Текст книги "Влюблен до безумия"

Ник отвернулся от женщины и прошел по зеленому ковру к раздвижным дверям на маленький балкон, выходящий на 55-й хайвей. Он не собирался приезжать на похороны старика, и сам до сих пор толком не мог понять, как получилось, что он все-таки приехал. Только что он стоял на берегу Кресент-Бей, обсуждая детали с субподрядчиком, и вдруг уже сидит на мотоцикле и едет в сторону кладбища. Ник не собирался там появляться. Он знал, что является персоной нон грата, и все-таки приехал. По какой-то причине, докапываться до которой ему не хотелось, он чувствовал, что должен попрощаться со стариком.

Ник отошел в угол балкона, подальше от прямоугольника света, падавшего на дощатый пол, и погрузился в темноту. Преподобный Типпет едва успел произнести «аминь», когда Гейл в обтягивающем платье на тоненьких бретельках предложила Нику переспать.

– В тридцать три мое тело лучше, чем было в шестнадцать, – прошептала она ему на ухо.

Ник смутно помнил, как Гейл выглядела в шестнадцать, однако он не забыл, что ей нравился секс. Гейл была из тех девчонок, которые любят трахаться, но потом пытаются вести себя как девственницы. Бывало, она удирала из дома и скреблась в дверь бакалейной лавки Ломакса, где Ник работал – мыл полы после закрытия. Если он был в настроении, то впускал ее и занимался с ней сексом на ящике с товаром или на прилавке перед кассой. А потом она вела себя так, как будто сделала ему одолжение. Но на самом деле оба знали, что это неправда.

Прохладный ночной воздух трепал волосы Ника и обдувал его, но он не замечал холода. Делейни вернулась. Услышав про Генри, Ник рассудил, что она должна приехать домой на похороны. Но все равно он был потрясен, когда увидел ее, стоящую у гроба, с волосами, выкрашенными оттенков в пять рыжего цвета. Десять лет прошло, а она по-прежнему напоминала ему фарфоровую куклу, хрупкую, нежную и гладкую как шелк. При первом же взгляде на нее Ник вспомнил все так, как будто это было вчера. Тогда ее волосы были белокурыми и было ей семь лет.

В тот день, больше двадцати лет назад, стоя в очереди за мороженым, он впервые услышал про новую жену Генри Шоу. Ник не сразу поверил этой новости. Генри снова женился? Поскольку Ника интересовало все, что имело отношение к Генри, он и его старший брат Луи сели на велосипеды и помчались в объезд озера к огромному викторианскому особняку Генри. Мысли Ника крутились так же быстро, как колеса его велосипеда. Он знал, что Генри никогда не женится на его матери. Сколько Ник себя помнил, он и Генри всегда друг друга ненавидели. Они даже почти не разговаривали. Генри большей частью его просто игнорировал, но сейчас у Ника появилась надежда, что все может измениться. Вдруг новая жена Генри любит детей и он ей понравится?

Ник и Луи спрятали велосипеды за соснами и залегли под густыми кустами краснокоренника, окаймлявшими террасную лужайку. Это местечко они хорошо знали. Луи был старше Ника, ему было двенадцать, но Ник лучше умел ждать – возможно, потому, что привык, а может быть, потому, что его интерес к Генри Шоу был глубоко личным. Мальчики устроились поудобнее и приготовились ждать.

Примерно через час наблюдения Луи заныл:

– Он не выходит из дома. Мы столько тут проторчали, а он так и не вышел.

– Рано или поздно он выйдет. – Ник посмотрел на брата, потом снова на большой серый дом. – Должен выйти.

– Лучше пойдем половим рыбу в пруду мистера Бендера.

Каждое лето мистер Бендер выпускал в свой пруд, вырытый за домом, форель. И каждое лето братья Аллегрецца освобождали его от нескольких красивых рыбин дюймов по двенадцать длиной. Ник напомнил брату, что на прошлой неделе мать дала им по рукам деревянной ложкой. Обычно Бенита Аллегрецца отчаянно защищала сыновей, но когда мистер Бендер привел домой их обоих, пропахших рыбьими потрохами и несущих каждый по нескольку рыбин на леске, отрицать очевидное не могла даже Бенита.

– Она ничего не узнает, потому что Бендера нет в городе.

Ник подумал о голодных форелях в пруду, так и ждущих его острого крючка с наживкой. Но потом покачал головой и стиснул зубы. Если Генри действительно женился, то надо дождаться и увидеть его новую жену.

– Ты ненормальный, – возмущенно сказал Луи и выбрался из кустов.

– Пойдешь ловить рыбу?

– Нет, вернусь домой. Только вот сначала попытаюсь устроить наводнение ящерицам.

Ник улыбнулся. Ему нравилось, когда старший брат говорил обо всякой ерунде с таким невозмутимым видом, как сейчас.

– Не говори маме, где я. Сама-то она уж точно об этом не догадается.

Луи расстегнул молнию на брюках и помочился на большой валун.

– Не скажу.

Когда брат укатил, Ник снова переключил внимание на дом. Подперев голову рукой, он стал наблюдать за парадным входом. Мальчик лежал и думал о том, как ему повезло, что у него есть старший брат, который учится в седьмом классе. С Луи Ник мог поговорить обо всем, и тот никогда его не высмеивал. Луи уже видел в школе фильм про половое созревание, поэтому ему можно было задавать серьезные вопросы – например когда вокруг члена появятся волосы, и обо всяких других вещах, о которых не спросишь так запросто у матери-католички.

По руке Ника пополз муравей, Ник собирался его раздавить, когда парадная дверь вдруг открылась. Он замер. Генри вышел из дому, остановился на веранде и оглянулся. Потом сделал знак рукой, и из дверей вышла маленькая девочка. Пышная грива светлых кудряшек обрамляла ее лицо, ниспадая на спину. На девочке было белое платье с оборками и кружевные носочки, какие девочки обычно надевают к первому причастию, хотя день был даже не воскресный. Генри указал в ту сторону, где лежал в засаде Ник. Тот затаил дыхание, испугавшись, что его заметили.

Генри и девочка пошли через лужайку в сторону укрытия, где прятался Ник.

– А вот здесь, – сказал Генри девочке, – есть отличное большое дерево, как раз подходящее, чтобы устроить домик на дереве.

Девочка посмотрела на возвышающегося над ней мужчину и кивнула. Ее золотистые кудряшки запрыгали как пружинки. У девочки были большие карие глаза, а кожа гораздо светлее, чем у Ника. Казалось, она похожа на тех куколок, что Тиа Нарцисса запирает в шкаф со стеклом, подальше от неуклюжих мальчишек с грязными руками. Нику никогда не разрешалось трогать этих кукол, но ему не очень-то и хотелось.

– Как у Винни Пуха? – спросила девочка.

– А ты хочешь?

– Да, Генри.

Генри опустился на одно колено и посмотрел девочке в глаза.

– Ты можешь называть меня папой, я теперь твой отец.

Грудь Ника словно что-то сдавило, а сердце забилось так сильно, что стало трудно дышать. Он ждал этих слов всю жизнь, но Генри сказал их не ему, а этой глупой светлокожей девчонке, которой нравится Винни Пух. Должно быть, он издал какой-то звук, потому что Генри и девочка разом посмотрели в его сторону.

Генри встал и спросил:

– Кто здесь?

Обмирая от страха, Ник медленно поднялся и предстал перед человеком, которого мать всегда называла его отцом. Генри стоял, расправив плечи, и смотрел в светло-серые глаза Ника.

– Что ты здесь делаешь? – требовательно спросил он. Ник вздернул подбородок, но не ответил.

– Генри, кто это? – спросила девочка.

– Никто, – сказал Генри и повернулся к Нику: – Уходи домой. Уходи и больше здесь не появляйся.

Ник Аллегрецца стоял в кустах краснокоренника, доходивших ему почти до груди, коленки у него дрожали, в желудке ныло, и он чувствовал, как его надежды умирают. В эту минуту он ненавидел Генри Шоу.

– Сукин сын, – прошипел Ник и посмотрел на девочку с золотыми волосами.

Ее он тоже ненавидел. С ненавистью в глазах он повернулся и вышел из укрытия. Больше он не вернется. Ему надоело прятаться в тени. Все. С этим покончено. Он больше не будет ждать того, чего ему никогда не видать.

Звук шагов вернул Ника к реальности.

– Ну и что ты думаешь?

Гейл подошла к нему сзади и обняла за талию. Ее голые груди отделяла от его спины только тонкая ткань платья.

– О чем?

– О новой и улучшенной версии меня.

Ник повернулся и посмотрел на Гейл. Она стояла там, куда свет не падал, и ему было не очень хорошо ее видно.

– Ты выглядишь неплохо.

– Неплохо? Я потратила на новую грудь несколько тысяч баксов, и это все, что ты можешь сказать? «Неплохо»?

– А чего ты от меня ждала? Могу сказать, что лучше бы ты инвестировала эти деньги в недвижимость, чем тратить на соленую воду.

Гейл надула губы.

– Я думала, мужчинам нравится большая грудь, – сказала она с обидой в голосе.

Большая у женщины грудь или маленькая, не так важно. Главное, что женщина делает со своим телом. Нику нравилось, когда женщина умеет пользоваться тем, что у нее есть, когда в постели она теряет контроль над собой. Когда женщина может полностью отпустить тормоза в постели. А Гейл слишком пеклась о том, как она выглядит.

– Я думала, все мужчины балдеют от большой груди.

– Не все.

Ник давно не предавался фантазиям о женщинах. Если разобраться, он не фантазировал с детства, а тогда все фантазии были на одну тему.

Гейл обняла его за шею и приподнялась на цыпочки.

– Кажется, совсем недавно ты ничего не имел против.

– А я и не говорил, что против.

Она провела рукой вниз по его груди до живота.

– Тогда займись со мной любовью снова.

Ник взял ее за запястье.

– Я не занимаюсь любовью.

– Тогда чем мы занимались полчаса назад?

Ника подмывало ответить одним коротким словом, но он понимал, что Гейл не оценит его искренности. Он подумал, не отвезти ли ее домой, но она положила руку на ширинку его джинсов, и он решил не торопиться, а выяснить, что у нее на уме.

– Это был секс, – сказал он. – Одно к другому не имеет никакого отношения.

– Это звучит как-то горько.

– Почему? Потому что я не смешиваю секс с любовью?

Ник не чувствовал в себе горечи, только равнодушие. Что до него, то он не видел в любви никакого проку. Пустая трата времени и эмоций.

– Наверное, ты никогда не был влюблен. – Гейл крепче прижала руку к его ширинке. – Может, ты еще влюбишься в меня.

Ник издал грудной смешок.

– Не рассчитывай на это.

Глава 2

На следующий день после похорон Делейни встала поздно и едва не угодила на собрание Благотворительного общества Трули. Она рассчитывала провести весь день дома, ничем не занимаясь, побыть с матерью, а вечером увидеться с лучшей подругой школьных лет, Лайзой Коллинз. Делейни и Лайза договорились встретиться в баре Морта и провести вечерок за сплетнями под «Маргариту».

Но у Гвен были другие виды на Делейни.

– Я хочу, чтобы ты осталась на собрание.

В платье из дымчато-голубого шелка она была похожа на модель из каталога. Гвен посмотрела па туфли Делейни, и ее лоб пересекли легкие складочки.

– Мы надеемся купить новое оборудование для детской площадки Ларкспур-парка, и я думала, что ты поможешь нам придумать какой-нибудь интересный способ собрать деньги.

Делейни скорее согласилась бы жевать фольгу, чем участвовать в скучнейшем собрании какого-нибудь общества, в которое входила мать.

– У меня другие планы, – соврала она, размазывая по тосту из кренделя клубничное варенье.

Даже в свои двадцать девять она не могла разочаровать мать преднамеренно.

– Какие планы?

– Я иду на ленч с подругой. – Делейни прислонилась спиной к кухонному шкафу вишневого дерева и вонзила зубы в крендель.

В уголках голубых глаз Гвен появились тонкие морщинки.

– Ты собираешься выйти в город в таком виде?

Делейни посмотрела на собственный наряд: белая водолазка без рукавов, черные джинсовые шорты и босоножки на танкетке с длинными кожаными ремешками, переплетенными на икрах. Вполне консервативный наряд, вот разве что обувь несколько выпадает из стандартов маленького городка. Но Делейни было все равно; главное, что эти босоножки ей нравились.

– Мне нравится, как я одета.

Делейни снова почувствовала себя девятилетней девочкой. Ощущение не из приятных, но оно напомнило ей одну из основных причин, почему она собиралась уехать изТрули сразу же, как только огласят завещание Генри.

– На следующей неделе я отвезу тебя за покупками. Мы поедем в Буаз и проведем весь день в торговом центре. – Гвен улыбнулась с неподдельным удовольствием. – Теперь, когда ты снова дома, мы будем ездить по магазинам как минимум раз в месяц.

Вот оно. Гвен решила, что после смерти Генри Делейни переедет в Трули. Но Генри Шоу был не единственной причиной, по которой Делейни уехала за два штата от Айдахо.

– Мама, мне ничего не нужно.

Делейни доела завтрак. Она догадывалась, что если задержится в Трули хотя бы на несколько дней, то мать добьется, что она станет носить одежду от Лиз Клайборн и превратится в респектабельного члена Благотворительного общества. Все детство и юность Делейни носила одежду, которая ей не нравилась, только и делала, что угождала родителям. Она готова была расшибиться в лепешку, лишь бы окончить школу с отличием, и ни разу не задержала библиотечную книгу даже на день. Делейни росла как дочка мэра, а это означало, что она должна быть безупречна.

– Мне кажется, в этих босоножках неудобно, разве не так?

Делейни замотала головой и нарочно сменила тему:

– Расскажи мне про пожар.

Со времени приезда в Трули ей мало что удалось узнать о трагедии, унесшей жизнь Генри. Мать не хотела говорить на эту тему, но теперь, когда похороны состоялись, Делейни попыталась вытянуть из нее подробности.

Гвен вздохнула и взяла нож для масла, которым Делейни намазывала варенье. Она прошла к раковине, гулко цокая каблучками голубых лодочек на низких каблуках по красным плиткам пола.

– Я знаю не больше, чем в понедельник, когда позвонила тебе. – Гвен отложила нож и посмотрела в большое окно над раковиной. – Генри был в сарае, и сарай загорелся. Шериф Кроу сказал мне, что по их версии пожар начался от груды льняной ветоши, которую Генри оставил возле старого обогревателя.

Голос Гвен дрогнул.

Делейни подошла к матери и обняла за плечи. Она посмотрела в окно на задний двор, на эллинг, слегка покачивающийся на волнах, и задала вопрос, который давно хотела задать, но боялась произнести вслух.

– Ты не знаешь, он мучился?

– Не думаю. Но если и так, я не хочу об этом знать. Я не знаю, долго он прожил или Господь смилостивился и он умер еще до того, как до него добралось пламя. Я не спрашивала. Прошедшая неделя и без того была очень тяжелой. – Гвен помолчала и прочистила горло. – Мне нужно было очень многое сделать, и я не хотела об этом думать.

Делейни снова посмотрела на мать и впервые за очень долгое время ощутила внутреннюю связь с женщиной, которая дала ей жизнь. Они были очень разными, но в одном сходились: обе любили Генри Шоу, несмотря на все его недостатки.

– Я уверена, твои друзья поймут, если ты отменишь сегодняшнее собрание. Хочешь, я позвоню им от твоего имени?

Гвен повернулась к дочери и покачала головой:

– Лейни, у меня есть определенные обязанности. Я не могу откладывать все дела до бесконечности.

«До бесконечности»? После смерти Генри прошло меньше недели, а после похорон – меньше суток. Делейни убрала руку с плеча матери: ощущение внутренней связи с ней исчезло.

– Пойду немного пройдусь, – сказала она и, стараясь не показать своего разочарования, вышла через черный ход.

Пахло сосной, осины дрожали на легком ветерке, наполняя воздух шепотом листьев. Делейни глубоко вздохнула и направилась во внутренний дворик. Она шла и думала о том, что, пожалуй, лучше всего ее семью характеризует слово «разочарование». Они все старались поддерживать некую видимость, и в результате неизбежно разочаровывали друг друга. Делейни давно смирилась с мыслью, что ее мать – человек поверхностный, что ее куда больше заботит видимость, чем суть. Смирилась Делейни и с тем, что Генри одержим желанием контролировать все и вся. Когда она оправдывала его ожидания, то он казался прекрасным отцом. Генри уделял ей и время, и внимание, катал с друзьями на лодке, ходил с ними в походы. Но жизнь семьи Шоу регламентировалась выговорами и наградами, и Делейни всегда расстраивало, что все, в том числе и любовь, давалось не просто так, а за какие-то заслуги.

Делейни прошла мимо высокой сосны и подошла к вольеру для собак, устроенному на краю лужайки. Над дверью загона висели две латунные таблички с именами веймарских легавых: Дьюк и Долорес.

– Хорошие вы мои.

Делейни гладила через ячейки сетки их гладкие носы и говорила с ними, как с комнатными собачками. Она росла с предшественниками этой пары, Кларком и Кларой, и любила собак, но сейчас она слишком часто переезжала с места на место, чтобы позволить себе завести хотя бы золотую рыбку, не говоря уже о ком-то более серьезном.

– Засиделись, бедняжки.

Она опустилась на одно колено, собаки стали лизать ее пальцы. Они выглядели ухоженными и, по всей вероятности – поскольку принадлежали Генри, – были хорошо выдрессированы. Большие глаза собак грустно смотрели на Делейни с длинных коричневых морд, молча умоляя выпустить их на свободу.

– Я знаю, каково вам, когда-то я тоже сидела здесь взаперти, – посочувствовала им Делейни.

Дьюк жалобно заскулил, и доброе сердце Делейни не выдержало.

– Хорошо, я вас выпущу, только не убегайте со двора.

Она открыла дверь. Дьюк и Долорес пулей вылетели из вольера, промчались мимо Делейни и устремились в лес. Делейни только и успела, что заметить их обрубленные хвосты.

– Черт! Назад!

Делейни хотела было оставить собак в покое в надежде, что, нагулявшись, они сами вернутся домой, но вспомнила, что меньше чем в миле от дома проходит скоростное шоссе.

Делейни бросилась в вольер, схватила кожаные поводки и побежала за собаками. Она не испытывала к этим собакам особой привязанности, однако не хотела, чтобы они погибли под колесами.

– Дьюк, Долорес! – Делейни бежала так быстро, как только ей позволяли ее босоножки на танкетке. – Пора обедать! Стейк! Кибблз-энд-битс!

Делейни бежала в лес по старой тропинке, которую знала еще в детстве. Высокие сосны заслоняли солнце, кустарник хлестал по ногам. Делейни догнала собак возле старого домика на дереве, который когда-то давно построил для нее Генри. Но едва она попыталась взять собак за ошейники, как они снова бросились наутек.

– Молочные косточки! – воззвала Делейни, бросаясь вдогонку.

Она бежала мимо Слоновьего камня, через Гекльберри-Крик. Возможно, она бы уже отказалась от погони, но собаки все время оставались на расстоянии брошенного камня, словно дразня ее; казалось, еще немного, и она их догонит. Делейни пробежала под низко нависшими ветвями осины. Перелезая через ствол упавшего дерева, она расцарапала руки.

– Проклятие!

Она остановилась и осмотрела царапины. Дьюк и Долорес сели, виляя обрубками хвостов, и стали дожидаться, когда она закончит.

– Ко мне! – скомандовала Делейни.

Собаки опустили головы в знак покорности, но стоило Делейни сделать шаг, как они вскочили и снова отбежали от нее.

– Вернитесь!

Делейни уже хотела было бросить собак и вернуться, но потом вспомнила, что в доме проходит собрание Благотворительного общества. По сравнению с этим собранием погоня по лесу за собаками показалась ей вполне приятным времяпрепровождением.

Делейни поднялась на небольшой холм и остановилась под сосной, чтобы перевести дух. Она с удивлением увидела впереди открытое пространство, очищенное от деревьев и поделенное на сектора. Рядом с огромным грузовиком работали на холостом ходу бульдозер и автопогрузчик. Возле траншей, прорытых в земле, в нескольких местах светились неоновые оранжевые метки. Посреди всего этого хаоса рядом с черным джипом «Рэнглер» стоял Ник Аллегрецца, а у его ног сидели Дьюк и Долорес.

Сердце Делейни подпрыгнуло в груди. Вот уж с кем она надеялась больше не встретиться до своего отъезда. Именно с Ником был связан самый унизительный случай в ее жизни. Первым желанием Делейни было повернуться и бежать отсюда тем же путем, каким она пришла, но она совладала с собой. Ник ее уже видел, и о том, чтобы сбежать, не могло быть и речи. Она сделала над собой усилие и стала медленно спускаться по склону.

Ник был одет так же, как вчера на похоронах Генри – белая футболка, потертые джинсы, золотая сережка, – но сегодня он побрился, а волосы собрал в хвост. Выглядел он так, что впору фотографировать для рекламы мужского нижнего белья.

– Привет, – сказала Делейни.

Ник не ответил. Он стоял, небрежно почесывая Дьюка между ушами, и смотрел на Делейни серыми глазами. У Делейни от страха заныло под ложечкой. Она остановилась в нескольких футах от Ника.

– Я выгуливала собак Генри.

Ник снова ответил ей молчанием и непроницаемым взглядом. Он был выше, чем ей помнилось, – Делейни едва доходила ему до плеча. И не только выше – его грудь была шире, мускулы больше. В прошлый раз, когда Делейни стояла вот так же близко, он перевернул всю ее жизнь, изменил ее навсегда. Когда-то она считала его рыцарем в сияющих доспехах, только не на белом коне, а на слегка обшарпанном «мустанге», но она ошибалась.

Всю жизнь Ник был для нее запретным плодом, и ее всегда тянуло к нему, как насекомое к лампе. Она была хорошей девочкой, мечтавшей о свободе, а ему оказалось достаточно всего лишь поманить ее пальцем да сказать три слова. Три провокационных слова, слетевших с губ «плохого парня». «Иди сюда, Дикарка» – только и всего, и вся ее душа откликнулась на его слова оглушительным «да». Можно было подумать, что он каким-то образом заглянул в самую глубину ее существа, за внешний фасад. И разглядел настоящую Делейни. Ей тогда было восемнадцать, и она была ужасно наивна. Ей никогда не позволяли расправить крылья, вздохнуть свободно, а Ник был подобен глотку чистого воздуха, который опьянил ее с первого вдоха, ударил в голову. Но она за это поплатилась.

– Они не такие послушные, как Кларк и Клара, – продолжала Делейни, не желая пугаться его молчания.

Когда Ник наконец заговорил, он сказал совсем не то, что Делейни ожидала услышать:

– Что ты сделала со своими волосами?

Делейни дотронулась до мягких рыжих кудряшек.

– А что, мне нравится.

– Блондинкой ты выглядела лучше.

Делейни уронила руку и перевела взгляд на собак, сидящих у ног Ника.

– Я твоего мнения не спрашивала.

– Тебе надо подать в суд на парикмахера.

Делейни действительно нравились ее волосы, но даже если бы это было не так, не могла же она подать в суд на себя.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, наклоняясь, чтобы взять Дьюка за ошейник. – Разбойничаешь?

– Нет. – Ник качнулся на пятках. – Я никогда не бесчинствую по воскресеньям, так что ты в безопасности.

Делейни посмотрела ему в глаза.

– А на похоронах, значит, можно?

Ник нахмурился.

– О чем это ты?

– О той вчерашней блондинке. На похоронах Генри ты вел себя как в баре, где снимают девчонок. Это выглядело неуважительно и бестактно. Даже для тебя, Ник.

Хмурые складки на лбу Ника разгладились, на губах появилась ухмылочка.

– Ревнуешь?

– Не обольщайся.

– Хочешь знать подробности?

Делейни закатила глаза.

– Умоляю, избавь меня от деталей.

– Уверена? А история весьма пикантная.

– Ничего, я без нее обойдусь.

Делейни заправила прядь волос за ухо и потянулась к ошейнику Долорес. Но до того как она успела взяться за ошейник, Ник схватил ее за запястье.

– Это еще что такое?

Ее маленькая рука утонула в его большой. Ладонь у Ника была теплая и мозолистая. Он потрогал большим пальцем царапину на ладони Делейни. Она вдруг почувствовала странное покалывание, которое началось на кончиках пальцев и прошло по всей руке.

– Ничего особенного. – Она отдернула руку. – Поцарапалась, когда перелезала через упавшее дерево.

Ник посмотрел ей в глаза.

– Ты перелезала через бревно в этих туфлях?

Во второй раз за последние полчаса любимые туфли Делейни подверглись нападкам.

– Нормальные туфли.

– Ну да, нормальные – для любителей ремней и цепей. – Ник не спеша прошелся взглядом вниз и вверх по ее фигуре. – А ты из них?

– Размечтался, – Делейни снова протянула руку к Долорес и на этот раз успешно пристегнула поводок к ошейнику. – Плетки и цепи не вписываются в мои представления об удовольствии.

– Какая жалость! – Ник скрестил руки на груди и прислонился к крылу джипа. – Единственной в Трули, кого – пусть и с натяжкой – можно было записать в эту категорию, была Уэнди Уэстон, чемпионка штата 1990 года по родео.

– Неужели ты можешь позволить двум женщинам шлепать тебя по заду?

Ник усмехнулся.

– Ты могла бы дать ей незаметно ускользнуть. Ты красивее Уэнди, да и туфли у тебя подходящие.

– Ну и ну. Спасибо. Жать, что я завтра уезжаю.

Казалось, Ника ее ответ немного удивил.

– Ненадолго же ты приехала.

Делейни пожала плечами и потянула за поводки.

– Я не собиралась задерживаться надолго.

Думая о том, что она, вероятно, никогда больше не увидит Ника, Делейни позволила себе задержать взгляд на его смуглом чувственном лице. Ник был слишком красив для такого человека, каким он был, но, возможно, он все-таки не такой плохой, каким она его запомнила. Славным парнем его, конечно, не назовешь, но по крайней мере он не стал напоминать Делейни о той ночи, когда она сидела на капоте его «мустанга». Прошло десять лет; может быть, он за это время стал менее ожесточенным.

– До свидания, Ник.

Делейни сделала шаг назад.

Он шутливо отсалютовал, коснувшись двумя пальцами виска. Делейни повернулась и пошла обратно той же дорогой, какой пришла, ведя за собой упирающихся собак.

На вершине холма она в последний раз оглянулась. Ник стоял на прежнем месте возле своего джипа, скрестив руки на груди, и наблюдал за ней. Делейни вошла в лес, под колеблющиеся тени деревьев. Она вдруг вспомнила про блондинку, которую Ник снял на похоронах. Возможно, он и стал менее ожесточенным, но она готова была поспорить, что в его жилах течет не кровь, а чистый тестостерон.

Дьюк и Долорес натягивали поводки, Делейни пришлось взяться за них покрепче. Она думала о Генри, о том, что же все-таки он ей завещал, и снова гадала, включил ли он в свое завещание Ника. Она не знала, пытались ли они вообще когда-нибудь помириться. Ненадолго предположив, что Генри завещал ей деньги, Делейни попыталась представить себе, как бы она их потратила. Прежде всего, конечно, расплатилась бы за машину. Потом купила бы пару туфель в дорогом магазине вроде «Бергдорф Гудман». У нее никогда не было туфель стоимостью восемьсот долларов за пару, а ей бы очень хотелось такие иметь.

А вдруг Генри оставил ей огромную кучу денег?

Тогда она открыла бы собственный салон. Точно. Современный салон, кругом мрамор, зеркала, нержавеющая сталь. Делейни уже давно мечтала о собственном деле, но на ее пути стояли два препятствия. Во-первых, она не нашла города, в котором бы ей хотелось прожить дольше, чем пару лет. А во-вторых, у нее не было начального капитала или обеспечения, под которое можно было бы взять кредит.

Делейни остановилась перед поваленным деревом, через которое перелезала, когда гналась за собаками. Дьюк и Долорес решили было подлезть под стволом, но она натянула поводки и повела их в обход. Ее испачканные землей босоножки скользили на камнях. Пока Делейни пробиралась через поросль жимолости, в голову ей лезли мысли о разных жуках и кровососах, укус которых может вызвать лихорадку, но она постаралась переключиться на мысли о чем-то более приятном – например о собственном салоне красоты. Начать можно с пяти парикмахерских кресел – наконец-то стилисты будут арендовать место у нее, а не она у кого-то. Делейни терпеть не могла делать маникюр и педикюр, поэтому для этой работы придется кого-нибудь нанять. А сама она займется тем, что ей нравится: будет стричь волосы, делать укладки, подавать клиентам кофе. Для начала она будет брать за стрижку и сушку феном семьдесят пять долларов. Вполне божеская цена за такие услуги. Когда же у нее появится круг постоянных клиентов, цену можно будет постепенно увеличивать.

Слава Богу, в Америке действуют законы свободного рынка – каждый имеет права выставлять такую цену, какую хочет. Мысли Делейни снова вернулись к Генри и его завещанию. Как ни хотелось ей иметь собственный салон, она очень сомневалась, что Генри завещал ей деньги. Скорее он оставил ей что-нибудь такое, что, как он думал, ей не понравится.

Делейни перешла Гекльберри-Крик, тщательно выбирая, куда поставить ногу. Тем временем собаки прыгали по ручью, обдавая ее холодными брызгами. Вероятно, Генри завещал ей какой-нибудь «сюрприз», нечто такое, что долго будет доставлять ей мучения. Например, что-нибудь вроде этих несносных собак.

Центр Трули мог похвастаться двумя бакалейными магазинами, тремя ресторанами, четырьмя барами и одним недавно установленным светофором. Ресторан для автомобилистов пять лет простоял закрытым из-за отсутствия посетителей, а один из двух имеющихся в городе салонов красоты – салон «Глория» – закрылся месяц назад ввиду неожиданной кончины Глории. Крупная женщина весом в три сотни фунтов умерла от сердечного приступа, когда делала укладку миссис Хиллард. Из-за этого бедной миссис Хиллард до сих пор снятся кошмары.

Старое здание суда стояло рядом с полицейским участком и конторой лесничества. За души прихожан боролись три церкви: мормонов, католическая и второго пришествия Христа. Рядом со зданием, в котором располагались и начальная школа, и средняя, построили новую больницу. Однако самое солидное предприятие в городе – бар Морта – располагалось в старой части города, на Мэйн-стрит, между скобяной лавкой и рестораном «Панда».

Бар Морта был не просто местом, где можно было напиться. Это было особое заведение. Бар славился не только пивом, но и коллекцией оленьих рогов. Рога разных видов оленей, лосей украшали стену над баром, а их, в свою очередь, украшали женские трусики. Бикини, стринги, танга всех цветов и фасонов, подписанные пьяными дарительницами. Несколько лет назад хозяин бара повесил рядом с лосиными рогами рога антилопы, но ни одна уважающая себя женщина, ни в трезвом уме, ни по пьяни, не пожелала, чтобы ее трусики свисали с рогов этого недоразумения. Поэтому эту голову скоро убрали в бильярдную комнату.

Делейни никогда не была в баре Морта, десять лет назад она была слишком мала для этого. И вот теперь, сидя в кабинке в глубине зала и потягивая «Маргариту», она с интересом разглядывала заведение. Если не считать стены над баром, все здесь было так же, как и в сотнях других баров в сотне других маленьких городков: приглушенное освещение, несмолкающая музыка из музыкального автомата, запах табака и пива, прочно пропитавший все кругом. Сюда не наряжались, и Делейни в джинсах и футболке чувствовала себя вполне непринужденно.

– А ты когда-нибудь жертвовала свои трусы? – спросила она Лайзу.

Старые подруги сидели друг против друга в голубой виниловой кабинке. Хватило нескольких минут, чтобы они разговорились и почувствовали себя так, будто и не расставались вовсе.