Текст книги "Прочитавшему – смерть"

– А почему полицейский показал вам список? – уточнила Долли Харритон.

– Потому что полиции не удалось найти никого с подобными именами, и они решили на всякий случай закинуть удочку, вдруг на кого-нибудь из нас снизойдет озарение. Увы, не снизошло. Потом, шесть недель спустя, к нам пришел некий Джон Р. Уэллман и попросил расследовать причину гибели его дочери, тело которой со следами от наезда нашли в Ван-Кортланд-парке. Мистер Уэллман считал, что это убийство, а не несчастный случай. Он рассказал нам все, что знал, и познакомил с копией письма, которое Джоан, его дочь, прислала домой. В письме сообщалось, что ей позвонил по телефону мужчина, назвавшийся Бэйрдом Арчером, автором романа, который он присылал в издательство, где служила Джоан, несколько месяцев назад.

– О господи! – мрачно пробормотала Бланш Дьюк. – Опять этот Бэйрд Арчер.

– Если вам неинтересно, я могу замолчать, – предложил я.

Почти все они стали наперебой возражать.

– Хорошо. Джоан прочитала роман Арчера и отклонила его, приложив записку с мотивировкой отказа и собственноручной подписью. Арчер по телефону предложил заплатить двадцать долларов в час за то, что она согласится обсудить с ним роман и внести соответствующие поправки, и они уговорились встретиться на следующий день после работы. Так она написала в письме. На следующий вечер ее убили. – Я потянулся к своей чашечке, отхлебнул кофе и снова откинулся на спинку стула. – Теперь прошу внимания. С тех пор, как полицейский показал нам список, который мы едва удостоили взглядом, прошло шесть недель. Но стоило нам с мистером Вулфом увидеть в письме Джоан имя Бэйрда Арчера, как мы в тот же миг заметили, что это одно из имен, которые были в списке Дайкса. Следовательно, Леонард Дайкс как-то связан с Джоан Уэллман. Поскольку они погибли внезапно и насильственной смертью, а Джоан в день своей гибели должна была встретиться с Арчером, логично предположить, что оба убийства связаны между собой и ниточка ведет к Бэйрду Арчеру. Когда вы попросили рассказать что-нибудь захватывающее из жизни сыщиков, вы, должно быть, имели в виду погоню со стрельбой за убийцей в Центральном парке… Ну, в этом есть своя прелесть, однако я куда больше горжусь тем, как ловко мы опознали имя Бэйрда Арчера. Если бы не мы, то в лучшем случае один полицейский занимался бы на досуге делом Дайкса, а его коллега в Бронксе – делом Джоан Уэллман, а теперь целая армия идет по следу. Да вы и сами знаете. Вот это и есть самое захватывающее, в моем понимании.

Я не посчитал нужным уточнять обстоятельства опознания имени Бэйрда Арчера. Окажись на моем месте Вулф, он бы изложил дело по-своему, не упустив случая выпятить свою роль, но Вулфа не было, а я был. Я оглянулся по сторонам, убедился, что Фриц не забывает подливать кофе в пустеющие чашечки и что все обеспечены сигаретами со спичками, и продолжил:

– Теперь выдам вам секрет. Если это просочится в прессу, полиция разнервничается, а я попаду в опалу, хотя меня и сейчас-то не больно жалуют. Так вот, девушка по имени Рейчел Абрамс работала стенографисткой и машинисткой в маленьком однокомнатном офисе на седьмом этаже здания на Бродвее. Позавчера она выпала из окна на тротуар и разбилась насмерть. Тоже захватывает, не так ли? Не случись мне зайти в ее контору две-три минуты спустя, смерть мисс Абрамс посчитали бы самоубийством или несчастным случаем. В ящике ее письменного стола я наткнулся на коричневую записную книжку, в которой она вела учет приходов и расходов. В колонке приходов я нашел две записи, свидетельствующие о том, что в сентябре прошлого года Бэйрд Арчер заплатил ей девяносто восемь долларов сорок центов.

Долли Харритон ахнула. Послышались и другие возгласы.

– Мне теперь сниться будет этот Бэйрд Арчер, – пробубнила Нина Перлман.

– Мне уже снится, – заверил я. – Сами видите, для сыщика здесь полное раздолье. Я не стану рассказывать, что предпринимает полиция, поскольку вы наверняка с ними достаточно пообщались в последние два дня, но вот какова наша точка зрения, которой мы и будем придерживаться, если не случится что-нибудь, доказывающее, что мы не правы. Мы уверены: Джоан Уэллман убили из-за того, что она прочитала рукопись романа. Мы также уверены: Рейчел Абрамс убили из-за того, что она перепечатала рукопись. Естественно, мы хотим добраться до Бэйрда Арчера и хотим разыскать рукопись. Если не найдем ни Арчера, ни рукописи, то нам крышка. Есть предложения?

– О господи! – вздохнула Сью Дондеро.

– А вы найдите копию романа, – предложила Порция Лисс.

Кругом захихикали.

– Послушайте, – словно повинуясь внезапному порыву, сказал я, – с вашего позволения, я хочу кое-что сделать. Сейчас наверху мистера Вулфа дожидаются двое, которые имеют отношение к этому делу. Мне кажется, стоит попросить их спуститься и рассказать вам, что они знают. – Я нажал ногой кнопку на полу. – Если вы не переутомились, конечно.

– Кто они такие? – пожелала узнать миссис Адамс.

– Отец Джоан Уэллман и мать Рейчел Абрамс.

– Не самая веселая пара, – заметила Долли Харритон.

– Вы правы. К помощи сыщиков обычно прибегают те, кому не до смеха.

– Я хочу посмотреть на них, – громко провозгласила Хелен Трой. – Такова уж человеческая сущность.

Вошел Фриц, и я обратился к нему:

– Фриц, где миссис Абрамс и мистер Уэллман? В Южной комнате?

– Да, сэр.

– Будь добр, попроси их оказать нам любезность и спуститься сюда.

– Хорошо, сэр.

Он удалился. Я поинтересовался, не пересохло ли у кого в горле, и получил три заказа.

Глава 9

Бланш Дьюк едва не испортила всю обедню.

Десять пар глаз так и впились в Уэллмана и миссис Абрамс, когда они в сопровождении Фрица вошли в столовую. Правда, в двух или трех случаях изображение, должно быть, вышло недостаточно четким. Я встал, представил всех и провел вновь пришедших к приготовленным для них стульям, которые поставил с обеих сторон от себя. Миссис Абрамс, в платье из черного шелка, возможно искусственного, казалась испуганной и напряженной, но держалась с достоинством. Уэллман, все в том же сером костюме либо в его двойнике, безуспешно пытался смотреть сразу на всех. Сидел он прямо, словно аршин проглотил, на краешке стула. Я открыл было рот, чтобы заговорить, но Бланш опередила меня:

– Вам надо выпить, друзья. Что вам налить?

– Нет, благодарю, – вежливо отказался Уэллман, а миссис Абрамс просто помотала головой.

– Но, послушайте, – не унималась Бланш, – ведь у вас несчастье. Поверьте моему опыту, меня всю жизнь преследуют несчастья. Выпейте коктейль. Два стаканчика джина, один – сухого вермута…

– Заткнитесь, Бланш! – приказала миссис Адамс.

– Сами заткнитесь! – огрызнулась Бланш. – Это дружеская вечеринка. Вам не удастся заставить Корригана уволить меня, старая ябеда!

Я бы с радостью вышвырнул ее из окна. Пришлось вмешаться:

– Бланш, я правильно смешал вам этот коктейль?

– Конечно.

– Зовите меня Арчи.

– Конечно, Арчи.

– Хорошо, и сейчас я тоже поступаю правильно. Я всегда все делаю правильно. Как по-вашему, я оставил бы миссис Абрамс и мистера Уэллмана вопреки их желанию без выпивки?

– Нет, конечно.

– Значит, договорились. – Я повернулся направо, поскольку раньше пообещал миссис Абрамс, что Уэллман будет первым. – Мистер Уэллман, я рассказал этим дамам про дело, которое мы расследуем с мистером Вулфом, и они заинтересовались им, поскольку работают в той самой конторе, где работал Леонард Дайкс. Я сказал, что вы с миссис Абрамс поджидаете мистера Вулфа, и подумал: быть может, вы согласитесь рассказать нашим гостьям о вашей дочери Джоан. Надеюсь, вы не против?

– Нет, нисколько.

– Сколько лет было Джоан?

– Двадцать шесть. Двадцать девятого ноября был ее день рождения.

– Она ваш единственный ребенок?

– Да, единственный.

– Она была хорошей дочерью?

– Лучше ее не было на всем белом свете.

Неожиданно, по крайней мере для меня, нас прервали. Миссис Абрамс негромко, но ясно отчеканила:

– Она была нисколько не лучше моей Рейчел.

Уэллман улыбнулся. Мне прежде не приходилось видеть, как он улыбается.

– Мы с миссис Абрамс уже обменялись впечатлениями. Мы сравнивали наших дочерей. Я согласен, не будем спорить. Ее Рейчел ничем не уступала моей дочери.

– Тут и спорить не о чем. А какие планы строила Джоан: выйти замуж, продолжать карьеру или еще что?

– Боюсь, точно не знаю, – помолчав, ответил мистер Уэллман. – Я ведь говорил вам, что она окончила колледж Смит с отличием?

– Да.

– Одно время она дружила с симпатичным молодым человеком из Дартмута, и мы даже думали, что они обвенчаются, но у нее тогда еще молоко на губах не обсохло и, слава богу, хватило ума это осознать. А здесь, в Нью-Йорке, она служила в этом издательстве почти четыре года, она нам писала в Пеорию о разных…

– А где эта Пеория? – спросила Бланш Дьюк.

Уэллман хмуро посмотрел на нее:

– Пеория? Это город в штате Иллинойс. Она писала нам о разных молодых людях, с которыми знакомилась, но нам казалось, что она не готовится к семейной жизни. Мы-то считали, что уже пора, во всяком случае ее мать так думала, но Джоан, по-видимому, полагала, что ее ждет карьера в издательстве. Она получала восемьдесят долларов в неделю, вполне прилично для двадцатишестилетней девушки, и в августе прошлого года, когда я приезжал в Нью-Йорк, Шолл сказал мне, что они очень надеются на нее. Как раз вчера я вспоминал об этом. Мы с ее матерью тоже надеялись на нее… – Он нагнулся вперед, посмотрел на миссис Абрамс, потом снова на меня. – Мы обсуждали это наверху с миссис Абрамс. Она чувствует то же самое, только у нее прошло всего два дня и она еще всего не осознала. Я сказал ей: если вы дадите мне блокнот и карандаш и попросите записать все, что я помню о Джоан, готов держать пари, что припомню тысяч десять, а может, и больше, ее поступков и слов, замыслов и настроений. Вы не представляете себе, что значит иметь дочь.

– Да, вы правы. Вам есть что вспомнить.

– Верно. Я все время думал о Джоан и уже начал себя спрашивать: а вдруг это наказание свыше за то, что слишком гордился ею? Но это не так. Я вовсе не считал ее ангелом. Грехов за ней водилось с лихвой… И ребенком ей случалось лгать и изворачиваться, да и когда выросла, она далеко не всегда поступала так, как мне хотелось, но я задал себе вопрос: могу ли я, положа руку на сердце, попрекнуть ее хотя бы одним неблаговидным поступком? И понял: нет, не могу. – Он замолчал и начал обводить взглядом моих гостей, не спеша, словно искал в каждом лице понимания. – Нет, не могу, – твердо повторил он.

– Значит, она была само совершенство, – заметила Клэр Бэркхардт.

Думаю, она не хотела съязвить, но Бланш Дьюк пришла от ее реплики в ярость.

– Заткни свою глотку, ты, вундеркинд из вечерней школы! – обрушилась она на Клэр. – У человека горе! Он потерял дочь! Или ты тоже окончила колледж с отличием?

– Я никогда не училась в вечерней школе! – негодующе возразила Клэр. – Я окончила Олифантскую частную школу бизнеса!

– Я вовсе не говорил, что она была совершенством, – сказал Уэллман. – Нередко мне казалось, что она ведет себя неправильно. Впрочем, что бы я вам ни рассказывал, ее уже нет в живых, и теперь все изменилось. Но в ней, будь это в моей власти, я не стал бы менять ничего, ни единой черточки. Вот посмотрите на себя… Сколько вы выпили… Будь здесь ваши отцы, вряд ли они порадовались бы. А теперь представьте: сегодня вечером вас убили и родители отвезли вас домой и похоронили, поубивались… И неужели после этого вы можете подумать, будто они упрекнули бы вас в пристрастии к хмельным напиткам? Конечно нет! Они будут помнить о вас только самое лучшее, только то, чем могли бы гордиться. – Он вытянул шею. – Не так ли, миссис Абрамс? Ведь именно так вы относитесь к вашей Рейчел?

Миссис Абрамс подняла голову и обратилась даже не к Уэллману, а скорее ко всем присутствующим:

– Как я отношусь к моей Рейчел? – Она покачала головой. – Прошло всего два дня. Буду с вами искренна. Пока говорил мистер Уэллман, я сидела и думала. Моя Рейчел спиртного и в рот не брала. Если бы я хоть раз увидела, что она выпивает, то не пожалела бы крепких слов, чтобы отругать ее как следует. Даже страшно представить, как бы я вышла из себя. Но вот сейчас, сиди она здесь с вами за столом и выпей столько, что не узнала бы собственную мать, я бы сказала ей: «Пей, доченька! Пей на здоровье!» – Она судорожно сжала руки. – Не хочу кривить душой, но, быть может, я путано говорю. Вдруг вы не поняли, что я хочу сказать…

– Мы поняли, – еле слышно прошелестела Элинор Грубер.

– Я хочу только вернуть Рейчел. Мне повезло больше, чем мистеру Уэллману, у меня есть еще две дочери. Деборе шестнадцать, она у меня толковая, заканчивает школу. А Нэнси двадцать, и она учится в колледже, как Джоан, дочь мистера Уэллмана. Они поумнее Рейчел, да и более шустрые. Рейчел, конечно, не получала восемьдесят долларов в неделю, как Джоан, ведь ей приходилось платить за аренду конторы и прочее, но все же зарабатывала она неплохо, однажды вышло даже сто двадцать долларов за неделю, правда ей пришлось засиживаться допоздна. Вы только не думайте, что я заставляла ее трудиться до изнеможения. Некоторые наши друзья так считают, но они ошибаются. Рейчел радовалась, что ее сестренки такие головастые, и она сама уговорила Нэнси поступить в колледж. Когда у нее случался дополнительный заработок, я твердила: «Купи себе новое платье или прокатись куда-нибудь», а она только смеялась и отвечала: «Что ты, мамуля, я труженица». Она звала меня мамулей, а Нэнси и Дебора зовут меня мамой – вот и вся разница. – Она снова стиснула руки. – Вы знаете, что прошло всего два дня с тех пор, как ее не стало? – Вопрос показался мне праздным, но она повторила: – Знаете?

– Да, знаем, – донеслось с разных сторон.

– Поэтому я еще не представляю, что будет, когда пройдет больше времени, как у мистера Уэллмана. Он долго размышлял и теперь вот заплатил деньги, чтобы мистер Вулф отыскал убийцу Джоан. Если бы у меня тоже водились деньги, возможно, я поступила бы так же… Не знаю… Пока я могу думать только о Рейчел. Я пытаюсь понять, почему так случилось. Рейчел была простой труженицей. Исправно трудилась и получала честно заработанное вознаграждение. Она никому не причиняла зла. Не делала ничего дурного. И вот мистер Гудвин рассказал, что к ней обратился мужчина, Рейчел отпечатала ему рукопись, он расплатился, и вдруг какое-то время спустя он возвращается и убивает мою дочь. Я пытаюсь осознать, почему так случилось, и не могу. Сколько бы мне ни объясняли, я никогда не смогу понять, почему кому-то понадобилось убивать мою Рейчел. Нет в мире человека, который мог бы сказать: «Рейчел Абрамс меня обидела». Вы женщины и знаете, как трудно быть такой, чтобы о вас никто дурного слова не сказал. Я вот совсем не такая. – Миссис Абрамс замолчала, потом стиснула губы, словно собираясь с духом, и заговорила: – Однажды я плохо обошлась со своей Рейчел… – Подбородок ее мелко задрожал. – Извините меня, ради бога… – Она запнулась, всхлипнула, встала со стула и быстро зашагала к двери.

Джон Р. Уэллман не стал соблюдать правила хорошего тона. Ни слова не говоря, он вскочил на ноги, прошел за моей спиной и последовал за миссис Абрамс. Из-за двери донесся его голос, потом все стихло.

Гости сидели, словно пришибленные.

– Есть еще кофе, – сообщил я. – Кому-нибудь подлить?

Желающих не оказалось.

– Миссис Абрамс допустила одну неточность, – начал я. – По ее словам, я сказал, будто мужчина, который расплатился с Рейчел за перепечатку рукописи, потом вернулся и совершил убийство. На самом деле я сказал ей, что Рейчел убили из-за того, что она печатала рукопись, не имея в виду, что убийца – непременно ее клиент.

Слушали меня не все. Три из них утирали глаза платочками. Еще две не скрывали слез.

– Вы можете это доказать? – вызывающе спросила Долли Харритон.

– Доказательств у нас нет. Но идея нравится.

– Вы просто спятили! – заявила вдруг Хелен Трой.

– Вот как? Почему?

– Вы сказали, что смерть Леонарда Дайкса связана с этими двумя убийствами. Вы хотели сказать, что все трое погибли от руки одного убийцы?

– Я этого не говорил, но уверен, что так и есть. У меня особый нюх.

– Значит, вы и впрямь ненормальный. С какой стати Кону О’Мэлли вздумалось бы убивать этих девчонок? Он не…

– Замолчите, Хелен! – рявкнула миссис Адамс.

Девушка пропустила окрик мимо ушей и продолжила как ни в чем не бывало:

– Он не убивал…

– Замолчите! Вы пьяны.

– Ничего подобного! Я была чуть-чуть пьяна, а теперь трезва как стеклышко. Кто угодно протрезвел бы, послушав эту пару. – Она уставилась на меня в упор. – Кон О’Мэлли вовсе не убивал Леонарда Дайкса из-за какой-то рукописи. Просто по вине Дайкса О’Мэлли вылетел из фирмы, вот он и отомстил. Все это знают…

Голос ее потонул в хоре возгласов. Кто-то из них пытался урезонить Хелен, остальные старались перекричать друг дружку. Я подумал, быть может, таким образом они снимают напряжение после трагического рассказа Уэллмана и миссис Абрамс, но, как выяснилось, был прав лишь наполовину. Миссис Адамс и Долли Харритон пытались унять самых разгоряченных коллег, но тщетно. Судя по их поведению и по обрывкам фраз, доносившихся до моих ушей, давно тлеющая вражда разгорелась и переросла в битву. Насколько я разобрался, по одну сторону баррикады сплотились Хелен Трой, Нина Перлман и Бланш Дьюк, а по другую оказались Порция Лисс, Элинор Грубер и Мейбел Мур. Сью Дондеро лишь подливала масла в огонь, а Клэр Бэркхардт, вундеркинд из вечерней школы, еще не доросла до рукопашной. Миссис Адамс и Долли Харритон были сторонними наблюдателями.

Во время сравнительного затишья, без которого не обходится ни одно крупное сражение, Бланш Дьюк вдруг пустила в ход тяжелую артиллерию против Элинор Грубер:

– А в чем ты была, когда О’Мэлли сказал это? В пижаме?

Все ошарашенно прикусили языки, чем поспешила воспользоваться миссис Адамс.

– Просто возмутительно! – воскликнула она. – Как вам не стыдно! Бланш, сейчас же извинитесь перед Элинор!

– С какой стати?! – окрысилась Бланш.

– Бесполезно, – отмахнулась Элинор и повернулась ко мне; я увидел, как она побледнела. – Мистер Гудвин, мы все должны извиниться перед вами.

– А я так не считаю, – сухо сказала Долли Харритон. – Поскольку мистер Гудвин подстроил этот спектакль, причем отдадим ему должное – режиссер он ловкий и умелый, не стоит перед ним извиняться. Поздравляю, мистер Гудвин, чисто сработано!

– Я не согласен, мисс Харритон. Поздравлений я не заслужил.

– Я ничего не знаю и знать не хочу! – отрезала Элинор, глядя на меня. – Я хочу спросить: после того, что наговорила тут Бланш, и всего прочего, что вы, должно быть, слышали, знаете ли вы, кто такой Конрой О’Мэлли?

– Конечно. Полиция допустила меня к делу Леонарда Дайкса. Бывший партнер конторы, которого лишили практики примерно год назад.

– Он был старшим партнером, – кивнула Элинор. – Контора называлась тогда «О’Мэлли, Корриган и Фелпс». Я была его секретаршей. Теперь я секретарша Луиса Кастина. Нужно ли объяснять, что выпад Бланш… ее намеки на наши отношения с мистером О’Мэлли – это всего лишь злопыхательство?

– Разумеется, мисс Грубер. Можете говорить или выбросьте это из головы.

– Ладно. Жаль, конечно, поскольку на самом деле мне нравится Бланш, а я – ей. Просто дело это уже начало затихать, а тут опять появились полицейские и все разбередили. А теперь оказывается, это из-за вас, точнее, из-за того, что вы рассказали в полиции про убитых девушек. Я вас не виню, жаль только… Словом, вы ведь сами видели, что тут творилось. Вы слышали, о чем мы говорили?

– Частично.

– В любом случае вы слышали слова Хелен о том, что Конрой О’Мэлли убил Дайкса, поскольку по вине Дайкса его лишили практики. Это неправда. О’Мэлли исключили за подкуп старшего присяжного при разборе гражданского иска. Не знаю, кто донес об этом в суд, его имя так и не выплыло наружу, но это мог быть только кто-то с противной стороны. Конечно, наша контора вся кипела, какие только бредовые версии не обсуждались! Например, что донос написал Луис Кастин, так как О’Мэлли недолюбливал его и не принимал в руководство конторой, или…

– Вы считаете свою выходку разумной, Элинор? – сухо спросила Долли Харритон.

– Да, – не моргнув глазом, ответила Элинор. – Он должен понять. – Она вновь обратилась ко мне: – Доносчиками могли быть и другие, например мистер Корриган или мистер Бриггс, по тем же причинам… Леонард Дайкс тоже мог донести, потому что О’Мэлли собирался его уволить. Нисколько не удивилась бы, узнав, что и меня называли в числе возможных доносчиков из-за того, что О’Мэлли отказывался подарить мне новую пижаму. Со временем сплетни почти прекратились, но вот убили Леонарда Дайкса, и все началось по-новому. Кто-то распустил слух, будто Дайкса убил О’Мэлли, когда узнал, что донос написал Дайкс… Вот тогда-то мы и хлебнули горя. Контора гудела, как потревоженный улей. Причем никто ничего не знал. Вот вы слышали, как Бланш спросила меня, не была ли я в пижаме, когда О’Мэлли мне кое-что сказал.

По-видимому, она решила, что задала мне вопрос, поэтому я пробормотал что-то вроде «да, слышал».

– На самом деле несколько недель назад он сказал мне, что, по слухам, анонимное письмо о подкупе отправила судье жена старшего присяжного. Вряд ли я была при этом в пижаме. Для конторы я предпочитаю другой наряд, а дело происходило в конторе… Теперь-то он больше не работает у нас, но время от времени наведывается. Все слухи о том, что Дайкса убил О’Мэлли, – это досужий вымысел.

– А почему ты не выскажешь своего мнения? – спросила Хелен Трой. – Ведь ты думаешь, что Дайкса убил дядя Фред. Вот и скажи.

– Хелен, я никогда не говорила этого вслух.

– Но ведь ты так думаешь, не правда ли?

– И я тоже! – запальчиво выкрикнула Бланш Дьюк.

– А кто такой дядя Фред? – поинтересовался я.

– Это мой дядя, Фредерик Бриггс, – ответила Хелен. – Они не любят его. Думают, он донес на О’Мэлли, поскольку тот не брал его в партнеры, а Дайкс узнал об этом и угрожал сказать О’Мэлли, поэтому дяде Фреду и пришлось убить Дайкса, чтобы обезопасить себя. Ты ведь так думаешь, Элинор? Признайся.

– Я так думаю, – не унималась Бланш.

– Послушайте, девушки, – серьезным тоном начала Долли Харритон, – вы работаете в юридической конторе и должны сознавать: одно дело чесать языком в дамской комнате и совсем другое – разговаривать с мистером Гудвином. И разве вам не приходилось слышать, что такое клевета?

– А я ни на кого не клевещу, – отозвалась Элинор – это было сущей правдой – и посмотрела на меня. – Я все это говорила лишь потому, что, по-моему, вы зря потратили такую уйму орхидей, вкусной еды и напитков. Ваш клиент – мистер Уэллман, вы расследуете смерть его дочери и пошли на эту авантюру и на эти расходы, так как уверены в существовании связи между ее гибелью и Леонардом Дайксом. А относительно того списка имен, который нашли у него дома, – какой-нибудь знакомый Дайкса мог пожаловаться, что никак не выберет себе псевдоним, и они с Дайксом могли придумать десяток имен, и Дайкс записал их на бумаге… Да мало ли объяснений можно тут напридумывать? А из ваших слов следует, что, кроме имени Бэйрда Арчера, ничто больше не связывает Дайкса с Джоан Уэллман и Рейчел Абрамс.

– Нет, – возразил я. – Есть еще кое-что. Всех их убили.

– В Нью-Йорке каждый год убивают триста человек, – покачала головой Элинор. – Поймите, я только хочу открыть вам глаза. Вы нас спровоцировали или, может быть, не вы, а миссис Абрамс с мистером Уэллманом, и из той перепалки, которую мы затеяли, вы могли сделать неверные выводы. Я хочу, чтобы вы это поняли. Мы все надеемся, что вы отыщете убийцу, но только действовать вам следует иначе.

– Послушайте, – начала Нина Перлман, – у меня есть предложение. Давайте все скинемся и наймем его, чтобы он нашел, кто донес на О’Мэлли и кто убил Дайкса. И все будет ясно.

– Какая чушь! – возмутилась миссис Адамс.

– А я бы лучше наняла его, – возразила Порция Лисс, – чтобы он поймал негодяя, который убил девушек.

– Это ни к чему, – заявила Бланш. – Уэллман нанял его как раз для этого.

– А сколько вы берете? – полюбопытствовала Нина.

Ответа не последовало. Не потому, что я решил обидеться, а потому, что был занят. Встав со стула, я подошел к столику-консоли, на котором стояла большая чаша из китайского фарфора, вынул из кармана записную книжку, выдрал из нее пару листков, порвал их на равные части и принялся писать. Бланш спросила, что я там затеял, но тоже не удостоилась ответа, пока я наконец не закончил, сложил листочки в чашу и, прихватив ее с собой, вернулся к столу и встал за спиной миссис Адамс.

– Речь, – возвестил я.

На сей раз Хелен Трой воздержалась от своего фирменного «оле».

– Признаю, – начал я, – что вечер оказался испорченным по моей вине, и приношу свои извинения. Если вам кажется, что я столь невежливо выпроваживаю вас, мне весьма жаль, но, увы, у меня больше нет иллюзий, что нам удастся достичь прежнего веселья. С позволения мистера Вулфа, я могу попытаться хоть немного утешить вас. В течение одного года, начиная с сегодняшнего дня, всем вам будут доставлять каждый месяц по три орхидеи. По три сразу или по одной, как пожелаете. По возможности будем стараться учитывать ваши пожелания и подбирать соответствующую окраску.

Со всех сторон посыпались выражения восторга и благодарности. Клэр Бэркхардт поинтересовалась:

– А можем мы сами приходить и выбирать цветы?

Я сказал, что это можно устроить, если договориться заранее.

– Немного раньше, – продолжил я, – возникла идея, что одна из вас, по вашему выбору, выразит мне от вашего имени благодарность за этот вечер. Быть может, вам уже расхотелось благодарить меня, но если нет, то у меня есть предложение. В этой чаше десять клочков бумаги, на каждом из них я написал имя одной из вас. Я попрошу миссис Адамс достать одну бумажку из чаши, и та из вас, чье имя там будет написано, окажет мне честь, если согласится, не теряя времени, поехать со мной в «Боболинк», где мы будем танцевать и прожигать жизнь, пока один из нас не запросит пощады. Должен предупредить, я довольно вынослив.

– Если вы написали и мое имя, то прошу меня исключить, – потребовала миссис Адамс.

– Если вытянете бумажку со своим именем, мы вам позволим тянуть еще, – великодушно разрешил я. – Есть еще самоотводы?

– Я обещала к полуночи вернуться домой, – сказала Порция Лисс.

– Ерунда! Запросите пощады в половине двенадцатого.

Я держал чашу примерно на уровне глаз миссис Адамс:

– Достаньте одну бумажку, пожалуйста.

Затея была ей явно не по вкусу, но другого быстрого и легкого пути покончить с неудавшейся вечеринкой не было, и после секундного колебания она запустила руку в чашу, выудила клочок бумаги и положила его на стол.

Мейбел Мур, сидевшая слева от миссис Адамс, завопила:

– Сью!

Я сгреб остальные бумажки и сунул их в карман.

Сью Дондеро запротестовала:

– Господи, не могу же я идти в «Боболинк» в таком наряде!

– В конце концов, мы можем выбрать и другое место, – успокоил ее я. – Сопротивление бесполезно, если, конечно, вы не желаете заново бросить жребий.

– А что толку? – фыркнула Бланш. – Вы готовы поклясться, что не на всех бумажках стоит имя Сью?

Я не стал ронять свою честь голословным отрицанием. Я просто с гордым видом вынул из правого кармана руку и бросил все девять бумажек на стол. Думаю, позже вечером мне представится возможность показать Сью девять бумажек из моего левого кармана, те самые, что я выгреб из чаши.