Текст книги "Право крови"

– На юго-восток! – ни с того ни с сего предложила Лилия. – Едем на юго-восток! Там безопаснее всего!

Незнакомый с юго-восточными землями, Ульдиссиан вопросительно взглянул на охотника, однако Ахилий только пожал плечами. Он если и отъезжал от Серама дальше, чем спутники, то ненамного.

Лилия потянулась губами к самому Ульдиссианову уху. От ее дыхания веяло приятной, воодушевляющей теплотой.

– Доверься мне, – прошептала она. – На юго-востоке…

– Ладно! На юго-восток, так на юго-восток! – буркнул он остальным. – Главное – подальше от этого сумасшествия…

Руки аристократки обхватили его за пояс, висок коснулся спины, и Ульдиссиан уль-Диомед пришпорил коня. За ним (Ахилий – последним) тронулись все остальные.

«Все разрешится, – мысленно убеждал крестьянин себя самого. – Все разрешится». Так ли, иначе, а он во всем разберется и снова заживет прежней, привычной жизнью – хотя, наверное, уже не в Сераме. Все его связи с односельчанами разорваны навсегда. Он никогда больше не сможет довериться им, а они никогда больше не доверятся ему. Память об обвинениях в его адрес, пусть даже неявно, останется с ним на всю жизнь.

А вот где-нибудь в других краях Ульдиссиан запросто сможет начать жизнь заново, позабыв обо всем, что случилось в Сераме. Что нужно крестьянину? Клочок земли да крепкие руки. Руки имеются, земля найдется. На этой земле он выстроит новый дом – и, может статься, побольше, в расчете на семью. Лилия многим пожертвовала ради него, а если так, выходит, он для нее что-то да значит, несмотря на всю разницу в происхождении. Вместе, вдвоем, они оставят прошлое позади и начнут строить новое будущее.

Начнут… если, конечно, Церковь с Собором позволят.

Глава шестая

Для ночлега они остановились у обочины горного тракта. Вдали виднелись бескрайние джунгли, окружавшие более обжитую центральную часть кеджанских земель. Естественно, раздобыть какой-нибудь дичи на ужин выпало Ахилию. Мендельн принялся разжигать костер, а Серентия с Ульдиссианом направились в разные стороны, поглядеть, не найдется ли рядом воды и съедобных ягод. От всего сердца радуясь поводу сосредоточиться на чем-то еще, кроме собственных невзгод, крестьянин в изгнании забрел дальше, чем договаривались. Тишина поросших лесами склонов впервые за многие дни исполнила сердце покоя. Правду сказать, он наслаждался этой тишью так, что лишь изредка вспоминал, зачем отправился в лес.

Однако покой его внезапно нарушил шорох палой листвы. Рука Ульдиссиана сама собой потянулась к ножу, который он давным-давно потерял.

Но едва он осознал собственную промашку, шуршавший листьями бросился прямо к нему. Сердце его затрепетало, но не от страха – от радости.

– Прости, – негромко сказала Лилия, глядя в его лицо снизу вверх. – Я и сама испугалась! И мне… мне так захотелось оказаться рядом с тобою, Ульдиссиан…

От прикосновения ее белых, точно слоновая кость, пальцев кровь ударила в голову. В лучах луны, пробивавшихся сквозь густую листву, глаза Лилии замерцали, точно сами звезды.

– Здесь нечего бояться, – заверил ее Ульдиссиан, смакуя прикосновение. – Завтра дела пойдут на лад, вот увидишь.

Аристократка заулыбалась.

– Как глупо… ты утешаешь меня! Ульдиссиан, ведь это твоя – не моя жизнь в опасности…

– Серам остался далеко позади. Вскоре там обо мне позабудут.

Это было очевидной неправдой, но ничего другого крестьянину в голову не пришло.

– Ну нет, не позабудут. По-моему… Ульдиссиан, спасти нас от необходимости бежать и бежать до скончания века может только одно. Я уже говорила об этом, а теперь, увидев дарованную тебе способность творить чудеса, еще тверже убедилась в собственной правоте.

Такой поворот крестьянину ничуть не понравился.

– Лилия…

– Прошу тебя…

И тут светловолосая аристократка ни с того ни с сего поцеловала его. Долгий, затяжной поцелуй исполнил Ульдиссиана желания.

– Нам нужно отправиться в великий город, – наконец, отстранившись, сказала Лилия. – Ты должен поговорить с людьми! Не с кланами магов, не с аристократией – с простым народом! Простой народ поймет тебя…

Ульдиссиан с горечью расхохотался.

– Да ведь меня и в родной деревне не пожелали понять! Приняли за какое-то жуткое чудище!

– Все это лишь из-за ужасного стечения обстоятельств, Ульдиссиан! А вот там, в городе, ты сможешь начать все заново! Тебе достался небывалый, невиданный дар! Ты должен указать людям путь истинный!

– И что ж мне, по-твоему, им проповедовать? Чтоб почитали меня, будто божество или духа, не то истреблю, как тех, из Собора? Что я могу принести им, кроме страха и ненависти?

Разом посерьезнев, Лилия пристально взглянула в его глаза.

– Ты можешь пообещать им, что и они станут такими, как ты! Добьются гораздо большего, чем в силах дать им хоть Собор Света, хоть Церковь Трех!

Крестьянин не верил собственным ушам. Да в своем ли она уме?

– Что и они станут такими, как я? А на что им становиться такими же? Чтобы и их постигли те же самые беды? И, кстати сказать, я до сих пор не знаю, верю ли во все это сам…

Лилия подняла руку, прижала палец к его губам.

– Тогда попробуй еще. В последний раз. Здесь, сию же минуту.

– Попробовать…

– Убедиться во всем окончательно, – оглядевшись вокруг, пояснила аристократка. – Вот. Кое-что невеликое, но существенное. То, чего никак невозможно отрицать.

С этим она повела Ульдиссиана к ягодному кусту из тех, которые они и искали. Однако этот куст зачах, и, кроме скукоженных листьев, мог предложить путникам всего пару сморщенных ягодок.

– И что мне с ним делать? – недовольно проворчал Ульдиссиан.

– Коснись его. Представь, чего от него хочешь. Всего-то навсего.

Крестьянину вспомнилось, как он исполнил ее прошлую просьбу. В случившемся тогда еще можно было усомниться, но вот теперь…

Однако отказать Лилии он не мог. «Представь, чего от него хочешь…» Ульдиссиан беспокойно поежился. Чего же еще хотеть от этого куста, если не толики свежих ягод? Вот только пору плодоношения куст давно миновал и, правду сказать, выглядел, будто при смерти. Будь растение молодым, полным жизненных сил – наверняка плодов принесло бы немало…

Опустив руку, Ульдиссиан коснулся иссохшего куста. На ощупь листья и ветви оказались хрупки. Нет, куст вовсе не увядал, куст погиб безвозвратно.

Продолжать смысла не было.

– Лилия…

Лилия нежно накрыла ладонью его руку, не позволяя отвести ее от куста.

– Прошу тебя… всего один только раз.

Несмотря на тревогу, ему больше всего на свете хотелось доставить ей радость. Чувствуя тыльной стороной ладони тепло ее пальцев, сын Диомеда задумался и о кусте, и о сочных, спелых ягодах, которые хотел бы на нем найти, да побольше, чтобы хватило для всех. Уж об этом-то он, после всех бед, выпавших на его долю, а заодно и на долю спутников, из-за будто бы имеющегося у него дара, попросить вполне мог…

Ахнув, Ульдиссиан отдернул от куста руку.

Не в пример тому случаю с грозой над Серамом, сейчас никаких сомнений в связи его желания с исполнением оного не оставалось. Даже в неярком свете луны свершившееся на его глазах превращение нельзя было счесть ничем иным, кроме как настоящим чудом.

Зачахший, иссохший куст разросся в несколько раз против прежнего, покрылся пышной листвой. Пара засохших ягодок обернулась обильными гроздьями свежих, налитых соком плодов. Вдобавок, все это изобилие вовсе не ограничивалось ягодами, обычно произрастающими на подобных кустах: среди них Ульдиссиан без труда мог насчитать более полудюжины разных сортов. Кроме ягод, воскресший куст украсили цветы, наполнившие окрестности сладкими ароматами.

Да, по сравнению с грозой это преображение могло показаться сущим пустяком, но именно оно навсегда положило конец всем сомнениям в том, что он, Ульдиссиан, действительно наделен силами, каких прежде не мог себе даже вообразить. При этой мысли сын Диомеда задрожал, затрепетал, как никогда в жизни – даже перед лицом охранников из Собора.

– Отчего ты так дрожишь? – спросила Лилия, обойдя его и остановившись напротив. – Взгляни!

Протянув к кусту руку, прекрасная аристократка сорвала с ветки несколько ягод, отправила их в рот, принялась с аппетитом жевать, а, проглотив, в изумленном веселье округлила глаза.

– Восхитительно! – подытожила Лилия. – Попробуй сам!

Прежде, чем Ульдиссиан успел отказаться, она сорвала с куста еще гроздь и поднесла к его губам. Щекой она припала к Ульдиссиановой груди, ни на миг не сводя с него глаз.

Ничего не попишешь, угощение пришлось принять. Сунув ягоды ему в рот, Лилия ненадолго задержала пальцы на его губах.

– Попробуй же, – повторила она, неторопливо убрав руку.

Ничего вкуснее Ульдиссиан не пробовал никогда в жизни. Каждая ягода сама по себе была настоящим сокровищем, сладкой, точно сладчайшее из вин…

– Твоего дара следует страшиться лишь тем, кто тебе позавидует! Увидев, какое добро он может творить, все остальные всё поймут… а после… а после ты сможешь учить их…

– У… учить? Чему?

– Тому, о чем я уже говорила! Чтобы люди смогли найти, открыть в себе силы, подобные твоим! Покажи людям, что им ни к чему в страхе склоняться перед кланами магов, перед Церковью, перед Собором… Покажи им, Ульдиссиан! Пусть знают: в каждом таится величие, даже не снившееся ни одному из самозваных пророков и священнослужителей…

Осекшись, Лилия ненадолго умолкла.

– Я знаю, что говорю, любовь моя, – продолжала она. – Ты можешь указать им путь… можешь, не сомневайся! Смотри же… смотри…

С этими словами аристократка потянулась к одному из цветов, нежно коснулась его кончиком указательного пальца.

Из сердцевины цветка стремительно потянулся наружу тоненький стебелек с круглой ягодкой на конце. Быстро налившись соком, ягодка лопнула, открыв взорам крохотный бутон, а бутон, в свою очередь, тут же раскрыл лепестки и на глазах изумленного Ульдиссиана превратился в точную копию первого, изначального цветка.

– Получилось! Я знала, я чувствовала!

Смех Лилии казался чудесной музыкой.

– Чувствовала с тех самых пор, как ты исцелил меня, будто бы сделанное тобою всколыхнуло, пробудило силы, дремлющие внутри! В сравнении с тем, что совершил ты, это не так уж много, но уже кое-что…

Лилия вновь повернулась к нему, в ее голосе зазвучали нотки решимости.

– Ты пробудил во мне эти силы, любовь моя! А значит, можешь сделать то же и для других! И после этого ни одному лжепророку не засорить их уши обманом! После этого уже никого не обольстят пустыми посулами да бесплодными надеждами! И все – благодаря тебе!

Пугающие, но в то же время весьма соблазнительные, слова золотоволосой красавицы вихрем кружились в Ульдиссиановой голове. Из глубин памяти снова всплыла и смерть родных, и слащавая назойливость проповедников, являвшихся обратить его горе к собственной выгоде. Тревога и страх вновь уступили место негодованию.

Лилия привлекла Ульдиссиана к себе, едва не коснувшись губами его губ.

– Скольких еще, подобно тебе, постигла беда, дорогой мой Ульдиссиан? А ведь ты можешь позаботиться о том, чтоб такого ни с кем никогда больше не повторилось!

Никаких больше священнослужителей. Никакой Церкви Трех. Никакого Собора Света. Люди начнут полагаться только на самих себя, строить жизнь по собственному разумению…

Сын Диомеда широко улыбнулся. Эта мысль ему очень понравилась.

– А я… я, – выдохнула Лилия, – всегда буду с тобою рядом. Мы с тобой всегда будем вместе, вдвоем… однако единым целым.

Страстно, надолго прильнув губами к его губам, она потянула его за собою, на мягкую траву…

* * *

Сжавшись в комок, Серентия сидела у костерка. На небольшом лоскуте, расстеленном рядом, лежала ее скромная добыча. Большая часть ягод вряд ли годилась в пищу, но, по крайней мере, они были под рукой. Кроме этого, Серентии удалось отыскать пару съедобных цветков.

Стоявший напротив Мендельн, не отрываясь, глядел в темноту позади костерка. Ахилия ждать было еще рановато, но Ульдиссиану с Лилией уже следовало воротиться, и оба они это понимали. Однако Мендельн тревожился лишь о том, как бы с братом чего не случилось, а вот мысли дочери торговца были гораздо сложнее.

– Она там, с ним, – пробормотала Серентия.

В ее голосе слышались нотки чувств, от которых Мендельну всегда становилось неловко. Серамские девушки им не интересовались вовсе, а он, в свою очередь, так и не смог доискаться, каким образом изменить положение дел.

– Возможное дело, я думаю, – откликнулся он и повел разговор о другом. – Надеюсь, Ахилий сумеет поймать хоть одного кролика. В седельных сумках охранников не нашлось почти ничего, кроме вяленого мяса да сухарей.

Однако сменить тему не получилось.

– Волнуюсь я за него, Мендельн, – произнесла Серентия. – Когда эта женщина с ним, Ульдиссиан начисто разум теряет.

– Ну, это вряд ли. Уж я-то брата знаю хорошо.

Серентия вскочила на ноги. От неожиданности ее собеседник отступил на шаг.

– Ей нужно всего-то пошептать ему на ухо, и он идет за ней, будто щенок несмышленый!

– С влюбленными такое случается, – ответил Мендельн, и лишь после этого осознал, что говорит.

К немалому его ужасу, Серентия глядела на него так, точно он вонзил кинжал ей в самое сердце.

– То есть, я не о том… я только хотел сказать…

К счастью, его жалкий лепет был прерван появлением… нет, не Ульдиссиана, Ахилия. В левой руке охотник нес пару кроликов и птицу и широко улыбался, однако при виде выражения на лице Серентии его улыбка вмиг испарилась.

– Серри… что с тобой?

Ахилий перевел взгляд с девушки на Мендельна, и глаза его вспыхнули так, что брат Ульдиссиана всерьез испугался: как бы не стать следующей жертвой, новой добычей охотника.

– Ты ей все рассказал? Мендельн! Как ты мог? Серри, мне так жаль твоего отца…

Мендельн замахал на него руками: молчи, дескать, молчи… но было поздно. Ужасное выражение лица, адресованное младшему из Диомедовых сыновей, обратилось к лучнику.

– А с отцом моим что?

Ахилий, точно не слыша вопроса, двинулся к Мендельну.

– Мендельн, помоги-ка все это приготовить! Испекутся не скоро, и потому лучше нам поспешить…

– Ахилий!

Дочь Кира, обойдя костер кругом, встала между обоими.

– Что случилось с отцом? – настойчиво спросила она и перевела взгляд на Ульдиссианова брата. – Ты тоже знаешь, так?

– Серентия, я…

Но Серентия лишь взволновалась сильнее прежнего.

– С ним что-то случилось! И я хочу знать, что!

Бросив добытое, охотник крепко обнял ее за плечи. Мендельну пришло было в голову то же, но он – как обычно, когда дело доходило до девушек – малость замешкался, и его тут же опередили.

– Серри…

От обычной жизнерадостности Ахилия не осталось даже следа.

– Серри… Кир мертв.

Серентия неистово замотала головой.

– Нет… нет… нет…

– Это правда, – со всей возможной осторожностью подтвердил Мендельн. – Его… одним словом… несчастный случай.

– Как?

Ульдиссианов брат немного замялся.

– Частью кровли, сорванной ветром.

Темноволосая девушка поникла головой.

– Ветром…

Мендельн начал опасаться, как бы она не обвинила в отцовской смерти Ульдиссиана, но нет, Серентия только бессильно опустилась на землю у костра и, спрятав лицо в ладонях, заплакала.

Первым к ней, ясное дело, подошел Ахилий. Присев рядом, лучник ободряюще обнял девушку. Ни в его взгляде, ни в этом жесте не чувствовалось ничего, кроме сочувствия и заботы. Но Мендельн-то знал, насколько Ахилий неравнодушен к Серентии – более, чем к кому-либо, включая себя самого. И неравнодушен, конечно же, вовсе не в той манере, как Ульдиссиан, до сих пор видящий в ней лишь девчонку, всюду таскающуюся за ним хвостом…

Но, зная и Серентию, Мендельн искренне жалел охотника: этой добычи, при всей его охотничьей сноровке, ему не видать.

Смущенный, Мендельн потихоньку ускользнул прочь от костра. Дичи Ахилий принес достаточно, и, как только все подуспокоится, они смогут взяться за приготовление ужина. Ну, а сейчас ему хотелось лишь одного – оставить Серентию на попечении лучника.

Нет, наедине он оставил их отнюдь не только из вежливости. Ускользая в темноту лесной чащи, Мендельн понимал: удаляется он и ради собственного же спокойствия. Что, что он мог бы сказать Серентии дальше? Что отец искал, звал ее после смерти? Что он мог бы поклясться, будто сам видел Кира стоящим над собственным обезглавленным трупом?

Прислонившись спиною к дереву, Мендельн задумался. Что же с ним происходит? Припадки беспамятства, грязь на ладонях, и, наконец, этот голос, эти видения…

Все это свидетельствовало об одном – об умопомешательстве. Однако творившееся на его глазах вокруг брата вполне можно было назвать точно так же. Несомненно, Ульдиссиан так именно и полагал.

Полагал… но явно ошибался. Доказательством тому мог послужить сам Мендельн. Кровавый рубец, оставленный на его теле ударом бича, бесследно исчез, исцелился – по всей вероятности, когда братья в спешке покидали Серам. К тому времени, как беглецы остановились на ночлег, рубца уже точно не было.

В воздухе веяло ночной прохладой, однако со лба Мендельна струился пот. Утерев лицо, он велел себе успокоиться. Сейчас брат нуждался в нем, как никогда. Сосредоточиться следовало только на этом. Только на…

Тут Мендельн почувствовал на себе чей-то взгляд.

Повернувшись вправо, младший из Диомедовых сыновей мельком увидел фигуру в длинном черном одеянии поверх странных пластинчатых доспехов. Лицо незнакомца целиком укрывал огромный капюшон.

Однако… еще миг – и фигура исчезла, в точности так же, как призрак Кира.

Это уже было слишком. Точной ужаленный развернувшись в сторону лагеря, Мендельн пустился бежать.

Но путь крестьянину преградила огромная тварь, спрыгнувшая с ветвей дерева и приземлившаяся на четвереньки прямо перед ним. Холка ее, даже припавшей к земле, оказалась почти вровень с Мендельновой макушкой, а поднявшись на задние лапы, она, несмотря на согбенную спину, превзошла Мендельна ростом более, чем в полтора раза.

Жуткая тварь разинула пасть наподобие лягушачьей. В неярком свете луны человек явственно разглядел ряды острых, точно кинжалы, клыков и мелькнувший меж ними мясистый язык. Чуть выше сами собою поблескивали, мерцали адским огнем полдюжины черных глаз.

– Ммммя-а-а-асссо-о-о, – проскрипело чудовище, протянув вперед пару лап, заканчивавшихся острыми когтями длиной в человеческую ладонь. За спиной его в нетерпении задрожал, застучал оземь мускулистый хвост. – Иди-и-и ко ммммне-е-е, ммммя-а-а-асссо-о-о…

Повиноваться Мендельн даже не помышлял, но у его тела, очевидно, нашлись на сей счет другие, куда более ужасающие соображения. Шаг, другой – и ноги медленно, но неумолимо понесли Мендельна прямо в когтистые лапы, протянутые навстречу.

В ноздри ударила вонь – вонь мертвечины, словно бы гнившей добрую сотню лет. Мендельн против собственной воли шагал вперед, а жуткая тварь терпеливо ждала. Она уже вполне могла бы вырвать ему горло или выпустить потроха, но, судя по участившемуся дыханию, явно наслаждалась ужасом, охватившим жертву.

Мендельн хотел закричать, но не смог издать и звука. Однако, как только истекающая слюной тварь нависла над ним, в голове вспыхнули, чередой промелькнули перед глазами знакомые символы. Были они сродни тем, высеченным на древнем камне, к которому привел его Ахилий, но среди них попадались и новые. Вдобавок – вот странность! – в тот раз Мендельну не удалось разобрать в них ни аза, теперь же он точно знал, как каждый из них произносится.

Знал – и не замедлил произнести.

Огромное создание тут же недоуменно рыкнуло, отвело взгляд от Мендельна, уставилось куда-то за его спину. Когтистая лапа мелькнула в воздухе совсем рядом с телом опешившего человека, и тварь, очевидно, не на шутку разозлившись, шумно потянула ноздрями воздух.

Только тут крестьянин и сообразил, что чудовище в одночасье ослепло…

Вдобавок, Мендельн снова почувствовал власть над собственным телом. Не задумываясь, откуда вдруг такая удача, он осторожно шагнул в противоположную сторону. Зверь повернулся, но не к нему – скорее, прочь от него. Затаив дух, Мендельн осмелился отодвинуться еще на шаг.

Должно быть, без шума не обошлось – жуткая тварь живо обернулась к нему и взмахнула могучей лапой. Мендельн со всем возможным проворством отпрянул прочь, однако кончик одного когтя успел зацепить рукав рубахи. Под действием инерции Мендельна развернуло, и он рухнул наземь. Его разум отказывался принять то, что демон оказывается, неплохо слышит. А он отчего-то полагал, что слепоте должна сопутствовать и глухота.

Тварь потянулась к нему…

Неподалеку раздался крик, а после – шипящий свист выпущенной стрелы. Негромкий глухой удар, яростный рык беспощадного врага – и зверь вроде бы отвернулся от Мендельна.

– Мендельн, беги! – крикнул ему Ахилий. – Беги!

Мендельн послушался, но не прежде, чем крикнул в ответ:

– Глаза! Он на время ослеп, но цель по глазам!

Скорее всего, в его подсказках опытный охотник ничуть не нуждался, однако Ахилий спас ему жизнь, и Мендельн был просто обязан хоть какой-нибудь малостью помочь другу. Сейчас им играла на руку только внезапная слепота зверя, да и то, сказать правду, не очень.

– Еще-о-о ммммя-а-а-асссо-о-о, – глумливо протянул зверь. – Где-е-е ты та-а-амммм? Где-е-е?

Ахилий выпустил во врага вторую стрелу, но цель его, хоть и ослепшая, что-то почуяла и отодвинулась вбок. Стрела отскочила от чешуйчатой шкуры, не причинив зверю вреда. Только тут Мендельн и разглядел, что древко первой стрелы торчит из-под мышки чудовища, где шкура не столь толста. С первой попыткой Ахилию попросту повезло: в других местах тело ужасного создания было защищено куда лучше.

Стоило лучнику изготовиться к новому выстрелу, страшилище по-лягушачьи прыгнуло в его сторону. Однако к врагу, крепко сжимая в обеих руках увесистый, охваченный пламенем сук из костра, бросилась сбоку Серентия. Обладай великан способностью видеть, тут бы ей наверняка и конец, но его слепота позволила дочери торговца поразить огнем самое уязвимое место – глаза.

Пронзительный вой, огласивший окрестности, пробрал Мендельна до глубины души. Ноздри защекотала новая вонь, на сей раз – вонь горелого мяса.

Опаленная тварь отчаянно замахала лапами. Увернуться Серентии не удалось. Когти зверя полоснули ее вдоль спины. Упав в траву, девушка замерла.

– Серри!

Словно одержимый, Ахилий выстрелил в зверя снова. Третья стрела попала в глаз монстру. Великан вновь пронзительно взвыл и вырвал стрелу из глазницы. Едва он развернулся к охотнику, Мендельн понял: к врагу возвращается зрение. Если так, всем им опять угрожала опасность, о которой знал один он.

– Ахилий, в глаза не смотри! – в отчаянии закричал младший сын Диомеда. – В глаза не смотри, иначе к нему потянет!

Увы, с предостережением он опоздал. Ахилий вздрогнул, выронил лук, руки его бессильно повисли вдоль туловища, и оцепеневший охотник замер на месте, перед надвигавшимся на него ужасом. Зверь, разразившись жутким скрежещущим хохотом, потянулся к беспомощной добыче.

Однако в последний миг когти его остановили движение, не в силах коснуться Ахилия. Еще мгновение – и земля под адским созданием словно бы сделалась жидкой. Зверь рванулся было назад, но его задние лапы только увязли в земле глубже прежнего.

Жуткая тварь огляделась вокруг в поисках причины этакого несчастья, но не увидела никого.

– Что-о-о?! – проревела она. – Кто-о-о?!

Взгляд чудовища остановился на Мендельне, единственном, кто попался ему на глаза. Мендельн без колебаний покачал головой в знак того, что он тут совсем ни при чем, однако чешуйчатый ужас повернулся к нему, устремив на человека завораживающий взгляд.

Но, не успел зверь сосредоточиться, земля под ним хлынула вверх, как будто стремясь поскорее забрать его себе. Разом забыв о Мендельне, тварь снова рванулась на волю… но тщетно. Ползущая кверху земля быстро облекла туловище. Когтистая лапа вцепилась в нее, но только увязла в земле, как в клейком загустевшем меду. Пойманный зверь потянулся к застрявшей лапе когтями другой, но и вторая лапа увязла намертво, не высвободив первой.

В считаные секунды на воле осталась одна только жуткая голова.

– Ввввели-ки-и-ий Ллллюцио-о-онннн! – проскрежетало чудовище, извернувшись и задрав морду к небу. – Сссспаси-и-и ссссвоего ве-е-ерррного сссслугу-у-у! Ввввели-ки-и-ий Ллллюцио-о-онннн! Сссспаси-и-и! Ввввели-ки-и-ий Ллллю…

В последний раз прянув вверх, земля сомкнулась поверх лягушачьей пасти и, наконец, погребла жертву целиком.

Ахилий, всхрипнув, задрожал и пал на колени. Не слишком уверенный в том, что чудовища более нет, Мендельн с опаской поднялся. Оглядевшись, он, наконец, подошел к Серентии и робко осмотрел ее раны. Раны оказались устрашающе глубоки, но, по крайней мере, девушка была еще жива… правда, как знать, надолго ли?

И вдруг прямо над ним раздался голос Ульдиссиана:

– Не волнуйся, Мендельн, я о ней позабочусь.

Старший брат стоял рядом, по ту сторону израненной девушки, и Мендельн уставился на него почти с тем же изумлением, что и на зверя. Несмотря на глухую ночь, Ульдиссиана он видел прекрасно, точно его озарял некий внутренний свет. С голым торсом, брат словно совершенно не чувствовал ночного холода. Мало этого, Мендельн никак не мог постичь, что означает выражение на его лице, однако вмиг почувствовал себя еще более ничтожным, чем обычно. Стоило брату опуститься на колени рядом с Серентией, младший из Диомедовых сыновей невольно подался назад, точно счел себя недостойным быть рядом с ним в такую минуту.

Ни сном ни духом не ведая о реакции брата, Ульдиссиан повернул руки ладонями книзу, простер их над спиной девушки, в каком-то дюйме от располосованной кожи, и устремил взгляд на ее раны. Охваченный изумлением и любопытством, Мендельн во все глаза уставился на него.

В следующий же миг ужасные кровоточащие раны на глазах младшего из братьев исцелились сами собой. Вначале концы их сузились, края сомкнулись, как будто притянутые друг к дружке незримой нитью, вдетой в невидимую иглу, а после следы когтей (нередко – длиной в целый фут) съежились, сгладились, и все это – не более чем в три удара бешено бьющегося в груди сердца Мендельна!

Еще удар… и спина Серентии вновь стала целой и невредимой.

С губ девушки сорвался негромкий стон. Видя, что дочь торговца зашевелилась, Ульдиссиан удовлетворенно кивнул и отступил назад, а озарявший его внутренний свет приугас.

Естественно, первым, кому хватило ума сбросить рубаху и прикрыть ею поднимающуюся Серентию, оказался Ахилий. Тем временем Мендельн встал и повернулся к брату.

– Что… что это ты сейчас сделал?

– Что следовало, разумеется, – ответил Ульдиссиан, взглянув на Мендельна так, будто тот спрашивал, для чего посевам необходимы дожди.

– Но… как? – Однако младший из сыновей Диомеда тут же замотал головой. – Нет, я не об этом… Ульдиссиан… все, что произошло в Сераме… это все ты?

Разом принявший более привычный, знакомый Мендельну вид, Ульдиссиан чуть заметно кивнул.

– Должно быть, да. И это, не стану отрицать, тоже, – отвечал он, указав подбородком в сторону жуткого монумента, всего, что осталось от поглощенного землей чудища.

– Что это за тварь? – зарычал Ахилий, придерживая за плечи ошеломленную Серентию. – Одни когти чего стоили… а уж глаза…

Однако ответил ему не кто иной, как Лилия – Лилия, появившаяся за спиной Ульдиссиана столь же внезапно, как и он сам несколькими минутами раньше.

– Ясно, как день, – объявила аристократка, властно, по-хозяйски обняв брата Мендельна, – это и есть тот самый убийца, которого разыскивали в Сераме. Тот самый изверг, что лишил жизни злосчастных миссионеров, кто же еще!

Ульдиссиан и Ахилий с Серентией приняли этот ответ без сомнений, и даже Мендельн вынужден был признать ее суждение вполне очевидным. Действительно, при виде ужасных когтей состояние мертвого тела одного из проповедников наводило на определенные мысли. Вдобавок, диковинная тварь была изрядно хитра, и даже с легкостью говорила по-человечески. Несомненно, при помощи завораживающего взгляда она лишила обе жертвы способности двигаться и сделала свое гнусное дело, ну, а ее невероятное проворство вполне объясняло, как ей удалось совершить оба убийства в столь краткое время.

Однако до конца его все это не убедило. Более того – кое-что в этом ответе весьма его беспокоило.

– Да, но как она могла оказаться здесь? От Серама мы уже далеко.

– Что значит «как»? Естественно, отправившись следом за Ульдиссианом! Не забывай: виновным все полагали его. Стоило ей прикончить Ульдиссиана, и никто даже не заподозрил бы, что виновата во всем эта мерзость!

Опять-таки, вполне резонное объяснение… однако Мендельн никак не мог представить себе, чтоб ужасающее создание пустилось в погоню за Ульдиссианом только ради этого. О подозрениях, будто в убийствах виновен этакий сверхъестественный зверь, ни деревенские жители, ни мастер-инквизитор не обмолвились ни словцом. Все полагали убийцей человека, а многие – слишком многие – сочли этим человеком Ульдиссиана.

И тут ему вспомнилось еще кое-что.

– Она кого-то звала, – выпалил Мендельн. – Под самый конец она звала кого-то на помощь.

– Точно так, – подтвердил и Ахилий, помогая Серентии встать. – Я тоже слышал.

Лилия обняла Ульдиссиана крепче прежнего.

– Вздор это все.

Но старший из Диомедовых сыновей согласно кивнул Мендельну.

– И я слышал, да, вот только имя из головы вылетело.

Мендельн сосредоточился, вспоминая все заново.

– Великий… Великий Люцион. Да, Люцион, – проговорил он. Отчего-то один звук этого имени заставил его содрогнуться. – Вот к кому она обращалась.

К сожалению, это имя ему ни о чем не говорило, и во взглядах других узнавания он не заметил – даже как можно пристальнее, как можно неприметнее вглядевшись в лицо Лилии, не обнаружил в нем ни намека на осведомленность.

– Должно быть, это кто-то из кланов магов, – внезапно объявил Ульдиссиан, угрожающе сверкнув глазами. – Убитые были посланцами Церкви и Собора. Кому же за ними охотиться, если не магам?

– Да, – немедля согласилась Лилия, на взгляд Мендельна, едва ли не обрадовавшаяся сообразительности брата. – Это кланы магов. Конечно же, это они. Мендельн, разве ты не согласен?

С этим она одарила Мендельна улыбкой, какой до сих пор улыбалась лишь брату. Мендельн почувствовал, что краснеет.

– Кланы магов, – с воодушевлением произнес он, энергично кивая. – Да, разумеется.

И все-таки Мендельн не смог не задаться вопросом: какое кланам магов, безнадежно увязшим в противоборстве друг с дружкой, дело до пары скромных миссионеров, проповедующих в захолустной деревушке?

Однако все прочие на этом и успокоились. Ульдиссиан оглядел остальных, будто отец – детишек.

– С этим мы можем разобраться позже. Все только лишний раз подтверждает правильность моего решения.

Мендельна охватили дурные предчувствия.

– Какого решения?