Текст книги "Право крови"

– Серам для меня теперь – прошлое, а не настоящее и не будущее, – заговорил Ульдиссиан. Тем временем Лилия, не убирая руки с его талии, шагнула вперед и встала с ним рядом. – Я о том никогда не просил, однако какая-то сила удостоила меня дара…

– Дара? По-твоему, случившееся – это дар?!

– Цыц ты, Мендельн. Помолчи.

Изумленный, Мендельн уставился на Серентию: от нее он подобного не ожидал. Кому-кому, а ей бы в первую очередь счесть все случившееся ужасным и уж точно – не даром свыше. Однако сейчас в ее голосе явственно слышалось благоговение… благоговение перед Ульдиссианом.

Тогда Мендельн взглянул на Ахилия, но охотнику, по всей видимости, не хотелось идти наперекор чувствам любимой девушки. Лицо его оставалось непроницаемым.

– Да-да, именно дара, – продолжал Ульдиссиан, будто Мендельн – несмышленое дитя, которому все нужно растолковывать попросту. Сделав паузу, он улыбнулся. – На самом деле, такой дар имеется в любом из нас. Идемте. Вернемся в лагерь, и я все объясню. Потом поедим, а после надо бы как следует отдохнуть. Как-никак, до Кеджана скакать почти неделю.

– До Кеджана? – Не ожидавший ничего подобного, Мендельн едва не поперхнулся этим названием. Выходит, теперь они едут в Кеджан? – Но… но как же насчет моря?

– До Кеджана, – повторил Ульдиссиан, не сводя взгляда с Лилии. – С чего ж еще лучше начать преображение мира?

Пока они с аристократкой упивались друг другом, Мендельн в смятении взирал на Серентию и Ахилия. Преображение мира? Уж не ослышался ли он? Глядя на других спутников, он ждал от них хоть какого-то понимания, даже помощи, но, к немалому его огорчению, дочь торговца явно разрывалась между благоговением перед новым, изменившимся Ульдиссианом и ревностью к Лилии, а охотник всего-навсего с вожделением глазел на нее. Похоже, чудовищности происходящего не сознавал в полной мере никто, кроме него, Мендельна.

Похоже, никто, кроме него, не понимал, что брат отправляется не иначе, как навстречу верной гибели… и, весьма вероятно, тащит с собою в могилу всех остальных.

* * *

Малик зло хлопнул крышкой крохотной, усыпанной самоцветами шкатулки, врученной ему Примасом. Округлый зеленый камень, вставленный в одно из четырех гнезд, только что рассыпался в прах, а это значило, что для верховного жреца он внезапно утратил всякую ценность. Призванного Маликом охотника не стало.

Однако к злости прибавилось и нарастающее любопытство, ибо Малик был послан выяснить, откуда взялись волны силы, учуянные его господином, и, если окажется, что исходят они от некой особы, препроводить эту особу в Храм, для изучения и возможного обращения в истинную веру. Теперь Малику, по крайней мере, сделалось ясно: гонится он отнюдь не за призраком.

Не прекращая хмуриться, рослый священнослужитель сунул шкатулку обратно в поясной кошель и вернулся к коню. Закованный в латы, укрывший лицо под капюшоном мироблюститель подал Малику поводья и отступил к собственному скакуну. За ними возвышались в седлах два десятка хорошо вооруженных правоверных воинов, готовых мчаться, куда б ни велел предводитель, и сделать все, что он сочтет необходимым. Пусть всей правды касательно Церкви Трех они не ведали, однако не хуже самого Малика понимали: невыполнение возложенной миссии – дело немыслимое.

Малик окинул их пристальным взглядом, ища в ком-либо слабость или сомнения, а затем устремил взор вперед. Ночная тьма ничуть ему не препятствовала: благодаря дару Примаса, Малик видел путь впереди так же ясно, как днем.

«Скоро, – думал верховный жрец. – Скоро…»

До цели было недалеко, а скакуны, пожалованные господином, мчались быстрее любых других. Может быть, с виду они и казались всего-навсего статными вороными жеребцами, но то была лишь иллюзия, предназначенная для тупоумных масс. Покрыть такое расстояние за столь малое время не в силах ни одно из смертных животных.

– Вперед, – приказал Малик, пришпорив коня.

Добыча была близка. Пусть демон и оплошал, но он, верховный жрец, поручение выполнит. Положения правой руки самого Примаса Малик достиг ценой немалых усилий. Его руки были по локоть обагрены кровью соперников – и в переносном, и в буквальном смысле этого слова. Успеха он добьется, непременно добьется.

Тем более, что иного выбора нет.

Глава седьмая

Путь Ульдиссиан продолжал совсем другим человеком. Становиться защитником народа, преобразователем мира он никогда в жизни не помышлял. Прежде ему вполне хватало жизни простого крестьянина, пашущего землю, собирающего урожай да приглядывающего за скотиной. Какой ограниченной, какой простой казалась прежняя жизнь теперь! Причем внезапной, свершившейся всего в одну ночь перемене мировоззрения и жизненной цели он нимало не удивлялся, как не удивлялся и силе, бурлящей внутри. Так уж все повернулось, а прочее было неважно.

Произошедшие с ним перемены Ульдиссиан в немалой степени относил на счет девушки, ехавшей за спиной. Стоило Лилии заговорить, все разом обретало смысл. Все, что угодно, казалось вполне возможным. Вдобавок, Ульдиссиан был рад не просто ее присутствию – ее опыту, осведомленности. Лилия знала мир, лежавший за пределами Серама, со всеми его западнями и прочими подвохами. Кроме того, она понимала стремление народных масс более не зависеть от непредсказуемых козней, чинимых кланами магов, либо нечистоплотными сектами вроде Церкви Трех или Собора Света. Рядом с нею Ульдиссиан чувствовал себя в силах совершить все, что ни пожелает.

Ну, а все предстоящее было рассчитано от и до – по крайней мере, на его взгляд. Доехать до великого города, там отыскать место на главной городской площади, куда сходится проповедовать множество самозваных пророков. Однако если на них смотрят, точно на дурачков да помешанных, уж с ним-то, с Ульдиссианом, дела обернутся иначе. Уж он-то сумеет показать людям истинный путь, продемонстрирует тот самый дар, что им предлагает. Пусть убедятся воочию: он – не какой-нибудь шарлатан. А как только первые слушатели узрят истину, вести о ней, точно лесной пожар, разнесутся повсюду!

С этими мыслями Ульдиссиан покосился вправо, на ехавшего рядом брата. Мендельн, как и все прочие, смотрел вперед, на дорогу, но Ульдиссиан знал: брат среди них – единственный, кому его замысел не слишком-то по душе. Мендельн с самого начала во всем сомневался, то и дело выдумывал новые причины для беспокойства…

По счастью, у Лилии на все его сомнения отыскивалась достойная отповедь, а случившаяся с нею беда прибавляла словам веса. Сомнения да колебания будут лишь на пользу завистникам в их кознях. Из-за чего могут пострадать неповинные люди – как, к примеру, произошло с красавицей-аристократкой и ее семьей.

Нет, Ульдиссиан в выбранном пути был совершенно уверен. Да, брата он любит, но если Мендельн так и не сможет понять истинного положения вещей, придется с ним что-то делать. Неважно будет выглядеть со стороны, если собственный родной брат, родная кровь, окажется не столь уж верным последователем дела Ульдиссиана…

Крестьянин поморщился. Что за мысли такие в голову лезут? Брат для него дороже всего на свете! Только присутствие Мендельна и уберегло его от помешательства, когда умерли все родные…

Ульдиссиану сделалось невероятно стыдно. Без брата он себе жизни не представлял.

«Ничего, со временем он все поймет, – заверил самого себя старший из Диомедовых сыновей. – Чтоб Мендельн – да вдруг не понял…»

Поймет, непременно поймет. Сам во всем убедится.

Ни в этот день, ни назавтра, направляясь к цели, они не встретили по дороге ни единой живой души. Предвкушение встречи с великим городом час от часу набирало силу, а серамская жизнь чем дальше, тем больше казалась Ульдиссиану всего-навсего дурным сном.

Ахилий отправился вперед, на разведку, а Ульдиссиан, считавший, что надобности в том – при его-то могуществе – нет никакой, не стал возражать. К товарищам лучник вернулся не скоро, лишь после того, как они устроили лагерь, и принес с собой пару изрядной величины зайцев на ужин.

– Перед самым закатом я видел там, вдалеке, дым, – заметил Ахилий, передавая зайцев Мендельну с Серентией. – Возможно, небольшой городок. И, может быть, – с улыбкой добавил он, – для нас там найдется пара кружечек доброго эля!

Мендельн задумчиво прикрыл глаза.

– Парта, – поразмыслив, сказал он. – Кажется, в этих краях есть городок под названием «Парта».

Навещая заведение Кира, Мендельну более всего нравилось слушать рассказы проезжих о тех местах, где им довелось побывать, а еще – изучать скопившуюся у торговца коллекцию карт. В отношении последних памятью Мендельн обладал, можно сказать, безупречной.

– Большое селение? – разом оживившись, спросил Ульдиссиан.

– По-моему, да, крупней Тулисама. На прямом пути между великим городом и самыми главными из морских портов.

Парта показалась Ульдиссиану местом идеальным, да не в одном – во множестве отношений. Сейчас ему, пусть с некоторым запозданием, пришло на ум испытать силы в каком-нибудь месте попроще Кеджана. Пара дней в Парте наверняка положат конец всем сомнениям (особенно сомнениям Мендельна) в способности Ульдиссиана показать людям присущий каждому чудесный дар!

До сих пор, несмотря на то, что он каждый вечер пробовал раскрыть этот дар в спутниках, только ему да Лилии и удалось воспользоваться тем, что таится внутри. Казалось, у Серентии тоже вот-вот все получится, но что-то мешало ей, сдерживало. Что до Ахилия – тому, по всей видимости, вполне хватало охотничьего мастерства, изначально, как полагал Ульдиссиан, полученного, пусть и в иной манере, из того же источника, что и его собственные возможности. Охотником Ахилий, спору нет, всю жизнь был удачливым – очень и очень удачливым, и в его случае крестьянин надежд пока не терял, только на скорый успех не рассчитывал. А вот Мендельн… Мендельн от воплощения скрытых способностей в жизнь отстоял дальше всех. Отчего? Этого Ульдиссиан, полагавший, что уж брат-то наверняка окажется искуснее всех, кроме него самого, не понимал. Пожалуй, самый резонный ответ накануне вечером пришел в голову Лилии, предположившей, будто Мендельну, как и Ахилию, скорее всего, препятствует склад характера.

Но с этой материей – по крайней мере, пока – тоже можно было повременить. Городок впереди открывал перед Ульдиссианом множество, множество новых возможностей.

– Парта, – пробормотал он.

Но Лилия склонилась к нему, едва не уткнувшись носом в ухо. При виде этого во взгляде Серентии мелькнуло явственное уныние.

– Нет, ехать нужно прямо в город, – прошептала аристократка. – Чем скорее тебя услышит и увидит как можно больше народу, тем скорее начнется преображение мира…

– Да, ты права, – согласился Ульдиссиан, немедля признав ее правоту и даже подивившись, с чего ему вдруг пришло в голову тратить силы на крохотные захолустные городки вроде Парты. – Прямо в город. Так будет лучше всего.

Ахилий заметно приуныл, однако согласно кивнул. Лицо Серентии застыло, точно маска. Мендельн встревожился, нахмурил брови, однако к тревогам брата Ульдиссиан уже попривык. Главное, никто не возражал, а остальное было неважно.

И все же Ульдиссиану требовалось испытать силы. Поднявшись на ноги, он высвободился из рук Лилии.

– Серри, не прогуляешься ли со мной?

На миг взгляд девушки прояснился… однако лицо ее тут же вновь превратилось в неподвижную маску.

– Конечно… конечно, – сказала она и поднялась тоже.

– Ульдиссиан, – окликнула его Лилия.

– Я скоро, – заверил ее крестьянин.

Светловолосая девушка умолкла, устремив взгляд в пламя костра.

Взяв дочь торговца за руку, Ульдиссиан повел ее мимо озадаченных Ахилия с Мендельном за собой, в глубину леса. Вскоре отсветы костра исчезли из виду, и тогда он, остановившись, развернул Серентию лицом к себе.

Серентия с надеждой во взгляде ждала. Ульдиссиан помолчал, тщательно взвешивая все, что собирался сказать.

– Еще раз, Серри: мне очень жаль, что с Киром так вышло, – заговорил он. – Слов нет, как жаль.

– Ульдиссиан, я…

Ульдиссиан приложил палец к ее губам.

– Серри, возможно, погиб он из-за меня…

Девушка подалась назад.

– Нет! – воскликнула она, но тут же понизила голос. – Нет, Ульдиссиан. В пути я много об этом думала. Может быть… может быть, грозу и породил ты… я в этом еще не уверена… но ты же вовсе не желал ничего дурного. Брат Микелий обвинил тебя в ереси и убийстве! Если ты как-то и вызвал эту грозу, то только потому, что он тебя вынудил! А ты попросту защищался!

Ульдиссиан в изумлении уставился на нее. Услышав такое от той, кто – это он знал прекрасно – любила отца больше всего на свете, да еще издавна уважала учения обеих крупнейших сект, Ульдиссиан почувствовал невероятное, немыслимое облегчение. До сих пор он даже не сознавал, насколько в глубине души тревожится о том, как скажется на ней смерть родителя.

– Серри, но, даже если и так… отчего ты, вместо того, чтоб следовать за мной неведомо куда, не вернулась домой? Опять же, и братья… они наверняка за тебя переживают…

– Я уже достаточно взрослая, чтобы самой в жизни с пути не сбиться, – с прежним упрямством объявила Серентия, уперев кулаки в бедра. – Тиль с остальными поймут, где я и с кем, и как всегда, препятствовать мне не станут.

Все это было сказано с такой непреклонностью, что Ульдиссиану оставалось лишь скорбно улыбнуться. Настаивать на своем, отговаривать ее далее он даже не подумал. К тому же, в компании Серентии ему было куда уютнее, как и в обществе брата с Ахилием.

– Ну, ладно. Я должен был об этом спросить. Мне нужно это знать. Больше ни словом об этом не заикнусь.

– Но я тоже должна сказать кое-что… если ты разрешишь…

Миг – и дочь Кира опять превратилась в благоговеющую перед ним последовательницу.

– Мое разрешение тебе ни к чему.

– Ульдиссиан… я вижу, что ты делаешь, и верю в тебя всем сердцем, – начала Серентия и, осекшись, откашлялась. – Однако тревоги Мендельна тоже заслуживают внимания. Знаю, Лилия говорит, нам нужно ехать прямиком в город, но…

Ульдиссиан сдвинул брови.

– Так дело в Лилии, Серри?

Девушка покачала головой, однако он ясно видел: да, это так, но в то же время – не так. Похоже, Серентии просто не удавалось отделить одну заботу от другой.

– Нет… я вот о чем… Ульдиссиан… я разговаривала с миссионерами из Церкви и из Собора, и вовсе не все они таковы, как брат Микелий. По-моему, в них вправду есть что-то хорошее…

Воспоминания о мастере-инквизиторе заплясали, вихрем вскружились в памяти.

– Вот это вряд ли, – окаменев лицом, перебил ее сын Диомеда.

Серентия ненадолго умолкла, явно отыскивая иной подход.

– Я просто… да, знаю, Лилии они причинили куда больше горя, чем нам… но не во всем же ее теперь слушаться!

Ее слова только насторожили Ульдиссиана сильнее прежнего.

– К Лилии я прислушиваюсь точно так же, как и к любому из вас. Просто так уж выходит, что ее советы кажутся мне разумными чаще.

– Скорее, не «чаще», а всякий раз…

– Довольно.

В душе закипела беспричинная злость, но Ульдиссиан сумел обуздать ее. Смысла продолжать разговор он не видел. Он собирался всего-навсего начистоту поговорить с Серентией об отце, и с этим было покончено. «Очевидно, – подумалось Ульдиссиану, – чтоб положить конец ее чувствам ко мне, требуется больше времени. Надо набраться терпения. Да, терпения».

Подняв руку, он накрыл ладонью ее голову – точно так же, как в те времена, когда она была совсем крохой.

– Серри, – прошептал он, – ты говорила, будто веришь в меня – в того, кем я стал, так?

Дочь торговца кивнула. Во взгляде ее до сих пор отражалось все, что она думает о сказанном чуть раньше.

– Я знаю: то, что пробудилось во мне, рвется на волю и из тебя, но высвободиться пока что не может.

– Я стараюсь, – упрямо ответила девушка, – но…

Ульдиссиан, чуть опустив руку, потрепал ее по плечу.

– Вижу. Позволь, я попробую указать ему путь к пробуждению. Держи меня за руки.

Серентия повиновалась.

– Если получится, – продолжал Ульдиссиан, – мне станет понятнее, как показать то же самое другим людям, когда мы достигнем Кеджана.

– Но что же… ах!

Лилия полагала, будто таившуюся в ней силу всколыхнула, пробудила их близость, слияние воедино. Разумеется, повторить того же с другими, особенно с Серентией, Ульдиссиан не мог, однако вполне мог попробовать нечто, как можно более схожее. С этими мыслями он сосредоточился на стоявшей перед ним девушке, постаравшись заглянуть в самое ее сердце, в самую душу, устремив туда токи собственной силы в надежде возжечь в ней огонь.

Казалось, все вышло, как он и задумал. Ладони налились теплом, и тепло это явно шло от нее, от Серентии. Между тем Серентия, часто-часто дыша, закатила глаза под лоб, так что на виду остались одни лишь белки.

Вскоре Ульдиссиан, к немалому своему изумлению, почувствовал, как в ней встрепенулось что-то сродни силе, таившейся в нем самом. Сосредоточившись на Серентии, он тут же смог удостовериться: да, сила исходит от девушки. В сравнении с его собственной она была невелика, но чем дольше тянулся он ей навстречу, тем больше ее сила крепла, тем верней пробуждалась к жизни.

При виде столь быстрого успеха Ульдиссиана охватил благоговейный восторг. Лилия вновь оказалась права: ему удалось разбудить в Серентии ту же самую мощь!

Но вдруг девушка неудержимо задрожала, затряслась всем телом, сверкнула белками глаз, испустила негромкий стон…

Ульдиссиан не на шутку встревожился. Серентия только что преодолела высочайший порог, хотя вся его грандиозность станет очевидна только со временем. Однако сейчас ему надлежало остановиться, позволить ей двигаться дальше самой. Поспешишь – и с ней вполне может случиться что-то дурное.

Едва Ульдиссиан выпустил ее ладони, дочь торговца ахнула и рухнула на него. Подхватив девушку на руки, Ульдиссиан придержал ее, пока она не пришла в себя.

– Как будто… как будто…

Однако других слов она подыскать не сумела.

– Понимаю, – в надежде успокоить ее откликнулся Ульдиссиан. – Понимаю…

Внезапно Серентия замерла, отпрянула от Ульдиссиана, точно от прокаженного… и бросилась бежать в сторону лагеря.

Ульдиссиан замер в растерянности. Он ждал чего-то вроде той самой эйфории, о которой рассказывала Лилия, а тут…

Серентия скрылась в тени за деревьями. По-прежнему не понимая в чем дело, Ульдиссиан проводил ее взглядом, пару секунд подождал и тоже направился к лагерю. Он не сомневался, что все сделал верно, так что ж на нее нашло?

Вернувшись к костру, Ульдиссиан нигде ее не обнаружил. Встревоженный, он подступил с расспросами к брату, но Мендельн безмолвно покачал головой, а после кивнул вправо. Там, в полутьме, и лежала Серентия. Укутанная в одно из одеял, нашедшихся в седельных сумках охранников из Собора, она повернулась к костру спиной.

Ульдиссиан шагнул к ней, однако подошедшая Лилия нежно придержала его за плечо.

– Ее лучше оставить в покое, – шепнула аристократка.

Крестьянин открыл было рот, чтоб ответить, но так ни слова и не сказал. Похоже, есть на свете кое-какие вещи, которых Ульдиссиану, несмотря на все обретенные силы, не постичь никогда…

* * *

Наутро Серентия держалась, как ни в чем не бывало, однако Ульдиссиан, благодаря собственной мощи, расцветающей день ото дня, почувствовал: за ночь ее сила заметно окрепла. Впрочем, дочь Кира этого ничем не показывала, и, наконец, он решил ни на чем не настаивать. Пусть сама выбирает, когда принять собственный дар. Ему было достаточно знать, что дар у нее имеется. Если так, Ульдиссиан вправду сумеет направить на тот же путь и других, а с опытом это наверняка будет удаваться ему куда быстрее и проще.

Едучи дальше под затянутым тучами небом, Ульдиссиан не без смущения задался вопросом, сможет ли разогнать тучи. Пробовать, однако ж, не стал, опасаясь (если вправду сумеет) выдать себя тем, кто может пожелать, чтобы он не добрался до великого города никогда. Лилия настоятельно советовала дождаться прибытия в Кеджан, и уже там проявить себя. Тогда, по ее словам, скрывать правду от людей будет уже поздно.

Несмотря на беспросветную хмарь, дождя не случилось, и за день они снова проделали немалый путь. Парта так и осталась тоненькой спиралью дыма вдали – изменилось лишь направление, в коем ее следовало искать. По расчетам Мендельна, подтвержденным и Лилией, еще через три (самое большее, через четыре) дня впереди покажется точно такой же дым – дым, предвещающий близость великого города.

Здесь пятеро путешественников, наконец, повстречались с другими путниками – в данном случае, с повозкой, катившей в противоположную сторону. Возница, бородатый старик, направлявшийся к морским портам по торговым делам, поначалу приветствовал их отряд настороженно. Его подмастерье, долговязый, рыжий, точно морковка, юнец со слезящимися глазами, в тревоге потянулся к поясу – к мечу в обшарпанных, многое повидавших на своем веку ножнах.

По-прежнему стремившийся как можно скорее добраться до Кеджана, Ульдиссиан решил не рассказывать встречным, кто он таков. Вместо этого он принялся расспрашивать торговца о новостях касательно положения вещей в легендарном городе.

– Ну да, кланы магов сейчас перемирие заключили, – объявил коренастый старик, раскуривая длинную глиняную трубку. – Только продлится оно не дольше прежних – иначе сказать, скоро ему конец. Может, даже уже. Аристократы – те наблюдают, да ждут, да строят друг другу козни, пока кланы допустили их до кой-каких городских дел, чтоб развязать себе руки и смекнуть, как соглашение о перемирии обойти, – с мрачной усмешкой пояснил он. – Одним словом, в Кеджане все, можно сказать, как всегда.

Его слова окончательно убедили Ульдиссиана в правоте Лилии. Все это значило, что направляться, действительно, нужно прямо туда, не заглядывая в Парту и прочие мелкие поселения. Учтиво поблагодарив торговца, он повел остальных вперед.

На ночлег они остановились у берега тихой реки, струившейся через окрестные земли. Здесь граница между лесом и джунглями несколько утрачивала четкость. Только теперь Ульдиссиан осознал, сколь невелика область леса в сравнении с бескрайними просторами джунглей, по слухам, покрывавших собою львиную долю страны. От останавливавшихся в Сераме заезжих торговцев он даже слышал, что джунгли будто бы мало-помалу поглощают все остальное. Ясное дело, правдой это быть не могло, но, видя столь странную, можно сказать, противоестественную перемену в окружении, Ульдиссиан невольно чуточку засомневался в собственной правоте.

Он надеялся, что за день пути неловкость меж ним и Серентией сгладится, но девушка с локонами цвета воронова крыла вновь и вновь находила повод держаться от него в стороне.

– Пусть лучше сама в себе разберется, – наконец шепнула ему Лилия, нежно ткнувшись носом в его щеку. – Пройдет время, и она примирится с новым положением вещей, вот увидишь.

Кивнув, Ульдиссиан велел себе озаботиться делами более важными. Чем ближе к великому городу, тем чаще давали о себе знать нервы. Когда он признался в этом Лилии, та посоветовала пораньше улечься спать, а хлопоты по хозяйству доверить остальным.

– Ко дню въезда в город ты должен быть полон сил. Ступай, поспи. Когда ужин будет готов, я принесу твою долю.

Снова поцеловав его, Лилия отошла, а Ульдиссиан немедля последовал ее доброму совету. Земля оказалась мягкой, ночь – куда теплей предыдущей, и он решил, что подремать часок, действительно, будет кстати. Лилия, как всегда, знала, что говорит. Не представлявшему без нее будущего, крестьянину казалось, будто они вместе всю жизнь.

Убаюканный приятными мыслями, Ульдиссиан погрузился в дрему.

* * *

Серентия понимала: противоречивые чувства касательно Ульдиссиана нужно преодолеть. Да, она верила в доброту того, кем он стал, настолько, что даже не думала винить его в ужасной смерти отца, но в то же время не могла отделить нового Ульдиссиана от прежнего… от человека, которого любила, как никого иного.

От человека, полюбившего другую… полюбившего другую, едва познакомившись с нею.

– Нам нужно побольше хвороста для костра, – заметил Мендельн.

– Я схожу, наберу, – поспешила ответить Серентия, сразу же ухватившись за новую возможность побыть одной. – А ты пока последи, чтоб костер не угас.

Покинув лагерь, она принялась собирать небольшие сухие ветки. Внимания поиски почти не требовали, что помогло обратиться мыслями к темам не столь запутанным и не столь болезненным. Однако, собрав едва половину охапки, дочь Кира почувствовала что-то вроде легкого покалывания в затылке и оглянулась назад.

– Лилия?

Изумленная, слегка напуганная появлением аристократки, Серентия выронила из рук несколько веточек и уставилась на светловолосую красавицу во все глаза.

Ступая мягко, неслышно, как кошка, Лилия подошла к ней.

– Прости меня, – негромко пробормотала она, – я не хотела тебя напугать…

– Что… что ты здесь делаешь? Помощь с хворостом мне ни к чему.

– Я хотела только поговорить с тобой, вот и все.

– Поговорить со мной? – переспросила дочь торговца, опасаясь, что предмет разговора ей известен заранее. – Ни к чему это все…

Лилия придвинулась ближе.

– Очень даже «к чему», дорогая Серентия, очень даже «к чему».

Пристально глядя в глаза Серентии, она мягко коснулась ладонью ее плеча.

– Ты ведь небезразлична Ульдиссиану, а значит, небезразлична и мне. Я хочу, чтобы всем его друзьям было рядом со мною уютно. Хочу, чтобы ты считала меня не просто его возлюбленной, не просто его будущей женой, но и своей доброй подругой…

Если Лилия рассчитывала всем этим утешить Серентию, то добилась совершенно обратного. Сердце Серентии исполнилось неизъяснимой тоски, слова «возлюбленная» и «жена» эхом отдались в голове. Стоило ей сообразить, что Лилия знает о ее ревности, дочь торговца едва не сгорела от стыда. Как ни боролась она с водоворотом нахлынувших чувств, как ни внушала себе, что они преувеличены, в итоге чувства взяли над разумом верх.

Ударившись в слезы, Серентия стряхнула с плеча ладонь Лилии. Позабытый хворост выпал из ее рук, и дочь Кира, не разбирая дороги, помчалась прочь – все равно, куда, лишь бы подальше, подальше от всех, знающих, что у нее на уме.

Ветви деревьев цепляли ее за одежду. Не раз и не два она спотыкалась на неровной земле, а как-то запнулась за изогнутый кверху корень. Но ни одна из этих помех не заставила остановиться и, может быть, образумиться. Серентия просто раз за разом вскакивала на ноги и продолжала бег. Буйство чувств туманило разум.

Вдруг ей навстречу из зарослей выступил человек. Не обращая внимания на встречного, Серентия помчалась дальше и, только почувствовав его стальную хватку, начала мало-помалу возвращаться к действительности.

То есть, открыла рот, чтоб закричать… однако ладонь в латной рукавице немедля заглушила крик. Серентия рванулась из рук неизвестного, но еще один, появившийся сзади, удержал дочь торговца на месте.

Первый склонился к ней ближе. Низко надвинутый на глаза капюшон придавал ему жутковатый, едва ли не призрачный вид.

– Тихо, девчонка, – прошипел он. – Тихо, не то придется тебя наказать!

Тут Серентия разглядела во мраке еще несколько точно таких же силуэтов – воинов в латах, в капюшонах, скрывающих пол-лица… Поначалу она приняла их за охранников инквизитора, однако символ, блеснувший в лунном луче на кирасе переднего, оказался знакомой треугольной эмблемой Церкви Трех.

Серентия попыталась хоть что-то сказать, хоть как-то объясниться, однако прибытком от всего этого оказалась лишь быстрая, болезненная пощечина.

– Брат Рондо! Поосторожнее с девочкой!

Негромкий, мягкий, сердечный, этот голос напомнил Серентии отцовский. К двоим державшим ее подъехал темный, немалого роста всадник на чудовищной величины жеребце. Едва всадник спешился, суровые воины, окружавшие девушку, отпустили ее и пали перед ним на колено. Никем более не удерживаемой, Серентии отчего-то захотелось последовать их примеру.

– Прошу простить меня, о преосвященный, – с тревогой пробормотал воин по имени Рондо.

– Твое усердие весьма похвально, брат, однако над деликатностью требуется еще поработать.

Коснувшись капюшона Рондо рукою в перчатке, новоприбывший вновь устремил взгляд на Серентию.

– Не нужно так трепетать при виде меня, дитя мое. Не бойся, я тебе друг.

Вблизи дочь торговца смогла разглядеть черты лица незнакомца. Сильную бледность кожи оттеняли пышные, волнистые темные волосы и густые брови. Элегантные усики придавали ему весьма царственный вид, улыбка, подобно голосу, напомнила Серентии об отце.

– Я – Малик, верховный жрец Ордена Мефиса, одного из…

– Из орденов Церкви Трех, – почти беззвучно пролепетала Серентия, невольно склонив голову.

– Да ты нашей веры! Какая радость! – воскликнул Малик, протягивая ей руку, и девушка, не без колебаний, протянула в ответ свою. – От всей души прошу извинить излишнее рвение нашего брата Рондо. Всем нам не терпится завершить поиски, и…

Последние слова заставили Серентию насторожиться. Ей тут же вспомнилось все, что случилось в деревне – особенно как люди Собора вмиг объявили Ульдиссиана виновным, не дав ему слова сказать. Если поначалу с появлением Малика на сердце сделалось легче, то теперь…

Должно быть, верховный жрец заметил ее тревогу.

– Ну, полно, дитя мое! – заговорил он, склонив голову набок. – Я ведь сказал: я тебе друг! Теперь же я чувствую в тебе отторжение… а еще… а еще…

Сдвинув брови, Малик без позволения коснулся ложбинки между ее грудей.

– А еще чувствую, что ты – не та, кого мы ищем. Да, в тебе есть некая искра, но она слишком, слишком слаба…

– Ульдиссиан! – против собственной воли выпалила Серентия.

Густые темные брови Малика поползли вверх.

– Ульдиссиан? Вот, значит, как его звать… И ты полагаешь, он – тот самый, кто нам нужен?

Серентия накрепко стиснула зубы.

Коленопреклоненный брат Рондо встрепенулся, приподнялся, но Малик взмахом руки велел ему опуститься. Верховный жрец склонился вперед так, что его лицо, а особенно – глаза, заслонили от взора Серентии все остальное.

– Вижу, ты напугана… но чем? Вот если только…

Тут он заулыбался шире прежнего, блеснув в полумраке безупречными, без единой щербинки зубами.

– А-а, Собор! Ну, как же, как же! Несомненно, все дело в их инквизиторах!

Однако Серентия упорно молчала, хотя точность его догадок заставляла задуматься: уж не умеет ли он читать мысли?

– Собор… тогда твое недоверие вовсе не удивительно. Брат Рондо, не привозил ли кто из гонцов известий о гибели не только наших братьев, но и служителей Собора?

– Так точно, о преосвященный, привозил. В деревне Серам, как было сказано. Убийство нашего миссионера отличалось особой жестокостью…

– Да-да.

Знаком велев ему замолчать, Малик обратился к Серентии:

– Ну, а Собор обвинил во всем твоего Ульдиссиана, не так ли?

– Да, – наконец, отвечала девушка, чье недоверие мало-помалу пошло на убыль.