Текст книги "Цветок страсти"

Уинн невольно выгнулась в сильных руках. Все ее тело подчинялось прикосновению его губ. До чего бы он ни дотронулся поцелуем – до губ, шеи, уха, – она была не в силах сопротивляться. Да и не хотела. На один изумительный миг, когда он крепко прижался к ее животу своей твердой восставшей плотью, она поняла, о какой упоительной битве толкуют между собой мужчины. О каком страстном влечении они громко говорят, сверкая от волнения глазами. Ей хотелось вести эту битву бесконечно, отвечая на его пылкость, пока их обоих не сожжет дотла огонь страсти.

Она повернула лицо к его ищущим губам, слепо требуя нового поцелуя, и еще крепче обняла его за шею. Но он немного отстранился, не вынимая руки из спутанных длинных волос, и она была вынуждена заглянуть прямо в глубину его глаз.

– Куда пойдем? – пробормотал Клив, пожирая взглядом ее раскрасневшееся лицо. Он наклонился и поймал губами ее нижнюю губу, удержав на несколько коротких мгновений, но, отказываясь подарить ей настоящий поцелуй, которого она жаждала. – Где мы можем побыть одни, чтобы закончить это…

– Уинн!

Резкий крик перепуганного ребенка заставил Уинн и Клива поспешно отпрянуть друг от друга. В первую секунду она так растерялась, что не смогла ничего ответить. Только уставилась на взволнованные личики Риса и Мэдока, потом перевела взгляд на Клива и снова взглянула на всполошившихся близнецов.

– Рис. Мэдок. Что… э-э… то есть… меня кто-то зовет?

Мэдок продолжал смотреть на нее, не мигая, с открытым от изумления ртом. Но Рис грозно повернулся к Кливу.

– Что ты сделал нашей Уинн? Если ты сделал ей больно, тогда… тогда я тебе отплачу! – Он двинулся к Кливу, а за ним его братишка, который замешкался всего лишь на секунду.

– Нет, нет Рис. Подождите, мальчики, – вмешалась Уинн. – Все в порядке. Он не… он не причинил мне боли.

Близнецы остановились, все еще не придя в себя от увиденного, но, явно испытав облегчение, что человек, которого они успели полюбить, не подвел их. Если бы они только знали, подумала Уинн, испытывая стыд, что этот человек готов лишить их родного дома, а та, которая любит их больше всего на свете, готова чуть ли не сдаться от одного его прикосновения. Она шагнула назад на нетвердых ногах, прижав руку к горлу, а другой, закрыв распухшие от поцелуя губы. Что на нее нашло, почему она так повела себя с ним? И почему даже сейчас ей кажется, что кровь бежит быстрее в ее жилах?

– А это был… – удивление во взгляде Мэдока переросло в любопытство. – А это был горячий поцелуй? Нуты знаешь, о котором говорил Баррис.

– Мэдок! – Уинн украдкой бросила взгляд на Клива и увидела, что тот начал улыбаться мальчишкам.

– Это был действительно горячий поцелуй, Мэдок. Но откуда же вы узнали о горячих поцелуях? – поинтересовался Клив.

Ответил Рис:

– Баррис сказал, что если Дрюс прогонит… ну-у… прогонит англичан, тогда, возможно, Уинн наградит его горячим крепким поцелуем…

Уинн хотелось только одного – уползти в густую рощу, что была позади них, и исчезнуть. Надо же было ее детям выбрать именно этот момент, чтобы продемонстрировать свою честность! Ну почему они не вели себя уклончиво с этим человеком, как довольно часто бывало, когда она их о чем-то спрашивала?

– Ступайте в замок, – перебила она, пока близнецы еще что-нибудь не выболтали.

Но Кливу, видимо, было так весело, что он не собирался их отпускать.

– Подождите, ребята. Расскажите-ка мне, наградила ли Уинн Дрюса, как предполагал Баррис. – Он повернулся к ней, усмехаясь, и ей показалось, что он мог бы проглотить ее одними глазами.

– Конечно же, нет, – ответил Мэдок с рассудительностью шестилетки. – Он ведь не прогнал тебя. Ты пришел со своим отрядом, поэтому Дрюс не может получить никакой награды.

– Так вот почему награда от Уинн досталась тебе, – вступил в разговор Рис. – Из-за того, что Дрюс не прогнал тебя.

Клив тихо хмыкнул.

– Часто трудно сказать, почему женщины награждают мужчин поцелуем. Возможно, Уинн удастся объяснить это.

Убийственный взгляд, который она послала англичанину, ничуть не смутил его, и Уинн с трудом подавила раздражение. Но Рис и Мэдок продолжали смотреть на нее, повернув к ней наивные любопытные мордашки.

– Я полагаю… шесть лет слишком юный возраст, чтобы обсуждать… подобные вещи, – запинаясь, проговорила Уинн. – Лучше вернемся к этому разговору, когда вы немного подрастете.

– Но, Уинн…

– …мы уже большие.

Клив подошел к мальчикам и остановился позади них, положив каждому на плечо руку.

– Ребенку лучше всего всегда говорить правду, – сказал он, хотя хитрое выражение на его худом лице сводило на нет это высокопарное наставление.

– А что вы-то знаете о воспитании? – возразила Уинн. – У вас разве есть дети?

– Нет, но я не забыл уроков детства. Так или иначе, ребенок всегда сумеет справиться с правдой. А вот постоянная ложь причиняет боль.

Казалось, в эту секунду между ними зародились новые отношения. Злорадство и издевка уступили место мрачной и тягостной прямоте. Ее раздражение и гнев по поводу той неловкой ситуации, в которую он ее поставил, – а также неподобающих чувств, которые он в ней вызвал, – были вытеснены воспоминанием о гораздо более глубоком конфликте между ними. Клив хотел, чтобы, по крайней мере, один из ее детей узнал своего отца, – несомненно, это и была та правда, о которой он говорил. Но она хотела для всех своих детей только истинного добра, а английского папочку никак нельзя было отнести к этой категории. Это был как раз тот случай, когда правда только ранит ребенка, и больше ничего. А Уинн не могла позволить, чтобы кто-то причинил боль ее малышу.

Она встрепенулась и бросила на англичанина холодный взгляд.

– Рис, Мэдок. Нам пора возвращаться в замок. Мы позже закончим этот разговор, – добавила она, предупреждая протесты, которые неминуемо должны были последовать. Затем, не дав им возможности на малейшее возражение, она схватила их за руки и потащила с собой.

– Уинн, что с тобой случилось? – жалобно спросил Рис, как только они оказались дома.

– Почему ты сердишься…

– …на нас?

Уинн вдруг охватила огромная усталость, когда она обратилась к непослушным братьям.

– Я вовсе не сержусь на вас, – ответила она, потом порывисто наклонилась и крепко прижала к себе ребятишек. – Совершенно не сержусь. Я слишком люблю вас обоих, чтобы сердиться.

Рис чуть отстранился, чтобы взглянуть на нее.

– Но ты сердилась на нас, когда мы попытались раскачаться на той лозе, – напомнил он.

– То совсем другое дело, милый. Я испугалась за вас, поэтому сильно рассердилась. Но это произошло только потому, что я вас очень люблю.

Лицо Мэдока в замешательстве сморщилось.

– А на Клива ты тоже сердишься, потому что любишь его?

Услышав такую нелепость, Уинн от удивления открыла рот.

– Это я-то люблю его? Как… как глупо так думать. Мэдок, я вовсе не имела в виду, что я люблю каждого, на кого сержусь. Ты и остальные дети – другое дело, я о вас беспокоюсь, поэтому иногда кажется, что я сердита. Но я всегда – всегда! – люблю вас. Даже когда наказываю. А что касается Клива Фицуэрина…

Она замолчала, не зная как объяснить свой гнев к англичанину и при этом не проговориться о цели его приезда в Уэльс.

– Клив Фицуэрин из Англии, а Англия враг Уэльса. Вы это уже знаете.

Когда оба брата кивнули, ей стало как-то спокойнее. По крайней мере, она убедилась, что находится на правильном пути.

– Мне очень трудно доверять англичанам. Даже когда они ведут себя как друзья, я боюсь, как бы они не обратились в наших врагов.

Последовало короткое молчание, пока братья переваривали услышанное.

– А вот Дрюс на них…

– …больше не сердится.

– Да, но я уверена, что Дрюс все время настороже, на всякий случай.

– Но… но зачем ты тогда подарила Кливу награду?

– Да, Уинн, зачем ты тогда подарила ему горячий поцелуй, который должен был получить Дрюс?

Уинн опять потеряла опору под ногами. Она потянулась к амулету и начала его нервно гладить.

– Это была вовсе не награда. Да и вообще Дрюс не хотел…

– А Дрюс рассердится, что ты отдала его награду Кливу? – перебил ее Мэдок.

– Нет! – воскликнула Уинн и прикусила в нерешительности нижнюю губу. – Но я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас рассказал ему об этом.

– А почему?

– Ну, видите ли, Дрюс иногда бывает чересчур заботлив, и он может рассердиться на англичан.

– Но почему?

– Потому что… потому что он не хочет, чтобы англичане слишком долго задерживались в Уэльсе.

– Но почему? – продолжали хором допытываться темноголовые мальчишки.

– Потому что… – Она вздохнула от безысходности. – Потому что потому. – Она присела перед близнецами и попыталась, как могла, изобразить оживление. – Это будет наш маленький секрет. Наша особая тайна. Договорились?

Мальчишки обменялись взглядами. Потом дружно кивнули.

– Дрюс никогда не догадается, что его награда досталась Кливу.

– Мы ни за что ему не расскажем.

– Вы не должны никому рассказывать, – настойчиво произнесла Уинн. Хотя ей очень хотелось изменить мнение детей, будто поцелуй служит наградой, она знала, что это невозможно. Стоило близнецам вбить себе что-нибудь в головы, ничто не могло переубедить их. У нее оставалась только одна надежда: взять с них клятву сохранить все в тайне. – Ни одной живой душе, – повторила ока. – Обещаете?

– Обещаем, – ответили братья. Уинн снова вздохнула и выпрямилась.

– Ладно. А теперь бегите. Кажется, Дрюс собирается помочь вам смастерить лук и стрелы. Но помните, вы обещали, – прокричала она вслед заторопившимся малышам.

Уинн стояла и смотрела, как мальчишки мчались наперегонки по пыльному двору. Один раз они остановились, чтобы подкрасться к бестолковой наседке, потерявшей свой выводок, но когда та вовсю раскудахталась, они бросили это дело и опять побежали своей дорогой. Рис остановился, собираясь поднять что-то с земли, и именно эту секунду Мэдок выбрал, чтобы припустить во все лопатки. Рис тут же принял вызов и, пока догонял брата, все время кричал, что тот обманщик.

Но стоило им скрыться за кухней, как любящая улыбка погасла на лице Уинн, и ее мысли вернулись к англичанам. Она невольно потянулась к маленькому кожаному кисету, лежавшему в сумочке у талии, и сжала его, чтобы обрести уверенность. Сейчас более чем когда-либо было необходимо услать англичан прочь.

Клив с каждым разом наглеет.

А она явно теряет способность сопротивляться.

Казалось, будто он чувствует ее слабость и поэтому становится все сильнее.

Уинн выхватила из сумочки кисет и уставилась на него, словно он был ее единственной надеждой. Сегодня вечером она высыплет его содержимое в кувшин. Другого выбора нет. Она не может с ним сражаться его методом. Он оказался гораздо сильнее. Вот если бы она вела борьбу на другом поле битвы, то, возможно, победила бы.

Уинн вцепилась в драгоценный кисет с тертым корнем тиса и крепко прижала руку к груди. Она должна добиться успеха. Должна! Ока боролась за свою семью так же, как воин борется на поле битвы мечом или кинжалом.

И как любой воин, она готовилась сражаться со своим врагом до победного конца.

Глава 9

Туго натянутая тетива громко зазвенела, и Дрюс с довольной улыбкой отдал Артуру готовый лук.

– Держи, парнишка. Теперь вы все трое сможете тренироваться сколько душе угодно. Только не забудь каждый раз потом ставить его в угол. Никогда не оставляй лук на земле, а то какой-нибудь болван обязательно наступит на него.

– Хорошо, Дрюс, – послушно ответил мальчик. Он внимательно рассматривал серьезными карими глазами игрушечное оружие, и было ясно, что в его сообразительной головке назревает какой-то вопрос. – А когда стрела попадает в кролика, оленя или какое-нибудь другое животное, ему больно?

Дрюс удивленно уставился на ребенка.

– Животные чувствуют по-другому, чем человек.

– Но они знают, когда хотят есть, – резонно возразил Артур. – И когда им страшно, потому что они всегда убегают от охотников. Поэтому они наверняка знают, причиняет ли стрела боль, когда попадает в них.

– Ну-у… – Дрюс прокашлялся. – Наверное, им немного больно. Но животные дают нам пишу, мех и много чего другого. Поэтому Бог и дал их нам, чтобы мы могли выжить. Артур, почему бы тебе не побежать к Рису и Мэдоку? – закончил Дрюс.

Артур посмотрел на него взглядом умного старичка и послушно ушел. Но, подходя к братьям, он все еще задумчиво хмурил лоб.

– Я попал! Я попал! – кричал Мэдок, бегая вокруг трех снопиков, составленных вместе, которые служили мальчикам мишенью.

– Я тоже так смогу. Вот смотри! – закричал ему Рис.

– Погоди, Рис! – приказала Изольда. – Артур, уйди с дороги.

Бронуин оторвалась от щенка и котенка, которые весело бегали за длинным стебельком травы, зажатым в ее руке.

– Ненавижу мальчишек, – пробормотала она скорее себе, чем Изольде. – Они такие шумные и всегда делают глупости.

Тут она захохотала, увидев, как котенок набросился на юркий хвостик щенка.

– Им всегда достается все веселье, – сварливо вторила Изольда. – И они считают, что всегда должны командовать.

– Ты что, хочешь пострелять из лука?

Изольда метнула сердитый взгляд на буйных близнецов.

– Я бы смогла это сделать ничуть не хуже, чем они, и даже лучше.

Бронуин покачала головой от такой нелепости.

– Что ж, пойди к Артуру. Он даст тебе пострелять из своего лука.

Она была права, потому что Артура больше занимало то, как перья на конце древка стрелы влияют на ее полет, а не само оружие. Он пожал плечами, услышав просьбу Изольды, и даже не оглянулся, когда она ушла, унося с собой лук и вторую стрелу. Только когда возле мишени поднялся невообразимый шум, он оставил изучение стрелы.

– Я тоже хочу пострелять! – кричала близнецам Изольда. Оба крепыша стояли плечом к плечу перед мишенью и, судя по их нахмуренным личикам, были возмущены не меньше Изольды.

– Девчонки не стреляют из лука…

– …только мальчики!

– Вы просто боитесь, что у меня более меткий глаз.

– Нет, не боимся!

– А ты бы лучше заткнулся, Рис, – предложила ему Изольда.

– Глупая девчонка.

– Ха! Девочки гораздо умнее мальчишек. Мальчишки только и знают, что шуметь, пачкаться в грязи и охотиться. А вот девочки много чего умеют.

– Все девчонки глупые.

– Неправда! – К перепалке присоединилась даже Бронуин.

Артур подошел ближе, но не стал ничего говорить. Изольда и близнецы часто затевали такие споры, в которых никто никогда не сдерживал верх.

– Девчонки ничего не знают, – поддел их Мэдок. Он посмотрел на Риса с видом заговорщика и каким-то непонятным образом передал брату свои мысли.

Рис продолжил за него:

– Точно. Мы знаем то, чего вы не знаете. Ну, так кто из нас теперь умнее?

– Да ничего вы не знаете, – возразила Изольда. – Выдумываете только.

– Нет, знаем, – хором заявили близнецы.

– Ладно, тогда докажите.

На секунду они замешкались, и Изольда воспользовалась их нерешительностью.

– Вот видите? Я же говорила. – Она повернулась к Бронуин и Артуру с выражением превосходства на лице. – Так и знала, что им нечего сказать.

– Нет, есть! – прокричал ей в затылок Рис. – Мы видели, как Уинн отдала Кливу…

– …награду, которую должна была подарить Дрюсу.

Обе девочки смотрели на них, ничего не понимая. Тут заговорил Артур:

– Какую награду? За что?

– Это был горячий поцелуй.

– Да еще какой крепкий!

– А что такое горячий поцелуй? – недоверчиво поинтересовался Артур.

– Мне кажется, это когда целуются с открытым ртом, – ответила Бронуин, – и касаются друг друга языками. – Она улыбнулась, сама дивясь тому, что сказала. – Но так поступают только когда любят кого-то.

– Или когда тебе кто-то очень-очень нравится, – добавила Изольда, кивая с умным видом.

Артур состроил гримасу.

– Вранье. Кому же это захочется трогать кого-то языком? Что за глупости.

– Ты, наверное, думаешь, что они высунули языки и дотронулись друг до друга, – поднял его на смех Рис. – И вовсе они не так делали.

– Да? А как? – спросила Изольда.

– Да, – вторила ей Бронуин затаив дыхание, – расскажите нам. Расскажите все-все.

Мэдок насмешливо улыбнулся.

– Мы видели все от начала до конца. Правда, Рис?

– Угу. Они обнимались и прижимались друг к другу. И волосы Уинн были все растрепаны.

– А как же горячий поцелуй? – перебила Бронуин.

– Ну, они прижимались друг к другу губами – как обычно целуются, только намного дольше.

– И было видно, что они открыли рты…

– …вот тогда-то они и касались друг друга языками.

Изольда и Бронуин переглянулись и начали хихикать.

Артур покачал головой:

– Ерунда какая-то. За что она его наградила? И как же Дрюс? И зачем ей понадобилось дарить англичанину горячий поцелуй?

Даже после того как Рис рассказал, что Баррис говорил Дрюсу об Уинн и горячем поцелуе, вид у Артура по-прежнему был недоверчивый. А Изольда с Бронуин взволнованно затарахтели:

– Наверное, Дрюс и Клив оба любят ее.

– Да, но она целовала не Дрюса. Она целовала Клива. Поэтому она, должно быть, влюбилась в англичанина.

– Уинн никогда бы не влюбилась в англичанина, – сердито возразил Мэдок. – Она их ненавидит.

– Какие мальчишки все-таки глупые, – произнесла Бронуин не менее сердито. – Разве ты не знаешь, что нельзя приказать себе, в кого влюбляться?

– Но ведь англичане наши враги, – напомнил Мэдок.

– Ну и что? Кливу мы нравимся, и он нравится нам, – ответила Изольда.

– А нашей Уинн так даже очень, – захихикала Бронуин.

– Он мог бы жениться на ней, – рассуждал Артур. – И тогда он стал бы нашим отцом. – Он помолчал с минуту, обдумывая эту мысль, затем его худое лицо расплылось в широкой улыбке, и серьезные глаза возбужденно засияли. – Он стал бы нашим отцом!

Эта перспектива привела Риса и Мэдока в легкое замешательство. Даже Бронуин с Изольдой, казалось, были огорошены, несмотря на то, что еще совсем недавно они с восторгом говорили о любви Клива и Уинн. Но Артур чрезвычайно, но воодушевился.

– Он стал бы нашим отцом, и… и мы стали бы настоящей семьей.

– А мы и есть настоящая семья, – заявил Мэдок. – Уинн всегда так говорит.

– В настоящих семьях есть отцы.

Рис и Мэдок обменялись взглядами, затем оба пожали плечами.

– Он хорошо к нам относится…

– …почти совсем как Дрюс.

– Но Уинн не влюблена в Дрюса, – вмешалась Бронуин. – Она влюблена в сэра Клива.

Рис посмотрел на Мэдока.

– А ведь она действительно отдала Кливу награду, предназначавшуюся Дрюсу.

Этот неоспоримый факт, в конце концов, убедил всех присутствующих. Уинн любит сэра Клива, а он любит ее. Они поженятся, и тогда у их пятерки появится настоящая семья. Артура теперь занимала только эта счастливая мысль, когда он сидел на своем валуне, где любил предаваться размышлениям. А оставшиеся на земле Рис, Мэдок и Изольда продолжали стрелять по мишени, но так и не утихомирились. Бронуин устроила с одной стороны валуна маленький домик и попыталась уговорить своих детей, котенка и щенка, отправиться спать на соломенные постельки, которые им приготовила. Но, как все дети, эти двое не желали отправляться спать тогда, когда велит мать.

Артур вполуха слушал, как она им тихо выговаривает, столь же мало на него действовали и шумные игры остальных трех. Мысленно он постоянно возвращался к новому повороту событий.

До сих пор все, что делала Уинн, безусловно, не свидетельствовало о ее любви к Кливу Фицуэрину. Изольда с Бронуин рассказали Артуру, что Уинн вызвала ожог на руках сэра Клива. Уж конечно, она не поступила бы так, если бы он ей нравился, хотя потом последовал этот поцелуй. Она не стала бы дарить горячий крепкий поцелуй тому, кто ей не нравится.

Артур вздохнул и устремил взгляд на небо, где в вышине кружил сокол. Некоторые вещи такие непонятные. Временами мальчику казалось, что ему никогда не разобраться с этим миром. Но он был настроен решительно. Он хотел знать все обо всем, хотя некоторые вещи были чрезвычайно загадочны. Но от этого они становились даже еще интереснее. Он не понимал, почему Уинн захотела навредить Кливу, а затем захотела поцеловать его, – впрочем, он вообще не понимал, почему мужчины и женщины влюбляются друг в друга. Наверное, так нужно.

Он задумчиво нахмурился. Да, наверное, в этом все дело. Уинн никогда раньше не вела себя так странно. Но она раньше и не целовала никого. По крайней мере, детям об этом ничего не было известно. Да, наверное, все дело в поцелуе.

Она влюбилась в Клива, только еще не свыклась с этой мыслью.

Артур вздохнул и довольно улыбнулся. Отец. До сих пор, пока он не встретил в лесу сэра Клива, который помог ему спуститься с дерева, а потом прокатил на своей огромной лошади Сите, Артур даже не задумывался, что у него может быть отец. А сейчас это казалось самым важным делом во всем мире. Артур хотел иметь отца и хотел, чтобы этим отцом стал Клив.

Уинн подозрительно посмотрела на Артура, бросив взгляд через хорошо освещенный холл. Весь вечер мальчик следил за ней, как ястреб. Остальные дети тоже. Неужели они догадались о ее планах? Нет, не может быть.

Уинн озадаченно прикусила губу, перебирая пальцами по ножке простого оловянного бокала. Артур действительно наделен необыкновенно живым умом. Но он никогда не проявлял особого интереса к ее снадобьям из трав. Он был слишком занят, пытаясь выяснить, почему летают птицы, куда уходит солнце каждую ночь и почему океан не стекает с краев земли.

В теплом золотистом свете факелов, зажженных по стенам холла, Уинн увидела, как Изольда прошептала что-то Бронуин и обе девочки захихикали. Возможно, Изольда что-то заподозрила. Да, скорее всего так, ведь девочка уже проявляла непраздное любопытство, пытаясь овладеть искусством врачевания. Уинн была уверена, что, в конце концов, в девочке обнаружится дар раднорского ясновидения.

Уинн почувствовала, как у нее перехватило дыхание. А может, это и есть первый признак. Возможно, Изольда уже знает, что затеяла Уинн.

В эту минуту внимание Уинн привлекли мужчины, гурьбой повалившие на вечернюю трапезу через тяжелые дубовые двери, ведущие в замок. Она с неприязнью отметила, что Клив и Дрюс идут вместе и беседуют, как добрые друзья.

Оба ей улыбнулись. Улыбка Дрюса была искренней и бесхитростной, а в улыбке сэра Клива явно угадывались насмешка и высокомерие.

Да как он осмелился обхаживать ее единственного союзника? – раскипятилась Уинн, быстро отводя взгляд. Но тут сна посмотрела на детей, и гнев ее улетучился, а вместо него пришло смятение. Потому что все пятеро ребятишек уставились на Клива с весьма странным выражением на личиках. В них угадывались радость и удивление, взволнованность и опасение. Но почему?

Уинн перевела взгляд на Клива, затем снова посмотрела на Дрюса. Что-то явно затевалось, но она не могла понять, что именно. По неизвестной причине дети, казалось, прониклись к Кливу еще большим расположением, чем прежде.

Прищурившись, она посмотрела на Риса и Мэдока. Неужели эти двое рассказали остальным о поцелуе, свидетелями которого они стали?

Она расстроенно вздохнула. Если это действительно так, то нельзя предугадать, что теперь нафантазируют детские умишки. И все-таки они не могли знать о размолотом корне тиса у нее в кармане.

Когда все расселись за длинными обеденными столами, Гуинет повернула голову к Уинн и кивнула в знак того, что можно начинать вечернюю трапезу. Хотя теперь Уинн называлась вещуньей, за столом, тем не менее, председательствовала Гуинет, как и подобало самой старшей в семье. Глаза ее не видели, но слух был острый.

Уинн поднялась и подошла к буфету, где ждали своей очереди попасть на стол множество кувшинов и блюд. Кук и две ее помощницы, аккуратно причесанные и в чистых передниках, уже приготовились подавать.

– Инид, ты понесешь вино. Кук, возьми поднос с мясом, а Глэдис – с сыром и хлебом. Детям я отнесу молоко и сыр. И положите еще немного мяса и хлеба для них на этот маленький поднос.

Уинн решила совершить свой подвиг после того, как мужчины утолят голод. От этого яд подействует еще разрушительнее. Они не поймут, что с ними такое, подумала она, нахмурив лоб. Это была чрезвычайная ситуация, и поэтому требовались чрезвычайные меры. Она насыплет порошок в кувшин с вином или пивом, в зависимости оттого, что они попросят, и сама подаст. А потом останется только ждать.

Уинн не обольщалась, что ей удастся избежать ответа. Клив сразу догадается. И Гуинет тоже. Но это не имело значения. Ей хотелось доказать англичанам, что она слов на ветер не бросает. Кочедыжник послужил всего лишь легким предупреждением. Теперь дело будет гораздо серьезнее. К тому же это средство не имеет противоядия. Англичане поправятся только тогда, когда яд полностью выйдет из их организмов.

Как далеко она собиралась зайти в этой войне с ними, Уинн сама толком не знала. Мысленно она готова была биться с Кливом Фицуэрином до победного конца. Насмерть, если понадобится. Но воспоминание о том, как он припал к ней теплыми губами, заставило ее усомниться в этом. Он такой живой и жизнелюбивый. Такой горячий. Несмотря на свою вполне оправданную ненависть к нему, Уинн не могла отрицать, что он пробудил в ней ответное пламя.

Она хмурилась, наливая в детские деревянные чашечки козье молоко.

– Уинн, у тебя болит голова?

Уинн уставилась на невинное личико Изольды.

– Что? Ах, нет. Нет. Я просто… хм… задумалась. Только и всего.

– А можно нам сегодня еще по кусочку мяса? – спросил Мэдок.

Уинн рассеянно кивнула, потом пришла в еще большее изумление, услышав слова Риса:

– Ты очень хорошая мама, Уинн.

– Да. Я очень рада, что ты моя мама, – подхватила Бронуин.

Уинн закончила накрывать детский стол под их сияющими одобрительными улыбками. Радостный взгляд Артура, однако, подтвердил ее страхи. Он все время смотрел то на нее, то на Клива и снова на нее. С самой первой минуты он и Клив были, как будто связаны какой-то невидимой нитью. Теперь было ясно, что он вообразил, будто существует какая-то привязанность между ней и Кливом, привязанность, благодаря которой Клив станет частью жизни маленького Артура.

Уинн чуть не застонала. И как только она допустила подобное?

Девушка заставила себя принять строгое выражение.

– Я хочу, чтобы все вы покинули холл сразу после ужина. А когда покончите с домашней работой, то отправитесь умываться и спать.

– Уинн, неужели у нас еще осталась…

– …какая-то домашняя работа?

– Совсем легкая. Бронуин, ты привяжешь щенка, чтобы он не досаждал цыплятам. Мальчики, пусть каждый из вас принесет по ведру воды в козий сарай. Но только ведро должно быть полным. А ты, Изольда, отнесешь цыплятам кухонные объедки. Видите – добавила она, – у вас это займет минуту или две.

На секунду ее привели в замешательство внимательные взгляды всех пятерых. Потом ребятишки послушно закивали. Бронуин хихикнула, но Изольда ее тут же заставила замолчать, ткнув локтем в бок.

Все-таки они ни о чем не догадывались. Абсолютно ни о чем. Впрочем, сейчас это Уинн беспокоило меньше всего. Когда англичанам станет плохо, дети все равно догадаются, что это ее рук дело. Что они тогда о ней подумают? Ведь они считают Клива Фицуэрина чудесным человеком. Уинн знала, что они никогда ее не поймут.

Сунув руку в складки юбки, она похлопала для уверенности по сумочке. Возможно, пришла пора рассказать им правду. Возможно, они уже достаточно взрослые, чтобы понять историю своего появления на свет и необходимость изгнать этого английского рыцаря.

Рис толкнул локоть Мэдока, и тот пролил молоко себе на руку и на стол. Изольда укоризненно покачала головой, а Бронуин подняла свою чашку, чтобы молоко не натекло под нее. Уинн быстро вытерла лужицу со старинного деревянного стола и попыталась восстановить порядок, при этом, однако, она не сводила глаз с Артура, на лице которого был написан восторг. Мальчик смотрел, не мигая на Клива, почти с болезненной любовью.

В эту минуту Уинн поняла, что должна все рассказать детям. Медлить больше нельзя. Она откашлялась, подливая, молока в чашку Мэдока.

– Мне нужно с вами кое о чем поговорить. Сегодня перед сном я поднимусь к вам наверх, и мы поговорим. Хорошо?

– Да, Уинн, – хором ответили детишки.

От их лучезарных улыбок и послушных мордашек ей стало совсем плохо. Да, разговор будет не из легких.

– Ладно. Вот ваше жаркое. И хлеб с сыром. Съешьте все до последней крошки, прежде чем приметесь за груши, поняли?

Она кивнула, когда они начали, есть, а потом вернулась к столу, за которым сидели взрослые. Отступать было поздно. Она зашла слишком далеко.

Ужин проходил в атмосфере непринужденного веселья – по крайней мере, для всех, кроме Уинн. И хотя за столом собрались воины двух стран с долгой историей разногласий, возникавших время от времени, сторонники Дрюса и Клива брали пример со своих предводителей, и между обеими группами не чувствовалось никакой напряженности. Даже языковой барьер не был проблемой, потому что все валлийские воины говорили на смеси английского и французского языков и с удовольствием обучали англичан трудным валлийским словам. Гости с трудом произносили непривычные для них звуки, что служило поводом для смеха и шуток, разносившихся эхом под высоким сводчатым потолком.

Когда Дрюс рассказал непристойный анекдот, переведенный Кливом для своих людей, все собрание грохнуло дружным смехом. То есть все собрание, кроме Уинн и пятерых детей. Малыши просто не поняли двойного смысла слов. Что касается Уинн, она поняла, но была не в настроении, чтобы оценить такой юмор. Кисет в сумочке, казалось, прожигал дыру на ее боку, побуждая к действию – подсыпать порошок в вино и налить англичанам щедрую порцию.

Когда Уинн, наконец, встала из-за стола, ее ладони были мокрыми. Она едва дотронулась до еды, потому что очень нервничала. Взяв себя в руки, девушка подошла к буфету и кивнула Кук, чтобы та не прерывала трапезу. Это вино она должна подать сама.

Проходя мимо Клива, она не удержалась, чтобы не взглянуть на него. Он наблюдал за ней, что ей уже было известно. Стоило ему остановить на ней взгляд, она сразу чувствовала – как если бы он дотронулся до нее неторопливо и ласково.

Сейчас, когда глаза их встретились, это чувство утроилось. Целую секунду она жалела, что судьба так распорядилась, сделав их врагами. Целую секунду она думала о том, как бы повернулись их жизни благодаря такому сильному притяжению.

Впрочем, оно никуда бы их не привело, Уинн знала это.

С огромным усилием она заставила себя отвести глаза. Но этот жгучий взгляд темных глаз навсегда с ней останется, печально подумала она. Вряд ли какой-нибудь другой мужчина будет так смотреть на нее. Да и ей уже никогда не испытать ничего подобного.

Уинн остановилась у буфета, повернувшись спиной к залу. Наполнив до половины высокий оловянный кувшин красным вином, она быстро всыпала в него размолотый корень тисового дерева и, прежде чем передумать, взболтала содержимое несколько раз, затем долила вином до краев, чтобы порошок как следует, растворился. С решительным вздохом она расправила плечи и повернулась к англичанам, твердо зажав в руке кувшин.