Текст книги "Бесконечность"

Сара

С самого начала было видно, что Адам не справляется с мотоциклом. Выглядывая из-за плеча Савла, я наблюдала за тем, как он бьется с ним, пытаясь удержать равновесие. В эти минуты я поняла, что такое «ходячий несчастный случай». Точнее, едущий. Казалось, Адам только и ждет удобного момента, чтобы навернуться.

И дождался.

Его тело бессильно против законов физики. Скорости, сопротивления, инерции…

Он приземляется в шести-семи метрах от мотоцикла, шлепается на спину, долю секунды спустя о землю с силой ударяются его руки и ноги. Обломки мотоцикла градом осыпаются вокруг него. А дальше – ничего. Ни движения, ни шума, кроме разве что рокота нашего мотора и моих воплей.

Савл тормозит так резко, что я врезаюсь ему в спину.

– Слезай, – говорит он, но я оказываюсь рядом с Адамом и баюкаю его лицо в своих ладонях даже раньше, чем Савл успевает полностью остановить мотоцикл.

– Адам! Адам, ты меня слышишь?

Его глаза закрыты. Он в отключке.

– Пусти, – говорит Савл. – Подвинься! – Он грубо отталкивает меня и кладет пальцы Адаму на шею. – Пульс есть. – Он водит рукой перед носом Адама. – И он дышит.

В его голосе звучит такое облегчение, что даже странно.

Из внутреннего кармана куртки он вынимает телефон. Два года не видела телефонов.

– Падение с мотоцикла, – кричит он. – Мы на А46, к северу от перекрестка М4. Запустите беспилотник и запеленгуйте меня. Немедленно высылайте сюда скорую.

Он заканчивает разговор и вновь поворачивается к Адаму.

– Санитары будут здесь через двадцать минут, – говорит он, ни к кому не обращаясь. Как будто меня тут нет. – Осмотрят шею и спину. Проверят работу мозга.

Шея, спина, работа мозга. Боже мой, дело плохо. Очень, очень плохо.

Двадцать минут.

Каждая секунда тянется, точно час.

Я вглядываюсь в лицо Адама, гипнотизирую взглядом его пальцы, ноги, выискивая малейшее движение, малейший признак жизни. Ничего. С виду похоже, что он просто спит, но я-то знаю, что во сне он обычно так же беспокоен, как и наяву: дергает ногами, беспрерывно бормочет, крутится с боку на бок.

Сейчас же он абсолютно неподвижен.

Савл шагает туда-сюда, присматриваясь к дороге, но я не в силах отойти от Адама.

Машина скорой помощи – полноприводной автомобиль – не оповещает о своем прибытии сиреной. Да и зачем? После Хаоса машины исчезли с дорог. Из скорой выскакивают четыре человека. Засыпают Савла вопросами – что, когда, как – и одновременно готовят Адама к перевозке.

– Он?.. – не могу выговорить. – Он будет?..

Никто меня не слышит. Они вытолкнули меня за круг, и мне остается только заглядывать внутрь через их плечи. Они надевают ему фиксатор для шеи, затем аккуратно опускают на носилки.

– Можно мне поехать с вами в машине? Пожалуйста!

Опять молчание.

– Садись на мотоцикл, – отрывисто говорит Савл. Он впервые заговорил со мной с момента аварии. – Мы доберемся туда раньше них.

Мотоцикл. Даже представить страшно. Ноги ноют, а грудь саднит в том месте, которым я ударилась о зеркало другого мотоцикла.

– Пожалуйста, – умоляю я.

Он почти не смотрит на меня.

– Или ты садишься на мотоцикл, или я оставляю тебя здесь. Мне до тебя нет дела, я прихватил тебя только затем, чтобы поехал Адам. Не исключено, что ты еще можешь оказаться нам полезной, но я в этом сильно сомневаюсь.

В этот момент я понимаю, что ничего не значу для этого человека. Совершенно ничего. Он без раздумий оставил бы меня на обочине дороги, в самой глухомани, зная, что моего парня сейчас везут на скорой, что моя дочь похищена, а мне вот-вот рожать.

Я чувствую себя абсолютно беспомощной. Окружающий мир стремительно выходит из-под контроля, и я ничего не могу с этим поделать.

Сажусь на мотоцикл.

Мы выезжаем раньше скорой, пересекаем мост через автостраду. Три года назад здесь была бы многокилометровая пробка. Сегодня – лишь ряд палаток вдоль обочины по одной стороне и двое конных всадников по другой. Дорога бежит между мягко катящимися полями. Мы проезжаем мимо указателей на Чиппенхэм, Корсхэм и Бат, и я уже начинаю гадать, куда именно мы направляемся, когда Савл вдруг сбрасывает скорость.

Ничего не понимаю. Вокруг ни души, впереди дорожка, ведущая к унылого вида холму. Значит, либо вверх, либо в объезд, думаю я. Ничего подобного. Несемся прямо на холм. Когда мы приближаемся, я вижу, что в холме вырублен проход и его закрывает большая железная дверь. По бокам от нее стоят двое мужчин в форме, вооруженные такими же винтовками, что и Савл и его спутники.

Бункер.

Возле двери мы останавливаемся. Охранники отдают честь, один из них отодвигает засов, а потом открывает дверь.

Я не хочу быть заживо похороненной в этом месте, где нет ни света, ни свежего воздуха. Я там не выживу.

– Мия здесь? – обращаюсь я к спине Савла.

Он молча заглушает мотор и слезает.

– Слезай, – приказывает он.

Я не двигаюсь. Я не хочу идти в холм.

– Я теряю терпение, Сара, – говорит Савл и, не давая мне опомниться, хватает меня, снимает с мотоцикла и ставит на землю. Меня шатает.

– Подождите минуту, пожалуйста, – прошу. – Мне нужно чуть-чуть размять ноги…

– Внутри разомнешь, – грубо отвечает он.

Смотрю на вход и вижу квадрат света, яркий пустой коридор метров двадцать длиной, и вот тут начинаю паниковать всерьез. Дыхание застряло в горле, по всему телу бегут мурашки, волосы буквально шевелятся от ужаса.

«Если я войду, то никогда не выйду».

– Мия здесь? – повторяю вопрос.

Савл тянет с ответом, точно раздумывая, стоит ли вообще открывать лишний раз рот.

– Да, – наконец говорит он.

Правда ли это? А как тут узнаешь. Есть только один способ…

В коридоре пусто, из мебели – несколько деревянных стульев вдоль стен. Искусственный яркий свет люминесцентных ламп на потолке режет глаза. В конце коридора железная решетка, а за ней вроде бы дверь лифта.

Иду за Савлом в сторону решетки. Он нажимает кнопку на стене, но пространство уже наполняется треском и скрипом. Лифт с буханьем останавливается. Створки-гармошки открываются, и я вижу группу людей в белых халатах, а также охранника в форме. Он отворяет решетку.

Белые халаты быстрым шагом протопывают мимо нас, направляясь ко входу в бункер.

– Расчетное время прибытия Адама Доусона – пять минут, – обращается Савл к одному из халатов, поравнявшись с ним.

Тот молча кивает. Под белым халатом на нем твидовый пиджак. На меня никто не смотрит. Как будто я превратилась в невидимку.

Вхожу в лифт. Вот это громадина, в нем можно человек по двадцать перевозить. Лет ему, правда, страшно подумать сколько, один пульт управления чего стоит. Никаких кнопок, только ретродиск с железной ручкой. Решетка со скрипом задвигается за моей спиной, и я резко оборачиваюсь.

Савл стоит с другой стороны.

– Это Сара, – говорит он охраннику. – Я подожду Адама. Это важно. – Его пронзительные черные глаза впериваются в меня. Я вижу в них легкую усмешку. – Не волнуйся, Сара. Тут глубина – тридцать метров. Самое безопасное место в Англии. Один вход, один выход.

– Я хочу видеть Мию, – говорю. – И Адама.

– Увидишь, – отвечает он, поворачиваясь ко мне спиной.

Больше я для него не существую.

Охранник захлопывает дверь лифта, переводит ручку в положение «ВНИЗ».

Махина дрожит, трясется, и мой живот подбрасывает, когда лифт начинает опускаться под землю.

«Что, черт возьми, это за место?»

Адам

Слышу голоса:

– Глаза двигаются… Он приходит в себя…

О ком они говорят?

– Адам. Адам, вы меня слышите?

Теперь они кричат на кого-то по имени Адам. Не повезло бедняге, кем бы он ни был, хуже нет, когда на тебя так орут.

Приоткрываю глаза, но вокруг такой яркий свет, что я тут же их закрываю.

– Вы видели это? К нему вернулось сознание. Адам! Адам!

Снова открываю глаза и понемногу начинаю различать чьи-то лица. Я знаком с этими людьми? Перевожу взгляд с одного на другого. Кругом лица с глазами, носами, ртами и числами, но я понятия не имею, кто они такие, кто я такой и где мы находимся. Знаю лишь, что я жив и дышу. «Что произошло?»

Один из них обращается ко мне. Лицо такое, будто его расплющило в дверях лифта. 8112034. На вид ему лет пятьдесят, одет в белый халат, из-под которого виден твидовый пиджак. Волосы у него неправдоподобно каштановые, ни намека на седину, зачесаны на одну сторону и свисают вдоль пухлых щек.

– Адам, если вы меня понимаете, моргните.

Я понимаю его, просто не уверен, что меня зовут Адам, но все равно моргаю. На лицах появляются радостные выражения.

– Хорошо, – говорит он. – А теперь можете сжать мою руку?

Пытаюсь оглядеть себя, но большой воротник вокруг шеи мешает. Чел держит меня за левую руку. Вот черт, а я даже не знаю его. Или знаю? Может, он мой отец или еще какой-нибудь родственник? Тогда понятно, чего он так со мной церемонится.

Его полные пальцы сжимают мои.

– Чувствуете? Можете пожать в ответ?

Пожимаю его пальцы в ответ.

– Превосходно.

Он прощупывает мое тело. Руки, кисти, ноги и ступни – все в норме.

– Замечательно, – говорит он. Я не знаю его, но рад, что он рад. Я начинаю расслабляться. – Какое у меня число, Адам?

Он задает этот вопрос тем же спокойным тоном, что и предыдущие, но меня будто током прошибает. Умиротворения как не бывало. В голове один за другим звучат сигналы тревоги. И тут я слышу еще один голос. Но он не принадлежит никому из собравшихся. Голос раздается в моей голове: «Никому не говори, Адам. Ни одной живой душе. Никогда».

– Не знаю, – говорю.

Твидовый Пиджак нависает надо мной:

– Не знаете? Какое у меня число, Адам?

– Достаточно. Прекращайте, Ньюсам. Давайте перенесем его вниз. Ему надо поспать.

Это говорит другой человек, голос у него низкий и резкий. Я перевожу взгляд. С другой стороны от меня стоит мужчина с коротко стриженными седыми волосами и шрамом над левым глазом. Его число мерцает, когда я пытаюсь прочесть его.

Я видел его прежде. Мозг лихорадочно припоминает где именно, но без толку.

Твидовый Пиджак выпрямляется.

– Конечно, – говорит он. – Завтра мы попробуем еще раз.

Толпа просачивается за дверь.

Я снова закрываю глаза, но не сплю. Перебираю в памяти все то, что только что видел, все то, что мне известно. Лица, числа… и этот голос.

«Не говори».

Эта женщина в моей голове тоже назвала меня Адамом. Стало быть, это и есть мое имя.

Я – Адам.

А дальше?

Сара

Лифт грохается о дно шахты. Мы в самом низу. Охранник переводит ручку на «ОТКРЫТЬ», а затем распахивает дверь, и я вижу еще один коридор. Стены бетонные, освещение тусклое, длина бесконечная. По стенам ветвятся булькающие трубы, тут и там виднеются железные двери с решетчатыми ставнями на уровне глаз, замочными скважинами и номерами. Все выкрашено голубовато-серой краской. Очень похоже на тюрьму.

Охранник берет меня за руку. Я пытаюсь высвободиться, но он держит крепко. Я что, теперь заключенная? Поднимаю глаза и присматриваюсь к охраннику.

Он молод, чуть старше меня. У него пробиваются усы, а военный берет, похоже, сидит на голове под неправильным углом. Он нервно глядит на меня.

– Я должен отвести вас к дочери, – говорит он мне. – Мы пытаемся… успокоить ее.

Мия. Она здесь. Я чувствую невероятное облегчение. Плевать на Савла, на солдат, на это странное место. Мия! Хочу видеть Мию.

Рядовой идет первым, уводя меня все глубже и глубже в туннель. Он бормочет что-то о еде, о теплой постели, но я не обращаю внимания. Бетонный пол отзывается на наши шаги вялым эхом. Где-то на заднем плане слышится механическое гудение.

С каждым шагом я как будто отдаляюсь от жизни, дневного света и всего, что знала раньше, но в то же время с каждым шагом я приближаюсь к Мии, а только это сейчас и имеет значение. Я пытаюсь запоминать дорогу, но мы заворачиваем за несчетное множество углов, проходим мимо бесконечных дверей, и все сливается в одно голубовато-серое море, настолько однообразное, что я вскоре сдаюсь.

Тут я слышу звук, от которого замираю на месте. Детский плач. Звук слабый, но, без сомнения, это она. Мия.

Останавливаемся у двери с табличкой 1214. Охранник стучится, и дверь распахивается. Голос Мии заполняет весь коридор. За дверью простая квадратная комната, в углу стоит односпальная кровать. На кровати сидит женщина, рядом с ней Мия, ее личико сморщилось и покраснело, как свекла, ручки и ножки отчаянно дергаются.

– Мия! – кричу. – Мия!

Отталкиваю охранника и влетаю в комнату. Он не останавливает меня.

Мия разом замолкает и открывает глазки. Затем бросается ко мне, цепляется за меня, как обезьянка, и рыдает. Я целую ее волосы, обнимаю ее.

Женщина встает.

– Она как раз начала успокаиваться, – неубедительно говорит она.

При звуке ее голоса Мия принимается плакать громче и пронзительнее.

«Молодчина, Мия, – думаю я. – Так ее».

С оскорбленным видом женщина выметается из комнаты и хлопает дверью. В замке поворачивается ключ. На кровати лежат полотенца и одежда двух размеров. Голые стены, ни единого окна. Камера.

– Мы заперты, Мия, – говорю, пытаясь справиться с нахлынувшей тревогой.

Она поднимает головку от моего плеча. Глаза распухли от слез, горячо дышит мне в лицо. Возможно, мы и в заключении, но Мия здесь. Она жива.

– Заперты, – повторяет она.

Крепче прижимаю ее к себе и осматриваю комнату. Здесь даже душевая есть. На мгновение я забываю обо всем на свете, вспомнив, что такое проточная вода и каково это – принять горячий душ. За два года я почти успела забыть, на что это похоже.

– Давай помоемся, – предлагаю.

В душевой только самое необходимое, зато чисто. Включаю душ. Трубы скрипят и трещат, затем из насадки начинает литься горячая вода.

Мия качает головой и теснее прижимается ко мне.

– Мия, это как дождик – хороший, теплый дождик. Тебе понравится.

Отказа я не принимаю. Раздеваюсь, затем раздеваю Мию, игнорируя ее протесты. Держа ее за руку, я вхожу под душ и мягко тяну ее за собой. Выдавливаю на ладонь немного шампуня и намыливаю голову себе и Мии. Шампунь, мыло, пар и вода отдают больничным запахом. Но они делают свое дело. С наших ног стекает грязная серая вода.

Мы выходим из душа, я заворачиваюсь в полотенце, затем вытираю и одеваю Мию. Вскоре она становится розовой, чистой и теплой. Тот комплект одежды, что поменьше размером, ей велик, но она с удовольствием напяливает его.

Осмотрев второй комплект, я понимаю, что они не готовились к прибытию беременной женщины. Нижнее белье и футболка, трикотажная рубашка и штаны. Штаны эластичные, но даже их очень трудно натянуть на мой живот.

Вдыхаю химический запах душа, витающий в комнате, смотрю на замок в железной двери и на голые стены без окон.

Как сюда поступает воздух? Чем мы будем дышать на глубине тридцати метров под землей?

Самое безопасное место в Англии. Один вход, один выход.

Мне нет дела до того, что сказал тот человек. Мы не можем оставаться здесь. Надо выбраться отсюда.

Адам

Текут часы, а я то засыпаю, то просыпаюсь. Не знаю, сколько прошло времени, но, когда бы я ни проснулся, в комнате всегда кто-то есть, и этот кто-то обязательно задает вопросы:

– Как дела?

– Чувствуете мое прикосновение?

– Сколько пальцев?

Дальше начинаются обследования – температура, давление, реакция зрачков на свет.

Иногда делают уколы. После них очертания комнаты, силуэты людей – медсестер, чела в твидовом пиджаке, чела со шрамом и мерцающим числом – и матраца, на котором я лежу, постепенно расплываются. Вслед за ними расплываются мысли в голове, и не успеваю я глазом моргнуть, как снова забываюсь сном.

На этот раз я просыпаюсь с мыслью, что больше не хочу засыпать.

В полусне я наконец вспомнил, чей это был голос.

Моей мамы.

Теперь я ее помню. Я все помню.

Она была совсем молоденькая, но просто нереально крутая. Папы у меня не было, только мама. Мы жили на побережье. Мы гуляли вдоль моря, шлепая по песку, проходили много миль. Я гонял чаек. Мне покупали мороженое, меня катали на ослике.

Джем Марш. Вот как ее звали.

А я – ее сын. Адам.

Я – Адам.

Отсюда и числа. Она тоже видела их в детстве. Она понимала меня, пыталась помочь мне даже после смерти. Горе как будто ударяет меня под дых, когда я понимаю, что она мертва. У меня ее нет. Я только что вспомнил ее, а она снова умерла. Мама мертва.

«Никому не говори». Она никогда не произносила эти слова вслух. Она написала их в письме, которое я прочел уже после того, как она умерла. Я помню каждое слово из того письма, я помню, кто вручил его мне.

Бабуля.

Ее я тоже вижу. Примостилась за столом на кухне своего безобразного домишки в Западном Лондоне. Блестящие волосы, выкрашенные в нелепый фиолетовый цвет. «Моя гордость и краса», – повторяла она. Сперва она пугала меня: я думал, хуже нее никого на свете нет. Но я любил ее. Вдыхаю запах ее сигареты, и нос начинает чесаться.

– Я буду последней курильщицей в Англии, – как-то сказала она, вредничая и гордясь собой.

Дым переносит меня в другое место…

Я сижу у костра в лесу. Вокруг меня друзья, я обнимаю девушку. Видимо, это моя подруга, раз я так себя с ней веду. Она сидит ко мне спиной, а я обхватываю ее за талию и утыкаюсь подбородком в ее макушку. Я целую ее волосы, она поворачивается ко мне лицом, и я вижу ее голубые-голубые глаза. Боже мой, в этих глазах можно утонуть. Число у нее красивое, оно не переполнено печалью и ужасом, как числа большинства людей. От взгляда на это число я успокаиваюсь. Оно как будто омывает меня волной тепла и любви.

Эта девушка. Моя девушка. Как ее зовут? Мы все еще вместе? Где она?

– Пора делать укол.

Они снова тут. Два человека в белых халатах.

«Нет! Не сейчас. Подождите!»

Пытаюсь вырваться, но численное превосходство на их стороне. Их двое, один держит, другой делает укол.

– Держишь?

– Да. Только давай быстрей.

Не хочу укол. Хочу бодрствовать, вспоминать и запоминать… Мама, бабуля, моя девушка…

Где я? Что со мной происходит?

Сара

Я не вижу ее. Я потеряла ее. Она исчезла.

Я потеряла Мию в этом холодном и безлюдном месте. Я зову ее, пока не хрипну. Деревья и камни заглушают мой голос, туман поглощает его остатки.

– Мия! Мия!

Как я допустила, чтобы она пропала? Я отвела взгляд всего на секунду, и она ушла. Под ногами хрустит гравий, я схожу с тропы и начинаю бегать от могилы к могиле. В какой-то миг боль останавливает меня, приходится уцепиться за надгробие, закрыть глаза и попытаться перевести дух.

Когда я открою глаза, она будет здесь. Она улыбнется, протянет ко мне ручки, и мы крепко обнимемся.

Открываю глаза. Ее нет.

– Мама! Ма-а-а-ма-а-а!

Мия трясет меня за плечо.

– Что? Что такое?

– Мама кричит.

– Я? Я тебя разбудила?

Вокруг темно, хоть глаз коли. Я не знаю, где мы, сколько сейчас времени. Я не чувствую запаха плесени в нашей палатке, ветер не дует. Воздух неподвижен. Но Мия здесь. И сейчас это кажется мне крайне, чрезвычайно важным. Я уже не помню, что было дальше во сне, но звук ее голоса, прикосновение ее ручек к моему плечу почему-то дарят мне облегчение. Точно небеса услышали мои молитвы.

Я обнимаю ее, и она тесно прижимается ко мне. Мои глаза понемногу привыкают к темноте. Вон там – дверь. Над и под ней – полосы света. Еще решетчатый прямоугольник. Вспомнила.

Мы заперты в комнате, в одиночной камере.

Мия и я.

А как же Адам? Где он? Была авария. Его подбросило в воздух, потом он ударился о землю. Савл сказал, что его везут сюда. Привезли ли? Как он? Жив ли вообще?

Хотя Мия и прижимается ко мне уютным теплым клубочком, я чувствую себя одиноко. Без Адама все не так.

– Давай спать, Мия, – говорю, зная, что сама засну не скоро. – «Мигалочку» споем?

Я запеваю. Но Мия не подпевает. Более того, она тянется к моему лицу и ладошкой закрывает мне рот. Я умолкаю на полуслове.

– Звезд нет, – говорит она.

– Не хочешь петь «Мигалочку»?

– Звезд нет, – повторяет она, указывая на потолок.

Тут до меня доходит: Мия никогда не спала в закрытом помещении.

– А, вот ты о чем, – говорю. – Да, Мия, нам их не видно, но они по-прежнему светят нам с небес. Они никуда не ушли. Они ждут нас. Когда мы поем, они слышат нас.

Я опять запеваю, и на этот раз Мия вторит мне. Мы поем вместе, пока ее голос не затихает, а дыхание не становится размеренным и глубоким.

Она спит. Я надеюсь, что сон перенес ее в другое место, где ей намного лучше, чем здесь. Я тоже хотела бы уснуть, но не могу. Издалека доносится чей-то крик. Мужской голос. Потом шаги, сначала тихие, но по мере приближения к моей двери все более громкие. Остановились. У меня екает сердце. Приглушенные мужские голоса.

Пытаюсь придумать, что можно использовать в качестве оружия, если они войдут. Ничего.

Различаю отдельные слова их разговора, но смысла все равно не понимаю. Вот кто-то, похоже, сказал что-то веселое. Два низких голоса дружно смеются. Над кем они смеются? Надо мной? Над нами?

Снова шаги. Тише, тише. Все, ушли. Но, судя по звуку, ушел один человек, а голосов было два. Неужели кто-то все еще здесь?

Ручка Мии лежит у меня на плече. Я осторожно поднимаю ее и перекладываю ей на живот, вылезаю из-под одеяла и на цыпочках крадусь к двери.

Заглядываю в щель в ставне. Душа уходит в пятки.

В нескольких сантиметрах от моего лица – чей-то глаз. Смотрит на меня.

– Кто вы? – шепчу.

Я боюсь получить ответ, боюсь не получить его. Я снова в отчем доме. За дверью стоит мужчина, и я в ловушке.

Мой отец мертв, но тревога никуда не делась. Затаилась и ждет.

Ждет минут вроде этой. Я не дышу.

Глаз моргает один раз, другой и отодвигается.