Текст книги "Бокал шампанского"

Вообще-то, мисс Таттл мимоходом обронила кое-что сильно меня заинтересовавшее, и я был не прочь развить беседу, однако она увлеклась разговором с Эдвином Лэйдлоу, сидевшим слева, поэтому я покосился на Этель Варр справа от себя. Ее лицо продолжало преподносить сюрпризы. В профиль, на таком близком расстоянии, оно выглядело иначе, а когда девушка повернулась и мы встретились взглядами, преобразилось снова.

– Надеюсь, вы не возражаете против замечаний личного свойства, – сказал я.

– По-разному бывает. Не могу ничего обещать, пока не услышу.

– Ладно, я рискну. Вдруг вы решите, что я на вас пялюсь. Хотел сразу объяснить…

– Вот как? – Она улыбнулась. – Может, лучше не стоит? Может, ваше объяснение меня расстроит? Может, я лучше и дальше буду думать, что вам просто хочется на меня смотреть?

– И это правильно. Если бы мне не хотелось, я бы не смотрел, сами понимаете. Но вот какая штука – я все пытаюсь поймать момент, когда вы будете выглядеть одинаково, и у меня не получается. Только вы чуток повернетесь, в любую сторону, как лицо меняется. Знаю, есть люди, которые умеют так делать, но я никогда не видел лица подвижнее вашего. Вам раньше такого не говорили?

Она раздвинула губы, снова их сомкнула и отвернулась от меня. Мне оставалось лишь уткнуться носом в свою тарелку, и я так и поступил, но мгновение спустя Этель вновь заговорила со мной.

– Между прочим, мне всего девятнадцать, – сообщила она.

– Мне тоже когда-то было девятнадцать, – признался я. – Что-то в том возрасте мне нравилось, а что-то было ужасным.

– Вы правы, – согласилась она. – Я пока не научилась вести себя как надо, но обязательно научусь. С моей стороны было глупо отворачиваться от вас. Вы верно сказали, мне и вправду говорили про мое лицо. Много, много раз.

Вляпался, сокрушенно подумал я. Как прикажете быть тактичным, когда неизвестно, что укладывается в рамки, а что за них выпирает? Подвижное лицо вовсе не означает, что девушка непременно обзаведется ребенком. Нужно как-то выпутываться…

– Я предупреждал, что замечание будет личного свойства, и просто хотел объяснить, почему таращусь на вас. Думать не думал, что своим вопросом вас оскорблю. Давайте сочтемся, хорошо? Меня самого раздражают разговоры о лошадях: однажды я зацепился каблуком за стремя, когда спешивался. Можете спросить у меня что-нибудь насчет лошадей, и мое лицо изменится, вот увидите.

– Должно быть, вы катались в Центральном парке? Я права?

– Нет, это было летом на Западе. Продолжайте, у вас неплохо получается.

Мы болтали о лошадях, пока не встрял Пол Шустер, сидевший справа от Этель. Я не виню его, ведь с другого бока от него восседала миссис Робилотти. Но поскольку Эдвин Лэйдлоу по-прежнему занимал Роуз Таттл, лишь во время десерта – принесли вишневый пудинг со взбитыми сливками – мне удалось ее расспросить.

– Вы кое-что сказали, – напомнил я. – По-моему, я не расслышал.

Она проглотила кусочек пудинга.

– Может, я невнятно сказала. Со мной случается. – Она подалась ко мне и понизила голос. – Этот мистер Лэйдлоу, он ваш приятель?

Я покачал головой:

– Сегодня я увидел его впервые в жизни.

– Что ж, вы ничего не потеряли. Он издает книжки. Вот скажите, когда вы смотрите на меня, вам кажется, что я до смерти хочу узнать, сколько книжек вышло в прошлом году в Америке, Англии и других странах?

– Нисколько. Сдается мне, вы отлично обошлись бы без этих познаний.

– То-то и оно. Ну, что я не так сказала?

– Дело не в том, что вы сказали что-то не то. Вы упомянули мужчин из общества, которые были тут в прошлый раз, и я не совсем понял… Вы подразумевали, что уже бывали на такой вечеринке?

– Именно так, – кивнула она. – Это было три года назад. Вы же знаете, вечеринки устраивают каждый год.

– Да, знаю.

– Сегодняшняя у меня вторая. Та моя подруга, про которую я говорила, думает, что меня снова позвали на шампанское из-за второго ребенка, но я вас уверяю: будь я без ума от шампанского, то уж придумала бы, как быстрее попасть сюда опять. К тому же я и ведать не ведала, что меня пригласят. Сколько мне лет, по-вашему?

Я присмотрелся к ней:

– Э-э… Двадцать один?

Она довольно усмехнулась:

– Понятно, что из вежливости вы сбросили пяток, так что ваша догадка верна. Мне двадцать шесть. Сами видите, это неправда, будто после рождения детей девушки выглядят старше. Конечно, если детей много, восемь или десять, ты точно постареешь. Но лично я не верю, что выглядела бы моложе, не будь у меня двоих малышей. Что скажете?

Я помедлил с ответом. Я принял приглашение на вечеринку вполне осознанно. Пообещал хозяйке, что осведомлен о характере и значимости мероприятия и что она может рассчитывать на меня. На мои плечи давило бремя ответственности за общественную мораль, хотя бы в некоторой степени, а эта веселая мать-одиночка сводит все обилие наших социальных проблем к единственному вопросу – состарило ли ее рождение детей! Если я скажу «нет», это будет ответ одновременно правдивый и тактичный. Из него следует, что никаких преград для карьеры на ее жизненном пути не имеется. Сказать «нет» и перечислить реальные препятствия, которые ее поджидают, было бы верно, будь я посвящен в таинства благотворительности и опеки, но я не посвящен, да и сама она наверняка о них знает, однако ничуть не тушуется. В общем, я поразмыслил секунды три. Конечно, совершенно не мое дело, продолжит ли она рожать, но поощрять ее в этом начинании я не собираюсь. Короче, я солгал.

– Увы.

– Что? – возмутилась она. – Да как вы смеете?!

Я проявил твердость:

– Смею. Вы признали, что я мысленно дал вам двадцать шесть и отнял пять лет из вежливости. Будь у вас всего один ребенок, я бы дал вам двадцать три, а если бы детей не было, мог бы дать вам лет двадцать. Не стану утверждать, что наверняка бы дал, но не исключено. Пожалуй, нам стоит заняться пудингом. Вон, некоторые уже доели свои порции.

Роуз весело развернулась к своей тарелке.

По всей видимости, приглашенных уведомили заранее по поводу процедуры: когда Хэкетт по сигналу отодвинул стул миссис Робилотти, а мы, кавалеры, оказали ту же услугу своим подопечным, девушки мигом окружили хозяйку, которая направилась к двери. Когда дамы ушли, мужчины снова уселись.

Сесил Грантэм испустил громкий вздох облегчения:

– Последние два часа были тяжким испытанием.

– Бренди, Хэкетт! – распорядился Роберт Робилотти.

Хэкетт, разливавший кофе, прервался и бросил на него укоризненный взгляд:

– Буфет заперт, сэр.

– Знаю, но у вас же есть ключ.

– Нет, сэр. Ключ у миссис Робилотти.

Как по мне, тут должна была воцариться смущенная тишина, но Сесил Грантэм расхохотался и посоветовал:

– Топор возьмите.

Хэкетт продолжил разливать кофе.

Беверли Кент, тип с вытянутым лицом и большими ушами, прокашлялся:

– Знаете, мистер Робилотти, некоторое воздержание нам не повредит. В конце концов, мы все понимали протокол, когда принимали приглашение.

– Не протокол, – возразил Пол Шустер. – Протокол – это совсем другое. Удивляюсь я тебе, Бев. Ты никогда не станешь послом, если не вызубришь, что такое протокол.

– Я и так не стану, – ответил Кент. – Мне тридцать лет, восемь лет назад я окончил колледж, и что мы имеем? Мальчика на побегушках в миссии при Объединенных Нациях. Какой из меня дипломат? Но что такое протокол, мне полагается знать лучше, чем перспективному молодому корпоративному юристу. Ну-ка, поделись, что знаешь ты.

– Немного. – Шустер отпил кофе. – Да, немного, но мне известно, что это, и я утверждаю, что ты употребил слово неправильно. И зря ты меня причисляешь к перспективным молодым корпоративным юристам. Юристы никогда не дают обещаний. Кое-чего я добился, а поскольку я на год моложе тебя, надежда еще остается.

– Надежда для кого? – требовательно спросил Сесил Грантэм. – Для тебя или для корпорации?

– Что касается слова «протокол», – вмешался Эдвин Лэйдлоу, – думаю, я могу разрешить ваш спор. Раз уж я издатель, за мной обычно остается последний голос в вопросе слов. «Протокол» происходит от греческого «prxtos», «первый», и «kola», то есть «клей». Почему клей? Да потому, что в Древней Греции словом «prxtokollon» называли первый лист с содержанием рукописи, приклеенный к папирусному свитку. Сегодня под протоколом имеют в виду самые разные документы – от черновиков до отчета о слушаниях или какого-либо соглашения. В этом отношении, Пол, ты прав, но и Бев выразился верно, потому что под протоколом еще понимают свод правил этикета. Выходит, вы оба правы. Наша вечеринка действительно предусматривает особый этикет.

– Я за Пола, – объявил Сесил Грантэм. – Запирать спиртное – это никакой не этикет. Это чистой воды тирания.

Кент повернулся ко мне:

– А вы что скажете, Гудвин? Насколько я знаю, вы детектив. Сможете детектировать ответ?

Я поставил чашку на стол:

– Честно сказать, не очень-то понимаю, куда вы клоните. Если вам хочется разобраться, верно ли употреблено слово «протокол», надежнее всего свериться со словарем. Наверху, в библиотеке, словарь точно должен быть. А если вы хотите бренди из запертого буфета, то проще всего отправить кого-нибудь из нас в ближайший магазин. Помнится, есть заведение на углу Восемьдесят второй и Мэдисон-авеню. Можем бросить монетку.

– Сразу видно практичного человека, – заметил Лэйдлоу. – Вы человек действия.

– Кстати, – произнес Сесил Грантэм, – все обратили внимание? Он знает, где находится словарь и где расположен магазин, торгующий спиртным. Детективы знают все на свете. – Он повернулся ко мне. – Неплохо было бы узнать, вы здесь по работе или как?

Я решил проигнорировать его тон и вопросительно изогнул бровь:

– Будь я на работе, что я бы ответил вам?

– А! Значит, признаетесь?

– А если нет, в чем признаваться?

Роберт Робилотти громко фыркнул.

– Туше! – воскликнул он. – Попробуй иначе, Сес.

Он произнес это имя как нечто среднее между «Сес» и «Сис»; мать Сесила звала сына Сесселом, а сестра – Сессом.

Сесил пропустил слова отчима мимо ушей.

– Я же просто спросил. Или спрашивать не стоило?

– Да нет, почему же? Я вам просто ответил. – Я повел головой вправо, потом влево. – Раз вопрос прозвучал, значит все вы задавали его себе мысленно. Будь я здесь по работе, то так и ответил бы Грантэму, но, поскольку я пришел гостем, будет лучше, если вы мне поверите. Остин Байн утром позвонил и попросил его подменить. Если кому-то интересно, валяйте проверяйте.

– Думаю, нас это никоим образом не касается, – сказал Робилотти. – Меня уж точно не касается.

– Меня тоже, – согласился Шустер.

– Ладно, забыли, – процедил Сесил. – Какого черта! Мне любопытно стало, только и всего. Ну что, идем к мамашам?

Робилотти метнул на пасынка взгляд, который никак нельзя было назвать дружелюбным. Ну да, кто в этом доме хозяин?

– Я собирался спросить, не хочет ли кто-нибудь еще кофе. Нет? – Он встал со стула. – Мы присоединимся к дамам в музыкальной гостиной и сопроводим их вниз. Каждый из нас сначала танцует со своей соседкой по столу. Идемте, господа?

Я поднялся и расправил штанины брюк.

Глава 3

Будь я проклят, если в музыкальной гостиной не обнаружился оркестр – рояль, саксофон, две скрипки, кларнет и ударные. Как по мне, вполне можно было обойтись магнитофоном с выносным динамиком, но в этом отношении на матерей-одиночек средств не жалели. Правда, если уж говорить о средствах, оркестру заплатили, думаю, почти столько же, сколько сэкономили на напитках – содовая в коктейлях, розовая водичка за столом, которую пытались выдать за вино, запрет на бренди, так что никаких сверхъестественных расходов. Танцы затянулись больше чем на час, потом откуда-то возник Хэкетт и начал разливать всем шампанское у барной стойки – чистый «Кордон Руж», без всяких добавок вроде содовой. До окончания приема оставалось всего ничего, и миссис Робилотти, видимо, решила слегка ослабить удавку.

Как партнерша по танцам, Роуз Таттл оказалась так себе. Нет, она подходила мне по росту и имела некоторое представление о ритме, но этого было мало; мешало ее отношение к танцам. Она двигалась весело, а это, разумеется, никуда не годилось. Весело танцевать нельзя, ведь танец – дело серьезное. Танец может быть диким, торжественным, фривольным, похотливым или даже искусством ради искусства, но веселым он не бывает. Самое главное, веселый человек слишком много болтает. Хелен Ярмис в этом качестве была лучше – точнее, была бы, когда бы не ее скованность. Мы с ней ловили ритм и двигались легко и слаженно, а потом она внезапно замирала и словно превращалась в оживший манекен. К слову, ростом она тоже была мне под стать – доставала макушкой до моего носа, – и чем ближе находились ее пухлые губки, тем сильнее они мне нравились, когда изгибались в улыбке.

На следующий танец Хелен отнял у меня Робилотти. Оглядевшись, я понял, что почти все дамы разобраны, а в мою сторону направляется Селия Грантэм. Я дождался, пока она не подойдет и не остановится на расстоянии вытянутой руки.

– Ну? – спросила она, чуть откинув голову.

Насколько я понимаю, приличия – это для гостей, а от собственной дочери хозяйка ничего такого не требовала. Поэтому я пошел напролом:

– А оно того стоит?

– Нет, – признала она, – и не надейся. Но танца со мной тебе не избежать, как ни крути.

– Да ну? А если я скажу, что у меня ноги болят, и разуюсь?

– Да, – кивнула Селия, – с тебя, пожалуй, станется.

– Еще бы!

– Убедил. Значит, хочешь меня помучить? Неужели я не упаду в твои объятия? Неужели унесу эту боль с собой в могилу?

Возможно, обо мне складывается неверное впечатление, хотя я стараюсь излагать в точности так, как все было. Я видел эту девушку – пусть будет «девушка», даже если она на пару лет старше Роуз Таттл, успевшей дважды родить, – всего четыре раза. Трижды мы с ней встречались в этом самом особняке во время охоты за бриллиантами, а на третий раз, когда ненадолго остались вдвоем, светская беседа неожиданно закончилась согласием пообедать и потанцевать во «Фламинго». Селия пришла, как и обещала, но вспоминать то свидание мне не хотелось. Танцевала она просто отлично, спору нет, но и пила без меры, а ближе к полуночи затеяла ссору с другой дамой, и в результате нас выставили вон. В следующие несколько месяцев она исправно мне названивала – раз двадцать, по-моему, – предлагала повторить попытку, но я отговаривался делами. На мой взгляд, во «Фламинго» был лучший оркестр в городе, и я совершенно не стремился угодить в список нежеланных клиентов. А что до настойчивости Селии, мне приятно было думать, что она, распробовав, так сказать, меня, теперь не польстится ни на кого другого, однако я сознавал, что она слишком уж легкомысленная особа. Вообще-то, я рассчитывал, что она обо мне со временем забудет, но вот поди же ты…

– Да брось, какая боль? Ты предана только себе. И потом, мы же с тобой не сошлись характерами. Что-то подсказывает мне, что, начни мы танцевать, ты быстро высвободишься из моих рук, начнешь драться и говорить грубости, а это испортит вечер. Я по твоим глазам читаю, между прочим.

– В моих глазах бурлит неутоленная страсть. Если ты не догадался, тебе нужно чаще бывать в свете. Библия у тебя при себе?

– Нет, забыл прихватить. Но в вашей библиотеке наверняка найдется. – Из внутреннего кармана пиджака я достал блокнот, который всегда таскал с собой. – Это сгодится?

– Сойдет. Держи ровно. – Она накрыла блокнот своей ладонью. – Клянусь своей честью, что, согласись ты потанцевать со мной, я стану твоей верной кошечкой и никоим образом не заставлю тебя о том пожалеть!

Миссис Робилотти, танцевавшая с Полом Шустером, упорно косилась на нас. Я спрятал блокнот обратно в карман, взял Селию за руку – и буквально через три минуты убедился, что девушке, которая танцует вот так, можно простить что угодно.

Оркестр взял паузу на отдых, я отвел Селию к свободному стулу и задумался, будет ли прилично с моей стороны занять ее на следующий танец, но тут к нам приблизилась Роуз Таттл, одна-одинешенька. Селия накинулась на нее чисто по-женски:

– Если вам понадобился мистер Гудвин, я вас понимаю. Он тут единственный, кто умеет танцевать.

– Мне он нужен для другого, – объяснила Роуз. – Да я и не отважусь выбирать кавалеров, с моей-то неуклюжестью. Нет, я хотела кое-что ему сказать.

– Валяйте, – откликнулся я.

– Это личное.

– Как всегда! – Селия засмеялась и встала. – Мне потребовалась бы сотня слов, а вы справились всего двумя. – Она направилась к бару, где Хэкетт открывал бутылки с шампанским.

– Присаживайтесь, – сказал я, обращаясь к Роуз.

– Нет, спасибо, это ненадолго. Я решила, что вам как детективу лучше об этом узнать. Конечно, миссис Робилотти не хочет никаких неприятностей… Ей я тоже непременно расскажу, но подумала, что и вас поставить в известность не помешает.

– Я здесь не по работе, мисс Таттл. Я ведь говорил, что пришел развлекаться.

– Да, я помню, но вы же детектив, верно? И сможете сами с ней переговорить, если сочтете нужным. Я боюсь ее тревожить, она такая строгая… Но если произойдет нечто ужасное, а я это утаю, то часть вины ляжет на меня…

– Что такого ужасного может произойти?

Роуз взяла меня под руку:

– Я не сказала, что уже произошло… Фэйт Ашер до сих пор носит при себе яд, пришла сюда с ним. Он у нее в сумочке. Ах да, вы же ничего не знаете!

– Чего именно? Что за яд?

– Какой-то особый состав. Когда мы жили в Грантэм-Хаусе, она нам рассказывала, а кому-то и показывала маленький такой флакончик. Он у нее всегда при себе, в карманчике на юбке, и она нарочно нашила карманы на все свои платья, чтобы носить этот яд. Говорила, что подумывает покончить с собой, если жизнь так сложится, и поэтому повсюду ходит с ядом. Некоторые девушки считали, что она рисуется, и кое-кто над ней даже смеялся, но не я. Мне казалось, что она и вправду помышляет о смерти, а если и я начну потешаться, как другие, то окажусь причастной к ее гибели. Теперь она покинула приют и нашла работу. Я было подумала, что у нее все хорошо, но какое-то время назад Хелен Ярмис столкнулась с ней в уборной наверху и увидела тот флакончик в ее сумке. Хелен спросила, по-прежнему ли внутри яд, и Фэйт ответила, что да. – Роуз замолчала.

– Что дальше? – спросил я.

– Дальше? – повторила она.

– Это все, что вы хотели рассказать?

– А разве этого мало? Ну да, вы же не знаете Фэйт так близко, как я. Здесь, в роскошном особняке с дворецким, в компании нарядных мужчин, с бокалом шампанского в руках – именно здесь она могла бы свести счеты с жизнью, если бы все-таки захотела. – Роуз вдруг снова развеселилась. – И я тоже! – воскликнула она. – Я бы капнула яду себе в бокал, присела на стул, подняла бы бокал высоко, громко сказала бы: «За все наши горести!» – так говорила одна девушка в приюте, когда наливала колу, – выпила бы до дна, отшвырнула бокал, встала и начала бы оседать на пол, а мужчины со всех сторон кинулись бы меня ловить… Интересно, как скоро я бы умерла?

– Через пару минут или еще быстрее, если яда будет нужное количество. – Я высвободил локоть, за который Роуз продолжала держаться. – Ладно, вы рассказали что хотели. На вашем месте я бы выкинул все это из головы. Вы сами флакон видели?

– Да, она мне показывала.

– А нюхать нюхали?

– Нет, она не открывала пробку. Та была крепко завернута.

– Флакон стеклянный? Что внутри, видно было?

– По-моему, пластмассовый.

– Говорите, Хелен Ярмис видела этот флакон в сумочке Фэйт? Какая у нее сумка?

– Из черной кожи. – Роуз огляделась по сторонам. – Вон она, лежит на стуле. Наверное, пальцем показать будет неправильно…

– Я проследил за вашим взглядом. Как я сказал, лучше выбросьте все это из головы. Я приму меры, чтобы ничего не случилось. Потанцуем?

Она согласилась, и мы влились в веселый хоровод, а когда оркестр снова взял паузу, подошли к стойке за шампанским. Потом я пригласил Фэйт Ашер.

Раз уж она играла в тягу к самоубийству не меньше года, раз уж во флаконе мог быть аспирин либо соленый арахис и, даже если допустить, что там и вправду цианид, раз уж я не разделял мнения Роуз Таттл об особняке Робилотти как идеальном месте для смерти, шанс того, что здесь действительно случится что-то непоправимое, составлял, по моим прикидкам, один к десяти миллионам, но все равно – на меня взвалили определенную ответственность, и поэтому я продолжал приглядывать за сумочкой Фэйт Ашер и за ней самой. Проще всего наблюдать было, танцуя с ней, поскольку тогда за сумочкой следить не требовалось.

Как было сказано, я бы выбрал ее себе в сестры, потому что выглядела она так, словно нуждается в братской опеке. Возможно, сказывалось и то, что среди всех четырех девушек она была самой привлекательной. От шампанского она не отказывалась, это угадывалось по тому, как расслабились ее лицевые мышцы, и, пускай порой сбивалась с шага, танцевать с ней было подлинным удовольствием. Когда ей нравилось какое-нибудь мое движение или замечание, ее глаза с зелеными искорками посверкивали, и, когда танец завершился, я засомневался в том, нужен ли ей именно брат. Скорее, она хотела бы кузена…

Впрочем, выяснилось, что она себе на уме, если не насчет братьев и кузенов, то уж точно по поводу выбора партнеров. Мы стояли у окна, и к нам подошел издатель Эдвин Лэйдлоу. Поклонившись Фэйт, он произнес:

– Потанцуете со мной, мисс Ашер?

– Нет, – коротко ответила она.

– Я почел бы за честь…

– Нет.

Я не мог не задаться мысленно вопросом о причине отказа. Лэйдлоу был выше Фэйт всего на пару дюймов; возможно, она предпочитала более рослых – вроде меня. Или, может, все дело в его лохматости – то ли он не причесывался, то ли его волосы не желали лежать ровно. Или тут что-то личное, какая-то давняя обида? Вряд ли он сказал ей что-либо неподобающее за столом, они сидели далеко друг от друга, но такой разговор вполне мог состояться раньше или позже. Лэйдлоу молча отвернулся и ушел, оркестр заиграл музыку, и я раскрыл было рот, чтобы предложить Фэйт новый танец, но вмешался Сесил Грантэм, решительно ее перехвативший. Ростом он приблизительно с меня, волосы аккуратно расчесаны, так что, похоже, Лэйдлоу отказали из-за внешнего вида. Я не стушевался, пригласил Этель Варр и за время танца ухитрился не сказать ни словечка по поводу ее меняющегося лица. Пока мы танцевали, я старался не слишком уж явно вертеть головой, но все-таки продолжал наблюдать за Фэйт Ашер и стулом, на котором лежала ее сумочка.

Когда наконец случилось то, что случилось, это событие застигло меня врасплох. Мне нравится думать, что я умею ловить намеки на лету, и часто так и вправду бывает, но на сей раз чутье меня подвело; хуже того, беседуя с Этель Варр, я поглядывал на Фэйт Ашер. Если она собиралась покончить с собой и если у меня на самом деле талант ловить намеки, я бы, наверное, задышал чуть чаще в предвкушении, но и этого не произошло. Я видел, как Сесил Грантэм проводил ее к стулу футах в пятнадцати от того, где лежала сумочка; Фэйт села, а Сесил ушел и вернулся с двумя бокалами шампанского. Он поднял свой бокал и что-то сказал. Вообще-то, я следил за ними краешком глаза, чтобы не обидеть невниманием Этель Варр, но в тот миг мой взгляд целиком сосредоточился на Фэйт. Нет, никакого предчувствия не было, просто в голове засели слова Роуз Таттл насчет яда в бокале шампанского, и я невольно насторожился. Короче, я смотрел на Фэйт Ашер, а она сделала глоток, внезапно словно окаменела, потом содрогнулась всем телом, покачнулась, издала некий звук – что-то среднее между вскриком и стоном – и обмякла без чувств. Пожалуй, она бы упала со стула прямо на пол, не подхвати ее Сесил.

Когда я подбежал, он продолжал держать ее на руках. Я велел положить ее на пол и позвать врача, а сам взял Фэйт за плечи. Она вдруг забилась в судорогах, голова моталась туда и сюда, ноги дергались, и Сесил попробовал схватить ее за лодыжки. Я сказал ему, что это бесполезно, и спросил, позвали ли врача. Кто-то за моей спиной ответил утвердительно. Я опустился на колени, следя, чтобы Фэйт случайно не ударилась головой о пол, выкроил мгновение, чтобы оглядеться, и заметил, что Робилотти, Кент и дирижер оркестра оттесняют от нас всех прочих. Очень скоро судороги ослабли, а затем и вовсе прекратились. Фэйт дышала быстро и натужно, однако вздохи становились все реже, а ее шея под моими пальцами начала затвердевать. Я понял, что наступает паралич и что никакой врач уже не успеет помочь.

Сесил кричал на меня, слышались и другие голоса. Я вскинул голову и рыкнул:

– Будьте так любезны, ну-ка заткнитесь! Мы ничего не можем поделать. – Мелькнуло лицо Роуз Таттл. – Роуз, ступайте охранять ее сумочку. Не прикасайтесь к ней. Просто встаньте рядом и не сводите с нее глаз.

Роуз послушалась.

Миссис Робилотти сделала шаг вперед:

– Вы в моем доме, мистер Гудвин. Эти люди – мои гости. Что с ней случилось?

Я уловил запах дыхания Фэйт, а потому мог бы ответить в подробностях, но это могло подождать до ее скорой кончины. Пропустив слова хозяйки мимо ушей, я спросил:

– Кто пошел за врачом?

– Селия звонила по телефону, – ответили мне.

Продолжая стоять на коленях, я отвернулся от Фэйт и бросил взгляд на свои наручные часы. Пять минут двенадцатого. Она пролежала на полу шесть минут. На ее губах появилась пена, взор остекленел, а шея сделалась твердой как камень. Пару минут я внимательно следил за ней, игнорируя все вопросы, потом взял ее за руку и сильно надавил на ноготь среднего пальца. На ногте остался белый след, который не пропал и спустя тридцать секунд.

Я встал и повернулся к Роберту Робилотти:

– Мне позвонить в полицию или вы сами справитесь?

– В полицию? – переспросил он растерянно.

– Верно. Она мертва. Я побуду тут, а вы звоните, немедленно.

– Нет! – встряла миссис Робилотти. – Врач скоро приедет. И я здесь распоряжаюсь. Я позвоню в полицию, когда сочту необходимым.

Я разозлился. Зря, конечно: злиться в малоприятных ситуациях – всегда ошибка, особенно злиться на себя, но сдержаться я не смог. Не больше получаса назад я уговорил Роуз предоставить все мне: мол, я прослежу, чтобы ничего не случилось. Вот и проследил, называется. Я огляделся. Ничье лицо, ни мужское, ни женское, не сулило надежд. Муж и сын, две гостьи, дворецкий, три кавалера – никто из них, судя по всему, не рисковал возражать миссис Робилотти. Селия отсутствовала. Роуз стерегла сумочку Фэйт. Тут я заметил дирижера, широкоплечего парня с крепкой челюстью, который стоял спиной к оркестровой нише и спокойно взирал на суету вокруг. Я окликнул его:

– Моя фамилия Гудвин. А ваша?

– Джонсон.

– Скажите, мистер Джонсон, вам охота застрять здесь на всю ночь?

– Нет.

– Мне тоже. Я считаю, что эту женщину убили. Если полиция придет к тому же выводу, вы знаете, что это означает. Поэтому чем скорее они прибудут, тем лучше для всех. Я лицензированный частный детектив и не могу отойти от тела. В холле я видел телефон на стойке. Позвоните вот по этому номеру. – Я продиктовал цифры.

– Хорошо. – Он направился к арке.

Миссис Робилотти громко приказала ему остановиться и двинулась было наперерез, но он легко ее обошел, не ввязываясь в пререкания, и тогда она обратилась к мужчинам:

– Робби! Сесил! Задержите его!

Те никак не отреагировали, и она накинулась на меня:

– Вон из моего дома!

– Я бы с удовольствием, – честно ответил я. – Но если я уйду, копы скоро доставят меня обратно. Никто не покинет ваш дом в ближайшее время.

Муж взял миссис Робилотти под руку:

– Не надо, Луиза. Жуткая трагедия, да, но не надо спорить. Прошу, сядь и успокойся. – Он обернулся ко мне. – С чего вы взяли, что ее убили? Почему вы так сказали?

Пол Шустер, многообещающий молодой юрист, добавил:

– Я собирался спросить то же самое, Гудвин. Она носила яд в сумочке.

– Откуда вам это известно?

– Мне рассказала мисс Варр.

– А я узнал от другой гостьи. Вот почему я поручил мисс Таттл охранять сумку. Я уверен, что Фэйт Ашер убили, но объяснения приберегу для полиции. Вы пока можете…

В комнату вбежала Селия Грантэм с криком «Как она?» – и умолкла, уставившись на бездыханное тело Фэйт Ашер.

– Господи боже! – прошептала она, схватила меня за руку и воскликнула: – Почему вы ничего не делаете?! – Потом оглядела музыкальную гостиную, губы у нее задрожали, и я осторожно взял ее за плечи и помог отвернуться. – Спасибо… Мой бог, она такая красавица, даже в смерти…

– Верно. Вы вызвали врача?

– Да, он едет. Нашего я не застала, пришлось звонить… Но зачем врач, если она мертва?

– Никто не считается мертвым, пока врач не подтвердит смерть. Таков закон. – Другие гости снова загомонили, и я повернулся к ним и повысил голос: – Дайте отдых ногам, вокруг полно свободных стульев, но прошу держаться подальше от стула с сумкой. Если захотите выйти из гостиной, я не смогу вас остановить, но лучше послушайте моего совета и оставайтесь тут. Полиция может сделать неверные выводы, и вам придется отвечать на лишние вопросы. – Прозвенел дверной звонок, и Хэкетт сделал было шаг, но я крикнул: – Нет, Хэкетт, вы теперь один из нас. Мистер Джонсон сам откроет.

Так и вышло. Звука открывающейся двери мы не услышали, поскольку двери в особняках нынче распахиваются беззвучно, зато снизу донеслись голоса, и все, кто был в гостиной, повернулись к арке. Сквозь нее прошествовали двое полицейских в форме. Они четко встали рядом, и один позвал:

– Мистер Роберт Робилотти?

– Это я, – откликнулся Роберт.

– Это ваш дом? Нас вызвали…

– Нет, – перебила миссис Робилотти. – Это мой дом.