Текст книги "Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник)"

Часть II
Тормоза и печенья

Уже довольно давно это место, именно это конкретное место на дороге, совсем недалеко от Бринмаура, завораживало меня.

Главные ворота садовой ограды на какие-нибудь 25–35 метров отстоят от парадного входа в дом, перед которым есть пустая асфальтированная площадка – полезная в хозяйстве, но совсем не живописная. Полагаю, тетя отдает себе отчет в недостатке у нее красоты, поэтому по левую руку от площадки, сразу как выйдешь, высажен растительный бордюр. Весной там вырастают луковицы, летом – всякие цветы, осенью – только георгины. Всему этому тетка отдает даже больше забот, чем остальному в домашнем хозяйстве (а ведь и остальному – немало). Она искренне предана своему саду, и иногда ей удается даже меня втянуть в попечение о нем, столь тягостное для ума и тела. Впрочем, ее выдающихся цветочно-овощных успехов нельзя не отметить. Вот фрукты ей не даются – ведь солнце так скупо одаряет лучами нашу одинокую обитель.

Так вот, если стоять у входной двери, по левую сторону асфальтированной площадки располагается ее, теткин, лучший бордюр. Впереди от вас и даже слегка справа – пятнышко зеленой лужайки, которая служит у нас некоторым яблоком раздора. Моя родственница без конца оплакивает тот факт, что она слишком мала для игры в теннис. При этом во все стороны от нее земляной покров обрывается вниз так круто, что расширить лужайку нет никакой возможности – если только не соорудить гигантскую насыпь, что было бы исключительно неприглядно. Хозяйка Бринмаура вполне пошла бы на такое уродство, но, к счастью, ее останавливает дороговизна. Что касается меня, то я с гораздо большей охотой пользовался данным пространством как газоном для крокета – физические упражнения, предполагаемые этой игрой, мне в высшей степени по душе, и я уверен, что вскоре у современных передовых людей крокет снова войдет в моду. Изящество движений игроков доставляет подлинное эстетическое удовольствие. Есть также некий немудрящий благородный символизм в легких ударах красного о желтое и голубого о черное[16]16
  Цвета шаров в крокете.


[Закрыть]. Причем, заметьте, тут можно удовлетворить и низменные, примитивные инстинкты – решительно, резко разрушая все планы противника, оставляя его безнадежно, беспомощно лишенным какого-либо мыслимого шанса на успех. Ну а для чего еще придуманы игры, как не для того, чтобы высвободить человеческие комплексы, добавив к ним аромата здоровой спортивной злости? Тетя между тем страдает предубеждением против крокета. Подозревает в нем какую-то изнеженную женственность. Кроме того, для людей ее поколения эта игра архаична. Старухе недоступна мысль, что игры, как любые моды, способны переживать ренессанс.

От гаража к дороге ведут два пути. Один вдоль самой стены дома, чрезвычайно узкий – только чтобы машина могла подкатить через него к парадной двери и укатить обратно. Еще имеется проезд через ворота на заднем дворе – мимо бордюра, уже упомянутого мной, только метрах в двух ниже него. Эта узкая тропинка, так же как и стена, удерживающая бордюр от осыпей, построена в недавние времена – уже по тетиному приказу. Для наших машин она вполне годится, но когда ко мне заворачивает погостить мой друг Иннз на «Бентли», он уже не может обогнуть усадьбу, не помяв борта. Конечно, тетя отказывается признать, что проезд был изначально спроектирован ненадлежащим образом, и винит безобидного Иннза в обладании слишком большой машиной. Характерно, что ущерб, причиненный «Бентли», она полностью игнорирует, а об Иннзе всегда упоминает как «о твоем друге, который поцарапал краску на крыле дома». При этом она неизменно ищет глазами кого-нибудь постороннего, стоящего рядом, или, если никого нет, обращает их к небесам, присовокупляя: «Ах, как он неосторожно водит…» Таким образом старуха надеется избежать обвинений в собственной недальновидности.

Основной путь на Ллвувлл начинается чуть справа от главного входа, потом резко выгибается еще правее, оставляя луг, куда фермер Уильямс выгоняет коров, опять-таки справа, а слева – отвесную кручу над Лощиной. Затем дорога с той же резкостью отклоняется влево и идет под уклон до маленького каменного моста через Бринмаурский ручей в самом низу.

Должен признать, что мост через данный водный поток часто являет очаровательное зрелище. Ранней весной склоны Лощины покрываются первоцветами, позже их сменяют колокольчики и дикие анемоны – все это имеет для меня определенное обаяние. А крошечный ручеек всегда так мило журчит… Осенью тут полно ежевики качеством не хуже, чем в других местах, и я, знаете ли, бываю очень доволен, когда тетя собирает ее, даже помогаю ей, хоть и предпочитаю, вообще говоря, собирать мясистые грибы, каких предостаточно в траве Лощины.

Именно там я сидел сегодня утром, неторопливо размышляя, когда тетин голос и лай собак вернули меня к действительности. Тетя, доложу я вам, держит двух нечистопородных фокстерьеров. Когда она их заводила, то как раз читала какую-то безумную «Историю Англии» в комическом изложении, полную, полагаю, примитивного юмора из арсенала учащихся средней школы. И вот два глупейших якобы англо-саксонских имени из этой книги, наверняка просто выдуманные самим автором, произвели на нее неизгладимое впечатление.

Помню, как она разглядывала этих двух ничем не примечательных, но милых в своей невинности белых четвероногих созданий с черными отметинами и вдруг сказала:

– Я назову их Этельтраль и Трательтрольт!

Я в ужасе отпрянул. Тетино чувство юмора было мне хорошо известно. С нее вполне сталось бы встать посреди общедоступной улицы в Ллвувлле, или в Аберквуме, или даже в Шрусбери и завопить: «Этельтрооольт! Трутельтрааль! Трутельательтротель! Альтель-тротельтрут!» И лицо ее начнет краснеть, краснеть и краснеть до багрового оттенка, пока взрывы собственного грубого хохота не заставят ее замолчать, а все зеваки вокруг не убедятся, что старуха свихнулась. Оставалось только молить бога, чтобы никогда не оказаться вынужденным слушателем и свидетелем такой сцены.

Я сделал отчаянную попытку избежать бедственной перспективы и предложил:

– Почему бы не назвать его Пятныш?

– Зачем это? – спросила тетя.

– Ну, вот же у него черное пятнышко на… э-э. – Я деликатно замолчал.

– На копчике, – со всей откровенной непристойностью закончила моя родственница. – Думаю… – Тут она пристально и многозначительно воззрилась на мой лоб, боюсь, в тот момент слегка сморщенный. Я, видите ли, довольно остро реагирую на подобные мелкие речевые неопрятности. Тем более не следует заострять на них внимание. – Думаю, Пятнышом я буду называть тебя. Вон какое пятно наморщил. – И несколько дней она действительно так меня называла, пока сама, к счастью, не устала от собственного мнимого остроумия.

Так ее собаки и остались Этельтралем и Трательтрольтом – хорошо хоть ради удобства произношения «сократились» потом до Этеля и Трателя – на такие клички они хотя бы отзывались. Плохо, однако, другое: оба с самого начала прониклись неприязнью – причем искренне взаимной – к Так-Таку. Они завидовали тому, что его пускают в дом, а их нет. Поразительно, как точно животные усваивают повадки своих хозяев…

Так вот, в моих ушах загремел тетин голос:

– А ну-ка, хватит мечтать. Хватай скорей на руки свою гадкую зверюгу, пока Этель ее не загрыз. Он, знаешь ли, отличный крысолов. И Трателя я тоже долго на поводке не удержу. – Пес в самом деле рвался изо всех сил, мечтая разорвать бедненького Так-Така.

Одним быстрым движением я отбросил в сторону заливающегося лаем Этеля и сгреб в охапку пекинеса, который у меня на руках продолжал вызывающе храбро тявкать.

– Не смей больше никогда пинать моего пса. И вообще, забудь и думать пинать собак ногами. – Тетя сверкнула глазами: – Понятно?

Я встал к ней вполоборота и посмотрел вверх на обрывистый склон Лощины. В эту минуту жребий был брошен.

– Понятно. Я должен был безропотно позволить вам и вашим дворнягам убить моего любимца, не шевельнув и пальцем в его защиту. Нет, дорогая тетушка. Никогда!

В продолжение нескольких минут происходила безмолвная борьба сил воли. Мы пристально смотрели друг другу в глаза. Не сомневаюсь, что и в одной, и в другой их паре можно было прочесть многое. Первым отвернулся я и принялся фланировать взад-вперед по Лощине. Тетя продолжила свой путь по основной дороге. Позднее я неторопливо последовал за ней. Взбираться по холму утомительно, и мне совершенно не улыбалось позволить старухе обогнать меня, что неминуемо случилось бы, если бы мы стартовали вместе, – она ведь вечно бегает, а не ходит. Да и спешить не хотелось. Но жребий, повторяю, был брошен.

Наверное, на самом деле я решился еще раньше. Но все же, думаю, правильно будет сказать, что жребий был брошен именно в тот момент. До того момента я еще мог отступиться, отныне все стало необратимо.

Все это очень хорошо, однако твердо решить, что ваша тетя так или иначе должна поплатиться за свое плохое вождение и попасть в автокатастрофу на том самом мосту, где она оскорбила вас, и пусть свидетелями станут все эти кусты, перед которыми она издевалась над вами, и что причиной этой аварии должна стать столь любимая ею дорога, скользкая после дождя, вечно изливающегося на столь бездумно боготворимый ею Уэльс, – это все одно дело. И совсем другое – устроить все эти события, особенно когда по уже изложенным выше причинам жизненно важно не позволить ни единой тени подозрения пасть на вас.

Я всесторонне обмозговал множество способов и методов, но в каждом, похоже, сидела хоть одна неудалимая заноза.

Первой моей мыслью было дождаться безлунной ночи, в которую тетя должна будет куда-то поехать на машине, и что-нибудь подложить на дорогу. Ждать, скорее всего, придется несколько месяцев. В это время года темнеет очень поздно, а устраивать дело так, чтобы она попала в ловушку по дороге наверх, тактически неверно. В гору машина едет недостаточно быстро и от столкновения в пропасть не обрушится.

Нет, я согласен ждать сколько надо, если план достаточно хорош, но в данном случае меня одолевали сомнения. Во-первых, предмет на дороге должен показаться всем вполне обычным, иначе начнется следствие. Во-вторых, очень затруднительно блокировать шоссе чем-то достаточно крупным, чтобы справиться с поставленной задачей, и одновременно достаточно мелким, чтобы водитель не заметил его в свете фар слишком рано, да еще таким, чтобы поверить в его естественное появление на дороге. Ветка дерева не годилась – разве что только очень большая, как целый ствол, но такая будет видна за версту… Да и как бы я смог доставить ее к месту назначения? Разве только срубив одно из тех деревьев, что растут прямо у обочины. Но ведь это запредельная физическая нагрузка! К тому же невозможно рубить деревья незаметно. Да и появление свежесрубленного ствола никому не покажется естественным. Я тщательно изучил все деревья в данном районе. Ни одно из них не показало ни малейших признаков скорого падения. Телеграфных столбов нужной кондиции в нужном месте тоже не нашлось.

Правда, на шоссе, еще до начала резкого спуска, имеется несколько очень затемненных, «слепых» участков – там, пожалуй, можно поместить какое-нибудь массивное заграждение, не привлекая к себе особого внимания; но все эти участки – совсем рядом с усадьбой, а тетя из тех, кто долго запрягает, то есть разгоняется. Отчасти потому, что допотопный двигатель не позволяет разгоняться быстрее, отчасти – из-за крутого поворота, подстерегающего в самом начале пути. Опять-таки, предположим, что мое препятствие залегло именно там, на слепом участке. Остается риск, что в него врежется какое-то другое транспортное средство. Это маловероятно, поскольку Бринмаур стоит в прямом смысле на дороге в никуда: сразу за домом шоссе моментально сужается до ширины тропы или максимум проселочной дороги. Последняя ведет еще дальше вверх, прямо в заросли вереска и папоротника вокруг Старой фермы, где живет Уильямс и пасутся его овцы. Поверьте, я не испытал бы и тени раскаяния, если бы о мое хитроумное заграждение покалечился Уильямс, возвращаясь, к примеру, навеселе с Ллвувллской ярмарки, но ведь его лошадь застынет как вкопанная перед барьером, и хозяин, пьяный или трезвый, наверняка уберет с дороги все, что бы я ни подложил. А уж после этого не останется никакой возможности повторить попытку – это неизбежно вызовет вопросы.

В общем, не существует естественного препятствия, какое я мог бы устроить на дороге. Не существует и искусственного, какое я мог бы удалить с места происшествия сразу после него, не оставив следов. Этот метод устранения тети, по зрелом размышлении, был чреват неопределенностью (а варианты тут в высшей степени нежелательны), труден для исполнения и, что хуже всего, подразумевал риск. Если только мне в голову не придет какая-нибудь радикальная, блестящая идея его усовершенствования, не стану прибегать к нему.

Еще я спрашивал себя: а нельзя ли, усадив тетин труп в ее драндулет, устроить там возгорание? Знаменательно, что во всех моих снах (они теперь посещают меня почти каждую ночь) в Лощину падает именно пылающая машина. Мы ведь читаем в газетах о случаях, когда один человек, избавившись (ну, во всяком случае, так считают юристы) от другого, сжигает останки в автомобиле. Тут, однако, мы сталкиваемся с весьма примечательной деталью: огонь не вполне справляется со своей задачей. Очень и очень часто внимание обращается на то, что тело сгорело не полностью, и сразу же приезжают все эти полицейские медики и делают из произошедшего самые дурные и самые невообразимые умозаключения. Посему мне не следует проявлять глупость и пытаться сжечь тетино тело. Кроме того, на начальном этапе этот способ неизбежно предполагает прямое физическое устранение вышеупомянутой тети, и мое сердце сжимается от естественной и, как я полагаю, похвальной брезгливости при одной мысли об этом. Кровь – такое отталкивающее зрелище…

Такое отталкивающее, что, представив его себе, я ужасно разволновался, вынужден был бросить заметки и, прежде чем вернуться к ним, прочесть для успокоения нервной системы целый рассказ Мопассана. Вообще говоря, может показаться, что вести этот дневник абсурдно в принципе, но я высоко ценю достоинства открытого и честного обсуждения всех возможных способов достижения цели – это очень благотворно для ума. В конце концов, даже военных, хоть они и являют собой весьма тупоумную категорию населения, поощряют к умственной деятельности, заставляя сочинять эти, как их… «Аналитические донесения»?

Вернемся к делу. Если не убивать сразу, то нельзя ли установить какое-то приспособление, приводимое в действие автоматически включением зажигания или нажатием на педаль газа? Или электрический механизм с часовым заводом, способный потом, через некоторое время после начала движения, поджечь машину? Запрятать это устройство где-нибудь максимально близко от бензобака и, например, соединить проводком с рычагом переключения передач: устанавливается, скажем, вторая скорость – и машина тут же взрывается. Сам механизм, проводок к нему и всевозможные отпечатки пальцев уничтожит огонь. Все получится само собой и – можно так устроить – в такое время, когда я буду далеко-далеко от места событий…

Теперь давайте взвесим возможные минусы. Ну, во-первых, тетя шустра, может успеть и выскочить… Не знаю. Точными профессиональными сведениями не располагаю, но, насколько могу себе представить, попадание искры в горючую жидкость, заключенную в тесной герметической емкости, вызывает… ну, практически мгновенный взрыв. Надо бы провести предварительные испытания, но с этим, как вы понимаете, возникнут затруднения. С другой стороны, полагаю, что для возникновения такой реакции искра должна попасть непосредственно в топливо, а аппарат, от которого она возгорится, в моей конструкции окажется, так сказать, под топливом. Следовательно, туда искра может вообще не добраться. А что, если поместить адскую машину не под бензиновым резервуаром, а внутри него? Дождаться момента, когда он будет заполнен не до конца – такое случается регулярно, – и…

Да, у этого варианта много преимуществ. Да еще приятная дополнительная деталь – маленькая изящная месть за тот теткин фокус с бензином. Увы, есть у него и довольно серьезный изъян. Я не имею ни малейшего представления о том, как мастерить подобные устройства, и тут вряд ли найдется, с кем посоветоваться! А все же… наверняка есть способ узнать самому. Сохраню пока в уме. Перспективы отличные…

Отличные-то отличные, но не настолько, чтобы отказаться от других. Вот, например, идея, подсказанная авантюрным стилем тетиного вождения, – «подправить» рулевое управление. Что может быть проще, чем слегка расшатать рулевую колонку?.. К сожалению, только одно: проверить, не ослаблена ли она. И нет места, где такая проверка более уместна, чем участок между Бринмаурским гаражом и главными воротами усадьбы, – причем не важно, движетесь ли вы по узкому проезду мимо парадного входа или от задних ворот прямо по дороге, – везде потребуется большая осторожность. Если с рулевой колонкой окажется что-то не так, тетя почти наверняка заметит это раньше, чем помчится вниз к ручью.

Предположим, однако, что, так сказать, на старте с рулевой колонкой все будет нормально, но вот потом от любого резкого рывка она будет ломаться, и я подстрою так, чтобы старухе все же пришлось на каком-то этапе дернуть руль? К примеру, запущу Так-Така через дорогу прямо перед ее бампером на одном из слепых участков, о которых мы говорили, – там, где дорога уходит резко вправо. Ведь не настолько она жестокосердна, чтобы задавить бедного крошку пекинеса. Значит, она постарается уйти вправо (с другой стороны обрыв), потом под острым углом сразу влево, и тогда – опля! – машина по инерции пойдет дальше, не выровняет ход и преспокойно полетит под откос.

Имеются ли в таком плане существенные огрехи? Да. Она может резко ударить по тормозам. Разогнаться как следует машина на этом этапе не успеет, а значит, сможет остановиться до падения и не разобьется вдребезги. Да и рулевой механизм, как уже говорилось, может быть проверен заранее, да и мало ли что еще. Однако есть способ решить все проблемы сразу. Тормоза вообще не должны сработать.

Да, вот такое идеальное сочетание: сломанная рулевая колонка плюс вывод из строя тормозов. Одна маленькая пробоина в поршне основного цилиндра – и тормозная жидкость не поступит по трубкам ни к одному колесу. Разжимной кулачок не вдавит колодки в барабан – и прощайте, тетушка, вместе с вашим «Моррисом» и со всеми потрохами! На самом деле все еще проще: не нужно даже прокалывать основной цилиндр – дырку могут заметить, нужно лишь снять гайку. Тогда тормозная жидкость просто утечет через крестовины в маслопровод, и дело с концом. Кто потом сможет утверждать, что гайка не отвинтилась сама, а трещина по рулевому механизму не пошла сама собою? Вероятно, когда Гербертсон делал последний техосмотр, он должен был заметить, как там и что. Но я всегда смогу с должной осторожностью указать кому следует, что Гербертсон относится к своим ремонтным обязанностям очень нерадиво – так нерадиво, что я, например, никогда не доверяю ему свой автомобиль (еще очко в мою пользу), – в общем, свидетель он ненадежный, и доверять ему нельзя.

Я решил обдумать все это тщательнейшим образом, но, кажется, приемлемое решение найдено!

Я произвел рекогносцировку… Боже, мои метафоры приобретают все более боевой характер! У старика Спенсера есть сын – неприятный здоровый детина, такой громкий и вечно на вас наскакивает, чтобы пожать руку до хруста. Ему свойственна необычайная преданность странному, курьезному и прискорбному в наши дни анахронизму, который именуется Территориальной армией[17]17
  Резерв первой очереди сухопутных войск Великобритании, основан в 1927 г., в 1960 г. преобразован в Территориальный армейский добровольческий резерв.


[Закрыть] (на самом деле, скажу я вам, если войны ликвидированы как явление, то почему бы не последовать логике и не ликвидировать военных как класс? Лично я не встречал среди них толковых людей). Во всяком случае, кажется, дурацкое словечко я подцепил именно от него. Увидев, как вы что-либо разглядываете – да просто хоть ищете обеденный зал на Балу графства, – этот малый непременно подскочит к вам со словами: «А-а, рекогносцировка? Как говорится, на войне разведка на местности – половина победы. Интересно, а другая половина – половина поражения?» Выпалив подобную неуклюжую шутку – наверняка цитату из какого-нибудь своего идиотского учебника, он изображает на лице недоумение, делаясь похожим на сонную сову, – это, по его представлениям, входит в арсенал отличной актерской мимики, – и уж потом разражается буйным хохотом. Необузданным, оглушительным и неудержимым. Воистину, только для школьников и военных существуют пособия, пестрящие плоскими, пошлыми сентенциями. Аминь.

Так вот, смысл моих разведывательных мероприятий, как выразился бы молодой Спенсер, заключался не столько в изучении рельефа местности, сколько в поиске укрытия. Говоря человеческим языком, я искал, откуда и по какому маршруту будет лучше всего спустить Так-Така, чтобы он навел нужного мне шороху. Этого, конечно, мало – предстоит еще натаскать его на исполнение ответственной роли, иначе мой дорогой крошка со своей нервной натурой просто откажется перебегать дорогу, когда по ней поедет машина. Или заупрямится и не захочет возвращаться ко мне без особой команды – последний навык я также полагаю целесообразным развить на случай, если все пойдет не совсем по маслу. Ведь меня, как воспитанного мальчика в гостях у взрослых, не должно быть ни видно, ни слышно.

Теперь главное: надо, чтобы рывок руля и авария произошли именно здесь, на изгибе дороги. В противном случае тетя просто спокойно понесется дальше вниз, а такой исход мне не интересен. Нет, ей надлежит скатиться прямо через край обрыва в Лощину, причем вращаясь вокруг своей оси, и по дороге лучше не «ловить» деревья – они могут задержать падение раньше, чем оно получит нужное ускорение. Конечно, склоны Лощины имеют густой лесной покров, но если тетин автомобиль сорвется туда, куда я намерен его направить, естественных препятствий на своем последнем пути он не встретит – по крайней мере, до того как путь станет необратимо последним. Надеюсь на это. Ах, если бы кто-нибудь мог хорошенько растолковать старухе, что от нее требуется, и снабдить дорогу белой разметкой в нужном месте!

Но, поскольку это невозможно, придется Так-Таку стартовать из положенной точки (я отметил ее камнем) в положенный момент – то есть тогда, когда «Моррис» окажется между вторым и третьим деревьями, если считать от главных ворот. Возникают вопросы: как заставить пса это сделать и где следует находиться мне?

Я посвятил этому долгие часы раздумий. Сразу стало ясно, что стоять на другой стороне Лощины и звать Так-Така оттуда не годится. Он ведь не останется один у камня, если я уйду. Притаиться на краю пропасти у самой дороги? Тоже исключено. Вот ведь выйдет ирония судьбы, если тетина машина в ходе операции собьет меня! Нет. Я должен находиться неподалеку, чтобы контролировать Так-Така, и, следовательно, спрятаться по правую сторону дороги, а точнее – за живой изгородью, на лугу фермера Уильямса. Слева, со стороны Лощины, естественно, нет никаких изгородей и заборов – этот факт известен мне так хорошо, что я бы уже давно сообщил о нем всем, кто прочтет эти записки, если бы предполагал дать их кому-либо прочесть. Так вот, мне надлежит укрыться именно за изгородью Уильямса, а еще лучше, наверное, – за любым деревом на два – два с половиной метра в глубь поля. Так-Так тем временем будет ждать моего сигнала у самой обочины, и это прямо подсказывает мне, как именно заставить его совершить забег! Просто удивительно, как письменное изложение собственных мыслей помогает привести их в порядок!

Я никогда не стремился обучить Так-Така разным штукам. Это и утомительно, и песик мой отличается поистине исключительным упрямством, но, слава богу, есть в этом мире особый сорт сладкого печенья, ради которого он готов на все. Такое печенье легко найти у нас в столовой, благо оно – домашнего изготовления. С самых, можно сказать, младых ногтей я не слышал, чтобы кто-нибудь называл эти изделия иначе, нежели «бринмаурские хрустики»; делают их, кажется, преимущественно из муки и масла, еще добавляют сахар – и получаются крошечные шершавые пальчики, очень симпатичные. Значит, схема такая: втолковать Так-Таку, что один «хрустик» будет ждать его по левую сторону дороги, а он на длинной привязи должен оставаться по правую, пока я не крикну «Взять!» и не отпущу конец поводка, на котором удерживал его до того. Во время тренировок надо класть печенье на землю так, чтобы он видел, а на другую сторону утягивать его за ошейник только в последнюю минуту перед «запуском». Следует постепенно увеличивать дистанцию, чтобы в конце концов он бежал от самой живой изгороди. Потом самое сложное – приучить его оставаться одному, в то время как я буду отходить за дерево. На финальном этапе предполагается, что пекинес полностью разберется в тонкостях плана и станет охотно метаться к точке закладки печенья, даже если не будет видеть, как его туда кладут. К счастью, Так-Так не имеет привычки лаять, когда его обуревают сильные страсти.

Сегодня утром произошел немного тревожный инцидент. Приверженный принципу «куй железо, пока горячо», я, едва успев закончить утреннюю молитву, отправился в столовую за «бринмаурскими хрустиками». Так-Так бодро семенил за мной по пятам – маленький негодник прекрасно знал, где хранится любимое лакомство. Оказалось, что печенья в коробке не особенно много, и, съев штуки три-четыре сам, я вдруг понял, что для упражнений осталось только семь-восемь. Принимая во внимание, что репетиция обернется пустой тратой времени, если пройти ключевую сцену менее восьми раз, я, естественно, решил забрать всё.

Но не успел удалиться, как услышал тетин крик:

– Эдвард! Эээд-ваард!

Я совершенно не хотел, чтобы она бросилась искать меня в то самое время, как я обучал Так-Така нашему маленькому фокусу. Пришлось вернуться и узнать, в чем дело.

– Да, тетя? – отозвался я прямо от входной двери.

– Ты что, сегодня не завтракал? – Голос тетки доносился из столовой.

– Завтракал, тетя. Рано утром.

– Ничего подобного. Как всегда, опоздал к столу. – Не подколоть меня она не могла. – Однако, очевидно, ты ничего не ел за завтраком, хоть мне так и не показалось. – С последними словами она тяжелой поступью вышла в коридор и потрясла перед моим носом пустой коробкой из-под печенья.

– Кажется, я сгрыз одно-другое. Надеюсь, вам не жалко? – Слово «другое» призвано было сгладить расхождение с истиной.

– Одно-другое?! Три четверти коробки. Я, видишь ли, точно знаю, потому что заглядывала туда сразу после завтрака – не надо ли пополнить запас. Там было с горкой, а вот теперь мне тоже захотелось сладкого и – бац! Нет ни одного. Выходит, это ты мне печенья пожалел, обделил! – Тетка выразительно хлопнула по коробке и, развернувшись, зашагала на кухню – велеть кухарке наполнить ее вновь (это не могло не радовать). – На будущее распоряжусь выставлять на стол совсем понемножку. Калорийное печенье очень вредно, Эдвард, если лопать его килограммами. Неудивительно, что ты весь покрыт угрями.

О боже! Даже если не обращать внимания на гнусное, несправедливое замечание (оно оставалось бы гнусным и несправедливым даже в том случае, если бы я действительно съел все печенье, а не только «одно-другое»!), возникла крайне досадная помеха. Как же мне теперь бесперебойно получать продукты для обучения Так-Така? А ведь его крохотная своенравная душа жаждет только «бринмаурских хрустиков», замены им нет. На что еще можно положиться в деле заманивания его к противоположной обочине дороги, тем более если наперерез ему будет ехать машина?! Нет, так или иначе, печенье надо достать. В погоне за ним меня ничто не остановит. Придется таскать понемногу каждый день и все приберегать только для Так-Така, как бы ни была тягостна мысль о собственном полном отказе от него. У моего пекинеса очень «правильный» вкус – печенье действительно великолепное. Но постойте! Есть способ получше, причем он позволит избежать пищевого самоотречения! Можно убедить горничную Мэри время от времени доставлять мне «хрустики» прямо из кладовой. Немного комплиментов, немного подкупа – и она согласится на все, о чем я ее ни попрошу. Конечно, она нудная особа, спектакль перед ней разыгрывать придется без всякого азарта, но искусство, как известно, требует жертв. А я вообще намереваюсь превратить свое поведение, весь свой образ действий – до тех пор, пока дело не будет сделано, – в художественный шедевр.