Текст книги "Неприятности малыша Николя"

Рене Госинни
Неприятности малыша Николя

© 1964, by Éditions Denoël New edition © 2004

© Прессман И. Л., перевод на русский язык, 2015

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2015 Machaon®

* * *

У Жоакима неприятности

Вчера Жоакима не было в школе, а сегодня он пришёл, но выглядел очень расстроенным, и мы все ужасно удивились. Конечно, не тому, что он опоздал и выглядел расстроенным, потому что он часто опаздывает и всегда расстроен, когда надо идти в школу, особенно если у нас контрольная по грамматике. Мы удивились, когда учительница ему радостно улыбнулась и сказала:

– Что ж, Жоаким, поздравляю! Ты, наверное, очень рад, правда?

Мы все просто обалдели, потому что хотя уже случалось, что учительница ласково разговаривала с Жоакимом (она у нас вообще замечательная и с кем хочешь может разговаривать ласково), но чтобы его поздравлять – такого никогда не было, просто никогда! Но нам показалось, что Жоаким не очень-то и обрадовался, у него всё равно был раздосадованный вид, и он отправился на своё место и уселся рядом с Мексаном. Мы все обернулись, чтобы на него посмотреть, но учительница постучала линейкой по столу и велела нам не отвлекаться, заниматься, чем положено, списывать с доски, и, пожалуйста, без ошибок.

А потом Жоффруа – он сидит как раз сзади меня – сказал:

– Передайте дальше! У Жоакима младший брат родился!

На переменке мы все обступили Жоакима. Он прислонился к стене и засунул руки в карманы, а мы стали его расспрашивать, правда это или нет, что у него появился младший брат.

– Ну да, – подтвердил Жоаким. – Вчера утром меня разбудил папа, он был уже полностью одет, только небритый, но ужасно весёлый. Он меня поцеловал и сказал, что ночью у меня родился младший брат. Потом велел тоже быстро одеваться, и мы поехали в больницу, а там была мама, она лежала в постели, но вид у неё был такой же довольный, как у папы, а рядом с её кроватью в колыбели был мой младший брат.

– Ладно, – сказал я, – но что-то у тебя самого вид не больно довольный!

– С чего это мне радоваться? – спросил Жоаким. – Во-первых, он жуткий урод. Маленький, весь красный и постоянно орёт, но почему-то все этому ужасно радуются. А когда я дома только скажу что-нибудь погромче, меня тут же заставляют замолчать, а папа говорит, что я дубина и что у него от меня лопнут барабанные перепонки.

– Вот-вот, знакомая картина, – поддержал его Руфюс. – У меня тоже есть младший брат, от этого всё время одни неприятности. Любимчик, ему всё можно. Если стукнешь его, тут же бежит жаловаться родителям, а потом в четверг меня не пускают в кино!

– А у нас всё наоборот, – поделился Эд. – У меня старший брат, и любимчик – он. Всё болтает, что я вечно доставляю одни неприятности, а на самом деле сам меня колотит, а ещё ему разрешают поздно вечером смотреть телевизор и курить!

– С тех пор как он появился, этот младший брат, ко мне все всё время придираются, – продолжал рассказывать Жоаким. – В больнице мама потребовала, чтобы я его поцеловал. Мне, конечно, не хотелось, но я всё равно сделал, как она хотела, а папа тут же стал кричать, чтобы я был поосторожней, что я сейчас опрокину колыбельку и что он никогда не видел другого такого недотёпу, как я.

– А что они едят, когда такие маленькие? – спросил Альцест.

– А потом, – сказал Жоаким, не обращая внимания на вопрос, – мы с папой вернулись домой, но без мамы дома ужасно грустно. Особенно когда папа стал готовить обед и злиться, что никак не может найти открывашку для консервов, а на обед у нас были одни сардины с зелёным горошком. И сегодня утром за завтраком папа опять на меня кричал, потому что у него молоко убежало.

– Это ещё что, вот посмотришь, что будет дальше, – вздохнул Руфюс. – Сначала, когда они привезут его домой, он будет спать у родителей, а потом они его поселят к тебе в комнату. И каждый раз, когда ему вздумается зареветь, все будут считать, что это из-за тебя.

– А у меня в комнате, – сообщил Эд, – спит мой старший брат, но это ничего; только когда я был совсем маленький, уже давно, этот дурак ужасно радовался, когда у него получалось меня напугать.

– Ну уж нет! – закричал Жоаким. – Как хотите, но у меня в комнате он спать не будет! Это моя комната, а он может поискать себе другую, если ему так хочется ночевать у нас дома!

– Как же! – хмыкнул Мексан. – Если твои родители скажут, что младший брат будет спать у тебя в комнате, значит, он будет спать у тебя в комнате, вот и всё!

– Нет уж, мсье! Нет уж! – всё кричал Жоаким. – Пусть укладывают его где хотят, но не у меня! А я запрусь на ключ! Ещё чего не хватало, видали!

– А это вкусно – сардины с зелёным горошком? – спросил Альцест.

– После обеда папа повёз меня в больницу, а там уже были дядя Октав, тётя Эдит, а ещё тётя Лиди, и все говорили, что мой младший брат похож на кучу народу, на папу, маму, дядю Октава, тётю Эдит, тётю Лиди и даже на меня, – немного успокоившись, продолжал Жоаким. – Потом они мне сказали, что я должен быть очень рад, а ещё должен теперь очень хорошо себя вести, помогать маме и отлично учиться в школе. А папа сказал, что он надеется, что я постараюсь, потому что до сих пор я всё лоботрясничал, но отныне мне придётся показывать пример младшему брату. После этого все про меня забыли, кроме мамы, – она поцеловала и сказала, что очень меня любит, так же сильно, как и моего младшего брата.

– Эй, парни, – предложил Жоффруа, – может, сыграем в футбол, пока перемена не кончилась?

– Кстати! – вспомнил Руфюс. – Теперь, когда ты захочешь пойти поиграть с друзьями, тебя могут заставить сидеть дома с младшим братом.

– Ах так? Ничего себе! Пусть этот тип сам с собой сидит дома! – заявил Жоаким. – В конце концов, никто его не звал! А я буду ходить играть, когда мне захочется!

– Могут выйти неприятности, – заметил Руфюс. – А ещё они тебе будут говорить, что ты ревнуешь.

– Что?! – закричал Жоаким. – Только этого не хватало!

И он сказал, что совершенно не ревнует, что это всё глупости и что ему вообще плевать на этого младшего брата. Единственное, о чём он просит, – это чтобы к нему не приставали и не лезли ночевать в его комнату, ну и ещё чтобы не мешали играть с друзьями, и вообще, он терпеть не может любимчиков, а если его будут так доставать, то и ладно, он просто уйдёт из дома, и пусть им будет хуже, пусть сидят со своим Леонсом, но они все ещё пожалеют, когда он уйдёт, особенно когда родители узнают, что он стал капитаном военного корабля, зарабатывает кучу денег, и вообще, ему всё равно дома всё надоело, и в школе тоже, и никто ему не нужен, и ему просто смешно на всё это смотреть.

– А кто это – Леонс? – спросил Клотер.

– Кто-кто, мой младший брат, – ответил Жоаким.

– Дурацкое у него имя, – сказал Клотер.

И тут Жоаким набросился на Клотера и здорово ему врезал, потому что, объяснил он нам, терпеть не может, когда кто-то оскорбляет его семью.

Письмо

Я ужасно беспокоюсь за папу: у него стала совсем плохая память.

На днях вечером к нам зашёл почтальон и принёс для меня большущий пакет, и я был ужасно рад, потому что люблю, когда почтальон приносит мне посылки. Там всегда бывают подарки, которые мне присылает бабуля, мама моей мамы, а папа говорит, что это безумие – так баловать ребёнка, и они с мамой ссорятся. Но в этот раз никто не ссорился и папа был очень доволен, потому что посылка, оказалось, не от бабули, а от мсье Мушбума, папиного начальника. Там была настольная игра – у меня уже есть одна такая, – и ещё для меня письмо:

«Дорогому Николя, у которого такой трудолюбивый папа.

Роже Мушбум».

– Что за странная идея! – удивилась мама.

– Это всё потому, что я недавно оказал ему одну личную услугу, – объяснил папа. – Ездил на вокзал, стоял в очереди и купил ему билеты на поезд, когда он собирался отправиться в поездку. Мне кажется, что с его стороны очень мило прислать Николя подарок.

– Было бы ещё милее, если бы он повысил тебе зарплату, – заметила мама.

– Браво, браво! – воскликнул папа. – Как раз подходящее замечание, которое следует высказать перед ребёнком! Итак, чего же ты хочешь? Чтобы Николя отправил подарок обратно Мушбуму и сообщил ему, что он предпочитает, чтобы его папе повысили зарплату?

– Ну нет! – возразил я.

Ну правда, даже если у меня уже есть одна такая игра, я мог бы вторую обменять у ребят в школе на что-нибудь получше.

– О-о! – протянула мама. – В конце концов, если тебя устраивает, что кто-то балует твоего сына, мне на это нечего возразить.

Папа сжал губы и стал смотреть в потолок, потом покачал головой и сказал мне, что я должен буду поблагодарить мсье Мушбума по телефону.

– Нет, – вмешалась мама. – Что действительно следовало бы сделать, так это написать ему небольшое письмо.

– Ты права, – согласился папа. – Лучше письмо.

– Лично я предпочитаю позвонить, – сказал я.

В самом деле, писать – это страшно скучно, а вот разговаривать по телефону я очень люблю, но дома мне не так уж часто разрешают это делать, только когда звонит бабуля и хочет, чтобы я подошёл и чмокнул её в трубку.

– Что касается тебя, – отрезал папа, – то твоего мнения никто не спрашивал. Если тебе велят написать, сядешь и напишешь!

Вот это уже было совсем несправедливо! И я сказал, что не хочу писать, а если мне не дадут позвонить, то мне вообще ничего не надо, никакой дурацкой игры, и вообще у меня уже одна такая есть, и с меня хватит, и раз так, то пусть бы уж лучше мсье Мушбум прибавил папе зарплату. Что за дела, в конце концов!

– Хочешь получить оплеуху и отправиться спать без ужина?! – закричал папа.

Тогда я заплакал, а папа спросил, за что ему всё это, а мама сказала, что если немедленно все не успокоятся, то это она отправится спать без ужина, и пусть тогда остальные разбираются со своими делами без неё.

– Послушай, Николя, – обратилась она ко мне, – если ты будешь хорошо себя вести и напишешь письмо без всяких разговоров, получишь двойную порцию десерта.

Я согласился (это был абрикосовый пирог), а мама объявила, что идёт готовить ужин, и отправилась на кухню.

– Так, – сказал папа, – займёмся черновиком.

Он достал из ящика своего письменного стола лист бумаги, карандаш, посмотрел на меня, покусал кончик карандаша и спросил:

– Итак, Николя, о чём же ты, собственно, собираешься поведать нашему старине Мушбуму?

– Ну, я мог бы ему написать, что, даже если у меня уже и есть одна такая игра, я всё равно очень доволен, потому что смогу поменяться с кем-нибудь из ребят в классе. У Клотера, например, есть классная синяя машина, и…

– Да-да, хорошо, – перебил меня папа. – Я понял. Так… С чего же мы начнём?.. Дорогой мсье… Нет… Дорогой мсье Мушбум… Нет, это слишком фамильярно… Мой дорогой мсье… Гм… Нет…

– Я мог бы написать просто: «Мсье Мушбум», – предложил я.

Папа посмотрел на меня, потом встал и закричал в сторону кухни:

– Дорогая! «Дорогой мсье», «Мой дорогой мсье» или «Дорогой мсье Мушбум»?

– В чём дело? – спросила мама, выходя из кухни и вытирая руки о передник.

Папа повторил, и мама сказала, что она написала бы «Дорогой мсье Мушбум», но папа ответил, что ему кажется, что это слишком фамильярно, и что он думает, не лучше ли будет написать просто «Дорогой мсье». Но мама возразила, что нет, что просто «Дорогой мсье» – это слишком сухо и что не надо забывать, что пишет ребёнок. Папа сказал, что вот именно, «Дорогой мсье Мушбум» не годится для ребёнка, это звучит недостаточно уважительно.

– Если ты уже всё решил, – воскликнула мама, – зачем ты меня отвлекаешь?! Мне, между прочим, надо готовить ужин.

– О! – сказал папа. – Прошу прощения, что отвлёк тебя от такого важного дела. В конце концов, ведь речь идёт всего лишь о моём шефе и моей карьере!

– Ты имеешь в виду, что твоя карьера зависит от того, как Николя напишет это письмо? – спросила мама. – Когда ему присылает подарок моя мама, то вокруг этого, по крайней мере, не поднимается столько шума!

Тут просто ужас что началось! Папа стал кричать, мама тоже стала кричать, а потом она ушла на кухню и хлопнула дверью.

– Ладно, бери карандаш и пиши, – велел мне папа.

Я сел за папин стол, и папа начал диктовать:

– «Дорогой мсье», запятая, с новой строки. «С большой радостью…» Нет, зачеркни. Подожди… «С большим удовольствием…» Да, так. «С большим удовольствием и большим удивлением…» Нет. Напиши: «С огромным удивлением…» Или нет. Слушай, не будем преувеличивать. Оставь: «С большим удивлением получил я Ваш прекрасный подарок…» Нет. Здесь ты можешь написать: «Ваш чудесный подарок… Ваш чудесный подарок, который доставил мне столько удовольствия…» Ах нет… Про удовольствие мы уже писали. Зачеркни «удовольствие». А в конце поставь: «С уважением…» Или лучше: «С глубоким уважением»? Подожди…

Папа пошёл на кухню, оттуда послышались какие-то крики, и он вернулся весь красный.

– Ладно, – сказал он мне, – напиши: «С глубоким уважением», а потом подпишись. Вот так.

Папа взял мой листок, чтобы всё перечитать, глаза у него округлились, он снова посмотрел на мой листок, тяжело вздохнул и взял другой, чистый, для нового черновика.

– У тебя, кажется, есть почтовая бумага? – спросил папа. – Такая, с маленькими птичками, которую тётя Доротея тебе подарила на день рождения?

– Это были кролики, – поправил я.

– Вот именно, – подтвердил папа. – Сходи-ка за ней.

– Я не знаю, где она, – сказал я.

Тогда мы с папой пошли вместе в мою комнату и начали искать, из шкафа попа́дало всё, что там лежало, прибежала мама и спросила, чем мы здесь занимаемся.

– Мы с Николя разыскиваем его почтовую бумагу, представь себе, – закричал папа, – но в этом доме ужасный беспорядок! Это просто невероятно!

Мама сказала, что почтовая бумага лежит в ящике журнального столика в гостиной, что всё это ей уже начинает надоедать и что ужин готов.

Я переписал папино письмо, и мне даже пришлось сделать это несколько раз из-за ошибок, а потом ещё раз из-за кляксы.

Мама опять пришла и напомнила, что ужин подгорит, но тем хуже для нас, а потом я ещё три раза переписал адрес на конверте, и папа сказал, что теперь можно идти ужинать. Я попросил у папы марку, папа воскликнул: «Ах да!» – и дал мне марку, а десерта я получил двойную порцию. Но за ужином мама с нами не разговаривала.

И вот на следующий день вечером я ужасно испугался за папу, потому что, когда зазвонил телефон, папа снял трубку и сказал:

– Алло? Да… А! Мсье Мушбум!.. Добрый вечер, мсье Мушбум… Да? Что вы говорите? – Тут у папы сделалось ужасно удивлённое лицо, и он закричал: – Письмо?! Ах, так вот зачем наш маленький тихоня Николя попросил у меня вчера вечером почтовую марку!

Цена денег

Я занял четвёртое место на контрольной по истории: там было про Карла Великого[1]1
  Карл Великий (742–814) – король франков, завоевавший обширные земли и образовавший империю, которая распалась вскоре после его смерти.


[Закрыть], а я всё про него знаю, особенно про Роланда[2]2
  Роланд – участник похода Карла Великого и персонаж героической поэмы «Песнь о Роланде».


[Закрыть] и его меч, который никогда не ломается.

Папа с мамой были очень довольны, когда узнали, что я четвёртый, а папа достал свой бумажник и дал мне – догадайтесь что! – десятифранковую бумажку!

– Держи, малыш, – сказал папа, – купишь себе завтра чего захочется.

– Но… Но, дорогой, – возразила мама, – тебе не кажется, что для малыша это слишком крупная сумма?

– Ни в коем случае, – ответил папа. – Николя пора учиться обращаться с деньгами с пониманием. Я уверен, что он потратит эти десять франков самым разумным образом. Так, малыш?

Я ответил, что так, и поцеловал папу и маму, они у меня замечательные, а бумажку положил в карман, и из-за этого мне пришлось ужинать одной рукой, потому что другой я всё время проверял, на месте ли деньги. Это правда, что столько у меня раньше никогда не было. Конечно, иногда мама даёт мне деньги, чтобы я сходил за покупками к мсье Компани, его магазин на нашей улице, на углу, но ведь это не для меня, и мама меня всегда предупреждает, какую мсье Компани даст мне сдачу. В общем, это совсем другое дело.

Когда я ложился спать, то положил свои десять франков под подушку, но заснуть никак не мог. Потом мне снились странные вещи про того мсье, который нарисован на деньгах и смотрит куда-то в сторону: у меня во сне он принимался строить всякие рожи, а дом, изображённый позади него, превращался в магазин мсье Компани.

Утром в школе, прежде чем войти в класс, я показал деньги ребятам.

– Ничего себе, надо же! – удивился Клотер. – И что ты с ними будешь делать?

– Не знаю, – ответил я. – Папа мне их дал, чтобы я научился понимать, что такое деньги, и чтобы потратил их разумно. Лично я хотел бы купить самолёт, только настоящий.

– Не получится, – заявил Жоаким. – Настоящий самолёт стоит дорого, уж не меньше тысячи франков.

– Тысячи франков? – воскликнул Жоффруа. – Ты что, смеёшься? Мой папа говорил, что это тысяч тридцать, да и то если самолёт совсем маленький!

Тут мы все расхохотались, потому что Жоффруа вечно болтает неизвестно что, он ужасный врун.

– Почему бы тебе не купить атлас? – предложил Аньян, первый ученик в нашем классе и любимчик учительницы. – Такие красивые карты с фотографиями и пояснениями, это очень полезно.

– Ещё не хватало, чтобы я платил свои деньги за какую-то книгу! – возмутился я. – И вообще книги мне и так всё время дарит тётя – на дни рождения и когда болею. Я ещё не дочитал ту, которую получил, когда у меня была свинка.

Аньян молча посмотрел на меня и ушёл повторять урок по грамматике. Он ненормальный, этот Аньян!

– Хорошо бы тебе купить футбольный мяч, чтобы мы все могли в него играть, – сказал Руфюс.

– Смеёшься, что ли! – ответил я. – Это мои деньги, и я не собираюсь покупать на них что-то для кого-то ещё. И вообще, если тебе так хочется играть в футбол, попробовал бы сам занять четвёртое место по истории!

– Жадина, – обозвал меня Руфюс. – Если ты оказался четвёртым, так это просто потому, что ты у учительницы такой же любимчик, как Аньян!

Но я не смог врезать Руфюсу, потому что зазвенел звонок, и надо было строиться и идти в класс. Всегда так: как только начинается настоящее веселье, тут же – дзинь! – и ступай в класс.

Мы уже построились, когда прибежал Альцест.

– Ты опоздал, – сделал ему замечание наш воспитатель Бульон.

– Я не виноват, – ответил Альцест. – На завтрак был один лишний круассан.

Бульон тяжело вздохнул и велел Альцесту встать в строй и стереть масло, которое оставалось у него на подбородке.

В классе я сказал Альцесту, который сидит рядом со мной:

– Видал это? – и показал ему деньги.

Тут учительница закричала:

– Николя! Что это у тебя за бумажка? Немедленно принеси её сюда, я её конфискую!

Я заплакал и понёс деньги учительнице, которая посмотрела на них с большим удивлением.

– Что ты собираешься с этим делать? – спросила она.

– Ещё не знаю. Это мне папа дал за Карла Великого, – объяснил я.

Я заметил, что учительница старается не засмеяться. С ней иногда такое случается, и она тогда становится ужасно красивой. Она отдала мне деньги, велела убрать их в карман и сказала, чтобы я с ними не играл и не тратил на глупости. А потом она вызвала Клотера, и, по-моему, его папа не станет давать ему денег за ту отметку, которую он получил.

На перемене, пока все остальные играли, Альцест схватил меня за руку, оттащил в сторону и стал расспрашивать, что я собираюсь делать со своими деньгами. Я ему ответил, что пока не знаю, и тогда он сказал, что на десять франков можно купить целую кучу плиток шоколада.

– Ты их штук пятьдесят сможешь купить! Пятьдесят плиток, представляешь? – разволновался Альцест. – По двадцать пять каждому!

– С какой это стати я стану отдавать тебе двадцать пять плиток? – спросил я. – Это мои деньги!

– Оставь ты его, – сказал Руфюс Альцесту. – Он жадина!

И они убежали играть, но мне на это наплевать, вот так! В конце концов, что они все ко мне пристают, когда это мои деньги!

Но вообще-то Альцест подал мне неплохую мысль – про плитки шоколада. Во-первых, я очень люблю шоколад, и потом, у меня никогда не было пятидесяти плиток сразу, даже когда я ездил к бабуле, а она мне всегда даёт всё, что мне хочется. Поэтому после уроков я побежал в булочную-кондитерскую, и, когда продавщица меня спросила, чего хочу, я отдал ей свои деньги и попросил:

– Плитки шоколада на все! Должно получиться пятьдесят, мне Альцест говорил.

Продавщица посмотрела на деньги, потом на меня и спросила:

– Где ты это нашёл, малыш?

– Я не нашёл, – объяснил я, – мне их дали.

– Тебе их дали, чтобы ты купил пятьдесят плиток шоколада? – удивилась продавщица.

– Ну да, – ответил я.

– Я не люблю маленьких лгунишек, – сердито сказала продавщица. – Будет лучше, если ты положишь эти деньги туда, где ты их нашёл.

И она на меня так посмотрела, что я убежал и плакал всю дорогу до дома.

Дома я всё рассказал маме. Тогда она меня поцеловала и сказала, что всё уладит. Она взяла мои десять франков и отправилась поговорить с папой, который сидел в гостиной, а потом вернулась с монеткой в двадцать сантимов.

– Пойди и купи себе шоколадку за двадцать сантимов, – сказала мама.

И я был очень доволен. А половину плитки я, наверное, отдам Альцесту, потому что он мой друг и мы с ним всегда всем делимся.