Текст книги "И быть подлецом"

Глава 7

Если тридцать три часа спустя в четверг, во время ланча, кому-нибудь захотелось бы узнать, как продвигается дело, он вполне мог бы удовлетворить свое любопытство, заглянув в столовую и проследив за поведением Вулфа во время дневной трапезы, состоявшей из кукурузных фриттеров с осенним медом, сосисок и миски салата. Вулф, который во время еды всегда отличался экспансивностью, разговорчивостью и благодушием, сегодня казался мрачным, надутым и сварливым. Фриц был явно обеспокоен.

В среду с одиннадцати до часу дня мы развлекали мисс Коппел, с двух до четырех – мисс Фрейзер, с половины девятого вечера до начала двенадцатого – мисс Вэнс, начиная с полуночи – Натана Трауба и, наконец, в четверг с одиннадцати утра и до ланча – Тулли Стронга.

Итак, мы имели сотни исписанных ерундой страниц блокнота.

Пробелы, конечно, были заполнены. Но только чем? Билл Медоуз и Нат Трауб признались в том, что часто делают ставки на бегах, Элинор Вэнс – в том, что ее брат работал гальванотехником и часто использовал материалы, содержавшие цианид.

Маделин Фрейзер призналась, что ей трудно поверить, будто кто-то мог положить яд в одну из бутылок, не беспокоясь о том, кому из четверых участников программы она достанется. Тулли Стронг признался, что полиция обнаружила его отпечатки на всех четырех бутылках. Он объяснил это тем, что, пока доктор, стоя на коленях, осматривал тело Сирила Орчарда, он, Стронг, переживал за бутылки со «Старлайтом», то есть с продуктом самого важного спонсора совета. Поэтому Стронг в панике схватил все четыре бутылки с идиотским намерением убрать их подальше, но мисс Фрейзер и Трауб забрали у него бутылки, вернув их на стол. Это было исключительно полезное признание, объяснявшее, почему копы, сняв отпечатки с бутылок, абсолютно никуда не продвинулись.

Дебора Коппел призналась, что располагает обширной информацией о цианидах, их использовании, воздействии, симптомах, дозах и доступности, так как изучала вопрос после смерти брата шесть лет назад. Во время всех этих встреч Вулф только два раза продемонстрировал излишнюю въедливость, задавая вопросы о смерти Лоренса Коппела: сперва его сестре Деборе, а затем – его вдове Маделин Фрейзер. Конечно, подробности того старого дела, также связанного с цианидом, с удовольствием обсуждались газетчиками всю прошлую неделю, причем один из таблоидов даже зашел так далеко, что привел мнение эксперта, поднявшего вопрос, было ли это самоубийством, хотя за все шесть лет ни у кого не возникало и тени сомнения по этому поводу.

Однако Вулф проявил особую въедливость по поводу совсем другого аспекта. Лоренс Коппел умер у себя дома в маленьком городке Флитвилл, штат Мичиган, и Вулфа интересовало именно то, жил во Флитвилле или его окрестностях кто-то, носивший фамилию Орчард, или имевший родственников с такой фамилией, или поменявший свою прежнюю фамилию на Орчард. Уж не знаю, почему он счел это удачной мыслью, однако он обкатал ее со всех сторон, периодически возвращаясь к ней, чтобы обсосать до конца. Вулф так долго обсуждал данную тему с Маделин Фрейзер, что, когда часы показали четыре дня, время свидания с орхидеями, он не успел задать ей ни одного вопроса по поводу скачек.

Однако интервью с этой пятеркой было далеко не всем, что произошло в тот день, в ту ночь и на следующее утро. Мы с Вулфом обсудили все многочисленные способы, которыми мотивированный и умный человек может заполучить цианид, а также свободный доступ к бутылкам в холодильнике в студии и целесообразность попыток заставить инспектора Кремера или сержанта Пэрли Стеббинса поделиться информацией, например, о таких вещах, как отпечатки пальцев. Но в результате продвинулись не дальше, чем после опроса подозреваемых. Затем последовали звонки от Кремера, Лона Коэна и многих других; ну и наконец, обсуждение деталей визита профессора Ф. О. Саварезе.

Среди прочего обсуждалась и организация визита Нэнсили Шеферд, однако тут мы временно оказались в тупике. Мы знали о ней все: ей исполнилось шестнадцать лет, она жила с родителями в Бронксе, Уиксли-авеню, 829, у нее были белокурые волосы и серые глаза, ее отец работал на товарном складе. У них дома не имелось телефона, и поэтому в среду в четыре часа дня, когда мисс Фрейзер ушла, а Вулф поднялся в оранжерею к своим растениям, я вывел машину из гаража и отправился в Бронкс. В многоквартирном доме номер 829 по Уиксли-авеню люди жили не потому, что им это нравилось, а потому, что так получилось. Дому должно было быть стыдно за себя, и он наверняка краснел от стыда. Я нажал на кнопку звонка на двери с надписью «Шеферд», но звонок даже не звякнул. Тогда я спустился в полуподвальный этаж, где откопал привратника. Он был вполне под стать дому. Привратник сказал, что я здорово опоздал, если рассчитывал добиться результата, нажимая на кнопку звонка на двери с фамилией Шеферд. Вот так и сказал. Они исчезли три дня назад. Нет, не вся семья. Только миссис Шеферд с дочкой. Он не знает, куда они подевались. Соседи тоже не в курсе. Некоторые думают, что они сбежали, а некоторые – что их забрали копы. Лично он считает, что они уже на том свете. Нет, только не мистер Шеферд. Он каждый день возвращается домой с работы, чуть позже пяти, а утром уходит в половине седьмого.

Так как на часах было без десяти пять, я предложил этой скотине бакс за то, чтобы он подежурил перед домом и дал мне знать, когда появится Шеферд, и, судя по его загоревшимся глазам, потратил впустую по крайней мере пятьдесят центов из денег наших клиентов.

Ожидание оказалось недолгим. А когда появился Шеферд, я понял, что совершенно напрасно оторвал привратника от работы, поскольку мне было бы вполне достаточно даже примерного описания внешности Шеферда от линии волос до надбровных дуг и дальше до кончика подбородка. Поскольку тот, кто лепит такие лица, напрочь лишен чувства пропорциональности. Когда Шеферд уже собрался было войти в парадную, я загородил ему путь и спросил с едва заметной снисходительной ноткой в голосе:

– Мистер Шеферд?

– Убирайся! – рявкнул он.

– Моя фамилия Гудвин, и я работаю на мисс Маделин Фрейзер. Насколько я понимаю, ваши жена и дочь…

– Убирайся!

Он до меня даже пальцем не дотронулся, не толкнул плечом, и я ума не приложу, как ему удалось так легко проскочить в парадную и вставить ключ в замок. Конечно, в запасе у меня имелась дюжина возможных вариантов. Можно было взять его за шкирку или двинуть ему в челюсть, что позволило бы выпустить пар, не дав, однако, добиться искомого результата. Было ясно как день, что, будучи в здравом уме и трезвой памяти, он не скажет мне, где сейчас Нэнсили, а в бессознательном состоянии просто-напросто не сможет этого сделать. И я сдался.

Я вернулся на Тридцать пятую улицу, припарковался у тротуара, вошел в кабинет и набрал номер Маделин Фрейзер. К телефону подошла Дебора Коппел, и я спросил:

– Ребята, а вы знали, что Нэнсили уехала из дома? – (Она сказала, что да, знали.) – Но вы не упомянули об этом, когда были у нас этим утром. Так же, как и мисс Фрейзер сегодня днем.

– Не было повода. Нас же об этом не спрашивали.

– Вас спрашивали о Нэнсили. Причем вас обеих.

– Но не о том, уехала ли она из дома и где она теперь.

– Тогда я спрошу вас прямо сейчас. Где она?

– Не знаю.

– А мисс Фрейзер?

– Тоже. Никто из нас не знает.

– Но откуда вам известно, что она покинула город?

– Она позвонила мисс Фрейзер и сказала, что уезжает.

– И когда это было?

– Это было… это было в воскресенье.

– И она не сказала, куда едет?

– Нет.

Самое большее, что мне удалось из нее вытянуть. Расстроенный, я положил трубку, после чего сел и обдумал ситуацию. Конечно, имелся некоторый шанс, что Пэрли Стеббинс из убойного отдела кинет мне кость, поскольку Кремер иногда с нами делился, но, если я попрошу об этом Стеббинса, он наверняка захочет поторговаться, а мне было нечего ему предложить. Итак, когда я снова потянулся к телефону, то набрал номер не Стеббинса, а Лона Коэна из «Газетт».

Лон с ходу перешел на личности. С чего я взял, спросил он, что свободная пресса открыла мне кредитную линию?

Но я с ходу его срезал:

– В один прекрасный день, приятель, ты получишь деньги на карманные расходы. Скажем, месяцев через шесть, если мы будем продвигаться такими темпами. Газеты должны оказывать услуги населению, и я в них нуждаюсь. Ты знал, что Нэнсили Шеферд и ее мамаша дали деру?

– Естественно. Папаше здорово не понравилось, что она оказалась замешана в деле об убийстве. Он едва не укокошил, к чертовой матери, двоих фотографов! А папаша-то оказался с характером.

– Ага. Я с ним уже познакомился. Интересно, что он сделал с женой и дочерью? Похоронил их?

– Отправил подальше из города. С разрешения Кремера, насколько нам известно, так что Кремер наверняка знает, где они, но молчит как рыба. Мы, естественно, считаем это грубым нарушением наших прав. Разве такой великий народ, как американцы, заслуживает того, чтобы его обманывали и держали в неведении?! Нет. Но вы могли бы и догадаться, так как мы только что все узнали. Меньше часа назад. Нэнсили и ее мать в отеле «Амбассадор», Атлантик-Сити. Гостиная, ванная и спальня.

– Да неужели?! А кто платит?

Он не знал. Но, по его мнению, это совершенно недопустимо, что американский народ, представителем которого я тоже являюсь, остается в неведении относительно столь жизненно важной вещи, и, прежде чем повесить трубку, Лон обещал что-нибудь предпринять в этом направлении.

Когда Вулф спустился в кабинет, я доложил ему о ходе расследования. Нам оставалось опросить еще троих, но в любом случае уже стало понятно, что придется использовать все имеющиеся возможности, в связи с чем Вулф велел мне позвонить Солу Пензеру. Сола не оказалось дома, но он перезвонил через час.

Сол Пензер – фрилансер. У него нет офиса, правда Сол в нем и не нуждается. Он настолько хорош в своем деле, что запрашивает за услуги цену вдвое больше рыночной, и каждый божий день ему поступает столько предложений, что он может проявлять разборчивость. На моей памяти он еще ни разу не отказал Ниро Вулфу, если, конечно, не был связан обязательствами, от которых не мог освободиться.

На сей раз Сол принял наше предложение. Он сядет на поезд до Атлантик-Сити, переночует там, а утром уговорит миссис Шеферд отпустить Нэнсили в Нью-Йорк, чтобы встретиться с Вулфом. Сол должен был привезти Нэнсили – если надо, то вместе с матерью.

Когда Вулф закончил с Солом, в комнату вошел Фриц с подносом в руках. Странно. Вулф редко пьет пиво за час до обеда. Фриц поставил поднос на стол, и я увидел, что на подносе вместо пива стояли бутылка «Старлайта» и три стакана. Более того, Фриц не ушел, а остался стоять.

– Напиток, возможно, слишком холодный. – Презрительно посмотрев на бутылку, Вулф достал из верхнего ящика стола открывашку, снял крышку и разлил напиток по стаканам.

– По-моему, это напрасная жертва, – заметил я. – К чему такие муки? Если Орчард прежде никогда не пил «Стралайта», то наверняка не знает, каков его правильный вкус. И даже если Орчарду вкус напитка не нравился, он чисто из вежливости сделал бы пару глотков, поскольку они были в прямом эфире. – Я взял из рук Фрица наполненный на треть стакан. – В любом случае он выпил достаточно, чтобы получить смертельную дозу яда. Тогда какая разница, что мы по этому поводу думаем?

– Возможно, он раньше уже пробовал «Старлайт». – Вулф поднес стакан к носу, принюхался и скривился. – Так или иначе, убийца наверняка полагал, что пробовал. А в таком случае стала бы разница во вкусе достаточно серьезной преградой?

– Понимаю. – Я сделал глоток. – Не так уж и плохо. – Я сделал еще глоток. – Единственный способ узнать правду – это выпить «Старлайта», а потом глотнуть цианида. Вы его припасли?

– Арчи, не валяй дурака! – Вулф два раза пригубил напиток. – Боже правый! Фриц, какого черта они туда намешали?!

Фриц покачал головой.

– Рвотный корень? – предположил он. – Конскую мяту? Может, хотите хереса?

– Нет. Воды. Я принесу.

Вулф встал с кресла, прошел в коридор и повернул в сторону кухни. Он считал, что перед обедом всегда полезно размяться.

В тот вечер среды нашими жертвами были сперва Элинор Вэнс, а затем – Натан Трауб. Трауба Вулф отпустил в три часа ночи. Вторая бессонная ночь кряду.

В четверг утром, в одиннадцать часов, мы принялись за Тулли Стронга. В середине разговора, прямо в полдень, нам позвонил Сол Пензер. Вулф взял трубку, сделав мне знак оставаться на линии. Как только Сол произнес мое имя, я сразу понял по его голосу, что ему нечем нас порадовать.

– Я на железнодорожном вокзале Атлантик-Сити, – сказал Сол. – Могу или сесть на поезд до Нью-Йорка, который отправляется через двадцать минут, или утопиться в океане. Как прикажете. Я не смог добраться до миссис Шеферд, просто попросив о встрече, поэтому решил пуститься на хитрость, но это не сработало. Они с дочерью спустились в холл отеля, но я решил, будет лучше подождать, когда они выйдут на улицу, если, конечно, выйдут. Что они и сделали. Я использовал прием, который срабатывал тысячу раз, не меньше, но только не с ней. Она позвала копа и попросила его арестовать меня за приставание к ней. Я сделал еще одну попытку, уже позже, по телефону, но она ограничилась четырьмя словами. Теперь все бесполезно. За десять лет это мой третий провал. Что-то слишком часто. Я отказываюсь от оплаты, даже расходов.

– Вздор! – Вулф никогда не сердился на Сола. – Подробности расскажете позже, если там есть хоть что-то полезное. Поезд прибывает в Нью-Йорк вовремя? Вы сможете приехать ко мне в шесть вчера?

– Да.

– Отлично. Тогда так и сделаем.

Вулф продолжил допрос Трауба. Как я уже упоминал, кульминацией этой тяжелой двухчасовой работы стало признание Трауба, что он часто делает ставки на бегах.

Когда Трауб ушел, мы с Вулфом прошли в столовую на ланч, который я уже успел описать раньше: кукурузные фриттеры с осенним медом, сосиски и миска салата. Настроение Вулфа еще больше омрачал тот факт, что Саварезе должен был прибыть в два часа дня, поскольку Вулфу хотелось, чтобы продолжительность трапезы зависела исключительно от его желания и качества еды, а не от такого внешнего фактора, как звук дверного звонка.

Но звонок прозвенел ровно в назначенное время.

Глава 8

Вы наверняка слышали об исключениях, которые подтверждают правило. Профессор Ф. О. Саварезе был именно таким исключением.

Принято считать, что итальянцы, как правило, темноволосые и если не совсем низкорослые, то, по крайней мере, отнюдь не дылды; что профессора – это сухари и педанты, с проблемами зрения; что математики на самом деле живут в стратосфере, а здесь просто навещают родственников. Что ж, Саварезе, итало-американский профессор математики, однако, был крупным, жизнерадостным блондином, на два дюйма выше меня, и он ворвался к нам, точно утренний ветер в марте.

Первые двадцать минут он рассказывал нам с Вулфом, как увлекательно и полезно было бы разработать набор математических формул, которые можно было бы использовать в детективном бизнесе. Его любимым направлением в математике, сообщил он, было объективное численное измерение вероятностей.

Очень хорошо. Что есть детективная работа любого рода, если не объективное измерение вероятностей? Собственно, все, что предложил Саварезе, было добавление слова «численное», причем в качестве не замены, а усиления.

– Я сейчас покажу вам, что имею в виду, – предложил он. – Можно бумагу и карандаш?

Он метнулся ко мне, не дав даже выпрямить ноги, взял протянутые блокнот и карандаш и моментально вернулся в красное кожаное кресло. С полминуты карандаш стремительно скользил по блокноту, после чего Саварезе оторвал верхний листок и подтолкнул по столешнице в сторону Вулфа, затем начеркал что-то на новом листке, оторвал его и подскочил ко мне.

– Каждый из вас должен иметь по экземпляру, чтобы следить за ходом моей мысли, – заявил он.

Не стану делать вид, будто до сих пор могу воспроизвести все по памяти. Я сохранил оба листка в папке с надписью «ОРЧАРД», и вот что там было:

– Это, – сказал Саварезе, светясь неподдельным интересом, дружелюбием и готовностью помочь, – аппроксимация нормального закона распределения вероятностей, который иногда называется общим законом распределения. Давайте применим его к простейшей детективной задаче, скажем к случаю, когда один из трех слуг в доме украл из запертого ящика бриллиантовое кольцо. Здесь следует объяснить, что X – отклонение от среднего значения, D – стандартное отклонение, k —…

– Я вас умоляю! – Вопль Вулфа разнесся по всей комнате. – Вы что, пытаетесь сменить тему разговора? А именно то, какое отношение вы имеете к смерти мистера Сирила Орчарда.

– О… Ну конечно. – Саварезе виновато улыбнулся и поднял вверх руки. – Тогда, может быть, позже? Это одна из моих любимых идей: применение математических законов вероятностей и распределений для расследования преступлений. А возможность обсудить это с вами для меня просто бесценна.

– В другой раз. И в свое время. – Вулф постучал пальцем по общему закону распределения. – Я это сохраню. Кто из тех, кто присутствовал в студии, поставил бутылку и стакан перед мистером Орчардом?

– Я не знаю. Но мне будет интересно сравнить вашу манеру общения со мной с той, что принята в полиции. То, что вы пытаетесь сделать, – это перейти от вероятностей к определенности, максимально к ней приблизившись. Для начала скажем, что, с вашей точки зрения, имеется один шанс из пяти, что я отравил Орчарда. Допустим, что у вас не имеется предвзятого отношения и ваша цель продвинуться как можно дальше из отправной точки, не важно, в каком направлении. Все, что я скажу или сделаю, позволит вам продвинуться в ту или иную сторону. Если выбранное вами направление, одно из пяти, станет одним из четырех, одним из трех и так далее, пока оно не станет одним из одного с отклонением в долю минуты, это приблизит вас к положительной достоверности, позволяющей утверждать, что именно я убил Орчарда. Если вы выберете другое направление, то один к пяти станет одним к десяти, одним к ста, одним к тысяче, и когда дело дойдет до одного к десяти миллиардам, вы будете достаточно близки к отрицательной достоверности, позволяющей вам сказать, что я не убивал Орчарда. Есть формула…

– Не сомневаюсь. – Вулф демонстрировал завидную выдержку. – Если вы хотите сравнить меня с полицейскими, то должны позволить мне время от времени вставить хоть слово. Вы прежде встречались с мистером Орчардом. До той радиопередачи?

– О да, шесть раз. Мы познакомились тринадцать месяцев назад, в феврале тысяча девятьсот сорок седьмого года. Вы наверняка удивитесь такой точности, но в полиции меня уже об этом спрашивали, и очень подробно. Я могу также рассказать вам все, что может приблизить вас к положительной достоверности, поскольку субъективно вы наверняка предпочтете данное направление. Ну что, мне стоит это сделать?

– Конечно.

– Я знал, что вам понравится. Как математик, я всегда интересовался прикладными аспектами теории вероятностей для различных видов азартных игр. Происхождение нормальных распределений…

– Не сейчас, – оборвал его Вулф.

– Ой, ну конечно. В случае со скачками определить вероятности чрезвычайно трудно, что обусловлено рядом причин. И тем не менее люди ставят на бегах сотни миллионов долларов. Чуть больше года назад, исследуя возможности ряда формул, я решил изучить газеты, посвященные скачкам, и подписался на три из них. Одна называлась «Ипподром». Издавал ее Сирил Орчард. Когда в полиции меня спросили, почему я выбрал именно эту газету, я честно ответил, что не знаю. Я забыл. Конечно, полицейским, да и вам тоже, это кажется подозрительным, но для меня – это всего лишь факт, который я забыл. И вот как-то в прошлом году, в феврале, Орчард посоветовал ставить на двух лошадей, и я решил с ним встретиться. Он был явно неглупым человеком, и если бы его заинтересовали соответствующие математические задачи, мы могли бы начать сотрудничать, но он не проявил заинтересованности. Но мы все же встречались время от времени и как-то даже провели вместе уик-энд в доме одного друга в Нью-Джерси. Таким образом, до той передачи я в общей сложности встречался с ним шесть раз. Весьма подозрительно, да?

– В меру подозрительно, – согласился Вулф.

– Приятно видеть, – кивнул Саварезе, – что вы пытаетесь сохранять объективность. Ну а как вам такое? Когда я узнал, что популярная программа национальной радиовещательной сети интересуется мнением слушателей относительно целесообразности приглашения в качестве гостя человека, дающего советы, на какую лошадь лучше поставить, я написал письмо, в котором горячо поддержал эту идею, попросил оказать мне любезность, сделав вторым гостем программы, и предложил кандидатуру Сирила Орчарда в качестве приглашенного «жучка». – Саварезе расплылся от уха до уха. – Ну как, теперь ваши шансы один к пяти, да?

– Я вовсе не говорил, что меня устраивает такой подход, – проворчал Вулф. – Вы сами за меня решили. Полагаю, в полиции есть письмо, которое вы тогда написали?

– Нет. У них ничего нет. Ни у кого нет этого письма. Похоже, сотрудники мисс Фрейзер не хранят корреспонденцию больше двух-трех недель, и, скорее всего, мое письмо уничтожено. Если бы я знал это раньше, то был бы менее откровенным, излагая содержание письма полиции, хотя, возможно, и нет. Очевидно, необходимость решения данной проблемы оказала влияние на мои расчеты вероятности быть арестованным за убийство. Но для того, чтобы принять правильное решение, я должен был знать наверняка, во-первых, что письмо уничтожено, а во-вторых, что сотрудники мисс Фрейзер не помнят его содержания. Но я слишком поздно узнал оба этих факта.

Вулф заерзал в кресле:

– У вас что-то еще есть из области положительной достоверности?

– Давайте-ка посмотрим, – задумался Саварезе. – Думаю, это все, если не вдаваться в рассмотрение распределений, что следует оставить для вторичной формулы. Возьмем, например, мой характер, в ходе исследования которого апостериорно обнаружится, что я способен совершить убийство ради надежной, но революционной формулы. Одной из составляющей которой будет состояние моих финансов. Моей зарплаты доцента едва хватает для достойной жизни, тем не менее я плачу десять долларов в неделю за этот альманах «Ипподром».

– А вы азартны? Вы делаете ставки на бегах?

– Нет. И никогда не делал. Я знаю слишком много, а скорее, слишком мало. Более девяноста девяти процентов ставок на лошадей делается под влиянием эмоций, а не голоса разума. Я ограничил свои эмоции деятельностью, для которой они пригодны. – Саварезе помахал рукой. – Это ведет нас в другом направлении, к отрицательной достоверности, свидетельствующей о том, что я не убивал Орчарда. Итак, мы можем рассмотреть и это тоже. Основные положения. Я не имел возможности подсыпать Орчарду яду, поскольку сидел напротив него по диагонали и не помогал расставлять бутылки. Нет никаких доказательств того, что я когда-либо покупал, воровал, брал взаймы или имел в своем распоряжении цианид. Нет никаких доказательств того, что я извлек или извлеку какую-то выгоду из смерти Орчарда. Когда я появился в студии без двадцати одиннадцать, остальные уже находились там, и они наверняка заметили бы, если бы я подошел к холодильнику, чтобы открыть дверцу. Нет никаких доказательств того, что нас с Орчардом связывали какие-то другие отношения, помимо тех, что я описал. Ни тени враждебности или предвзятого отношения. – Саварезе просиял. – Ну и как далеко мы продвинулись. Один шанс на тысячу?

– Здесь нам не по пути, – произнес Вулф без тени враждебности. – Я вообще никуда не направляюсь. А просто хожу вокруг да около и тычу наугад. Вы когда-нибудь были в Мичигане?

За час, оставшийся до времени свидания с орхидеями, Вулф засыпал Саварезе вопросами, и тот отвечал быстро и по делу. Очевидно, Саварезе действительно хотел сравнить методы работы Вулфа с теми, что используют копы, и хотя профессор с вниманием относился к каждому вопросу, у него было больше возможностей для обдуманного и взвешенного подхода, чем у подозреваемого в убийстве, виновного или невиновного, на допросе в полиции. Очень объективно.

Профессор справился ровно к четырем часам дня. Когда встреча закончилась, я проводил объективного посетителя к входной двери, а Вулф направился к лифту.

В начале шестого приехал Сол Пензер. Сол, который едва доставал мне до уха и отличался субтильным телосложением, утопал в красном кожаном кресле, но любил там сидеть, что он сразу и сделал. Сол – человек тоже весьма объективный. Я никогда не видел его в состоянии эйфории или сильного расстройства по поводу того, что случилось с ним или случилось с кем-то другим из-за него, но сегодня Сол был явно не в духе.

– Это было плохое решение, – помрачнев, нахмурился Сол. – Никудышное решение. Не представляю, как я посмотрю в глаза мистеру Вулфу. Я заготовил отличную историю. И не сомневался, что она точно сработает. Все, что мне нужно было, – десять минут общения с мамашей, чтобы ее изложить. Но вот мамашу я откровенно недооценил. Я разузнал об этой дамочке у пары коридорных, поговорил с ней по телефону, и у меня был отличный шанс рассмотреть мать и дочь в холле отеля, а потом на улице, но в результате мамашу я откровенно недооценил. Ничего не могу сказать о ее умственных способностях или характере, так далеко я зайти не успел, но она точно знает, как отгонять собак. Из-за этой дамы я едва не провел день в кутузке.

Итак, он рассказал мне все с начала до конца, и я должен признать, что это невероятно мрачная история. Никакому оперативнику не понравится уходить с пустыми руками после такой плевой работы, и Солу Пензеру, само собой, тоже. Чтобы отвлечь Сола от мрачных мыслей, я смешал ему коктейль и достал колоду карт – перекинуться в конгениальный джин рамми. Когда в шесть вечера Вулф спустился в кабинет из оранжереи, положив конец нашей игре, я успел выиграть кое-что получше трех баксов.

Сол Пензер доложил о результатах. Вулф за своим письменным столом выслушал Сола, не перебивая и не комментируя. В конце концов Вулф сказал Солу, что ему не за что извиняться, попросил позвонить после обеда, чтобы получить дальнейшие указания, и отпустил восвояси. Оставшись со мной наедине, Вулф откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и даже почти перестал дышать. Я сел за пишущую машинку, чтобы напечатать краткое содержание отчета Сола Пензера, и уже собрался было положить документ в папку, когда меня остановил голос Вулфа:

– Арчи!

– Да, сэр.

– Я точно выжатый лимон. Это как идти по бегущей дорожке.

– Да, сэр.

– Я должен поговорить с этой девчонкой. Соедини меня с мисс Фрейзер.

Я так и сделал, но это был пустой номер. Я слушал разговор по параллельной линии, и мне, так же как и Вулфу, пришлось проглотить услышанное. Мисс Фрейзер очень сожалела, что мы практически не продвинулись. Она готова была сделать все, от нее зависящее, чтобы нам помочь, но боялась, а точнее, не сомневалась, что звонить миссис Шеферд в Атлантик-Сити и просить ее привезти дочь в Нью-Йорк к Вулфу совершенно бесполезное дело. Миссис Шеферд наверняка откажется. Мисс Фрейзер призналась, что имеет определенное влияние на Нэнсили, но отнюдь не на ее мать. Идею позвонить Нэнсили и уговорить ее сбежать от матери и приехать самостоятельно мисс Фрейзер отмела сразу. Это было бы неделикатно, поскольку именно мисс Фрейзер дала им денег на отъезд.

– Вы дали им денег? – Вулф добавил нотку удивления в голос. – Мисс Коппел сказала мистеру Гудвину, что никто из вас не знает, куда они уехали.

– Мы и не знали, пока не увидели сегодняшнюю газету. Отца Нэнсили довели до белого каления, и это еще мягко сказано, все эти фотографы, репортеры, ну и так далее. Он обвинил в этом меня, и я предложила оплатить Нэнсили и ее матери поездку, но не знала, куда они решили направиться.

Вулф повесил трубку, и мы обсудили виды на будущее. Я рискнул предложить две-три возможные линии поведения, однако Вулф решительно настроился на Нэнсили, и, должен признаться, не мне его осуждать за нежелание начинать по новому кругу переговоры с теми, кого он уже пустил в разработку. Наконец Вулф произнес тоном, не терпящим возражений:

– Арчи, я должен поговорить с девушкой. Ступай и привези ее.

Что ж, чему быть, того не миновать.

– В сознании? – небрежно спросил я.

– Тебе ведь сказали, что я должен поговорить с ней, а не с ее бесчувственным телом. Она должна сохранить дар речи. Хотя можешь ее оживить, когда привезешь сюда. Учитывая твое умение обольщать молоденьких женщин, нужно было сразу послать именно тебя.

– Спасибо большое. Она вовсе не молоденькая женщина. Нос не дорос. Она ходит в носочках.

– Арчи.

– Да, сэр?

– Привези ее.