Текст книги "Счастье: уроки новой науки"

График сообщает нам кое-что интересное не только об экономике, но и о политике. Самое поразительное открытие – несчастье бывших коммунистических стран, в которых людей долгое время угнетали. В момент расцвета коммунистического режима россияне были одними из самых несчастных людей на Земле, как показывают ранние исследования[44]44
  Данные по одной из областей СССР в 1981 г. см. в: Inglehart and Klingemann, 2000, p. 176. Там также приводятся данные по Венгрии в 1981 г., которые ставят ее на один уровень с Бангладеш.


[Закрыть]. Но экономический хаос, последовавший за распадом СССР, на какое-то время еще больше ухудшил ситуацию. Все бывшие коммунистические страны несчастнее, чем Алжир, а апогея страдания достигли в бывшем Советском Союзе.

Конечно, можно задаться вопросом, имеет ли слово «счастливый» (или «удовлетворенный») одно и то же значение в разных языках. Если нет, то сравнение разных стран нам ничего не даст. Но на самом деле эффект все-таки есть. Страны можно оценивать в отдельности по трем разным критериям: насколько они «счастливы», насколько «удовлетворены» и как они могут оценить свою жизнь по шкале, варьирующейся от «наихудшей» до «наилучшей жизни». Расстановка стран по всем трем критериям очень похожа[45]45
  См.: Veenhoven, 2000.


[Закрыть]. Это показывает, что слова не создают непреодолимых проблем.

Ко всему прочему, имеются прямые свидетельства того, что слова имеют устойчивое значение в разных языках. Например, группу китайских студентов спросили о счастье, сначала на китайском, потом на английском языке, с промежутком в две недели. И по-китайски, и по-английски студенты сообщали примерно об одинаковой степени счастья, а соответствие ответов друг другу было велико[46]46
  См.: Shao 1993. В действительности ответы на двух языках были столь же последовательными, как и ответы, полученные от другой группы китайских студентов, которым те же самые вопросы задавались с перерывом в три недели и оба раза на китайском языке.


[Закрыть]. Из этого следует, что люди, говорящие по-китайски и по-английски, вкладывают сходный смысл в слово «счастье» на обоих языках. Поскольку английский и китайский языки сильно отличаются друг от друга, это звучит убедительно.

В Швейцарии большинство жителей говорят на французском, немецком или итальянском. Но все эти группы дают сходные ответы на вопрос о счастье. К тому же швейцарцы во всех трех группах счастливее, чем их соседи, говорящие на тех же самых языках во Франции, Германии или Италии. Следовательно, ответы, как представляется, отражают не язык, а образ жизни.

Никто не утверждает, что цифры на графике дают точное измерение счастья для каждой страны. Тем не менее, как мы увидим в главе 5, в них есть определенный смысл. Если бы его не было, мы бы не смогли объяснить основные различия между странами с использованием небольшого числа объясняющих факторов. Более того, концепция счастья оказывается в одинаковой мере знакомой всем народам, что обеспечивает высокий процент ответов во всех странах. Таким образом, сравниваемые страны подтверждают то, что показывает история, – более высокий доход, более 20 тысяч долларов на душу населения, не является гарантией счастья.

Наиболее вероятно следующее объяснение. После Второй мировой войны увеличившийся национальный доход принес некоторый прирост в счастье, даже в богатых странах[47]47
  См., напр.: Di Tella et al. 2003, table 10.


[Закрыть]. Но дополнительное счастье было сведено на нет большим несчастьем, которое приносили менее гармоничные социальные отношения, как я покажу в главе 6.

Это приводит нас к третьему свидетельству того, что за последние полстолетия счастье не увеличилось, – тенденциям роста депрессии, алкоголизма и преступности. Все эти конкретные проявления отсутствия счастья переживали быстрый рост в послевоенный период. Эта глава должна убедить любого, даже тех, кто неотрывно следил за ростом валового национального продукта (ВНП), что последние пятьдесят лет не были эпохой улучшения качества жизни, как мы того хотели.

Большинство свидетельств указывает на то, что после окончания Второй мировой войны количество случаев клинической депрессии выросло[48]48
  См.: Fombonne, 1995.


[Закрыть]. Под клинической депрессией я понимаю не приступы печали, которые мы все ощущаем в какой-то момент, а четко описанное психиатрическое состояние, в котором индивиды не могут нормально выполнять свои социальные функции в течение по меньшей мере нескольких недель[49]49
  См. главу 13.


[Закрыть]. Чтобы оценить распространение депрессии, мы обратимся к опросам, проведенным специалистами. К 35 годам примерно 15 % жителей Соединенных Штатов испытывали тяжелую депрессию[50]50
  См. главу 11, примеч. 39.


[Закрыть]. У многих она случалась повторно, таким образом, каждый год около 6 % жителей США страдает от тяжелой депрессии.

Так было не всегда. Одним из свидетельств этого могут служить опросы сегодняшних американцев о тех симптомах, которые они могут припомнить в разные периоды в прошлом. Если взять американцев в возрасте 35 лет, приблизительно 15 % помнят симптомы, которые можно классифицировать как тяжелую депрессию. Но если взять американцев, которым было 35 лет в 1960-е годы, только 2 % смогут вспомнить, что подобные симптомы у них проявлялись в этом возрасте. То есть, если память их не обманывает, в США и в других изучаемых странах произошел резкий рост распространения депрессии[51]51
  Основным источником для США является исследование «Эпидемиологические зоны» (Epidemiological Catchment Area; ECA) 1982 г., проводившееся среди 18 тысяч взрослых американцев (см.: Fombonne, 1995, p. 555). Из результатов этого исследования явствует, что депрессия, шизофрения и панический синдром выросли почти в равных пропорциях (см.: Ibid, p. 564). Не так давно были получены данные по США и пяти другим странам от Международного консорциума психиатрической эпидемиологи ВОЗ (WHO International Consortium in Psychiatric Epidemiology, 2000, p. 420). Для США также используются данные «Национального исследования сопутствующих заболеваний» за 1992 г.


[Закрыть], особенно во время «золотого тридцатилетия» экономического роста в период между Второй мировой войной и нефтяным кризисом 1970-х годов.

Однако всегда существует опасность, что некоторые люди могли забыть о депрессии, которой страдали в молодости[52]52
  См.: Wells and Horwood, 2004.


[Закрыть]. И поэтому хорошо, что во многих странах исследования депрессии повторялись через нескольких лет с использованием тех же самых вопросов. Почти все они показывают, что количество случаев депрессии увеличилось[53]53
  Общий обзор можно найти в: Fombonne, 1995, p. 554–555. Например, в одном районе Швеции, Ландби, тщательное обследование всего населения выявило значительный рост депрессии (большой или средней тяжести) в период 1947–1957 и 1957–1972 гг. (см.: Hagnell et al., 1990, p. 81–82, tabs 48c and 48d). В Великобритании Национальное бюро статистики (ONS, 2001, table 3.3) показало, что число психических заболеваний у мужчин в период с 1993 по 2000 г. увеличилось на 14 %; у женщин изменений не произошло. О долговременных изменениях в Великобритании см.: Ferri et al., 2003, p. 230. Отметим, что данные в этом разделе никак не соотносятся с тем, как врачи ставят диагноз индивидуальным пациентам, хотя, безусловно, в диагностике за это время произошли изменения.


[Закрыть]. Таким образом, напрашивается вывод, что число их возросло, хотя мы точно не знаем насколько.

Мы не стали бы ожидать, что экономический рост поможет преодолеть депрессию, поскольку, хотя она и не так распространена среди богатых, ее можно встретить на всех уровнях дохода. Беспокоит то, что депрессия усилилась по мере, того как доходы стали расти.

Злоупотребление алкоголем – еще один значимый индикатор несчастья. От алкоголизма страдает больше людей, чем от наркомании[54]54
  Подробнее о том, что изложено в этом и следующем абзацах, см.: Silbereisen et al., 1995. В Великобритании в прошлом году 26 % населения стали сильно пить (ONS, 2001, table 2.14). Доля людей, испытывающих «алкогольную зависимость», за последние шесть месяцев составила 8 %, а тех, кто испытывает «наркотическую зависимость», – 4 % (более половины только от марихуаны). Обе эти цифры относятся к 2000 г., и они по крайней мере на 75 % выше, чем семь лет назад (table 3.5). Правительство Великобритании оценивает потери от связанной с алкоголизмом преступности, болезней, прогулов на работе и распада семей приблизительно в 20 миллиардов фунтов в год (Cabinet Office, 2004). Что касается возможных мер борьбы с алкоголизмом, см.: Academy of Medical Sciences, 2004. Соответствующие данные по США можно найти на графике (см.: Ibid., p. 182).


[Закрыть], и история алкоголизма, если так можно выразиться, весьма отрезвляющая. В первой четверти XX века потребление алкоголя во многих странах упало, несмотря на выросшую покупательную способность. Значит, рост потребления алкоголя не является неизбежным результатом более высокого реального дохода. Во второй четверти столетия уровень потребления алкоголя оставался приблизительно стабильным. Но с тех пор он резко вырос во многих странах, кроме Франции и Италии, где он уже был очень высоким.

Такой рост потребления спиртного частично является патологическим. В США более четверти молодых белых мужчин признаются, что имели проблемы с алкоголем. Это сопоставимо с 15 % мужчин пожилого возраста (за 65 лет), которые сообщили, что когда-либо испытывали подобные проблемы. То есть, хотя память людей иногда подводит, алкоголизм в США вырос. В Европе свидетельством этого процесса служит число людей, умирающих от цирроза печени; с 1950х годов эта цифра выросла везде, кроме Франции.

Данные по числу самоубийств оказались не столь релевантными в том, что касается уровня счастья, поскольку в типичной стране суицид является причиной примерно только 1 % смертей. Самоубийство отражает крайнюю степень несчастья. Но количество самоубийств на самом деле возросло в большинстве развитых стран, кроме США, Великобритании, Швеции и Швейцарии, а количество юношеских самоубийств выросло почти во всех развитых странах[55]55
  Diekstra et al., 1995. В том, что касается молодежи, Германия являет собой примечательное исключение – возможно, ее система практического обучения является хорошей профилактикой.


[Закрыть].

Я не буду ссылаться на рост наркомании, поскольку частично он усилился из-за облегчения доступа в страны, поставляющие наркотики. В любом случае депрессия начала расти задолго до того, как распространились наркотики.

Более показателен уровень преступности. Когда сторонники социальных реформ в 1930-е годы смотрели в будущее, в котором будет полная занятость и процветание, они предполагали, что это принесет большую удовлетворенность и снизит уровень преступности. Никогда еще социальный прогноз не ошибался так сильно. На самом деле в большинстве стран в период с 1950 по 1980 год, по официальным данным, преступность выросла по крайней мере на 300 % [56]56
  Smith, 1995a.


[Закрыть]. Исключение составляла только Япония, в которой уровень преступности, как ни удивительно, снизился. С 1980 года имели место случаи значительного снижения числа преступлений в США, Австралии и Канаде, а с 1995 года – в Великобритании. Тем не менее преступность по-прежнему остается несколько выше, чем была в 1950-е[57]57
  Сегодня большая доля преступников употребляет наркотики, а многие преступления вызваны необходимостью за них платить. Это может частично объяснить текущий уровень преступности. Но маловероятно, что преступник, испытывающий наркотическую зависимость, счастлив. Точно так же едва ли счастливы 0,5 % тех, кто пристрастился к азартным играм (Orford et al., 2003).


[Закрыть].

Невероятный подъем преступности в золотую эру послевоенного экономического прогресса застал почти всех врасплох именно потому, что так велик был контраст с ожиданиями в прошлом. На начале XIX века уровень преступности был высок в растущих промышленных городах Великобритании и Соединенных Штатов – диккенсовский Феджин вовсе не был исключением. Но по мере роста благосостояния укреплялся общественный порядок, и вплоть до Первой мировой войны преступность снижалась[58]58
  См.: Wilson and Herrnstein, 1985.


[Закрыть]. С этого времени на протяжении эпохи Великой депрессии она оставалась стабильной, но в период послевоенного экономического роста взлетела вверх.

* * *

Итак, в развитых странах мы имеем глубокий парадокс: общество, стремящееся к более высокому доходу и получающее его, но ставшее лишь чуточку счастливее, чем раньше. В то же самое время в странах третьего мира, где дополнительный доход действительно приносит дополнительное счастье, уровень дохода по-прежнему низок. При этом в развитых странах за последние пятьдесят лет все большее распространение получили депрессия, алкоголизм и преступность. Что же происходит?

Глава 4
Если вы так богаты, то почему вы несчастны?

Богатый человек – тот, кто зарабатывает на 100 долларов в год больше, чем муж его свояченицы.

Х. Л. Менкен[59]59
  Цит. по: Frank, 1999, p. 10.


[Закрыть]

Предположим, вас попросили выбрать, в каком из воображаемых миров с одинаковыми ценами вы бы предпочли жить:

• в первом мире вы получаете 50 тысяч долларов в год, в то время как другие получают 25 тысяч (в среднем);

• во втором мире вы получаете 100 тысяч долларов в год, в то время как другие получают 250 тысяч (в среднем).

Как вы проголосуете? Этот вопрос был задан группе студентов Гарварда, и большинство предпочло первый мир[60]60
  См.: Solnick and Hemenway, 1998, table 2. Это были студенты Школы здравоохранения.


[Закрыть]. Они хотели быть беднее при условии, что их положение относительно других улучшится. Многие другие исследования привели к тому же выводу[61]61
  См. с. 66–72 наст. изд. и приложение 4.1 на http://cep.lse.ac.uk/layard/annex.pdf.


[Закрыть]. Люди могут быть очень озабочены своим относительным доходом и готовы принять значительное снижение качества жизни при условии, если они смогут подняться над другими.

Люди также сравнивают свой доход с тем, к чему они сами привыкли. Когда их спрашивают, насколько они хотели бы его увеличить, богатые всегда называют более высокую цифру, чем бедные[62]62
  См. с. 72–75 наст. изд.


[Закрыть].

Таким образом, довольны ли вы своим доходом, зависит от его сравнения с нормой, которая, в свою очередь, зависит от двух вещей: сколько получают другие и к чему привыкли вы сами. В первом случае вашими чувствами управляет социальное сравнение, во втором – привыкание.

Поскольку эти две силы обладают сильнейшим действием на человеческую природу, благодаря экономическому росту довольно сложно увеличить наше счастье[63]63
  См. общее обсуждение в: Layard, 1980; Frank, 1985, 1999.


[Закрыть]. Дело в том, что по мере того, как растет доход, растет и норма, по которой судят о доходе. Это наблюдается в данных опросов Института Гэллапа в США, проводившихся в течение многих лет. Людям задавали вопрос: «Какова наименьшая сумма денег, на которую в этом районе может прожить семья из четырех человек?» Приводимый ниже график показывает их «требуемый реальный доход» (откорректированный в зависимости от изменения стоимости жизни), а также средний «действительный реальный доход на душу населения». Как мы можем видеть, нормы у людей быстро «приспособились» к их реальному уровню жизни. Неудивительно, что люди не стали счастливее.

Требуемый реальный доход и действительный средний реальный доход (в % от их уровней 1952 г.)

Прояснить ситуацию помогает еще один опрос. С 1972 года американцев спрашивали, удовлетворены ли они своим финансовым положением. Хотя реальный доход на душу населения (скорректированный в соответствии с инфляцией) почти удвоился, процент респондентов, признающих, что они вполне удовлетворены своим финансовым положением, в действительности снизился[64]64
  Данные General Social Survey. См.: Lane, 2000, p. 25.


[Закрыть].

Эти факты оказывают поистине угнетающее действие. Чтобы понять их, мы должны глубже проанализировать механизмы социального сравнения и привыкания.

Социальное сравнение

Мы можем начать с нехитрого самоанализа. Когда мы дома, все мы любим жить примерно так же, как наши друзья и соседи, или лучше. Если наши друзья начинают устраивать пышные вечеринки, мы чувствуем, что должны последовать их примеру. То же самое происходит, когда они покупают большие дома или большие машины. Когда большинство водит маленькие форды, вы нисколько не стыдитесь вашего собственного. Но когда некоторые люди покупают БМВ, другие начинают думать, что им тоже, видимо, следует его купить. Но когда у всех БМВ, они чувствуют то же самое, что в случае с фордом. Этот механизм позволяет объяснить парадокс из предыдущей главы: в любом обществе богатые люди счастливее бедных, но с течением времени богатые общества не становятся счастливее бедных.

Аналогично на работе я сравниваю мой доход с доходом моих коллег, если узнаю о нем. Если они, помимо индексации, получают еще и прибавку к зарплате, а у меня только индексируют зарплату, я начинаю злиться. Эта очевидная психологическая особенность незнакома стандартной экономической теории, утверждающей, что если доход одного человека растет, а доход остальных не снижается, ситуация улучшилась, поскольку никто не пострадал. Но я-то страдаю.

Ибо доход – это нечто большее, чем просто средства для покупки вещей. Мы также используем доход, сравнивая его с доходом других людей, как меру того, насколько нас ценят, и (если мы неосмотрительны) того, насколько мы ценим себя сами. Мы можем сравнивать наш доход с доходами наших коллег, а также с доходами других людей на других работах. Даже если мы не знаем их доход наверняка, мы видим, как они живут. Вполне естественно, что нас беспокоит, как наш доход соотносится с их доходом, равно как нас заботит абсолютный уровень дохода.

Единственная ситуация, в которой мы могли бы с готовностью согласиться на сокращение заработной платы, если другие тоже на это согласятся[65]65
  См.: Bewley, 1999.


[Закрыть]. Вот почему во время Второй мировой войны недовольство состоянием экономики было столь невелико. Наоборот, в период сильной инфляции в 1970-е годы недовольства было гораздо больше, потому что заработная плата большинства людей не менялась, но некоторые получали крупные прибавки, одним махом обгоняя тех, у кого заработная плата оставалась на том же уровне[66]66
  См.: Ashenfelter and Layard, 1983.


[Закрыть].

Люди обычно сравнивают свои доходы с доходами себе подобных, а не с заработками кинозвезд или нищих. Значение имеет то, что происходит с вашей «референтной группой», потому что вы тоже могли бы заработать столько, сколько заработали они, тогда как гонорары Тома Круза для вас недостижимы. Вот почему на Олимпийских играх бронзовые призеры довольны своими результатом больше, чем серебряные медалисты: бронзовые медалисты сравнивают себя с теми, кто не получил медалей, тогда как серебряные призеры считают, что могли бы получить золотую медаль[67]67
  См.: Medvec et al., 1995.


[Закрыть]. Другая крайность – русский крестьянин, сосед которого имеет корову. Когда Бог спрашивает его, чем ему помочь, тот отвечает: «Убей корову».

Поскольку сравнение происходит в таких узких группах, самое сильное соперничество развивается внутри организаций и внутри семей. Мир в организациях порой можно поддерживать, только скрывая, кто сколько зарабатывает. Что касается семей, то было установлено, что, чем больше зарабатывает ваша жена, тем меньше вас удовлетворяет ваша собственная работа[68]68
  См.: Clark, 1996b. Точно так же вы легче относитесь к безработице, если больше «других людей» остались без работы или если вы уже бывали безработным раньше (см.: Clark, 2003a).


[Закрыть]. А в случае с женщинами, если муж вашей сестры зарабатывает больше, чем ваш собственный муж, выше вероятность того, что вы пойдете работать[69]69
  См.: Postlethwaite et al., 1998.


[Закрыть]. Иными словами, людей беспокоит их относительный доход, а не просто абсолютный уровень доходов. Они хотят не отстать от соседей или по возможности обогнать их.

Если люди сменят свою референтную группу на более высокую, это может серьезно отразиться на их счастье. Существует множество очевидных случаев, когда люди объективно становятся состоятельнее, но субъективно чувствуют себя хуже. Пример тому – Восточная Германия, в которой уровень жизни наемных работников после 1990-х годов стремительно вырос, но уровень счастья упал: после объединения Германии восточные немцы стали сравнивать себя с западными, а не с жителями других стран бывшего социалистического блока. Еще один пример – женщины, чья заработная плата и возможности значительно увеличились в сравнении с мужчинами, но уровень счастья при этом не вырос. На самом деле в США уровень счастья женщин упал по сравнению с уровнем счастья мужчин. Возможно, женщины теперь более непосредственно сравнивают себя с мужчинами, чем раньше, и тем самым больше, чем раньше, сосредоточиваются на существующем разрыве.

Одно о референтных группах известно наверняка. Богатые так близки к высшему пределу, что могут включить в свою референтную группу людей беднее себя, тогда как бедные так близки к низшему пределу, что, скорее всего, включат в нее людей богаче себя. Это помогает объяснить, почему богатые в среднем счастливее бедных.

Для общества в целом следствия социального сравнения огромны. Представьте себе крайний случай, когда люди озабочены своим относительным доходом и совсем не озабочены доходом как таковым. Тогда экономический рост не смог бы увеличить благополучие людей. Единственным исключением было бы сопоставление с референтными группами, стоящими ниже в социальной иерархии. Но если социальные группы остаются стабильными и доход с одинаковой скоростью меняется у всех, то уровень счастья у всех остается тем же самым. Каждый человек станет счастливее, потому что стал богаче, но и несчастнее тоже, потому что другие люди тоже стали богаче. Действия обеих факторов компенсируют друг друга, так как относительный доход останется без изменений.

Тогда насколько на счастье человека влияет его собственный доход в сравнении с доходами других людей? Если мы будем наблюдать за людьми и выяснять, насколько они счастливы, мы можем изучить этот вопрос эмпирически. Согласно одному исследованию, если все, кроме вас, заработают на 1 % больше, ваше счастье упадет на одну треть – настолько же, насколько бы оно увеличилось, если бы вы сами стали получать на 1 % больше[70]70
  Blanchflower and Oswald, 2004. Исследование относится к США, доход других людей измерялся по среднему доходу в штате, где проживал респондент.


[Закрыть]. Таким образом, если бы у всех доход поднимался на одну ступень, ваше счастье тоже росло бы, но только на две трети от того, насколько оно увеличилось бы, если бы росли только ваши доходы.

Другое исследование идет еще дальше, изучая, что именно влияет на ваше счастье: ваши реальные доходы или то, как вы их воспринимаете в сравнении с доходами других людей. «Воспринимаемый относительный доход» оказывается важнее реального дохода[71]71
  См.: http://cep.lse.ac.uk/layard/annex.pdf, annex 4.1. На этом этапе наше знание не дает нам возможности различать между экстерналиями, работающими через доход, и экстерналиями, действующими через потребление.


[Закрыть]. Эти исследования проводились в Соединенных Штатах. Похожее исследование в Швейцарии показало, что ваше счастье зависит только от сравнения вашего реального дохода с ожиданиями относительно него, а сами эти ожидания, в свою очередь, в значительной мере зависят от среднего дохода людей, среди которых вы живете[72]72
  См.: Stutzer, 2003; а также краткое изложение этих результатов в: http://cep.lse.ac.uk/layard/annex.pdf, annex 4.1. Согласно данному исследованию, доход человека воздействует на счастье в восемь раз сильнее, чем доход других людей. Наоборот, из британского исследования удовлетворенности работой явствует, что значение имеет только относительная заработная плата (см.: Clark and Oswald, 1996).


[Закрыть]. Эти исследования очевидным образом свидетельствуют о том, что рост доходов других бьет по вашему счастью.

Этот базовый психологический механизм мешает экономическому росту увеличивать счастье. Он также ведет к искажению стимулов. Если я буду работать и зарабатывать больше, я сделаю других людей более несчастными. Но когда я решаю, сколько мне работать, я не учитываю такое «загрязнение окружающей среды». Таким образом, я, скорее всего, буду работать больше, чем нужно с социальной точки зрения, – и все остальные поступят так же.

И все же. Если я буду меньше работать и больше отдыхать, не получится ли так, что этот дополнительный досуг тоже сделает окружающих людей более несчастными, потому что они будут точно так же завидовать и моему досугу? Однако этого не произойдет. Ученые из Гарварда, упомянутые в начале этой главы, подумали об этом и предложили студентам еще одну пару альтернативных миров:

• у вас отпуск две недели, у остальных – одна неделя;

• у вас отпуск четыре недели, у остальных – восемь недель.

Теперь только 20 % студентов выбрали первый из миров. То есть большинство людей не испытывают чувства соперничества в том, что касается досуга. Но они испытывают чувство соперничества по отношению к доходам, и это соперничество разрушительно. Вот почему люди склонны жертвовать досугом для увеличения дохода.

Как с этим бороться? Я оставлю эту тему для второй части этой книги. Но приведу здесь еще один факт. Некоторые люди больше других подвержены действию социального сравнения. В одном эксперименте перед участниками была поставлена задача, которую они выполняли, сидя рядом с людьми, занятыми той же задачей[73]73
  См.: Lyubomirsky and Ross, 1997.


[Закрыть]. (Их соседи были подсадными.) Цель эксперимента заключалась в том, чтобы посмотреть, как на настроение человека влияло то, лучше ли или хуже его сосед выполнял задачу. Неудивительно, что у всех подопытных настроение улучшалось, когда у них получалось лучше, чем у соседа. Но только у несчастных людей настроение ухудшалось, если они отставали от соседа. Таким образом, один из секретов счастья – избегать сравнения с более успешными, чем вы, людьми: сравнение всегда должно идти вниз, а не вверх.

Ясно, что социальное сравнение – важная причина того, почему не произошло повышения уровня счастья по мере роста экономики. Другая причина – привыкание.