спросил Эйрих, указав на тунику чужеземца.

– Для начала, юноша, представься, – нахмурил брови римлянин.

– Эйрих, сын Зевты, – ответил юноша. – А ты кто такой?

– Иоанн, сын Михаила, – в его стиле ответил римлянин. – А эта ткань… Ее изготавливают величайшие мастера в далеком-предалеком царстве Серике. Ты, вестимо, не знаешь, где это… Серик расположен за варварскими степями, варварскими реками, варварскими озерами, морями и горами, в месяцах пути на восход…

Изъясняется этот Иоанн почти как Марцеллин, то есть уже вызывает у Эйриха мучительную головную боль витиеватыми формулировками.

«Почему люди не могут писать и говорить, как принцепс Октавиан?» – подумал он с досадой.

– Вижу, ты ничего не понял, – хмыкнул Иоанн недовольно. – Не печалься. От многих знаний многие печали…

На вид Иоанну было зим двадцать пять, может, тридцать, если судить по слегка усталой коже лица. Имеет лишний вес, небольшой, но его никак не компенсируют выдающиеся мышцы, как оно присуще воину. Иоанн – не воин, потому что у него жир да кости, он рыхлый и, скорее всего, хилый. О росте сказать что-то сложно, он ведь сидит, но сидел он ниже Бреты, а вождь – это не самый высокий человек у них в деревне. Волосы Иоанна каштановые, курчавые, растительность на лице наголо выбрита, нос с горбинкой, глаза карие и настолько хитрые-хитрые, что Эйрих боролся с желанием достать нож.

– Я прекрасно понял тебя, римлянин Иоанн, – покачал головой Эйрих.

– Откуда ты знаешь латынь? – поинтересовался римлянин.

– Выучил, – не стал давать развернутого ответа Эйрих. – Ты что-то хотел спросить у нашего вождя?

– О, нет-нет, я уже все, что надо, спросил через Гериха, моего переводчика, – заулыбался Иоанн, а затем встал со стула и поднял рог. – Сейчас мы празднуем, мальчик! Садись и выпей за здоровье императора и наше благополучие!