Текст книги "Блик"

Глава 13

Аурен

Озрик ведет меня к большой палатке – той, что стоит отдельно от остальных. Судя по размерам и округлой форме, в этой палатке, напоминающей тент на королевских турнирах, проводятся собрания.

Я захожу вслед за Озриком и вижу лежащие на полу меха и стоящий посередине круглый стол. Вокруг него расположились трое солдат, которые разговаривают с командиром, сидящим прямо напротив входа. Заметив наше появление, все поворачивают головы, и их внимание устремляется на меня.

Рип переводит взгляд на своих людей.

– Соберемся потом.

Солдаты кивают и встают, бросив на меня перед уходом оценивающие взгляды.

Когда нас остается только трое, я нерешительно мнусь у входа. Командир Рип окидывает меня пытливым, пугающим взглядом. Он выглядит точно так же, как и сегодня утром. Разве что шипы на руках кажутся короче обычного, словно он частично их спрятал.

– Садись, – в конечном счете говорит он.

Я обхожу стол и выбираю место подальше от него. Он ухмыляется, когда я выдвигаю стул, словно знал, что предпочту сесть там. Я с вызовом смотрю на него. Он ухмыляется еще шире.

Озрик собирает разложенные на столе бумаги, а я молча корю себя за то, что не нашла времени изучить их, пока у меня была такая возможность. Успеваю заметить карту и какие-то послания перед тем, как Озрик убирает их, свернув и приставив к стене палатки.

Теперь, когда на столе ничего нет, кроме пары фонарей, я нервно осматриваюсь. По какой-то причине в опустевшей палатке интерес командира пугает сильнее.

Здесь мне не на чем остановить взгляд, не на что отвлечься. Возможно, это и входило в его намерения.

Озрик выдвигает табурет рядом с командиром и садится. Все в этой ситуации вышло через одно место – вот и у Озрика влезла только половина зада.

Я смотрю на них с противоположного конца стола и, пусть и сжимаю руки на коленях в кулаки, точно знаю, что они этого движения не заметят.

Порознь они отпугивают от себя, но вместе… чувствую себя так, словно оказалась посреди стаи голодных волков.

Поза у Рипа непринужденная, хотя спину он держит прямо, локти лежат на столе, шипы отражают свет. Он внимательно меня разглядывает, отчего по холодной коже ползут мурашки.

Мне с трудом удается не вертеться под этим взглядом, как уж на сковородке, но я вынуждаю себя замереть и проявляю тревогу, лишь втайне сжимая руки в кулаки.

– Итак, ты десять лет была фавориткой царя Мидаса.

Я перевожу взгляд с Рипа на Озрика и обратно.

– Да… – осторожно отвечаю я.

– Ты получала от этого удовольствие?

Я недоумевающе смотрю на командира.

– Получала ли я удовольствие? – повторяю я, от растерянности поджав губы. Что за вопрос такой?

Он кивает, и я чувствую, как, словно кирпичная кладка, выстраиваются вокруг меня мои защитные стены.

– Я уже говорила: я не предам Мидаса, снабжая вас сведениями.

– Да, Озрик сообщил, что именно так ты и сказала, – отвечает Рип, и уголки его губ приподнимаются в легкой улыбке. – Но я спрашиваю не про Мидаса. Я спрашиваю про тебя.

Я переплетаю пальцы, ногти впиваются в ткань моих перчаток.

– Почему?

Командир Рип наклоняет голову.

– Аурен, кто-нибудь вообще разговаривал с тобой не таясь?

Не успеваю спохватиться и горько усмехаюсь.

– Нет.

Озрик смотрит на Рипа, и от моего спонтанного признания щеки покалывает румянец.

– Даже Мидас? – уточняет командир.

– Сдается мне, мы не Мидаса обсуждали, – ехидно напоминаю я.

Рип опускает голову.

– Ты права. Мы отклонились от темы, – он поднимает руку и проводит по черной щетине на подбородке. – Золотая клетка – это слух? Или в Хайбелле тебя действительно в ней держали?

Мои золотые глаза излучают огонь, который никак не связан с фонарным светом.

– Я понимаю твои намерения.

Он язвительно усмехается.

– О, в этом я сомневаюсь.

От его снисходительного тона две нижние ленты на моей талии разматываются, проскальзывают между стиснутыми руками, словно пытаясь удержать меня от глупости. Например, от того, чтобы перепрыгнуть через стол и разбить фонарь о его надменное лицо.

– Такая недоверчивая, – цокнув языком, говорит он. – Я просто поддерживаю беседу, – ложь непринужденно слетает с его языка. – В конце концов, у меня в гостях известная фаворитка царя Мидаса. Ты очень мне интересна.

Я чуть не закатываю глаза. Ага, конечно.

Я чувствую перемену за спиной и сжимаюсь, но, оглянувшись, вижу, что в палатку заходит всего лишь юный паренек. Он одет в ту же кожаную форму, что и остальные солдаты, вот только его – полностью коричневая, тогда как они носят черную.

Он спешно заходит, неся в руках поднос, на его темно-русых волосах лежат несколько снежинок.

– Командир, – говорит он и почтительно наклоняет голову.

– Спасибо, Твиг[3]3
  Прутик (англ.).


[Закрыть]. Можешь оставить тут.

– Да, cэр, – мальчик торопливо ставит поднос и спешит ретироваться.

Я смотрю на Рипа и Озрика.

– Ваш король вынуждает служить в армии таких юных мальчишек? – запальчиво восклицаю я. На вид, Твигу и десяти нет.

Командир Рип, кажется, ничуть не обеспокоенный моим вопросом, тянется к подносу.

– Он рад служить Четвертому королевству.

– Он ребенок! – выпаливаю я.

– Следи за тоном, питомец, – рычит Озрик, но командир качает головой.

– Ничего, Оз. Наверное, она просто проголодалась.

Я вспыхиваю от раздражения. Последний раз я ела кашу на завтрак. И, безусловно, проголодалась. Но не готова в этом признаться и разозлилась уж точно не поэтому. Нельзя использовать ни детей, ни их труд.

– Я не голодна, – вру я.

– Нет? – с издевкой отвечает Рип. – Жаль.

Он тянется к подносу и начинает распределять ужин на три порции. Я чувствую аромат наваристого, сытного супа, вижу, как от каждой тарелки поднимается пар. Сбоку, возле трех железных чашек, лежит большая буханка хлеба. И я очень надеюсь, что по чашкам разлито вино.

Вино бы мне сейчас, черт возьми, не помешало.

Рип с Озриком принимаются за еду, позвякивая оловянными ложками, и этот звук действует мне на нервы. Молча страдая, я смотрю на них и, хотя и стараюсь этого не делать, слежу за каждым движением ложки, каждым движением кадыка Рипа.

Глупая. Чего я вообще решила открыть свой глупый рот? Если уж и стоило его разевать, то только для того, чтобы запихнуть туда еду.

– Тогда, выходит, клетка и впрямь существует.

Я отрываю взгляд от пухлых губ командира, на которых блестят капли мясного бульона.

– Интересно, а какая тебе с этого выгода, – непринужденно продолжает Рип, хотя его пристальный взгляд противоречит беспечному тону.

Голод переплетается с тревогой и завязывается узлом вместе с растущим во мне гневом. Ленты в руке обвиваются вокруг пальцев и сжимают их.

– Тебе и не нужно мною интересоваться, – пылко заявляю я.

– Не соглашусь.

Каждый раз, как кто-то из них подносит ложку ко рту и пьет суп, меня переполняет возмущение. Когда Озрик опрокидывает миску и залпом выпивает ее содержимое, гнев выходит наружу.

– Клетка меня защищала. Вот в чем была моя выгода.

Рип наклоняет голову.

– От кого защищала?

– От всех.

Тишина пробивает стену между нами, начинает просачиваться сквозь трещинки. Не понимаю, какую игру он ведет. Не знаю, что последует за моими ответами.

Рип берет третью миску и медленно продвигает ее ко мне. Железо скрипит по шершавому дереву. Рот наполняется слюной.

Когда миска останавливается передо мной, я поднимаю глаза на Рипа.

– Ешь, Аурен.

Я прищуриваюсь.

– Это приказ, командир?

Вместо того чтобы клюнуть на мою провокацию, Рип неспешно качает головой и поднимает свою миску, смотря на меня темными глазами поверх ее края.

– Думаю, с тебя довольно приказов, Золотая пташка, – шепчет он вкрадчивым тоном, от которого я начинаю ерзать на месте.

Его ответ вынуждает меня опустить глаза от тяжести, которую даже мне не измерить. Не знаю, почему ответ столь сильно волнует меня, но это так.

Как удается этому мужчине видеть меня насквозь, когда я так старательно пытаюсь воздвигнуть между нами стены?

Я не забыла, с кем имею дело. Он, пожалуй, самый изворотливый стратег на свете, и, наверное, поэтому я чувствую себя рядом с ним не совсем в своей тарелке. Его поведение всегда противоречит моим ожиданиям.

Но не сомневаюсь, что и в этом есть свой умысел.

Чтобы чем-то себя занять, я поднимаю миску ко рту и глотаю, пренебрегая ложкой. Соленый бульон попадает на язык, горячая жидкость – утешение для моей робости.

– Ты часто обедала с Мидасом?

Я отвожу миску ото рта и смотрю на Рипа, сидящего на другом конце стола.

Еще один вопрос. Вроде бы такой безобидный. Вроде обо мне, но имеет отношение к моему царю.

Я не даю ответа, и командир Рип кладет перед собой буханку хлеба и берет с подноса нож. С педантичной меткостью он принимается нарезать ее на три равные части, и, стоит лезвию пройтись по корочке, как я чую аромат розмарина.

Нарезав хлеб на три части, Рип передает один кусок мне. Назло ему я едва не отвергаю предложение, но мне так хочется есть, что не могу дважды отказываться, поэтому выхватываю у него ломоть.

Командир проводит взглядом по моим рукам.

– Может, хочешь снять перчатки, чтобы поесть?

Я застываю.

– Нет. Мне холодно.

Рип смотрит на меня – они оба на меня смотрят, – и желудок у меня начинает сжиматься не только от голода, но и от беспокойства.

Он подносит ломоть ко рту, и я повторяю за ним. Мы оба одновременно откусываем. Озрик же, наоборот, запихивает свой кусок в рот целиком и вызывающе чавкает. Крошки падают ему на куртку, и он рассеянно их стряхивает.

– Будешь игнорировать и отклонять все мои вопросы? – проглотив, спрашивает Рип.

Я старательно макаю хлеб в остатки супа, напитывая его бульоном, – больше для того, чтобы не тонуть во взгляде командира.

– Почему тебя интересует, обедала ли я с Мидасом?

Он кладет руку на стол, его взгляд непроницаем.

– У меня есть на то причины.

Я доедаю хлеб, вот только не могу насладиться его вкусом.

– Верно. И не сомневаюсь, что причины заключаются в поиске слабых мест, я права? Ты наверняка пытаешься разузнать, насколько я для него важна. Что ты можешь получить в обмен на меня. – Я смеряю его взглядом. – Позвольте облегчить вам задачу, командир Рип. Мой царь меня любит.

– Безусловно. Любит так сильно, что решил держать в клетке, – угрюмо усмехаясь, говорит он.

Я выхожу из себя и со стуком ставлю миску на стол.

– Я хотела в ней быть! – гаркаю я.

Рип наклоняется, словно мой гнев его влечет, словно в том и заключалась его цель – разозлить меня, увидеть, как я сорвалась.

– Хочешь знать мое мнение?

– Нет.

Он пропускает мои слова мимо ушей.

– Думаю, это ложь.

Испепеляя его взглядом, я удивляюсь, как у меня еще из ушей дым не повалил.

– Неужели? Забавно слышать это от тебя.

И вот, наконец, невозмутимость Рипа дает трещину. Он прищуривается, глядя на меня черными глазами.

– Раз уж хотите обсудить ложь, скажите, командир, ваша правая рука знает, кто вы такой на самом деле? А знает ли об этом ваш король? – провоцирую я.

Они с Озриком застывают на месте.

Я мстительно смотрю на Рипа, радуясь, что обернула ситуацию против него, застала его врасплох.

Его шипы как будто сгибаются – возможно, от гнева или угрозы, не знаю.

Голос Рипа становится низким. Жестким. Как зубчатые скалы вдоль берега.

– Если хочешь это обсудить, тогда всенепременно, – взмахнув рукой, говорит он. – Ты первая, Золотая пташка.

Вот черт.

На секунду бросаю взгляд на Озрика, но этот мужчина неумолим. Этого гиганта мне не понять.

И тут нет ничего удивительного.

Ленты на коленях скручиваются от захлестывающей меня паники. Ему их не видно с этого ракурса, и все же Рип опускает взгляд на край стола, а потом снова смотрит мне в лицо.

Суп разъедает желудок, и кислота ползет вверх по горлу.

– Храни ложь за ложь или говори правду за правду. Как поступишь, Аурен? – спрашивает он голосом, похожим на темный мед, коварным и искушающим.

Мне не хватает воздуха. Тот словно застыл у меня в груди, застрял хрупким острым осколком.

Правда… Какая сложная штука.

Проблема в том, что правда похожа на специи. Добавьте капельку, и она сделает вкус богаче, позволит вам ощутить его сполна. Но если выльете слишком много, еда станет отвратительной.

Моя правда всегда портит трапезу.

И все же мне почти хочется ее выпалить. Сказать то, чего еще не говорила. Сбросить с плеч груз своих тайн. Чтобы просто его удивить – поставить на место и застать врасплох.

Мысль заманчивая, как соблазняющий мотылька свет костра. Свет манит и меня, но я понимаю, что если открою рот, правда сожжет меня дотла.

И плотно сжимаю губы.

Рип ухмыляется и выпрямляется. Напротив меня сидит торжествующий, самодовольный противник. Я его ненавижу, но себя отчего-то ненавижу чуть сильнее.

– Спасибо за ужин, – лишенным эмоций голосом говорю я и встаю.

Внезапно я чувствую себя измученной и сломленной. Травинкой, по которой хорошенько потоптались.

Озрик, тихий слушатель, собирается встать, но я бросаю на него пренебрежительный взгляд.

– Не утруждайся, дорогу в свою конуру я найду сама. Ведь так и ведут себя послушные питомцы? – насмехаюсь я.

Я поворачиваюсь и выхожу, не дожидаясь, когда меня отпустит командир, не получив его разрешения. Но, к счастью, он меня не останавливает, а Озрик не идет следом.

Пока что вся моя неприглядная правда, по счастью, осталась тайной с надоедливым горько-сладковатым привкусом.

Глава 14

Аурен

Надвинув на голову капюшон и засунув руки в карманы, я наблюдаю за солдатами из найденного мною укромного местечка в голубой ледяной пещере – выемка неглубокая, но достаточно большая, чтобы спрятаться.

Место для уединения идеальное, и здесь я могу видеть разведенный посреди пологого холма костер. От жара пламени сосульки наверху начинают капать. На земле собираются лужи, но остальным, похоже, все равно. Они слишком рады укрыться от снега.

С вертела, вращающегося над огнем, исходит аппетитный запах, и я понимаю, что им каким-то образом удалось найти свежее мясо в этой студеной пустоши. От аромата рот наполняется слюной, но он не манит меня подойти ближе. Придется довольствоваться полученным супом и хлебом.

Светлая сторона: перед тем, как выбежать из палатки, я хотя бы поела. Но в следующий раз обязательно останусь, пока не попробую и вино.

Продолжаю наблюдать за солдатами, прижимаясь к гладкой ледяной стене. Не могу понять, откуда взялся такой к ним интерес: я ищу в них недостатки, изучаю, как они между собой общаются. Невзирая на бахвальство Рипа о доверии к своим солдатам, мне нравится лицезреть это самой. А еще нравится наблюдать, держась поодаль.

Пожалуй, это неудивительно, если тебя столько лет держат в изоляции. В большинстве случаев я все же тоскую по общению с людьми вопреки своей печальной истории. Но порой, в окружении такого количества людей, без своей безопасной клетки я начинаю нервничать. Людям нельзя доверять.

В особенности этим. Ведь что можно о них сказать?

Эти люди должны были оказаться самым подлым, самым неумолимым народом.

Но чем больше я за ними наблюдаю, тем сильнее понимаю, что они просто не укладываются в такое описание. Они не кровожадное скопище с гнилыми сердцами и испорченными нравами. Они обычные люди. Да, из вражеской армии, но они не монстры. Во всяком случае, этого их обличья я не видела.

А Рип…

Я закрываю глаза и, согнув колени, прижимаю их к груди. Хотела бы я сказать, что сижу так, чтобы согреться, но истинная причина заключается в том, что я хватаюсь за себя, пытаясь держаться.

Мой мир накренился вокруг своей оси в тот же миг, когда командир Рип ворвался на тот пиратский корабль и в мою жизнь. И при каждом нашем столкновении эта ось накреняется еще сильнее.

Рип умен. Все наши мимолетные беседы нужны лишь для того, чтобы сбить меня с толку. Он манипулирует мной, пытается настроить против Мидаса.

Я понимаю его намерения и все же не могу избавиться от сомнений насчет него. Они, как тени, охватят землю и прорастут, если я их не заглушу.

Сейчас я сбита с толку. Меня разрывает от сумбура мыслей и чувств, сомнений и препятствий. Вероятно, именно этого Рип и хочет, и я сыграла ему на руку, позволив мучительным мыслям вращаться по кругу.

Я сижу так еще несколько минут, и у меня, наконец, получается сделать вдох, не задрожав. Я приободряю себя и напоминаю, что нужно оставаться начеку и не позволять своим стенам рушиться.

Снегопад усиливается, с беззвездного неба падают хлопья толщиной с ноготь.

Кинув еще один взгляд в сторону сгрудившихся солдат, я выползаю из своего убежища. Закутываюсь поплотнее в пальто, пряча руки под мышками. Ребра немного болят, да и щека еще малость припухшая, но хоть в одном от холода есть польза – чаще всего я ничего не чувствую.

И все же, возможно, к холоду это не имеет никакого отношения.

Я ухожу от костра, примерно представляя, где стоит карета, и зная, что палатка будет недалеко. Мне хочется просто забраться в койку и уснуть, но я не могу. Еще рано.

Необходимо постоянно помнить, с кем я. Нужно не сбиться с пути и не позволять Рипу задевать меня за живое.

Я бреду, смотря себе под ноги, и вдруг чувствую, как меня начинает переполнять решимость.

Я прохожу мимо палаток, похожих на лоскутное одеяло из кожи, вшитое в снег. Миную сгрудившихся лошадей, которые мордами тычутся в стог сена. Из ноздрей у них вырывается пар. Недалеко отсюда стоит палатка для стирки, где солдаты чистят испачканную одежду и натирают обшарпанные ботинки черным воском.

Никому до меня нет дела, если не считать пары зевак, но я отвожу глаза. Лицо замерзло, даже притом что на голову я накинула капюшон. Снег уже начинает оседать на верхушках палаток, впитываясь в ткань и наполняя воздух запахом мокрой кожи.

Я убедилась, что некоторые запахи – это нити, обвязанные вокруг воспоминаний. Когда улавливаешь определенные ароматы, эти нити натягиваются. Как лодка, которую подводят к доку и заставляют плыть по течению. К несчастью, запах отсыревшей кожи не вызывает у меня приятных воспоминаний.

Мокрая кожа. Влажная не от снега, а от слюны, которая пропитывает мой язык и голос. Полосы, вырванные бог знает из чего. Я была слишком напугана, чтобы их выплюнуть.

Сольется ли это воспоминание с тем, что происходит сейчас? Мокрая кожа кляпа сменится надоедливым запахом палаток Четвертого королевства, припорошенных снегом?

Мысли в голове кружатся и падают.

Мой царь меня любит.

Безусловно. Любит так сильно, что решил держать в клетке.

Я свожу брови, сильно нахмурившись, но тут же прогоняю звучащие эхом слова Рипа.

Его цель – вбить клин между Мидасом и мной, так что я ни на секунду не поверю в то, что он в самом деле хочет со мной поговорить. Он – стратег. Стратег, командующий вражеской армией, пытающийся обманом вынудить меня перейти на другую сторону, развязать мне язык.

Вот почему нужно найти почтового ястреба. Я должна его отыскать, отправить Мидасу предупреждение, и тогда Рип узнает, насколько крепка моя верность. Он только прикидывается уважительным и словоохотливым, но я обязана помнить правду.

– Он заносчивый, лицемерный мерзавец, – бурчу я себе под нос.

– Очень надеюсь, что вы говорите не про меня, миледи.

Я поворачиваю голову налево и вижу профиль Ходжата. Он смотрит вниз, что-то помешивая в котелке на маленьком костре. Сегодня вечером половина его лица, покрытая шрамами, кажется темно-розовой, словно холод докучает деформированной коже.

Рядом никого, чтобы разделить с ним огонь, но стоит мне почуять запах его варева, как я тут же понимаю причину.

Я зажимаю нос и рот ладошкой, подавляя тошноту.

– Всемилостивые боги, что это такое?

Он не перестает помешивать.

– Полынь, чистец, животный хрящ и еще кое-что.

Я морщу нос.

– Пахнет… – тут же замолкаю, увидев его взгляд. – Э-э-э… пахнет ядрено, – заканчиваю я, едва сдерживаясь, чтобы не сказать прямо. Ужасно. Омерзительно. Просто воняет.

Искренне недоумеваю, как ему удается так близко наклоняться над котелком, из которого ему на лицо веет этим вонючим паром.

– Правда? Наверное, это кусок вареных кишок. Запах может быть довольно сильным.

А вот теперь я не успеваю подавить тошноту, подкатившую к горлу и давящую на язык. Отведя взгляд от горшка, заглатываю воздух.

– А для чего вы это варите?

– Это новая микстура для снятия боли. – Внезапно Ходжат выпрямляется и поворачивается ко мне лицом, в его опущенном глазу появляется блеск. – Не хотели бы вы испытать ее на себе?

У меня отвисает челюсть.

– Вы хотите, чтобы это кто-то пил? – не могу скрыть в своем голосе ужас.

– Конечно, нет, миледи. Я хочу приготовить из этой микстуры мазь местного применения.

Я оторопело смотрю на него, потому что мысленно представляю, как он растирает вареные хрящи и кишки. Если бы кожа у меня не была золотой, то сейчас она непременно позеленела бы.

Ходжат терпеливо смотрит на меня, и я понимаю, что он и правда ждет ответа.

– О, может, как-нибудь в другой раз?

На его лице мелькает огорчение, но он кивает.

– Конечно, миледи. Вижу, ваша губа уже заживает.

Я поднимаю руку и провожу пальцами по затягивающемуся порезу. Я уже давно не видела своего отражения и предпочла бы, чтобы так оно и оставалось.

– А вот щека могла бы зажить и получше, – задумчиво произносит лекарь, растягивая букву «ч» так, словно язык хочет утянуть ее с собой. – Вы не прикладывали лед, как я вам советовал?

– Нет, прикладывала… – говорю я, пытаясь не дать вине просочиться в мой голос. – На пару минут.

Ходжат вздыхает и качает головой, неискалеченный уголок его губ разочарованно опускается.

– Никто никогда не прикладывает лед… – ворчит он себе под нос.

– Сегодня же приложу, – быстро заверяю я.

– Разумеется, – отвечает Ходжат, закатив карие глаза, словно вовсе мне не верит. – Если хотите, могу приготовить вам еще один тоник для снятия боли? Если позволите осмотреть ваши ребра, это…

Я тут же замираю.

– Нет, спасибо.

Ходжат вздыхает.

– Вы – те, что от Мидаса, – та еще недоверчивая компания.

Тело у меня деревенеет.

От Мидаса. Он видел других.

Мне с превеликим трудом удается не запрыгать от нетерпения.

– И в чем же наша вина? Ведь мы пленники армии Четвертого королевства.

– Все мы чьи-то пленники, даже того, в чем нам претит признаться.

Я хмурюсь на его слова, но у меня нет времени над ними раздумывать.

– Вообще-то, я как раз шла сейчас к ним. Я могла бы помочь вам уговорить их на лечение, если вы не против со мной пройтись.

Скверно я вру. Знаю, и, судя по взгляду Ходжата, лекарь тоже это понимает.

– А вам разрешили? – с сомнением спрашивает он.

– Да, – поспешно отвечаю я.

Видимо, он не клюет на мое вранье, поскольку качает головой.

– Если хотите увидеться с остальными, сначала нужно получить разрешение командира.

Разочарованный вздох шипением просачивается между зубами.

– Пожалуйста, – умоляющим тоном прошу я. – Я не доставлю вам проблем. Просто хочу удостовериться, что они живы. Ведь вы же, как лекарь, должны меня понять? – Дешевый прием, но иногда они имеют свойство окупаться.

На решительном лице Ходжата появляется сочувствие, и на мгновение мне кажется, что я его уговорила. Но потом он качает головой.

– Не могу, миледи. Простите.

– Я ее отведу.

Мы вздрагиваем, когда рядом с нами внезапно появляется еще один солдат. Она словно материализовалась из тени.

Я так потрясена, видя солдата-женщину, что мгновение могу только неприкрыто глазеть на нее. На ней кожаная форма черного и коричневого цветов, на бедре меч, на лице – самоуверенность.

У женщины красивая гладкая кожа цвета умбры, теплые оттенки которой расцветают на яблочках ее щек. Черные волосы коротко острижены и вычурно выбриты. Сначала узоры кажутся мне заостренными лепестками, но, приглядевшись, вижу, что на самом деле это острые кинжалы, остриженные подобно короне, зубцы которой направлены вверх.

– Кто вы? – спрашиваю я, мой взгляд прикован к небольшому проколу над верхней губой. Точно посередине губы вставлен обломок дерева, на котором виднеется крошечный сияющий красный камень.

Женщина не отвечает мне, ее внимание обращено на Ходжата.

– Лекарь, сходи-ка поужинай, пока эти мерзавцы не прикончили всю еду.

У него резко опускается левая сторона рта, и это хмурое выражение больше уместно для гримасы.

– Скоро. Нужно помешать еще по меньшей мере минут пять, а потом можно остужать. – Ходжат переводит взгляд с воительницы на меня, а потом обратно. – Уверена, что с леди все будет в порядке?

Он по-прежнему обращается со мной как со знатной дамой, не бросает пошлые намеки, не относится ко мне как к заключенной. Трудно не проникнуться к Ходжату симпатией, когда он так себя ведет.

Женщина ухмыляется.

– Уж сопроводить нашу золотую пленницу я в состоянии.

Ходжат сомневается.

– Командир…

– Да ничего. – Она хлопает его по плечу, успешно отвлекая. – Удачи с помешиванием, лекарь.

Ходжат бросает на меня непроницаемый взгляд, но потом отворачивается к своему котелку, помешивает и смотрит на смесь так, словно занимательнее ничего в своей жизни не видел. Тревога ползет по спине, как насекомое по простыням.

Женщина осматривает меня с головы до ног.

– Ну что, пойдем, увидимся с твоими наложницами?

Я снова смотрю на Ходжата, но он демонстративно игнорирует нас.

Прочищаю горло.

– Ведите.

Я с опаской иду с ней нога в ногу. Мое желание увидеться с остальными перевешивает все имеющиеся у меня сомнения. К тому же Ходжат наверняка бы предостерег, будь воительница дурным человеком.

Ведь правда?