Текст книги "Скверно для дела"

Эйми бросилась на диван и зарылась лицом в подушку.

Фокс стоял нахмурившись. Чуть погодя он отправился на кухню, но шагов через пять быстро повернул голову, однако если и ожидал, что она подсматривает за ним, то ему пришлось разочароваться. Все, что он сделал на кухне, это выпил два стакана воды из-под крана, предварительно оставив его открытым на какое-то время, чтобы вода стала холоднее, затем вернулся к дивану и увидел, что ее плечи все еще сотрясаются от рыданий.

Он заговорил ей в затылок:

– Я опаздываю на встречу, мисс Дункан, и мне надо уходить. Ваши трудности еще усугубились. Я и сам испытываю некоторое замешательство из-за того, что влюбился в вас в ту же самую минуту, как увидел. Но мы можем игнорировать этот факт, так как со мной это происходит постоянно. Вы меня слушаете?

– Да. – Говорить Эйми мешала подушка, но Фокс все же разобрал ее ответ.

– Ну так вот. Ваша личная заинтересованность в мистере Клиффе – это не по моей части; кроме того, я временно являюсь его соперником в попытке добиться вашей благосклонности. Но только временно, вы слышите?

– Да.

– О'кей! Что до вашей работы, то это зависит от того, насколько вы хороший оперативник. Если хороший, то мы, возможно, уломаем мисс Боннер после того, как она поостынет. По всей вероятности, не следует ей говорить правду, что вы попали под колеса моей машины, но я в состоянии поведать довольно убедительно, что вы покорили мое сердце, а в настоящее время так оно и есть.

Однако самое главное – это то, что я любопытен, что делать – таким мама родила! Я не могу объяснить ничем другим, почему меня распирает от желания докопаться до сути и найти того, кто сдабривает хинином «Лакомства Тингли», причем доказать это во что бы то ни стало. Обычно мне удается делать вид, что мне чужды человеческие слабости, а вот сейчас не могу. И даже не собираюсь. – Фокс взял со стола шляпу. – Вы обо мне услышите. Правда, не знаю когда. Если понадоблюсь, мой номер в телефонном справочнике Вестчестера. До скорого!

Глава 3

В одиннадцать часов на следующее утро в грязной приемной административной части здания, принадлежавшего Тингли, на втором этаже находились три человека: юноша с красным лицом, который получал квитанцию и сдачу в окошке кассира; мужчина в сером костюме, сидящий в ожидании на стуле, и еще один, на другом стуле, с выражением нетерпения на лице; на полу у ног его стоял простенький кейс. Сидящие на стульях от нечего делать наблюдали за тем, как юноша спрятал сдачу в карман и ушел. Вскоре после этого дверь, ведущая внутрь, открылась и какой-то человек предстал перед ними, прямой как палка; это был мужчина лет шестидесяти в дорогом, хотя и старомодном пальто и в тон ему темной фетровой шляпе; он прошел мимо них и исчез за дверью, ведущей в холл. Его облик, по-видимому, напомнил что-то мужчине в сером костюме, так как он достал записную книжку, карандаш и записал аккуратно: «маш. GJ 88 у Тингли Вторн.» и положил книжку и карандаш обратно в карман.

Пять минут спустя донеслись какие-то звуки из окошка кассы. Человек в сером костюме после несложных умозаключений пришел к выводу, что звуки предназначаются ему; встал и приблизился. Старик с подслеповатыми глазами высунулся в окошко и сказал:

– Мистер Тингли очень занят. Он желает знать, по какому вопросу вы хотите его видеть?

Мужчина в сером костюме вновь достал карандаш, вырвал листок из записной книжки и написал на нем:

«Хинин», сложил и передал в окошко.

– Вручите это ему, пожалуйста.

Через три минуты его пригласили войти, и женщина со вздернутым носиком явилась, чтобы проводить посетителя в комнату, на двери которой красовалась надпись: «Томас Тингли». Мужчина вошел, вежливо пожелал «доброго утра» и сказал человеку, сидящему за круглым столом, что хотел бы видеть мистера Тингли.

– Мистер Тингли – это я. – Полное, обрюзгшее лицо сидящего за столом было таким же настороженным и злым, как и его голос. Он показал вошедшему листок бумаги. – Черт побери, что все это значит? Кто вы?

– Я сообщил свое имя в приемной. Фокс. Вам должны были передать, что с вами желает встретиться человек по имени Фокс. – Посетитель освободил стул, стоящий возле стола, и вежливо улыбнулся. – Я живу в сельской местности недалеко от Брюстера. На прошлой неделе купил несколько банок «Лакомств Тингли», и, когда мы открыли одну из них, содержимое оказалось горьким на вкус. Мой друг, химик, по моей просьбе сделал анализ, и он утверждает, что в банке присутствует хинин. Как, вы предполагаете, это могло произойти?

– Не знаю, – кратко ответил Тингли, – где эта банка?

– Все еще у моего друга.

– Что было на этикетке?

– «Ливер Пит № 3».

Тингли проворчал:

– Где вы ее купили?

– У Брюгеля на Мэдисон-авеню.

– У Брюгеля? Боже! Это первая… – Тингли прикусил язык и впился в визитера взглядом, которому только недоставало искры, чтобы вспыхнуть ярким пламенем.

– Я вправе думать, – сказал Фокс сочувствующе, – что новости, сообщенные мною, вас встревожили, но я здесь не затем, чтобы тянуть из вас жилы. Видите ли, я детектив. Текумсе Фокс. Возможно, вы наслышаны обо мне.

– Дьявол меня подери! С какой стати?

– Просто подумал, что вы, возможно, один из тех немногих, кто слышал. – Только пристальный взгляд мог бы уловить едва заметные признаки неудовольствия, вызванные этим заявлением, явно задевшим тщеславие посетителя. – Впрочем, это не имеет значения. Важно другое: будучи наблюдательным в силу своей профессии, я заметил, что вы не удивились при моем известии, и то, как вы оборвали фразу, подсказало мне, что вы слышали о хинине и прежде. Вы знаете, как он оказался в «Ливер Пит»?

– Нет, не знаю! – Тингли заерзал на стуле. – Я признаю, мистер Фокс, что у вас вполне обоснованные претензии.

– Я пришел не с жалобой, – отмахнулся Фокс. – А что, много уже было нареканий?

– Мы… да, несколько…

– Все от покупателей? От властей? Или от репортеров?..

– Господи помилуй! Нет! С чего бы?.. В хинине нет ничего опасного…

– Это верно. Но как закуска он вряд ли годится, тем более что на этикетке – о нем ни слова! Как вы уже слышали, я здесь не для того, чтобы жаловаться. Скорее, затем, чтобы обратить ваше внимание на тот ущерб, который может быть вам причинен, скажем, мною или кем-то еще, пожелавшим поставить в известность о хинине власти или прессу, допустим, «Газетт». Или тех и других? Нет, я делать этого не собираюсь, просто констатирую факт.

Тингли подался вперед и вперился в посетителя гневным взглядом. Фокс улыбнулся в ответ.

Наконец Тингли произнес голосом, звенящим от напряжения, как струна:

– Вы, именно вы?..

– Именно я!

– Почему вы?.. Вы грязный негодяй! – Его челюсть продолжала шевелиться, но на какой-то момент он лишился дара речи. Затем к нему вернулась способность говорить. – Мой бог! Я выбью из вас признание! На кого вы работаете? На «Пи энд Би»? – Он скорее выплюнул, чем произнес ненавистные ему инициалы.

– Я работаю только на себя.

– Черта лысого на себя! Не мытьем, так катаньем!

Можете сказать мистеру Клиффу…

– Не знаю никакого мистера Клиффа. Я здесь по собственной инициативе. Все это плод моих собственных размышлений.

Когда требовалось, в голосе Фокса появлялись убедительные нотки, например, как сейчас. Тингли откинулся на спинку стула и насупился, сжав губы так, что рот превратился в одну узкую щелку. Наконец он прорычал:

– Маленький персональный шантаж. Да?

– В какой-то степени – да.

– Что вы хотите?

– Я хочу проинспектировать вашу фабрику и поговорить с работниками. Хочу сделать все от меня зависящее, чтобы найти того, кто добавляет хинин в вашу продукцию. Я сыщик и хочу заняться расследованием.

– Вот как! – В голосе Тингли звучал неприкрытый сарказм. – И сколько же мне придется выложить вам за это?

– Нисколько! Ни цента! Вас не касается, почему я хочу заняться этим, если расследование будет должным образом санкционировано вами, поэтому считайте, что мною движет простое любопытство. По правде говоря, вам это будет только на руку. Я хороший детектив. Вы знаете полицейских чиновников? Должны знать, раз всю свою жизнь сидите здесь и занимаетесь этим бизнесом. Позвоните одному из них и наведите обо мне справки. – Фокс полез в карман, достал кожаный бумажник, раскрыл его и протянул свои водительские права. – Здесь мое имя.

Тингли взглянул на права, хрюкнул, помешкал немного и потянулся к телефону. Набрав номер, спросил капитана Дарста и спустя минуту начал задавать вопросы. Он выспрашивал дотошно, вплоть до мельчайших деталей, касающихся наружности Фокса, и наконец повесил трубку, повернувшись снова к посетителю.

Тингли испытал некоторое облегчение после телефонного разговора, однако, судя по его виду, полного удовлетворения не получил.

– Кто направил вас? – спросил он.

– Никто, – терпеливо ответил Фокс, – давайте не будем тянуть резину по новой. У вас и так дел по горло.

Выдайте мне пропуск для посещения всех помещений – и можете про меня забыть.

– Не знаю, дурак вы или не дурак, но и умным вас не назовешь.

– Да уж! Сейчас бы мне следовало быть у себя дома и опрыскивать купоросом персиковые деревья, а вместо этого, видите сами, чем я занимаюсь. Да и вы тоже!

Вместо того чтобы, накинув плед, плюхать трусцой по дороге со скоростью пять миль в час с пользой для здоровья, вы все еще торчите здесь.

– Вы из «Консолидейтед Кэрелз»?

– Я из ниоткуда.

– Что вы хотите сделать? Что именно?

– То, что сказал. Осмотреть фабрику и задать людям вопросы. Вы можете назначить мне сопровождающего, которому доверяете, чтобы он не отходил от меня ни на шаг.

– Вы чертовски правы, это я могу. Вы или лжец, или придурок. В любом случае… – Тингли потянулся к ряду старомодных массивных кнопок для звонков и надавил пальцем на вторую слева. Затем откинулся на спинку стула и сердито уставился на Фокса; воцарилось молчание, которое длилось до тех пор, пока не открылась дверь в боковой стене. Появилась женщина лет пятидесяти – шестидесяти, с несколько расплывшимися формами, энергичными чертами лица и темными глазами, в которых сквозила деловитость, и быстро приблизилась к столу.

– Мы только что запустили смеси на среднем конвейере…

– Знаю, – прервал ее Тингли. – Обождите минуту, мисс Ятс. Этого человека зовут Фокс. Он сыщик. Собирается осмотреть фабрику; ему разрешается задавать вопросы вам, Солу, Кэрри, Эдне или Тропу. Больше никому! Я ему не доверяю. Позже объясню, почему он здесь. Один из вас останется с ним.

– Можно ли ему посетить комнату для изготовления приправ?

– Да, но только не спускайте с него глаз, пока он будет там.

Мисс Ятс, по-видимому чересчур занятая, чтобы тратить время на дополнительные вопросы, кивнула Фоксу и отрывисто предложила:

– Пойдемте!

Снова оставшись один, Артур Тингли оперся локтями на крышку круглого, старомодного, оставшегося от отца стола и прижал ладони ко лбу, крепко зажмурив глаза. Он сидел так, не шевелясь, целых десять минут, затем поднял голову, поморгал и с мрачным отчаянием уставился на корзинку с утренней почтой. В ней, без сомнения, находились негодующие письма по поводу несъедобных закусок и пачка отмененных контрактов на поставку.

Даже заурядный рабочий день любого бизнесмена редко обходится без головных болей. Но еще до того, как этот черный вторник закончился, личная секретарша Тингли – костлявая, но настойчивая и цепкая в работе старая дева лет сорока трех, по имени Берлина Пилт, которую сам Тингли всегда называл служащей и никогда – стенографисткой или секретаршей, – испытала на себе в полной мере чрезмерное даже для Тингли рычание, лай и клацанье зубами. Она приписала это в основном хинину, а также и тому, что утренние посетители внесли свою лепту в ухудшение настроения босса: ни его высказывания, ни комментарии, ни письма, которые она печатала под его диктовку, не предоставили ей других, более приемлемых объяснений.

Помещение, которое она занимала, отделялось от его офиса двойной перегородкой, поэтому многое ускользнуло от ее слуха. Так, скажем, она не слышала ни слова из совещания, которое состоялось у босса в половине третьего с мисс Ятс и менеджером по сбыту – Солом Фраем. Она также осталась в неведении и относительно странной экскурсии, предпринятой ровно в четыре часа Артуром Тингли. Экскурсия была короткой и, по-видимому, для всех осталась тайной.

Тингли проскользнул в дверь, через которую мисс Ятс утром вывела Фокса, сопровождая его, прошел пятнадцать шагов по коридору, образованному примыкающими перегородками, остановился возле открытой двери, окинул взглядом коридор и шмыгнул внутрь. Он оказался в длинной узкой комнате с женской одеждой, развешанной по обеим стенам, и перегородкой посередине, на которой в основном висели на вешалках пальто. Направившись прямиком к одному из них, далеко не новому, с воротником из ондатры, он опять быстро огляделся настороженным взглядом, запустил руку в карман пальто и вынул маленькую закупоренную стеклянную баночку, затем тем же манером вышел в коридор и вернулся в офис. В этот момент Бердина Пилт постучала в другую дверь, чтобы передать документы на подпись, и он впопыхах сунул баночку в ящик своего стола и затем поспешно задвинул его.

Бердина не знала, зачем понадобился хозяину Фил Тингли, когда он появился в пять часов, так как ей просто было приказано – передать в приемную, что его ждут, и к тому времени, когда тог пришел, она уже собиралась домой, впрочем, как и все остальные, за исключением мисс Ятс, которая, как правило, задерживалась на работе до шести. Поэтому во время беседы Фила с боссом, помимо двойной перегородки, Берлину отделяло от них еще и расстояние от офиса до ее дома. Она видела, как Фил прибыл через минуту или чуть позже после пяти часов, но его уход сорок минут спустя, а также подлинный феномен этого дня – телефонный разговор, состоявшийся без пятнадцати шесть, через пять минут после того, как Фил покинул офис, – ускользнули от ее внимания, так как Бердина находилась в это время на пути домой – а это целых восемь миль подземки.

Артур Тингли хмуро разглядывал выдвинутый ящик письменного стола, пока говорил в трубку:

– Это ты, Эйми? Твой дядя Артур! Я хочу… словом, у меня проблема, и мне нужна твоя помощь. Сможешь ли ты подъехать сюда, ко мне в офис, в шесть… нет, погоди минуту, это не подойдет… лучше в семь? Нет, нет, не из-за этого. Нет, не по телефону! Нет, я не могу!

Ладно, будь все проклято, я прошу!.. Хорошо! Прошу как об одолжении… родственной услуге… ведь моя сестра была твоей матерью, этого-то ты отрицать не будешь!

Приезжай – мы все обсудим…

Эйми Дункан в гостиной своей квартирки на Гроув-стрит положила трубку на рычаг и села на диван с выражением отвращения на лице, смешанного с изумлением.

– Запахло жареным, – произнесла она громко, обращаясь к своему отражению в зеркале. – И я обещала, что приду! Определенно моя башка набита мякиной!

Нет чтобы заявить ему, пусть он со своей неотложной проблемой прямехонько катится к мисс Боннер – компетентному детективу!..

Она посидела какое-то время, затем отправилась в ванную и приняла аспирин. Выдался в высшей степени неудачный день. Эйми встала поздно и ничего не успела сделать. Впрочем, и заняться-то было нечем! Теперь у нее было вдоволь свободного времени, чтобы переделать зеленое платье, которое она собиралась надеть на званый обед, опять же ради интересов дела, но теперь все это по боку. В какой-то момент этого бесконечного вечера она все же достала это платье и стала подрубать кайму, но так и не закончила. Как назло, ничего примечательного не произошло, если не считать того, что около четырех позвонил Текумсе Фокс, чтобы сказать, что у него, возможно, будет о чем сообщить ей через пару дней.

Подруга, вместе с которой она снимала квартиру, впорхнула чуть позже пяти, переоделась с быстротой тайфуна и упорхнула снова. Приняв еще раз аспирин, Эйми проскользнула в спальню, глянула в зеркало и, не увидев там ничего утешительного, легла на кровать и закрыла глаза.

В таком состоянии она пребывала около часа. Когда же наконец вышла из оцепенения, то рывком приподнялась, взглянула на часы и вскочила на ноги.

– Бедная тупица женского рода! – вновь громко с отвращением сказала она себе. – Если ты даже не знаешь, о чем бы не хотела думать, то лучше не думать вообще! – Затем внезапно расхохоталась. – Неплохо сказано! Следует отдать должное!., ах!..

И тотчас в спешке стала приводить себя в порядок, одеваться, выбрав из шкафа старое голубое платье, которое не очень любила. Времени поесть уже не оставалось, но это можно будет сделать и позже, к тому же Эйми еще не проголодалась. Судя по тому, что можно было разглядеть в окно в рано наступившей ноябрьской темноте, на улице моросило, но, оказавшись снаружи, Эйми убедилась, что это настоящий холодный дождь, да еще и с ветром, и решила взять такси, которое, к счастью, удалось поймать еще до того, как она свернула за угол. Напротив здания, принадлежавшего Тингли, на Двадцать шестой улице она отпустила машину; преодолевая леденящие порывы ветра, добралась до входа, толкнула дверь и вошла.

На пороге Эйми задержалась, решив не закрывать дверь, так как света здесь не было. Развалюха лестница терялась где-то в темноте. Затем она вспомнила одно из бесчисленных неудобств этого старого здания – отсутствие настенных выключателей. Осторожно ступая, она направилась в холл, подняв обе руки над головой и шаря в воздухе, пока не нащупала свисающую цепочку, потянула, включила свет, закрыла входную дверь и стала подниматься по лестнице. Звук ее шагов по терпеливым, многострадальным деревянным ступеням громко раздавался в обступившей ее тишине. Наверху Эйми опять пошарила над головой, нащупала еще одну цепочку от лампы, потянула, подошла и открыла дверь в приемную.

И там нигде не было света.

Она с полсекунды стояла как вкопанная, чувствуя, как мурашки побежали по коже.

Дрожь, охватившая Эйми, была следствием рефлекторного сокращения мышц, наступившего вследствие охватившего ее страха, а вот чем был вызван этот страх, объяснению не поддавалось. Мертвая, нахлынувшая на нее тишина была всеобъемлющей, но дядя Артур не всегда бушевал и топал ногами, и не было никаких оснований полагать, что в здании обитали и другие существа, способные производить шум и издавать звуки. Что до отсутствия света, то в этом тоже не было ничего такого, чтобы вызвать тревогу: за время своей работы здесь она не раз убеждалась, что после наступления темноты всегда приходилось пробираться на ощупь: всех работающих у Тингли заставляли экономить электричество.

Тем не менее на сей раз Эйми ощутила дрожь. Ей Даже захотелось в какой-то момент окликнуть дядю по имени, но она удержалась. Однако оставила дверь в холл открытой и вернулась к прежней тактике: по мере того как продвигалась вперед, останавливалась, нащупывала цепочку от лампы, включала всюду свет, пока не миновала лабиринт перегородок и не достигла цели – двери с надписью: «Томас Тингли». Здесь, видимо, ее ждали: свет горел, и дверь была открыта. Как только она вошла, первое, что бросилось ей в глаза, – дяди за столом не было.

Эйми постояла, сделала шаг вперед, и тут, если верить тем, кто утверждает, что жизнь – это сознание, и именно оно определяет бытие человека, – так вот, если верить им, то Эйми перестала существовать.

Она вернулась в «бытие» без малейшего понятия о том, сколько пребывала вне его, подобно улитке, которую водоворотом затянуло на вязкое дно мутной реки и затем вытолкнуло на поверхность. Возвращение к жизни было настолько мучительным, что скорее походило на агонию. Несколько мгновений Эйми еще не была в полном смысле этого слова живым созданием, а просто хаотичным и никуда не направленным потоком нервных импульсов. Затем что-то произошло: ее глаза открылись, но Эйми еще и сама не осознала этого. Вскоре, однако, тот факт, что зрение к ней вернулось, дошел до нее; она застонала и сделала слабую попытку приподняться, опираясь на руку, но ладонь соскользнула – и Эйми снова оказалась на полу, но уже достаточно придя в сознание, чтобы понять, что ладонь соскользнула в лужу крови, а то, что находится от нее на расстоянии протянутой руки, это лицо и горло дяди Артура и что это горло…

Глава 4

Она подумала – если оцепенелое и замедленное восприятие можно назвать мыслью, – что ее парализовал шок от увиденного; но это было не так – сам факт, что подобное могло произойти, оказал на Эйми такое воздействие. В действительности же шок придал ей силы, несмотря на то, что она ушиблась при падении, помог скорчиться, встать на колени и ползти по полу, обогнув лужу крови, туда, где у стены была мраморная раковина. Все еще не поднимаясь с колен, Эйми потянулась, чтобы сорвать с вешалки полотенце, и, прислонившись в поисках опоры к ножке раковины, вытерла полотенцем руку, которая, соскользнув, попала в лужу крови.

Действия, предпринятые Эйми в данный момент, были не вполне осознанными, скорее инстинктивными: просто крови на руках быть не должно, вот и все! Когда она бросила полотенце на пол, то ощутила спазмы в желудке.

Эйми прислонила голову к краю раковины, закрыла глаза и постаралась сдержать дыхание. После казавшейся бесконечной паузы она попыталась сглотнуть слюну, и ей это удалось. Еще одна пауза, похожая на вечность, – и она, уцепившись за раковину обеими руками, подтянулась изо всех сил и оказалась на ногах.

Остается только гадать: что сделала бы Эйми, если бы ее разум был ясным. С учетом особенностей ее характера и интеллекта вполне можно предположить, что она добралась бы до телефона и позвонила в полицию, скорее всего, она так бы и поступила. Но то, что творилось в ее голове, можно было характеризовать как угодно, но только не как способность соображать: Эйми все еще пребывала в состоянии оцепенелости. Поэтому она продолжала стоять возле раковины, глядя расширившимися, но отупелыми от шока глазами на тело и вытекшую из него кровь на полу, а затем, отцепившись от раковины и обнаружив, что может держаться на ногах, начала двигаться.

Ее маршрут пролегал по окружности, которую Эйми предстояло описать, чтобы обойти страшное препятствие, находящееся на полу, недалеко от грубого занавеса, закрывающего раковину, и она добилась цели, только вместо дуги у Эйми получился многоугольник. Возле двери прислонилась к косяку, чтобы собраться с силами. Теперь она осознала, что у нее в голове творится что-то неладное, и это не только от шока, испытанного ею, когда увидела дядю Артура на полу с перерезанным горлом. И пока отдыхала, прислонившись к двери, повернула ладонь, чтобы взглянуть на пальцы: никакой открытой раны Эйми не заметила. Затем она продолжила путь.

Ей бы никогда не выбраться на улицу, если бы кто-нибудь, потянув за цепочки от ламп, которые Эйми оставила включенными, погасил их, но этого не произошло, и она добралась до выхода. Дождь все еще шел, и она нырнула в него, даже не ускорив шаг и не тратя столь нужные ей сейчас силы на то, чтобы закрыть за собой дверь. Спускаясь на тротуар по двум каменным ступенькам, Эйми споткнулась и чуть не упала, но сумела сохранить равновесие, а когда оказалась внизу, пошла в восточном направлении. Именно сейчас у нее возникло смутное ощущение, что есть что-то неправильное в том, что она делает, но это чувство было слишком слабым, чтобы противостоять настоятельному желанию продолжать двигаться, идти и только идти! Эйми стиснула зубы, хотя это вызвало еще более сильную головную боль, и постаралась двигаться еще быстрее и по прямой. Она пересекла авеню, вышла на другую улицу, увидела свободное такси, села в него и сказала водителю адрес: Гроув-стрит, 320.

Только оказавшись около своего дома, Эйми спохватилась, что у нее нет с собой сумочки, в которой лежал кошелек. Это заставило ее, впервые с того момента, как она пришла в сознание, по-настоящему раскинуть мозгами. Но это оказалось жалкой попыткой! Сумочка, вне всякого сомнения, осталась там. Но там ее оставлять нельзя, ни в коем случае! Если обернется так, что по какой-либо причине надо будет скрыть тот факт, что она была там, – пункт слишком сложный и запутанный, чтобы вдаваться в рассуждения по его поводу на данный момент, – то тогда ее сумочка не только не должна, но и не может находиться там. Тогда сумочку надо забрать оттуда. Единственный, кому можно довериться и кто должен ее забрать, это она сама. Сделать же это можно, только вернувшись обратно и взяв сумочку там, где она ее оставила. Но она туда не вернется. Мысленно прикинув все «за» и «против» и придя к столь элементарному и бесспорному выводу, Эйми попросила водителя подняться с ней в квартиру, достала десятидолларовый банкнот из заначки в шкафу и расплатилась с ним, а затем, после его ухода, взяла телефонный справочник и отыскала нужный номер, Кротон-Фоллз, 8000, и набрала его.

– Алло! Мистера Фокса! Могу я с ним поговорить? – Ожидание; она зажмурила глаза. – Алло! Это Эйми Дункан! Нет, я… я здесь, дома. Да, что-то случилось! Нет, случилось не здесь, случилось… я не хочу говорить по телефону. Нет, нет, не это… что-то по-настоящему ужасное.

Мой котелок варит только наполовину, и думаю, что говорю бессвязно… Знаю, нервы у меня на взводе… Дело в том, что мне, кроме вас, больше не к кому с этим обратиться… Не могли бы вы приехать ко мне прямо сейчас?

Нет, по телефону сделать этого не могу… Я почти не соображаю, что говорю… Хорошо! Да, я знаю, это будет… я…

Хорошо. Да, буду здесь…

Она уронила трубку на рычаг, посидела какое-то время, а затем, опершись руками на стол, поднялась. Воротник серой шубки вокруг шеи взмок от пота. Эйми сняла шубку и бросила ее на спинку стула, но когда подняла руки, чтобы снять шляпку, то покачнулась и боком рухнула на диван, вновь потеряв сознание.

Первое, что она ощутила, придя в себя, это какой-то запах, неприятный и раздражающий, но знакомый.

Анестезия? Нет! Нашатырный спирт! Но почему? Разве она захватила его с собой в постель? Эйми открыла глаза. Возле нее был какой-то мужчина.

Он спросил:

– Вы узнаете меня?

– Конечно! Вы Текумсе Фокс. Но почему?.. – Она пошевелилась.

Он надавил Эйми на плечи кончиками пальцев.

– Лучше вам пока полежать спокойно. Вы помните, что звонили мне?

– Да… я…

– Одну минуту! Если вы повернете голову, то сможете увидеть, что здесь мистер Олсон. Ему пришлось впустить меня, и он желает убедиться, друг я вам или враг.

Эйми повернула голову, охнула от боли и увидела управляющего, который стоял рядом; лицо у него было встревоженным.

– Все в порядке, Эрик! Мистер Фокс – друг. Спасибо!

– Но вы… вы выглядите больной, мисс Дункан!

– Не волнуйтесь! Со мной все будет нормально. Благодарю вас!

Когда дверь за управляющим закрылась, Фокс взял со стола стакан и предложил Эйми:

– Отпейте глоток. Это придаст вам бодрости, пока я буду выяснять, что с вами стряслось. Это из ваших запасов, я нашел бутылку на кухне.

Бренди словно обожгло ее. Эйми сделала еще глоток и вернула ему стакан. Голова ее упала на подушку, а по всему телу прошла дрожь.

Голос Фокса отдавался в ее ушах, как раскаты грома, хотя он говорил нормальным тоном:

– Прежде чем дать нашатырь, я снял с вас шляпку, укрыл ноги и провел маленькое расследование. Вы шли под дождем, где-то оставили сумочку, стерли кровь с руки, но плохо; и кто-то чем-то ударил вас по голове.

Эйми сделала попытку открыть глаза и заговорить.

Бренди зажгло костер в желудке.

– Почему вы решили, что меня ударили?

– У вас над правым ухом шишка величиной с лимон.

Пощупайте! Кто ударил вас?

– Не знаю. – Эйми попыталась сосредоточиться. – Я даже не знала, что меня ударили.

– Где вы были?

– В офисе дяди Артура. Он… он мертв. Он там на полу с перерезанным горлом… Ох, я… я…

– Успокойтесь! – резко прервал ее Фокс. Подобие улыбки, которую более или менее до этого момента изображали кончики его губ, мгновенно исчезло. – И не шевелите головой: мы же не хотим снова потерять сознание. Вы видели дядю мертвым на полу с перерезанным горлом?

– Да!

– Увидели, когда туда приехали?

– Нет! Его там не было, когда я приехала… Я имею в виду, что не видела его… В офисе горел свет, и я вошла… Я никого не видела и не слышала…

Она замолчала, и Фокс сказал:

– Продолжайте.

– Это все, что я знаю. Когда я пришла в себя и открыла глаза… моя рука соскользнула, когда я пыталась приподняться… и увидела, что она в крови, и дядю Артура совсем рядом…

– Старайтесь говорить спокойно. Продолжайте!

– Я ползком добралась до стены, сорвала полотенце и вытерла руку… Поднялась… затем, когда убедилась, что могу ходить, выбралась наружу. Я знала, что с головой у меня что-то не так, но настолько отупела, что не могла понять, что именно.

– Скорее всего, вы были в шоке. И что – отправились прямо сюда?

– Я вышла на авеню… думаю, Девятую… и взяла такси.

– И сразу позвонили мне, как добрались до дома?

– Да, сразу же.

– Ваш звонок был в восемь сорок две. – Фокс подсчитал в уме. – Тогда вы выбрались оттуда что-то около десяти минут девятого. В какое время вы туда приехали?

– В семь часов. Должна была, но я опоздала минут на десять. Дядя Артур звонил мне и просил прибыть в семь часов, но я опоздала.

– Вы взяли такси?

– Да, шел дождь.

– Сумочку там забыли? В офисе?

– Должно быть, там… В такси у меня ее не было.

– Почему дядя просил вас приехать? Зачем?

– Не знаю. Он сказал, что у него проблема… Просил об этом как об одолжении… вроде как о семейной услуге, так он сказал… Можно мне еще немного бренди?

Он плеснул в стакан на палец и протянул Эйми, затем подождал, пока она выпила.

– Сказал ли он, в чем проблема?

– Нет!

– Вы подумали, что это связано с хинином?

– Скорей всего, нет… Сейчас точно не помню, о чем тогда подумала.

– В какое время он звонил?

– Не знаю… подождите… да, знаю! Я видела, что должна отправиться через час, значит, это было где-то около шести. Примерно без пятнадцати шесть.

– Что вы делали в течение часа до отъезда?

– Пошла в спальню и легла. У меня болела голова.

– Позвольте ощупать вашу голову.

Она позволила. Его привычные к таким делам пальцы осторожно раздвинули пряди каштановых волос, мягко скользнули по шишке и вокруг нее, затем Фокс, не отрывая глаз от ее лица, надавил на больное место – Эйми моргнула и сморщилась.

– Больно?

– Ну… вообще-то да.

– Простите… Думаю, с вами будет все в порядке.

Извините за то, что хочу кое в чем удостовериться, но даже сейчас не исключается возможность… Вы убедились, что дядя мертв?

– Убедилась?.. – Эйми взглянула на него с изумлением.

– Да! В том, что он не дышит или его сердце не бьется?

– Боже! – В ее голосе прозвучал ужас. – Но он… нет… то, что я видела…

– Конечно! Ведь яремная вена могла оказаться незадетой. – Фокс пристально взглянул на нее. – Почему вы не позвонили в полицию?