Текст книги "Неизвестный террорист"

32

Уайлдер всегда стремилась повернуть Куколку в «сторону добра». Шла ли речь о достоинствах органической пищи, об ошибках глобализма, о беженцах, о тред-юнионистах, о карликовых австралийских китах-полосатиках или еще о какой разновидности живых существ, которым грозит опасность, она всегда старалась и друзей записать в ряды борцов за правое дело, подсовывая всевозможные видеозаписи, книги и журналы, в которые Куколка никогда даже не заглядывала, и в итоге, когда Уайлдер наконец выражала желание получить их обратно, их приходилось отыскивать под грудами журналов по интерьеру и моде, которыми был завален весь дом.

– Знаешь, даже Этинс, – говорила она, имея в виду последнего бойфренда-полицейского, о котором после расставания говорила исключительно с яростью, – был хорошим человеком. По-своему, конечно. Это ведь он мне вон тот бонсай подарил. – И Уайлдер указала на что-то жалкое, давно умершее, торчавшее в голубой фарфоровой плошке из комка пересохшего торфа.

Изрядно накачавшись спиртным, Уайлдер окончательно запуталась в своих представлениях о добре и его могуществе, и от этого Куколку охватил страх. Снова нервно раскурив потухшую сигарету с травкой, Уайлдер сделала еще пару глотков джина с тоником. Сигарета опять потухла, и она, сдавшись, затушила окурок о крышку самозакрывающейся, но вечно переполненной пепельницы, а потом с чувством заявила:

– Никакого джина в этом пойле нет! Это полное дерьмо. Смешали промышленный спирт с пищевым, из новозеландской пшеницы, и добавили искусственной эссенции с запахом джина… Так о чем это я говорила?.. Ах да, люди считают, что они вроде как ничего не могут с этим миром поделать. Но вот посмотришь: заключенное в людях добро все равно наружу обязательно пробьется. – Она с улыбкой посмотрела на Куколку. – Даже в Этинсе, знаешь ли, добра много. Даже в нем.

– Вообще-то он, по-моему, был очень симпатичный. И умный, – сказала Куколка, довольная тем, что разговор переключился на новый объект: так, пусть и на время можно выбросить из головы собственные страхи.

– Когда я с ним познакомилась, – призналась Уайлдер, сворачивая косячок, – он мне тоже показался умным и по-настоящему крутым. Мы с ним зашли в бар и немного поговорили – знаешь, такое убогое заведение в центре, Art Bar называется? – и сперва все было хорошо, но потом он завелся и заявил, что никакой справедливости на свете нет.

«Уж я молодняку об этом постоянно твержу-твержу, – говорит, – я им советую усвоить раз и навсегда: никогда не надейтесь, что все будет по справедливости. А они, даже проработав лет пять, снова бегут ко мне со своими проблемами и долдонят: и то несправедливо, и это. «А я вам что говорил?» – спрашиваю. Молчат».

И Уайлдер продолжала горячо рассказывать Куколке о своем копе и о том, как Этинс, он же Ник Лукакис, в самом начале службы в полиции был снайпером в какой-то особой опергруппе, и однажды ночью они получили приказ выследить какого-то ветерана вьетнамской войны, окопавшегося в буше недалеко от Ньюкасла. Они его нашли, осадили, и все это длилось очень долго, а под конец Этинсу приказали ветерана попросту прикончить двойным выстрелом – одна пуля в сердце, вторая в голову. И он его застрелил в полном соответствии с полученным приказом.

Куколка уже кое-что из этого слышала и раньше – ей давно было известно, и как Уайлдер познакомилась с Этинсом, и как Этинс был снайпером, но того, что он кого-то убил, расстрелял, она не знала. Кстати, общение с Уайлдер, в частности, доставляло ей удовольствие еще и потому, что в ее устах всякие старые истории самым неожиданным образом получали новую жизнь благодаря разнообразным свежим дополнениям.

– И вот, – продолжала Уайлдер, – сидим мы с ним в этом чертовом баре, и глаза у него вдруг наполняются слезами, и я чувствую, что он просто вне себя. Что он совершенно пьян. Ну, по-настоящему. И тут он говорит: «А знаешь, что хуже всего? Что греха я за собой тогда никакого не чувствовал. Мало того, я очень собой гордился: мол, какой я молодец, понимаешь? Кто-то, наверное, мог бы подумать, что после такого на душе должно быть тяжело, плохо, но у меня-то все было как раз легко. Я, пожалуй, никогда в жизни таким бодрым и веселым себя не чувствовал». «Но это же как-то неправильно», – промямлила я, а он как заорет: «Ни хрена себе «неправильно»! Да ведь это самая что ни на есть подлость! И все это было подло, несправедливо. И никакой справедливости на свете нет – вот что я без конца молодым копам повторяю. Я им говорю…» – и тут он все начал сначала, и так без конца и долдонил об одном и том же – какое все это дерьмо. Но знаешь что? Как раз после этого безумного разговора он меня и заполучил.

И, закончив очередную историю, Уайлдер сразу как-то сникла, словно из нее выпустили весь воздух, будто рассказ о прошлом и был тем единственным, что еще держало ее на плаву.

– Знаешь, – снова заговорила она, немного помолчав, – незадолго до твоего прихода я шла по улице и думала об Этинсе, а потом мое внимание что-то привлекло у входа в аптеку, и я как-то неудачно повернулась и налетела на эту идиотскую стойку с темными очками. Очки так в разные стороны и полетели. Ужасное ощущение! Знаешь, когда кажется, что все вокруг тебя вдруг начинает падать и разваливаться и конца этому нет? Тебе ведь это ощущение знакомо, да, Джина?

33

Ричард Коуди не был расположен копаться в своих желаниях и амбициях. Он бы, наверное, обиделся, если бы кто-то высказал предположение, что он использует людей в подлых целях или что он кому-то навредил, желая облегчить собственное положение. Однако теперь, оскорбленный неожиданным понижением в должности и тем, что вчера вечером его отвергла какая-то танцовщица, какая-то стриптизерша, он чувствовал: пора действовать решительно. Дело в том, что на нечетком снимке, показанном в теленовостях, он сразу узнал ту самую танцовщицу, и первым его инстинктивным желанием было немедленно выйти на тех людей, с которыми он долгое время не имел ничего общего, но к которым теперь внезапно почувствовал вновь пробудившееся расположение.

Он вытащил из бумажника визитную карточку, которую Ферди Холстейн дал ему накануне, и позвонил, всячески подчеркивая конфиденциальность их разговора и намекнув на то, какую отличную службу это может им сослужить впоследствии, если, конечно, мужчина будет держать язык за зубами.

Ферди Холстейн назвал Ричарду Коуди настоящее имя танцовщицы, выступающей под псевдонимом Кристал, но был вынужден признаться, что больше почти ничего о ней не знает. Если ему и хотелось узнать, по какой конкретно причине Коуди позвонил, то он ничем своего желания не выдал.

– Она типичная одиночка, – сказал Ферди Холстейн, и Ричард Коуди подумал, что он, наверное, тоже видел по телевизору эту съемку, и ему хочется как-то обозначить расстояние между собой и танцовщицей. Потом Ферди прибавил: – И скрытная она. Вот захочешь понять, что у нее на уме, так ни за что не разберешь.

Весь долгий воскресный вечер Ричард Коуди с телефоном в руках слонялся по своему особняку в пригороде Воклюз, пытаясь как-то соединить немногочисленные и не слишком достоверные сведения о жизни Джины Дэвис, которые ему удалось собрать, и словно репетируя тот сюжет о ней, который он непременно впоследствии создаст и предъявит начальству. Он с гордостью вспоминал, как ему удалось заворожить гостей Кейти Моретти фантастическими историями о трех бомбах, о терроризме и о всемирном зле. И ему очень хотелось повторить это – только на сей раз поразить в самое сердце созданным им сюжетом не дюжину людей, а миллионы. И он уже хорошо представлял себе этот материал, видел, как история Джины Дэвис неторопливо разворачивается перед ним на экране плазменного телевизора в гостиной.

И все же, как это всегда бывает в подобных случаях, стоило ему начать обдумывать будущий новостной сюжет, и он понял, что в нем не хватает ключевых драматических элементов, а именно того, что пока что не известно никому: как складывалась жизнь танцовщицы до террориста.

С мужчиной-то практически все было ясно – явно уроженец Ближнего Востока, имя соответствующее, да и прошлое вполне предсказуемое; судя по тому, что уже успели сказать в новостях, он был более-менее известным террористом. А вот танцовщица – совсем другое дело: австралийка, любительница поступать по-своему… Она, скорее всего, тоже преступница, только никому не известная. На самом деле, Ричард Коуди совершенно не сомневался в том, что Джина Дэвис – убийца и террористка. И чем больше он о ней думал, тем более неизбежным и логичным представлялся ему этот вывод. Достаточно было вспомнить вчерашний вечер и то недолгое время, которое он провел в ее обществе: он ведь еще тогда заподозрил, что с ней что-то не так. А как скрытно она себя вела, когда он спрашивал ее о личной жизни! А как злобно и агрессивно отреагировала, когда он сделал ей еще одно, более чем щедрое предложение! «Да уж, – думал Ричард Коуди, – с ней, безусловно, что-то не так, потому она и вела себя странно… даже очень странно».

И чем дальше, тем все больший смысл обретали его предположения; и то, что сперва казалось странноватым – все-таки вряд ли австралийская танцовщица могла оказаться террористкой! – теперь он воспринимал как проявление особой хитрости и коварства, что, естественно, вызывало тревогу. А чем танцы на пилоне – плохое прикрытие? В конце концов, разве Кристин Килер[9]9
  Имеется в виду знаменитое «дело Профьюмо» 1963 г., когда военный министр кабинета Гарольда Макмиллана Джон Профьюмо был вынужден подать в отставку из-за длившейся два года внебрачной связи с британской моделью и девушкой по вызову Кристин Килер, делившей ложе со многими мужчинами и обвиненной в шпионаже. До этого Кристин Килер танцевала топлес в кабаре-клубе.


[Закрыть]не спала и с русскими, и с Профьюмо? И разве клуб Chairman’s Lounge не популярен среди влиятельных и могущественных людей? Ему, Ричарду Коуди, происходящее представлялось совершенно очевидным, и он чувствовал, что именно он должен раскрыть всем глаза на творившееся вокруг. А какой замечательный получится сюжет! Какие у него будут рейтинги! В этом сюжете покажут все – секс, политику, даже бомбы! «Нет, – думал Ричард Коуди, – она, несомненно, убийца и террористка». И он, взяв в руки телефон, тут же набрал еще один номер. Времени терять было нельзя.

34

Было слишком жарко, чтобы готовить ужин, и Уайлдер с Куколкой, пройдя по улице метров сто, зашли в маленький неприметный ресторанчик на перекрестке; Макс в своих тесных спайдерменовских штанишках шел впереди.

Ресторан «Джонсонс» со своим ничего особенного не обещающим названием принадлежал к тому типу этнических ресторанов, которые в Сиднее практически уже исчезли. Но там по-прежнему были дешевые стулья с порванными виниловыми сиденьями, а стены, обитые панелями из клееной фанеры, украшали черно-белые, засиженные мухами фотопортреты старых телевизионных звезд, ныне покойных, или всякие броские, выдранные из журналов фотографии нынешних сиднейских знаменитостей с их цветистыми автографами. Была там и карта Ливана, давно выцветшая от старости; впрочем, она столь же стойко переносила свои несчастья, как и то государство, которое было на ней запечатлено. Ресторан «Джонсонс», как гордо сообщала вывешенная на стене обзорная статья в Sydney Morning Herald за 1966 год, был первым ливанским рестораном в Сиднее, искренне рекомендованным любителям приключений, которые желают вкусно пообедать и отведать национальной еды.

Внутри было пусто, и только двое пожилых ливанцев в черных брюках и белых рубашках, как и полагается официантам, тихонько сидели в уголке, попивая из маленьких чашечек крепчайший кофе, и играли в домино. Увидев Уайлдер и Макса, они сразу оживились, радостно вскричали: «Мистер Макси! Мистер Макси!» – и мальчик направился прямо к ним с видом халифа, вернувшегося из ссылки, милой и застенчивой улыбкой давая арабам понять, что их радостные приветствия не остались без внимания. Потом его заключила в свои бездонные объятия очень крупная пожилая женщина, и он исчез в кухне.

После второго бокала красного вина Куколка принялась во всех деталях рассказывать Уайлдер о том, что с ней приключилось, но чем больше она говорила, тем более надуманными казались ей собственные страхи; сейчас все это выглядело таким невероятным, таким невозможным, что ей начинало казаться, что и рассказ ее звучит несколько безумно, словно она всего лишь сама себя накручивает, нагромождая собственные фантазии вокруг не слишком достоверных кадров, увиденных в новостях.

И потом, она чувствовала: Уайлдер уже поднадоело все это слушать и она почти уверена, что у нее, у Куколки, просто легкая истерика. Но еще хуже было то, что подруга – даже если ее в какой-то степени и заинтересовал рассказ Куколки, – похоже, считала виновной во всем этом ее и была уверена, что она, Куколка, сама ухитрилась навлечь на себя подобные неприятности.

– Ну, хорошо, – начала Уайлдер, – а откуда ты знаешь, что твой Тарик – это именно тот самый Тарик? Ты хоть спросила, как его полное имя?

«И ведь действительно, – думала Куколка, – до чего глупо с моей стороны было отправиться в чужую квартиру с мужчиной, которого едва знаешь, имя которого тебе, можно сказать, толком неизвестно. Но неужели я сперва должна была попросить его показать удостоверение личности, а уж потом ложиться с ним в постель? Разве так в реальной жизни бывает?»

– И ты была пьяна, – продолжала упрекать ее Уайлдер, – да еще и порошок нюхала…

«Да, наверное, это и впрямь верх безумия – в таком состоянии ложиться в постель с незнакомцем», – пронеслось в голове Куколки.

– Парень ведь говорил с акцентом, – не унималась Уайлдер, – он, безусловно, был иностранцем. Да еще и такой смуглый, темноволосый! А ты даже не спросила, откуда он родом!

Вообще-то, Куколка была довольно любопытна в тот вечер и лелеяла тайную надежду, что потом сумеет узнать о Тарике побольше. Но он так долго и занудно рассказывал о растровой графике, что ей это показалось достаточным подтверждением того, что в его жизни, как и у многих других, весьма значительную часть занимает работа, скучная, с ее точки зрения, о которой вряд ли имеет смысл расспрашивать более подробно и которая явно не имеет никакого отношения к его незаконному проживанию в Австралии. Ну, познакомились люди случайно, ну, немного повеселились вместе, что из этого? Вещи, о которых говорила Уайлдер, казались ей ненужными, абсолютно лишними; ведь на одну ночь они нашли для себя нечто более важное, чем вопросы и разговоры о том, откуда ты родом и где работаешь – возможно, это нечто было слишком хрупким, ненадежным и даже недостаточно серьезным, но, пожалуй, именно этим оно было лучше и правдивей многого другого, ибо имело отношение только к одному конкретному моменту их жизни.

Но теперь это нечто стало казаться Куколке чем-то иным – мелким, глупым, тривиальным; и себя она тоже чувствовала жалкой, неумной, банальной. А все те вопросы, которые она тогда сочла неважными и так и не задала Тарику, а также все те ответы, которых она от него так и не получила, теперь представлялись ей невероятно значимыми, ибо могли таить в себе информацию, способную легко спасти ее ото всего того дерьма, которое неожиданно на нее обрушилось и буквально погребло под собой.

– Я что хочу сказать… Эй, Джина… Привет! Да очнись ты! Ты сперва потанцевала с каким-то сомнительным типом, потом вы вместе хорошенько побаловались веществами, а дальше… Ну, я просто не знаю… Да господи, где только… – И Уайлдер, тряхнув головой, замахала руками, словно что-то отгоняя, и даже не стала заканчивать свою гневную фразу.

А когда Куколка попыталась рассказать ей, как вооруженные полицейские занимали позиции вокруг дома Тарика, Уайлдер вдруг демонстративно затеяла разговор с одним из официантов о том, как наилучшим образом приготовить «баба гануш»[10]10
  Популярное блюдо восточной кухни, представляющее собой пюре из баклажанов с различными приправами.


[Закрыть]. Она явно давала подруге понять, что та чересчур большое внимание уделяет ерундовой проблеме.

– Но я-то тут при чем? – перестав жаловаться и выбрав подходящий момент, спросила Куколка. – Зачем они меня-то сюда приплели?

Уайлдер улыбнулась ей, словно глупому ребенку, который, поступив плохо, по-прежнему обиженно спрашивает, за что его наказывают.

– Послушай меня, Джина, – сказала она, – завтра утром ты проснешься, и вся эта история будет позади. И непременно найдется что-нибудь новенькое, и все внимание будет приковано уже к этому – например, найдут еще одну бомбу, или где-то случится кризис с водоснабжением, или какую-нибудь страну оккупируют американцы, или Шейн Уорн[11]11
  Шейн Уорн (р.1969) – австралийский крикетист международного класса.


[Закрыть]будет замечен за написанием почтовой открытки. Все это просто случайное совпадение. И скоро все твои переживания останутся в прошлом.

Куколка невольно рассмеялась и подумала: а ведь Уайлдер права – ей нечего бояться, это просто цепочка странных случайных совпадений, и все скоро выяснится, и допущенные ошибки будут исправлены. Терроризм, сказала Уайлдер, это, несомненно, очень серьезно, именно поэтому вопросами подобного толка занимаются эксперты, люди серьезные и опытные, которые, разумеется, не станут гоняться за какой-то танцовщицей, пока на свете существуют самые настоящие и очень опасные монстры.

– Неужели ты всерьез думаешь, – продолжала Уайлдер, – что кто-то из них может прямо сейчас вломиться сюда, в этот богом забытый ресторанчик, и тебя арестовать? По-моему, вряд ли.

Пожалуй, и впрямь вряд ли, продолжала с облегчением размышлять Куколка. Действительно, ведь никто за ней не гонится, и они с подругой здесь в полной безопасности. А Уайлдер между тем переключилась на одну из своих бесконечных историй, и у Куколки наконец потеплело на душе и от новой истории, и от вкусной ливанской еды, и от легкого красного вина, которым они эту еду запивали.

А Уайлдер, закончив рассказ, немного помолчала и произнесла:

– Как только они узнают, где ты работаешь, то сразу поймут, что сели в лужу.

– Так, может, мне стоит самой сходить в полицию? – спросила Куколка. – Завтра прямо с утра?

– Ну, сходи, если хочешь, – ответила Уайлдер таким тоном, словно все уже и так понятно и беспокоиться не о чем.

– Если хочу, – осторожно повторила Куколка, стараясь убедить себя в этом.

– Считай все это просто шуткой, – заявила Уайлдер, которой эта тема явно наскучила, так что она даже принялась разглядывать старые фотографии с загнутыми углами, развешанные на стенах.

И все же Куколке тема Тарика по-прежнему казалась полной тайн.

– Как ты думаешь, это нормально, чтобы террорист умел танцевать меренгу? – спросила она.

И потом, хотя вслух Куколка этого так и не сказала, ей казалось, что поведение Тарика в постели вряд ли соответствовало образу правоверного мусульманина. Но, с другой стороны, ее опыт сексуальных отношений с правоверными мусульманами равнялся нулю.

– И знаешь, – сказала она Уайлдер, – тот бородатый тип, которого все время по телевизору показывают и говорят, что это Тарик, совсем на него не похож.

– Но ведь он мог тебе и солгать, – возразила Уайлдер, вновь поворачиваясь к ней.

Несколько мгновений Куколка ошарашенно молчала. Потом с некоторым трудом вымолвила:

– А что, если они и насчет него ошибаются? Как и насчет меня?

35

Судя по тому, что Ричард Коуди смог узнать благодаря многочисленным телефонным звонкам, никакого мотива у Джины Дэвис не было. Мало того: не только она сама никакого отношения к мусульманам не имела, но также не было ни малейших свидетельств того, что ей вообще хоть что-то известно об исламе. Не имелось также никаких сведений о том, что она проходила обучение в лагере террористов.

Впрочем, полученная информация отнюдь не склонила Ричарда Коуди к мысли о возможной невиновности Джины Дэвис. Для него все это было просто проблемами, которые нужно преодолеть по пути к намеченной цели. Он инстинктивно чувствовал, что сумеет создать такой сюжет – в достоверности которого, кстати, он теперь практически не сомневался, – который не только позволит ему этой цели достигнуть, но и в дальнейшем развить достигнутый успех. Однако он отнюдь не твердил про себя: «Пусть у меня нет никаких доказательств реальной вины этой девицы или хотя бы попытки с ее стороны нарушить закон, я все равно сошью ей дельце с помощью умело состряпанных обвинений». Нет, ни о чем таком Ричард Коуди даже не думал и попросту стал бы себя презирать, если б ему показалось, что он способен создать столь чудовищную ложь.

И он самым естественным образом приходил в ужас, слушая, как Сив Хармсен, сотрудник специального секретного подразделения ASIO[12]12
  Australian Security Intelligence Organisation (англ.) – Австралийская служба безопасности и разведки.


[Закрыть], рассказывает ему, какими возможностями обладают террористы-самоубийцы, способные, например, «уничтожить сотни людей, скажем, во время важных спортивных мероприятий».

– Да, это действительно ужасно, – с чувством вещал Сив Хармсен, – и мы действительно нуждаемся в том, чтобы СМИ постоянно напоминали людям о том, какие страшные вещи запросто могут произойти в нашей стране.

Ричард Коуди прекрасно понимал, что нечего и вспоминать о том последнем сюжете, который они с Сивом Хармсеном разработали вместе. Сив тогда слил ему кое-какую информацию, из-за чего в итоге со своего поста слетел министр полиции, обвиненный в коррупции, – это обвинение в данном конкретном случае не имело ни почвы под собой, ни особого значения для положения дел в стране, однако Сиву Хармсену принесло вполне определенную выгоду. А Ричарду Коуди теперь достаточно было спросить:

– Так я могу на тебя рассчитывать?

– Я полагаю, мы оба можем друг на друга рассчитывать, не так ли, Ричард? – тут же откликнулся Сив Хармсен.

Дальше он стал говорить о том, что, кем бы эта женщина ни была, она совсем не обязательно должна быть связана с этой историей, поскольку никогда раньше у них не засвечивалась.

Но чем больше Ричард Коуди его слушал, тем сильней убеждался, что он на верном пути. Во-первых, он уже кое-что нащупал, хотя Сиву ничего об этом и не сказал. Например, что знает, кто эта женщина такая. А если агенты ASIO до вечера так сами этого и не выяснят, то история о Джине Дэвис станет его первым эксклюзивным материалом.

И перед его мысленным взором вновь возникла она, та танцовщица, – обнаженная, с поясом смертницы на талии, – и ужас, который он при этом испытал, был столь же искренним, как и возникшая у него на губах торжествующая улыбка: пазл явно складывался; были найдены почти все его элементы; теперь нужно было только убедить Джерри Мендеса, чтобы тот выделил ему время в экстренном выпуске новостей, дабы все жители страны услышали эту удивительную историю из его уст.

Это, сказал он по телефону Джерри Мендесу, похоже на соревнование между новостным агентством 6-News и Джиной Дэвис: кто успеет раньше – она со своей бомбой или они со своим спецвыпуском под рубрикой «Расскажи всем». Говоря это, Ричард Коуди смотрел на фотографию в рамке, где он пожимает руку Биллу Клинтону – он тогда делал с президентом экстренный выпуск новостей на ТВ. Ему было совершенно ясно, что интерес Джерри Мендеса к его словам начал возрастать, едва он заговорил о том, какое влияние на рейтинги окажет подобный сюжет, если его показать в вечерних новостях.

И еще до того, как Джерри Мендес сказал: «О’кей, Ричи, полчаса прайм-тайма вечером во вторник», – Ричард Коуди уже, сложив пальцы пистолетом, прицелился в Клинтона, этого обольстителя из Арканзаса, а потом показал самому себе большой палец и с улыбкой подумал: «Нам с тобой еще не раз воздадут по заслугам, Билл, детка».

– Ставлю тебе три условия, – говорил между тем Джерри Мендес, любивший в такие моменты все раскладывать по полочкам. – Первое: экстренный выпуск должен быть посвящен двум людям – террористу и его помощнице-танцовщице. Назвать можно, скажем: «Бонни и Клайд «Аль-Каиды». Второе: сперва я должен обсудить этот вопрос с высшим начальством, которое наверняка захочет убедиться, что никто из наших коллег в Канберре эту тему не разрабатывает. – «Высшим начальством» именовался президент самой большой государственной печатной и электронной медийной компании Amalgamated Press и владелец всей сети 6-News Терри Фрит, которого все называли просто «мистером Фритом».

Третьего условия Джерри Мендес так и не назвал.

Ричард Коуди, разумеется, со всеми условиями согласился – да и как он мог не согласиться и с какой бы стати ему было не соглашаться, если он прекрасно понимал, что ограниченность временных рамок только сыграет ему на руку и поможет свернуть шоу туда, куда нужно ему самому, а его имя сработает как смазка-лубрикант, когда мистер Фрит будет говорить с представителями правительства. В конце концов, он всю свою жизнь посвятил тому, чтобы ни в коем случае не обидеть никого из власть имущих.

Когда Ричард Коуди собирался ложиться спать, его жена все еще сидела в наушниках перед телевизором. Шла реклама товаров фирмы «Харви Норманн»[13]13
  Крупнейший австралийский ритейлер; покупка компьютерной техники, телевизоров, фотоаппаратов и тому подобного.


[Закрыть]. Он видел, как губы жены беззвучно, с какими-то странными придыханиями повторяют слова ролика. Затем он лег в постель, повернулся на спину и вскоре уснул.

В ту ночь Ричарду Коуди снилось, что он стоит на сцене и ему вручают четвертого золотого ЛОГИ[14]14
  Gold Logie – ежегодная телевизионная премия, присуждаемая с 1959 г.; названа в честь Джона Логи Бэрда, создателя телевидения как одного из важнейших СМИ; присуждается в разных категориях, но самая главная – персоне года австралийского телевидения.


[Закрыть]как персоне года, а люди вокруг радостно его приветствуют, и всё, как было когда-то, и все снова видят в нем его выдающиеся качества – величайший ум и исключительную гуманность.

«Но самое главное, – говорил безликий ведущий, – деятельность Ричарда Коуди, благодаря которой в Австралии была выявлена целая террористическая сеть, доказывает, что он не только выдающийся журналист, но и самый бесстрашный из австралийских граждан».

И Ричарду Коуди казались совершенно естественными и всеобщее восхищение его работой, и массовая любовь; и не имело ни малейшего значения, действительно ли все эти люди испытывают по отношению к нему те чувства, о которых говорят вслух, или нет. Наконец-то он снова был в центре внимания и того, что составляло суть его жизни; да и жизнь его вновь стала такой, какой и должна была быть, и все вокруг опять существовало только для него одного.