Текст книги "Сказки старой Англии (сборник)"

Молодежь в поместье

Перевод Г. Кружкова

Несколько дней спустя Дан и Уна удили рыбу в Мельничном ручье, который за долгие века проложил себе глубокое русло в мягкой почве долины. Сомкнувшиеся кронами деревья образовали над ним длинные туннели, и солнечные лучи, проникая сквозь листву, ложились пятнами и лентами на воду, на песчаные и галечные отмели, на старые корни и стволы, покрытые мхом или красноватым ржавым налетом. Бледные наперстянки тянулись к свету, там и сям росли купы папоротников и других тенелюбивых и влаголюбивых растений и цветов. В глубоких местах между перекатами плескались форели, и весь ручей был похож на цепь прудков, соединенных между собой мелкими журчащими протоками; лишь в половодье он превращался в один мчащийся поток мутной весенней воды.

Это было одно из их любимых мест, тайное рыболовное угодье, которое в свое время показал ребятам старый Хобден-сторож. Если бы не легкое щелканье удилища, задевавшего при взмахе низкие ветви ивы, да не судорожное подергиванье листьев ольхи, за которую изредка цеплялась леска, никто бы и не догадался, что происходит там, под берегом, у форельего омута.

– С полдюжины уже есть, – сказал Дан примерно через час этого мокрого и увлекательного занятия. – Пора менять место. Пошли теперь в Каменистую Бухту, к Большому Пруду.

Уна кивнула – она вообще предпочитала разговаривать кивками – и они выбрались из сумеречного туннеля к маленькой плотине, которая превращала ручей в полноводный пруд, пригодный для мельничной работы. Берега там были низкими и голыми, и послеполуденное солнце так сверкало на глади воды, что глазам делалось больно.

Но выбравшись на открытое место, они чуть с ног не свалились от удивления. Перед ними, по колено в пруду, стоял огромный серый конь с пышным хвостом. Он пил воду, и круги, расходившиеся от его морды, сверкали, точно жидкое золото. Пожилой седобородый человек, сидевший на коне, был одет в блестящую кольчугу, у седла висел остроконечный железный шлем. Поводья из красной кожи, пяти или шести дюймов в ширину, были украшены зубчатой каймой, а высокое седло с красными подпругами дополнительно крепилось кожаными шлеями спереди и подхвостниками сзади.

– Гляди! – шепнула Уна, как будто Дан и так не глядел, вытаращив глаза. – Точь-в-точь как на картине у тебя в комнате: «Сэр Айзамрас у брода».

Всадник обернулся к ним, и его длинное, худое лицо оказалось таким же ласковым и добродушным, как у того рыцаря на картине, который перевозил детей через реку.

– Сейчас они появятся, сэр Ричард! – донесся голос Пака из гущи лозняка.

– Они уже здесь, – отозвался рыцарь, с улыбкой глядя на Дана, державшего в руке связку форелей. – Я вижу, дети совсем не изменились с тех пор, как мои собственные ребятишки удили рыбу на этом самом месте.

– Если ваш конь уже напился, то, я думаю, нам будет удобней расположиться на лугу – там, где в прошлый раз, – сказал Пак, подмигнув детям так, будто это не его колдовством им отшибло память на целую неделю.

Огромный конь повернулся и в несколько прыжков выбрался на берег, ободрав копытами дерн.

– Прошу прощения! – сказал сэр Ричард, обращаясь к Дану. – Когда эти земли были моими, никому не разрешалось пересекать ручей верхом, кроме как по броду, мощенному камнями. Но мой Орлик хотел пить, и я торопился, чтобы встретиться с вами.

– Ничего страшного, сэр, – откликнулся Дан. – Поверьте, мы очень рады видеть вас.

Он двигался вприпрыжку рядом с конем, с той стороны, где у рыцаря висел меч, – это был тяжелый старинный меч с железной рукоятью. Уна с Паком поспешали сзади. Она теперь все ясно вспомнила.

– Извиняюсь за ту шутку с листьями, – сказал Пак. – Однако если бы вы проболтались дома, было бы еще хуже, верно?

– Пожалуй, – согласилась Уна. – Но ведь ты говорил, что все эльфы – ну, то есть, Народ С Холмов – что они покинули Англию?

– Так и есть. Но разве я не обещал, что вы узнаете и воочию увидите все, что было прежде? Да и этот рыцарь – вовсе не эльф. Он пришел в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем, и он очень хотел познакомиться с вами.

– Почему именно с нами? – удивилась Уна.

– Из-за вашей мудрости и обширных познаний, – отвечал Пак не моргнув глазом.

– Наших познаний?! Да я и с умножением на девять не очень-то справляюсь, а Дан все время запутывается с дробями. Наверное, он совсем не нас имел в виду…

– Уна! – перебил ее Дан. – Сэр Ричард желает нам поведать, что случилось потом с Мечом Виланда. Вот он висит у него на поясе. Дивный меч, не правда ли?

– Нет-нет! – возразил сэр Ричард, сходя с коня, ибо они уже добрались до Ведьминого Круга неподалеку от излучины ручья. – Не я, а вы должны мне многое поведать. Говорят, что ныне даже малыши в Англии знают больше, чем ученые книжники в мои времена.

Он вынул удила из зубов Орлика, снял с него красную, как рубин, уздечку и отпустил умного коня пастись по лугу. Затем сэр Ричард (они заметили, что он немного прихрамывает) отстегнул с пояса свой длинный меч.

– Это тот самый меч, что Придорожный Кузнец подарил послушнику, – молвил рыцарь. – В первый раз, когда Хью хотел отдать его мне, я отказался; но в конце концов он перешел в мои руки. Это случилось после схватки с таким врагом, с каким еще не сражался ни один рыцарь во всем крещеном мире. Глядите! – Он вытащил свой меч до половины из ножен и повернул его. Чуть пониже рукояти, там, где Вещие Руны трепетали как живые, на тусклой стали виднелись две глубокие выемки – по одной с каждой стороны.

– Ну, чья это отметина? – спросил он. – Вы-то должны мне ответить.

– Расскажите им все с начала, сэр Ричард, – вмешался Пак. – Как-никак, это имеет отношение к их земле.

– Да, пожалуйста, с самого начала! – взмолилась Уна. Ее разбирало любопытство, к тому же доброе лицо и улыбка рыцаря слились для нее с образом «Сэра Айзамраса у брода».

Они уселись слушать, в то время как серый конь щипал траву неподалеку, за краем Круга, и шлем, привязанный к седлу, позвякивал каждый раз, когда он вскидывал морду.

– Ну, что ж! С начала, так с начала, – сказал сэр Ричард, поглаживая меч широкой ладонью. – Расскажу, так и быть, тем более раз это касается вашей земли. Когда наш герцог Нормандский собрался завоевывать Англию (которую считал своим наследством), многие знатные бароны последовали за ним, так как он обещал им земли в награду, а мелкие рыцари последовали за баронами. Я был родом из небогатой семьи, но славный рыцарь из дома Орла – Энжерар Де Акила, приходившийся родичем моему отцу, последовал за графом Монтенем, который последовал за герцогом Вильгельмом; и я последовал за Де Акилой. Так, с отцовской дружиной из тридцати человек и с новым мечом – трех дней не прошло, как меня посвятили в рыцари! – я отправился покорять Англию. Я еще не знал, что Англия в конце концов покорит меня самого. Огромное войско собралось. Мы высадились на берег и вскоре подошли к Сантлейку…

– Это он о битве при Гастингсе, тысяча шестьдесят шестой год? – шепотом спросила Уна, и Пак молча кивнул, чтобы не прерывать рассказ.

– В Сантлейке, вон за той горой, – он указал на юго-запад, в направлении Фэрлайта, – мы встретились с войском Гарольда. Целый день шла битва, и на закате они бежали. Многие, в том числе и мои люди, пустились в погоню, надеясь захватить пленных и добычу. В одной из мелких стычек был убит Энжерар Де Акила, и его сын, Гилберт, подхватил знамя и увлек вперед его людей. Я узнал об этом позже. Мой Орлик был ранен в бок, и я остался сзади, чтобы промыть его рану водой из ручья. Тут-то на меня и налетел этот саксонец. Он вызвал меня на бой, и хотя его голос показался мне знакомым, времени на раздумье не было. Мы сразились, и долгое время ни один не мог одолеть другого. Но ему не повезло: он неожиданно поскользнулся и выронил меч. Сами понимаете, я только что был посвящен в рыцари и более всего на свете боялся нарушить правила чести и благородства. Разумеется, я удержал свой удар и попросил своего противника подобрать меч и вновь изготовиться к бою. «Черт побери этот меч! – воскликнул он. – Из-за него я проиграл свой первый бой. Ты пощадил меня. Возьми же его себе». Он хотел передать мне свое оружие, но едва я протянул к нему руку, как меч застонал, будто раненый, и я отпрыгнул назад с криком: «Колдовство!»

Ребята с опаской взглянули на меч, как будто он снова мог заговорить.

– Внезапно, – продолжал сэр Ричард, – откуда ни возьмись появилась целая ватага саксонцев, и, увидев одинокого нормандца, они хотели меня убить, но мой противник заявил, что я – его пленник, и решительно прогнал их прочь. Он помог мне сесть на коня и лесными тропами привел в эту долину.

– Вот в эту, где мы сейчас сидим? – переспросила Уна.

– В эту самую. Мы пришли сюда через Нижний Брод, вдоль склона Королевского Холма, – и он указал рукой на восток, где долина становилась шире.

– И этот саксонец был тем самым послушником Хью? – догадался Дан.

– Да. И более того – оказывается, мы с ним провели вместе три года в Бэкском монастыре под Руаном, пока… – тут сэр Ричард весело хмыкнул, – пока аббат Эрлуин не выгнал меня оттуда.

– За что же это? – поинтересовался Дан.

– Да за то, что я въехал верхом в трапезную, когда там обедали монахи, и этим самым доказал саксонским ученикам, что мы, нормандцы, не боимся аббата. По правде сказать, Хью меня на это и подбил. Мне сразу показался знакомым его голос, прозвучавший из-под шлема; и хотя между нашими правителями шла война, мы ужасно обрадовались, что не убили друг друга. Он рассказал мне, как какой-то языческий бог подарил ему этот меч, но признался, что в первый раз слышал, как меч подает голос. Помню, я его предостерег от колдовства и злых чар. (Тут сэр Ричард улыбнулся.) Я был молод тогда – очень молод.

Когда мы добрались до его дома, мы совсем позабыли, что пару часов назад сражались как враги. Было уже около полуночи, и в Большом Холле собралось множество людей, ждущих вестей о битве. Там я и увидел впервые его сестру, леди Илуэву, о которой он мне рассказывал еще во Франции. С яростным криком она набросилась на меня и чуть не велела повесить, но брат рассказал ей, что я пощадил его в сражении (умолчав о том, как сам спас мне жизнь) и что герцог Вильгельм одержал победу. Пока они спорили, Хью внезапно ослабел от ран и упал без чувств.

«Это ты виноват!» – бросила мне леди Илуэва. Она наклонилась над братом и велела принести вина и холст для перевязки.

«Если бы я знал, что он ранен, – отвечал я, – я бы уступил ему лошадь и пошел пешком. Но он сам заставил меня сесть верхом, он ни на что не жаловался, наоборот – шел рядом и весело беседовал всю дорогу. Клянусь, что я не сделал ему никакого зла».

«Молись, злодей, – сказала она, не слушая меня и гневно сжимая губы, – если он умрет, ты будешь повешен».

Раненого отнесли в его комнату, а меня трое рослых слуг крепко связали и, надев петлю на шею, перекинули другой конец веревки через стропила. Сами же подсели к огню и стали колоть орехи рукоятками кинжалов, ожидая известий о хозяине: умер он или жив.

– Интересно, как вы себя чувствовали в это время? – спросил Дан.

– Я чувствовал себя смертельно усталым, тем не менее я от всей души молился за здоровье своего школьного приятеля Хью. Около полудня застучали копыта множества лошадей, и мои сторожа, развязав меня, бросились вон из дома. Это прискакал отряд Де Акилы. Вместе с ними был сам Гилберт Де Акила, он, подобно своему отцу, особенно гордился тем, что никогда не оставлял своих людей в беде. Будучи маленького роста, в отца, но грозен видом, с крючковатым, «орлиным» носом и желтыми пронзительными глазами, он всегда ездил на рослых конях-руанцах, которых сам разводил, – но никому не позволял помогать себе, когда садился в седло. Он увидел петлю, свешивавшуюся со стропил, и расхохотался; я же слишком задеревенел от веревок, чтобы сразу встать на ноги.

«Не слишком веселое развлечение для нормандского рыцаря, как я погляжу, – заметил он, – но спасибо и на этом. Надеюсь, мой мальчик, ты укажешь мне на тех, кому ты обязан этим милым обхождением, и мы расплатимся с ними прямо на месте».

– Что это значит? Он хотел убить их? – спросил Дан.

– Разумеется. И тут я увидел леди Илуэву со служанками и ее брата, стоявшего рядом. Солдаты Де Акилы притащили их всех в Большой Холл.

– Она была красивая? – спросила Уна.

– Во всю свою жизнь я не встречал женщины, достойной расстелить тростник перед моей леди Илуэвой, – просто и спокойно ответил сэр Ричард. – И вот, взглянув на нее, я подумал, что, может быть, шутка может спасти и леди, и всех ее домочадцев.

«Учитывая то, что я явился неожиданно и без предупреждения, – ответил я Де Акиле, – прием был, на мой взгляд, достаточно любезным». Но голос у меня чуть-чуть дрогнул. Нешуточное это было дело – шутить с воином из дома Орла.

На несколько секунд тяжелое молчание повисло над залом. Потом Де Акила снова расхохотался.

«Ну и чудеса! – молвил он, обращаясь к отряду. – Сражение едва закончилось, моего отца только что похоронили, и вот – нате вам! – наш самый юный рыцарь уже обосновался в саксонском поместье, причем нашел у своих друзей (как легко судить по их надутым лицам) отменный прием и гостеприимство! Клянусь всеми святыми, – продолжал он, потирая нос, – не думал я, что Англию будет так просто завоевать. Что же мне остается? Конечно, отдать этому парню то, чем он уже и сам завладел. Поместье – твое, рыцарь. Владей им, пока я не вернусь… или пока тебя не убьют. Ну, ребята, нам пора! По коням – и вперед! Последуем за герцогом в Кент – за нашим герцогом, который завтра станет королем Англии!»

Он увлек меня за собой к дверям, куда ему уже подвели коня – сухоногого руанского жеребца, чуть повыше моего Орлика, только сбруя у того была похуже.

«Запомни вот что, – сказал он, вертя в руках большие боевые рукавицы. – Это место – настоящее осиное гнездо. Если тут тебя не укокошат, как моего отца, не спалят вместе с домом и не разграбят, то через месяц, когда я вернусь, ты получишь это поместье в свое владение. Герцог обещал графу Монтеню все земли в Пэвенси, и граф, конечно, не откажет дать мне то, что он дал бы моему отцу. Бог знает, доживем ли мы до дня, когда Англия будет покорена, а пока запомни: распря и война – вздор, а ум и смекалка – это все».

«Увы, смекалки-то мне и не хватает».

«Ничего, научишься, – сказал он, трогая поводья и пяткой толкая коня под брюхо. – Учителя у тебя будут неплохие. Прощай! Удержишь поместье – твое счастье. Погибнешь – туда тебе и дорога!» – И он поскакал со двора, погромыхивая щитом, привязанным сзади к седлу.

Вот так, милые мои, я и остался в поместье с маленьким отрядом в тридцать человек, сам еще почти мальчишка, в первый раз побывавший в бою два дня назад. Не зная ни страны, ни языка людей, среди которых очутился, я должен был удержать поместье, которое у них же и захватил.

– И это было здесь, где мы сейчас живем? – спросила Уна.

– Именно здесь. От Верхнего Брода (того самого Виландова Брода) до Нижнего Брода возле Бель-Алле всего будет около полулиги с запада на восток, а с севера, от горы Брананбург, на юг – целая лига. И вокруг сплошные леса, кишащие солдатами, бежавшими после битвы при Сантлейке, саксонскими разбойниками, нормандскими мародерами, грабителями и браконьерами. Воистину осиное гнездо!

Когда Де Акила уехал, Хью хотел поблагодарить меня за то, что я спас им жизнь, но леди Илуэва заявила, что я хотел только завладеть их поместьем.

«Откуда я мог знать, что Де Акила передаст его мне? – возразил я. – Если бы я рассказал ему, что провел ночь с петлей на шее, он бы дважды спалил этот дом!»

«Если бы кто-нибудь надел мне на шею петлю, – воскликнула она, – я бы трижды спалила его дом без всяких разговоров!»

«Но это была женщина», – заметил я, улыбнувшись.

«Смейтесь, – сказала она, и слезы брызнули из ее глаз, – вы можете себе позволить смеяться над беззащитной пленницей».

«Леди, – отвечал я, – здесь нет пленников. А если и есть один, то он не саксонец».

Тогда она крикнула, что я – нормандский вор, лживый и льстивый, который явился, чтобы выгнать ее из дома просить милостыню на дорогах. Да, да, клянчить милостыню!

«Это легко опровергнуть, – сказал я, не на шутку уязвленный ее словами. – Клянусь на рукояти своего меча, что я не переступлю порога этого дома до тех пор, пока сама леди Илуэва не пригласит меня сюда».

Она ушла, не сказав больше ни слова, и я покинул Большой Холл, сопровождаемый Хью, который вышел вслед за мной, прихрамывая и что-то грустно насвистывая себе под нос по английской привычке.

Тут мы и наткнулись на трех саксонцев, что накануне собирались меня повесить. Но теперь они сами были связаны моими солдатами, и с полсотни слуг и крестьян из поместья молча и угрюмо толпились вокруг, ожидая того, что произойдет. Трубы Де Акилы еще были слышны в лесах, стихая по мере того, как они удалялись в сторону Кента.

«Ну что, вздернуть их?» – спросили меня солдаты.

«Тогда ввяжутся остальные и начнется свалка», – вполголоса предупредил меня Хью. Я попросил его задать вопрос тем троим, на какую милость они рассчитывают.

«Не на что нам рассчитывать. Мы собирались повесить тебя, если бы наш хозяин умер. И повесили бы. Что тут еще говорить!»

Пока я стоял в раздумье, внезапно из дубовой рощи на склоне Королевского Холма выбежала крестьянка и закричала, что какие-то нормандцы угоняют свиней из деревни.

«Нормандцы они или саксонцы, – сказал я, – но их нужно проучить, иначе они повадятся грабить нас каждый день. Хватайте, у кого какое оружие, и вперед на разбойников!»

Трое здоровяков были развязаны, и мы вместе ринулись в погоню – я с отрядом солдат и Хью со своими саксонцами, вооруженными топорами, мотыгами и луками, которые они прятали в соломенных кровлях своих домов. Грабителей мы настигли быстро, во главе их был плут из Пикардии – маркитант, торговавший вином в войске герцога: со щитом убитого рыцаря, верхом на краденой кобыле, он командовал дюжиной таких же никчемных плутов, охочих на дармовщину. Мы отбили у них свое стадо: сто семьдесят боровов, свиней и подсвинков было спасено в этой великой битве.

Сэр Ричард довольно ухмыльнулся.

– Так мы впервые выступили заодно; и я велел сообщить всем людям в округе, что каждому, кто украдет хотя бы яйцо из курятника, кто бы он ни был, нормандец или саксонец, придется иметь дело со мной. В тот день, когда мы возвращались домой, Хью сказал мне: «Сегодня ты сделал первый шаг к завоеванию Англии».

«Пусть она будет общей, моей и твоей, – ответил я. – Помоги мне поладить со здешними людьми, Хью. Растолкуй им, что если я буду убит, Де Акила пришлет худшего человека на мое место».

«Пожалуй, что так, – сказал Хью, протягивая мне руку. – Как говорится, знакомый черт лучше незнакомого… покуда мы не спровадили домой всю вашу братию без разбора».

Так же решили и другие саксонцы. Они посмеивались, гоня своих свиней домой. Мне кажется, что уже тогда лед между нами был сломан.

– Честное слово, мне нравится брат Хью! – промолвила Уна.

– Еще бы! – подтвердил сэр Ричард. – С тех пор как свет стоит, не бывало другого такого безупречного, отважного, благородного и мудрого рыцаря. В первый же день он повесил свой меч – вот этот самый меч – на стену в Большом Холле, ибо считал его по праву и по чести моим, и ни разу не снимал его, покуда не вернулся Де Акила (как я о том поведаю позже).

Три месяца его и мои люди сообща охраняли долину, покуда все бродяги и грабители не усвоили хорошенько, что здесь их не ждет ничего хорошего, кроме доброй взбучки и пеньковой веревки. Три месяца мы отбивали набеги то воровских шаек, то безземельных рыцарей, рыскающих в поисках подходящего поместья – иногда приходилось вступать в бой чуть ли не каждый день! – пока в округе не установились наконец мир и спокойствие. Тогда, посоветовавшись с Хью и полагаясь на его помощь, я решил заняться вплотную хозяйственными делами, как это подобает хозяину поместья.

И тут я натолкнулся на странные вещи. Чудные люди эти англичане! Не раз и не два я наблюдал, как Хью и какой-нибудь бедняк-крестьянин принимались ожесточенно спорить: с чего следует, по местным обычаям, начинать то или иное дело. Тут же в спор вступали старики и, бросив все другие дела (даже мельницу могли остановить, не докончив помола), начинали судить да рядить, как оно будет лучше поступить по обычаю да по старине. И уж коли старики решали, тут и спору конец – пусть это даже было вопреки желанию Хью или против его выгоды. Удивительно!

– Да, так оно и было, – вставил Пак. – Обычаи Старой Англии возникли задолго до нормандского завоевания, и с ними ничего не удалось поделать пришельцам, сколько они ни старались.

– Да я, в общем, и не старался. Я не мешал саксонцам блюсти их заведенные от века порядки. Лишь иногда, когда один из моих собственных людей, и полугода не проведя в Англии, вдруг начинал оправдываться, ссылаясь на какой-нибудь старый местный обычай, вот тут я порой не выдерживал!.. Да, славные были деньки! И славные люди – я любил их всех, прах меня побери!

Старый рыцарь раскинул в стороны руки, точно желая обнять всю эту милую его сердцу долину, и, заслыша звон кольчуги, Орлик вскинул голову и сдержанно, негромко заржал.

– И вот, спустя целый год этих забот и трудов, вернулся наконец Де Акила. Он приехал один, без предупреждения. Появился он со стороны Нижнего Брода, везя перед собой на луке седла мальчишку-подпаска.

«Можешь не отчитываться передо мной о своих делах. Этот парень мне все рассказал. Он остановил меня у брода и, размахивая своей хворостиной, объявил, что дальше чужакам прохода нет. Ну, уж если дерзкого безоружного мальчишки достаточно, чтоб охранять границу поместья, значит, дела у тебя идут неплохо, – заключил он и потрепал по щеке мордастого подпаска. – Упитанный мальчуган! Да и скот, который пасется у реки, тоже в теле. Вот что значит ум и смекалка. Помнишь, что я говорил тебе при отъезде?»

«Удержишь поместье – твое счастье, погибнешь – туда тебе и дорога».

«Точно. И ты справился. – Он соскочил с седла и острием меча вырезал квадратный кусок дерна. – Держи!» – И тогда, опустившись на колено, я принял эту землю, как должно – из рук в руки.

Дан с Уной молча переглянулись.

«Отныне по обычаю и по закону ты владеешь этим поместьем, сэр Ричард. – В первый раз он назвал меня так. – Отныне и навеки оно принадлежит тебе и твоим потомкам. Само собой, королевские писцы напишут тебе впоследствии грамоту на пергаменте. Англия теперь наша, – если только мы сумеем ее удержать».

«В чем же будут состоять для меня служба и долг?» – спросил я, безмерно гордый словами Де Акилы.

«Обычный вассальный долг, мой мальчик, рыцарский долг, – отвечал он, прыгая вокруг коня с одной ногой, вдетой в стремя. (Я уже говорил, что он, будучи невысокого роста, терпеть не мог, чтобы его подсаживали в седло.) – По первому моему повелению ты должен будешь выставить шесть верховых воинов и двенадцать пеших лучников. И еще… Откуда у вас такая колосистая, высокая пшеница? – спросил он, поглядывая на созревающие хлеба. – Никогда не видал я такой доброй пшеницы. Будешь присылать мне ежегодно по три мешка этого зерна на семена. И кроме того, в память нашей прошлой встречи, ты будешь раз в год принимать меня и моих людей в Большом Холле с веревкой на шее и угощать нас два дня подряд».

«Увы! В таком случае я уже лишился права на поместье. Ибо я дал обет не переступать порога Большого Холла». – И я поведал ему о клятве, которую дал леди Илуэве.

– И вы ни разу не нарушили этой клятвы? – спросила Уна.

– Ни разу, – улыбнулся сэр Ричард. – Я построил небольшую бревенчатую хижину на холме, там я вершил суд и там же спал…

«Ничего! – крикнул мне Де Акила, отъезжая и погромыхивая на ходу щитом. – Ничего, я снимаю с тебя на первый раз эту повинность».

– Это значит, что он отменял пир в Большом Холле на первый год, – объяснил Пак.

– Итак, Де Акила поселился вместе со мной в моей хижине, и Хью, который умел писать и вести хозяйственные записи, показал ему Книгу Поместья, куда были вписаны все угодья и все имена крестьян. Де Акила во все вникал и задавал множество вопросов о земле, лесных порубках, рыбной ловле, мельнице и о каждом человеке в округе, чем он живет и чего стоит. Но ни разу он не произнес даже имени леди Илуэвы и близко не подошел к дверям Большого Холла.

Вечера мы проводили за выпивкой в моей хижине. Бывало, он сидел на куче соломы с кубком в руке, весь взъерошенный, как орел, и, быстро вращая желтыми глазами, налетал с вопросами то на одного, то на другого. Ход его мыслей был так стремителен, что мы не сразу за ним поспевали: он часто говорил загадками и притчами, а порой раздражался, как сам король Вильям, и тыкал нам в ребра ножнами меча, проклиная нашу непонятливость.

«Эх, что за нелепые времена! – говаривал он. – Не вовремя я родился. Живи я пятьсот лет назад, я бы сплотил Англию так, что ни датчане, ни саксонцы, ни нормандцы не завоевали бы ее. Живи я пятьсот лет спустя, я стал бы таким советником королей, каких еще не было и не будет в мире. Все это вот здесь! – постукивал он по своей большой лохматой голове. – Да кому это нужно в наши смутные времена!.. А ведь Хью куда больше мужчина, чем ты, Ричард!» – голос его был хрипл и отрывист, словно карканье вороны.

«Это правда, – согласился я. – Если бы не Хью, его заботы, труды и терпенье, я бы не сохранил поместья».

«Как и своей жизни, – добавил Де Акила. – Хью спас ее не один раз, а тысячу раз. Ну-ка, спроси его, Ричард, почему он до сих пор спит не дома, а вместе с твоими нормандскими воинами?»

«Чтобы быть поближе ко мне», – ответил я простодушно, потому что именно так и думал.

«Глупец! – усмехнулся Де Акила. – Саксонцы подговаривают его подняться на чужаков и вымести отсюда всех нормандцев до единого. Неважно, откуда я знаю. Знаю, и все. И вот Хью добровольно сделал себя заложником ради твоей безопасности – зная, что если что-нибудь с тобою случится, твои нормандцы прикончат его без всякой жалости. И саксонцы это знают. Что, Хью, разве не так?»

«Отчасти, – краснея, отвечал Хью. – По крайней мере, так было полгода назад. Теперь же, по-моему, мои саксонцы не питают зла к Ричарду. Но я рассудил, что пока – на всякий случай…»

«Вот так! – перебил его Де Акила. – И этот человек не имеет даже меча! – Он указал на пояс Хью, который – помните, я говорил? – не носил меча с того самого дня, когда он вылетел из его руки в битве при Сантлейке. Он был вооружен лишь коротким кинжалом и луком. – Ни рыцарского меча, ни земли нет у тебя, Хью, а ведь тебя называют родичем графа Гудвина. Поместье, которое было твоим, перешло навеки к этому юнцу и его потомкам. Что тебе остается? Прислуживать на задних лапах, чтобы тебя не выгнали вон, как собаку».

Хью промолчал, но я слышал, как скрипнули его плотно стиснутые зубы, и я попросил Де Акилу, своего господина и сюзерена, заткнуть рот, пока я не вбил ему его слова обратно в глотку. Де Акила расхохотался и смеялся так долго, что слезы потекли по его лицу.

«Я предупреждал короля, – сказал он, отсмеявшись, – как опасно раздавать Англию нам, нормандским смутьянам. Взять хотя бы тебя, Ричард. Двух дней не прошло, как ты вступил во владение поместьем, и вот уже ты поднимаешь бунт против своего господина. Ну, что нам с ним делать, сэр Хью?»

«Я воин, лишенный меча, – сказал Хью. – Не стоит со мной шутить». – И он со стоном уронил голову на согнутые колени.

«Ну и дурак! – воскликнул Де Акила, и голос его внезапно сделался серьезным. – Ибо я сегодня отдал тебе поместье Даллингтон – там, за холмом».

«Мне? – удивился Хью. – Но ведь я саксонец, и хотя я люблю Ричарда, как брата, я не присягал на верность ни одному нормандцу».

«Настанут времена (впрочем, я, по моим грехам, до них не доживу), когда в Англии не будет ни нормандцев, ни саксонцев, – сказал Де Акила. – И если я только разбираюсь в людях, ты и без присяги надежней, чем целая дюжина присягнувших. Бери себе Даллингтон и, если можешь, завтра же присоединяйся вместе с сэром Ричардом к моему отряду. А впрочем, как пожелаешь».

«Нет уж, я не дитя. – отвечал Хью. – Если я принимаю поместье, я принимаю и долг». – И он вложил свои ладони в руки Де Акилы и поклялся ему в верности. Помнится, я обнял и поцеловал его, а Де Акила поцеловал нас обоих.

Рассветало. Мы сидели за порогом хижины, смотрели, как встает солнце, как селяне принимаются за свои утренние труды, и говорили о всякой всячине: о наилучшем управлении поместьем, о лошадях и об охоте, о мудрости короля и о его промашках; и на божественные темы мы рассуждали тоже – в этом Хью разбирался куда больше нашего.

Тут ко мне подошел слуга из Большого Холла – один из тех трех, которых я чуть было не повесил – и гулко промычал мне на ухо (такова саксонская манера шептать), что леди Илуэва желает меня видеть. У ней было заведено обращаться ко мне с просьбой о вооруженной свите из двух-трех человек, когда она желала предпринять дальнюю прогулку. Я, конечно, давал ей своих людей, а иногда прятался где-нибудь в лесу и смотрел издали, как она гуляет.

Не мешкая ни минуты, я отправился на зов, и в тот момент, когда я подходил к Большому Холлу, дверь его распахнулась и на пороге появилась леди Илуэва.

«Не желаете ли войти в дом, сэр Ричард?» – молвила она, и слезы выступили у ней на глазах. Мы были одни, и никто не мог этого видеть.

Рыцарь надолго задумался, глядя куда-то вдаль, за реку, смутная улыбка блуждала на его лице.

– Молодец! – вскричала Уна и захлопала в ладони от радости. – Она поняла, что была несправедлива, и признала это.

– Да, она признала это, – стряхнув с себя воспоминание, подтвердил сэр Ричард. – Вскоре (то есть вскоре для нас, а на самом деле прошло два часа) подъехал Де Акила в плаще, отчищенном от соломы, и с блестящим щитом за спиной. Он назвал меня негодным вассалом, задумавшим уморить голодом своего господина, и немедленно потребовал пира и увеселений. Хью объявил, что на этот день прекращаются все работы в округе. Загудели саксонские рожки, и вскоре начался праздник. Еды и питья было вдоволь, пенье и пляски не утихали. В разгар веселья Де Акила забрался на большую дубовую колоду и обратился ко всем с речью на чистом саксонском наречье. Правда, никто его не понял, но приветствовали дружно. Всю ночь длился пир, и когда уставшие певцы и музыканты покинули зал, мы четверо еще оставались сидеть за Высоким Столом. Помню, было полнолунье, теплый предутренний ветерок гулял по залу. И тут Де Акиле пришло в голову попросить Хью, как благородного рыцаря и нового владельца Даллингтона, снять со стены свой меч. Хью охотно исполнил просьбу. Видимо, рукоять меча запылилась, ибо я видел, как Хью обдул ее, поднеся меч к губам.