Текст книги "Я – легенда (сборник)"

Он сделал шаг к девушке. Та с испуганным вскриком отпрянула. Он протянул ей руку.

– Давайте-ка, – сказал он. – Вставайте.

Она поднялась медленно, но без его помощи. Заметив вдруг свою оголенную грудь, поторопилась прикрыть ее рваным платьем, придерживая лоскут рукой.

Они стояли, хрипло дыша, уставившись друг другу в глаза. И теперь, когда прошел начальный шок, Невилл не знал, что же сказать. Год за годом он мечтал об этой минуте. Но ему и в голову не приходило, что все случится вот так.

– Как… как вас зовут? – спросил он.

Она не отвечала. Просто глядела на него, и губы у нее тряслись, а она даже не пыталась унять дрожь.

– Ну? – громко спросил он.

Девушка вздрогнула.

– Р-рут, – ответила она, запинаясь.

Роберт Невилл затрепетал. Звук ее голоса, казалось, выпустил его душу на волю. Вопросов как и не бывало. Сердце бешено забилось. Он почувствовал, что еще чуть-чуть – и расплачется.

Его рука, почти бессознательно, поднялась. Женское плечо тряслось под его ладонью.

– Рут, – произнес он монотонным, замогильным голосом.

Его кадык дернулся.

– Рут, – снова повторил он, не сводя с нее глаз.

Двое, мужчина и женщина, стояли друг к другу лицом посреди огромного, раскаленного зноем поля.

16

Женщина неподвижно лежала на кровати. Она спала. Шел пятый час пополудни. Уже раз двадцать, не меньше, Невилл украдкой заглядывал в спальню, чтобы посмотреть – не проснулась ли. Теперь он сидел на кухне, пил кофе и нервничал.

«Что, если она все же заражена?» – спорил он сам с собой.

Беспокойство охватило его несколько часов назад, когда Рут легла спать. И теперь он никак не мог отделаться от страха. Сколько бы доводов в ее защиту ни приводил. Конечно, она загорела на солнце, она бодрствовала днем. Пес тоже днем не спал.

Пальцы Невилла тревожно барабанили по столу.

Наивные мечты растаяли, простая и понятная жизнь неожиданно усложнилась. Не было ни сладостных объятий, ни чарующего шепота. Он не добился от нее ничего, кроме имени. Всю дорогу от поля до его дома он был вынужден с ней сражаться. Заставить ее войти в дом оказалось еще труднее. Она плакала, молила пощадить ее, не убивать. И что бы он ни говорил ей, рыдания и мольбы продолжались. Ему-то вечно представлялась сцена из голливудского кино: в их глазах загораются звезды, они, обнявшись, входят в дом, затемнение. Вместо этого он был вынужден бороться, уговаривать, спорить, ругаться – а она непреклонно упиралась. Сцена входа в дом вышла далеко не романтичной. Пришлось втащить ее в дверь силой.

Оказавшись внутри, она ничуть не осмелела. Он попробовал ее успокоить, но она просто забилась в угол, как когда-то собака. Не притронулась ни к еде, ни к питью, что бы он ей ни приносил. В конце концов Невилл оттащил ее в спальню и запер там на ключ. Теперь она спала.

Он устало вздохнул и задумчиво повертел в руках чашку.

«Все эти годы мечтать о друге или подруге, – подумал он. – А теперь, только-только встретив такую женщину, я тут же начал в ней сомневаться, обошелся с ней грубо и нетерпеливо».

Но в действительности ему не оставалось другого выхода. Он слишком долго принимал за аксиому предположение, что, кроме него, других нормальных людей не осталось. Неважно, что на вид она нормальна. Он повидал немало, даже слишком много лежащих в коме вампиров, которые выглядели такими же здоровыми, как она. Но это была лишь видимость. Тот факт, что она разгуливала по солнцепеку, еще не может склонить чашу весов в сторону доверия. Слишком долго он мучился сомнениями. Его воззрения на мир закоснели. Теперь он был почти неспособен поверить в существование других людей, подобных ему. И едва первый шок отступил, перешли в наступление все догмы бесконечных лет одиночества.

Тяжело вздохнув, он встал и снова зашел в спальню. Она лежала в той же позе. Может быть, она все-таки в коме?

Роберт Невилл нависал над кроватью, уставившись на женщину. Рут. Столько всего хотелось о ней узнать. И в то же время он почти боялся что-то узнавать. Потому что, если она не отличается от остальных, выход только один. А о людях, которых убиваешь, лучше вообще ничего не знать.

Его руки судорожно сжались в кулаки, синие глаза холодно созерцали девушку. Что, если у нее была случайная ремиссия? Что, если она просто временно вышла из комы и отправилась бродить по городу? Вполне правдоподобно. И тем не менее, насколько ему было известно, дневного света бациллы не выносят. Почему же это еще не убеждает его, что перед ним нормальная женщина?

Ну что ж, есть лишь один способ узнать все наверняка.

Он наклонился, положил руку ей на плечо.

– Проснитесь, – сказал он.

Она даже не шевельнулась. Он, закусив губы, вдавил пальцы в ее мягкое плечо.

Тут он заметил у нее на шее тоненькую золотую цепочку. Схватил ее грубыми пальцами, вытянул из-за пазухи.

Он глядел на крохотный золотой крестик, когда женщина, проснувшись, испуганно откинулась на подушки.

«Это не кома» – вот все, что Невилл подумал при этом.

– Что вы д-делаете? – спросила она слабым голосом.

Когда она говорила, ей было проще довериться. Он настолько отвык от человеческого голоса, что этот звук возымел над ним невиданную прежде власть.

– Я… ничего, – пробормотал он.

Неуклюже попятился, прислонился к стене. Еще какое-то время смотрел на нее, потом сказал:

– Откуда вы?

Она лежала, тупо глядя на него.

– Я вас спросил, откуда вы, – повторил он.

Снова смолчала. Он, сделав непроницаемое лицо, двинулся в ее сторону.

– Инг… из Инглвуда, – поторопилась ответить она.

Смерив ее холодным взглядом, он снова прислонился к стене.

– Ясно, – сказал он. – Вы… вы одна живете?

– Я была замужем.

– Где ваш муж?

Она нервно сглотнула.

– Умер.

– Давно?

– На прошлой неделе.

– А что вы сделали после его смерти?

– Убежала. – Она закусила нижнюю губу. – Побежала куда глаза глядят.

– Вы хотите сказать, что все время скитались?

– Д-да.

Он смотрел на нее, не говоря ни слова. Потом резко повернулся и, громко топая, прошел на кухню. Распахнув дверцу шкафчика, зачерпнул пригоршню зубчиков чеснока. Положил их на тарелку, разрезал на кусочки и размял в кашицу. Едкий запах обжег его ноздри.

Когда он вошел, женщина полулежала, опираясь на локоть. Невилл, не мешкая, поднес тарелку к самому ее носу.

Она со слабым вскриком отвернулась.

– Что вы делаете? – спросила она. И закашлялась.

– Почему вы отворачиваетесь?

– Пожалуйста…

– Почему вы отворачиваетесь?

– Это… пахнет! – Ее голос сорвался на рыдание. – Не надо! Меня тошнит от вашего…

Он поднес тарелку еще ближе к ее лицу. Она с каким-то сдавленным воплем отпрянула, вжавшись в стену, задрав ноги.

– Перестаньте! ПОЖАЛУЙСТА! – умоляла она.

Он отвел от лица Рут тарелку и уставился на ее судорожно извивающееся тело. Ее тошнило.

– Ты одна из них, – сказал он женщине спокойно и ядовито.

Она резко села на постели и пробежала мимо него в ванную. Дверь за ней захлопнулась, и он услышал, как из ее горла ужасным водопадом вырвалась рвота.

Поджав губы, он поставил тарелку на столик у кровати. Принялся остервенело жевать чеснок.

Заражена. С ней все ясно. Год назад он узнал, что чеснок является аллергеном для любого живого организма, зараженного бациллами «вампирис». При соприкосновении с чесноком клетки, испытывающие раздражение, посылают импульс, повышая чувствительность организма. В результате всякий дальнейший контакт с чесноком вызывает аномальную реакцию. Вот почему вводить в их вены вытяжку из чеснока бессмысленно. Вампир должен почувствовать запах.

Он бухнулся на кровать. И эта женщина среагировала как вампир.

Через минуту Роберт Невилл нахмурился. Если она сказала правду, то около недели скиталась неизвестно где. Естественно, она утомлена и слаба, а в таких обстоятельствах запах такого количества чеснока вполне мог вызвать у нее рвоту.

Он заколотил кулаками по матрасу. Раз так, он еще ничего в точности не выяснил. Он знал, что нельзя делать выводы, когда доказательств слишком мало. К этому убеждению Невилл пришел тернистым путем и потому полагался на него полностью.

Когда Рут отодвинула задвижку на двери ванной и вышла, он по-прежнему сидел на кровати. Какое-то время она простояла в коридоре, глядя на Невилла, потом направилась в гостиную. Он встал, последовал за ней. Когда он вошел в гостиную, женщина сидела на кушетке.

– Вы довольны? – спросила она.

– Не ваше дело, – буркнул Невилл. – Это вы под судом, а не я.

Она сердито вздернула нос и хотела что-то сказать. Но тут же, сгорбившись, мотнула головой. На миг его охватило сочувствие – такой беспомощной казалась эта женщина со сложенными на коленях тоненькими руками. Казалось, она больше не стеснялась своего рваного платья. Он смотрел, как еле заметно вздымается и опускается ее грудь. Фигура у нее была очень стройная, почти без округлостей. Полная противоположность тем женским образам, которыми он обычно тешил воображение.

«Какая разница, – оборвал он сам себя, – это больше не имеет никакого значения».

Он сел в кресло и уставился на женщину. Та опустила глаза.

– Послушайте меня, – сказал он. – У меня есть все причины подозревать, что вы заражены. Особенно после такой реакции на чеснок.

Она промолчала.

– Разве вы не хотите ничего сказать? – спросил он.

Она подняла глаза.

– Вы думаете, что я такая же, как и они.

– Я только предполагаю.

– Ну а это? – спросила она, показав крест.

– Это ничего не значит, – ответил он.

– Я сейчас не сплю, – сказала она. – Я не лежу в коме.

Он промолчал. Чего-чего, а этого он оспорить не мог, хотя подозрений этот факт не рассеивал.

– Я много раз был в Инглвуде, – произнес он наконец. – Почему вы не слышали моей машины?

– Инглвуд – большой город, – ответила она.

Невилл уставился на нее, барабаня пальцами по подлокотнику кресла.

– Я… хотел бы вам верить, – признался он.

– В самом деле? – поинтересовалась она.

Новая буря в желудке заставила ее стиснуть зубы и согнуться в три погибели. Роберт Невилл сидел напротив, удивляясь, что она больше не вызывает у него ни малейшего сочувствия. Впрочем, от мертвых трудно ждать какой-то особой эмоциональности. Он истратил все свои эмоции и теперь чувствовал себя пустым, с выпотрошенной душой.

Скоро она подняла глаза. Взгляд ее был холоден.

– У меня всю жизнь слабый желудок, – сказала она. – На прошлой неделе я видела, как убивали моего мужа. Разорвали на кусочки. Прямо на моих глазах. В чуму я потеряла двоих детей. И всю прошлую неделю скиталась. По ночам пряталась, ела какие-то крохи. Меня всю трясло от ужаса, я не могла проспать и двух часов подряд. И тут я слышу чей-то окрик. Вы гонитесь за мной по полю, бьете меня, тащите к себе домой. Потом, когда вы тычете мне в лицо тарелкой с вонючим чесноком и меня начинает тошнить, вы мне говорите, что я заражена.

Ее лежащие на коленях руки сжались в кулаки.

– Интересно, какой реакции от меня ожидали? – спросила она зло.

И в изнеможении откинулась на спинку дивана, прикрыв глаза. Ее пальцы нервно перебирали подол платья. Она попыталась приладить на место рваный лоскут, но тот снова отогнулся, и Рут сердито шмыгнула носом.

Он подался вперед. Теперь, несмотря на все сомнения и подозрения, в Невилле проснулась совесть, с которой он ничего не мог поделать. Он уже позабыл, что на свете бывают плачущие женщины. Невилл рассеянно поднес руку к своей бороде, начал теребить ее, неотрывно глядя на женщину.

– Вы не… – начал он. Перевел дух. – Вы мне не позволите взять пробу вашей крови? Я мог бы…

Она резко встала и направилась к двери.

Невилл тут же вскочил.

– Что вы делаете? – спросил он.

Она не ответила. Ее руки неумело возились с задвижкой.

– Вам нельзя туда выходить, – сказал он удивленно. – Скоро ими будет полна вся улица.

– Я здесь не останусь, – всхлипывала она. – Пусть они меня убьют, какая разница?

Его пальцы сомкнулись вокруг ее руки. Она попыталась вырваться.

– Отвяжитесь! – вскрикнула она. – Я к вам не просилась. Это вы меня сюда затащили. Зачем вы ко мне привязались?

Он неуклюже топтался рядом с ней, не зная, что сказать.

– Вам нельзя выходить наружу, – повторил он.

И снова усадил ее на диван. Потом сходил к бару и принес ей маленькую рюмку виски.

«Плевать, заражена она или нет, – подумал он, – плевать».

Он протянул ей рюмку. Рут покачала головой.

– Выпейте, – сказал он. – Это вас успокоит.

Она сердито сверкнула на него глазами.

– Чтобы вы могли опять тыкать мне в лицо чесноком?

Он покачал головой.

– Выпейте немедленно, – настойчиво повторил он.

Через несколько минут она все же взяла рюмку и сделала глоток. Поперхнулась. Поставила рюмку на подлокотник дивана. Глубокий вздох сотряс все ее тело.

– Почему вы хотите, чтобы я тут осталась? – спросила она жалобным голосом.

Невилл глядел на нее. Он сам не знал, как четко ответить на ее вопрос.

– Даже если вы действительно заражены, – помедлив, начал он, – я не могу вас туда отпустить. Вы не представляете себе, что они способны с вами сделать.

Ее глаза закрылись.

– Мне все равно, – сказала она.

17

– Вот чего я не понимаю, – говорил он ей за ужином. – Прошло почти три года, а некоторые из них еще живы. Запасы продуктов иссякают. Насколько мне известно, днем они все еще погружаются в кому. – Невилл тряхнул головой. – Но не умирают. Три года, а они еще не умерли. Чем только живы?

Она сидела напротив, закутанная в его купальный халат. Часов пять назад она сменила гнев на милость, приняла душ и переоделась. Ее изящное тело потерялось в объемных складках махровой ткани. Она попросила у него гребенку, собрала волосы сзади в конский хвост, завязала обрывком бечевки.

Рут крутила в руках свою чашку.

– Иногда мы их видели, – сказала она. – Но только боялись приближаться к ним. Мы считали, что до них лучше не дотрагиваться.

– Разве вы не знали, что они возвращаются после смерти?

Она покачала головой:

– Нет.

– Вы не задумывались, что за люди осаждают ваш дом по ночам?

– Нам ни разу в голову не приходило, что они… – Она медленно мотнула головой. – Трудно в такое поверить.

– Могу себе представить, – сказал он.

Пока они молча ужинали, Невилл поглядывал на нее. Это тоже было непросто – поверить, что напротив сидит нормальная женщина. Поверить, что после всех этих лет рядом появился человек. То было не просто сомнение в ней, а скорее сомнение в том, что в этом Богом забытом мире может произойти такое удивительное событие.

– Расскажите мне о них побольше, – проговорила Рут.

Он встал и снял с плиты кофейник. Налил еще одну чашку ей, потом себе, поставил кофейник и сел.

– Как вы теперь себя чувствуете? – спросил он.

– Мне лучше, спасибо.

Невилл кивнул и положил в свою чашку сахару. Прихлебывая кофе, он чувствовал на себе ее взгляд.

«О чем она думает?» – ломал он голову. Набрал в грудь воздуха, удивляясь, что напряжение все еще не оставило его. Какое-то время ему казалось, что наконец он ей доверяет. А теперь снова засомневался.

– Вы мне по-прежнему не доверяете, – сказала она, словно прочитав его мысли.

Он резко вскинул голову, пожал плечами.

– Да нет… не в этом дело, – ответил он.

– Конечно же, все дело в этом, – проговорила она спокойно. И вздохнула. – Ну ладно. Если вам нужно проверить мою кровь, проверяйте.

Невилл подозрительно взглянул на нее, раздумывая про себя: «Это что, уловка?»

Он принялся судорожно глотать кофе, чтобы незаметно было, как дергается его кадык.

«Глупо быть таким подозрительным», – подумал он.

Невилл поставил чашку на стол.

– Хорошо, – сказал он. – Хорошо.

Он глядел на нее, она созерцала свой кофе.

– Если вы действительно заражены, – объявил он, – я постараюсь вас вылечить. Я сделаю все, что смогу.

Их глаза встретились.

– А если это не удастся? – спросила она.

Минутная заминка.

– Поживем – увидим, – нашелся он.

Они допили кофе. Потом Невилл спросил:

– Может, сделаем это прямо сейчас?

– Пожалуйста, давайте утром, – проговорила она. – Я… еще не очень хорошо себя чувствую.

– Ладно, – сказал он, кивнув. – Утром.

Они молча закончили трапезу. Невилл не особенно радовался, что она разрешила проверить ее кровь. Он боялся обнаружить, что женщина действительно заражена. Между тем ему придется провести с ней вечер и ночь и, возможно, узнать ее поближе. Может быть, он успеет привязаться к ней. А наутро он, возможно, будет вынужден…

Некоторое время спустя они расположились в гостиной. Сидели, глядя на фотообои, прихлебывая портвейн под звуки Четвертой симфонии Шуберта.

– Я такого и вообразить себе не могла, – сказала она, видимо развеселившись. – Мне и в голову не приходило, что однажды я снова услышу музыку. Снова буду пить вино.

Она обвела взглядом комнату.

– Вы замечательно поработали, – похвалила она.

– А у вас какой был дом? – спросил он.

– Даже и сравнить нельзя, – ответила она. – У нас не было ни…

– Как вы обороняли свой дом? – прервал он.

– Ой. – Она на минуту задумалась. – Конечно, мы забили окна досками. И еще мы применяли кресты.

– Они не всегда действуют, – сказал он спокойно, не спуская с нее глаз.

Она взглянула непонимающе:

– Не действуют?

– Откуда у еврея возьмется страх перед крестом? – воскликнул он. – Откуда возьмется страх перед крестом у вампира, который был евреем? Очень многие люди боялись сделаться вампирами. И теперь очень многие испытывают приступы истерической слепоты перед зеркалами. Но что до креста – ни еврея, ни индуса, ни мусульманина, ни, кстати, атеиста крестом не напугаешь.

Она сидела, не выпуская из рук бокал, глядя на Невилла пустыми глазами.

– Вот почему крест не всегда действует, – закончил он.

– Вы мне не дали договорить, – сказала Рут. – Мы также применяли чеснок.

– Мне показалось, что вы его плохо переносите.

– Я его действительно плохо переношу. Я больна. Когда-то я весила сто двадцать фунтов. А теперь – девяносто восемь.

Он кивнул. Но, отправившись на кухню за другой бутылкой вина, подумал: «Она должна была уже привыкнуть к нему. За целых три года можно и привыкнуть».

А могла и не привыкнуть. Какой смысл сейчас сомневаться в ее словах? Она разрешит взять у нее кровь на анализ.

«Что ей еще остается. Все дело во мне, – подумал Невилл. – Я слишком долго прожил один. Я ни во что не поверю, пока не увижу это своими глазами в микроскоп. Новый триумф моей наследственности. Я сын своего отца, черт бы побрал его гнилые кости».

Стоя посреди темной кухни, вспарывая тупым ногтем фольгу на горлышке бутылки, Роберт Невилл глядел на сидящую в гостиной Рут. Его взгляд скользнул по халату, чуть-чуть задержался на едва заметных бугорках грудей, потом спустился по бронзовым икрам и лодыжкам, вернулся к гладким коленным чашечкам. У нее тело юной девушки. Трудно поверить, что она уже успела родить двоих детей.

«Самое странное во всей этой ситуации, – подумал он, – то, что я ее не хочу».

Если бы она появилась года два назад или даже позже, он мог бы взять ее силой. Тогда у него бывали ужасные минуты, когда он серьезно обдумывал самые отвратительные варианты удовлетворения своей потребности, с маниакальной настойчивостью воображая их снова и снова. Но потом начались эксперименты. Сигареты пылились в углу, алкоголь перестал быть жизненной необходимостью. Сделав над собой сознательное усилие, он целиком отдался исследованиям – как ни странно, успешно. Секса больше не хотелось: вожделение практически отступило.

«Монашеский путь к спасению», – думал он. Рано или поздно половое влечение должно прекращаться, – иначе ни один нормальный мужчина не смог бы выдержать без секса.

Теперь он, к счастью, почти ничего не чувствовал – ну разве что легкий зуд где-то под скалистыми напластованиями воздержания. Он был доволен таким положением вещей. Особенно сейчас, когда нет уверенности, что Рут – та самая долгожданная спутница. Когда нет уверенности даже в том, что он позволит ей дожить до послезавтра. Как ее вылечить?

Надежд на излечение маловато.

Он вернулся с откупоренной бутылкой в гостиную. Подлил ей вина – на ее губах на миг появилась улыбка.

– Я тут любуюсь вашими обоями, – сказала она. – Полное ощущение, что находишься в лесу.

Невилл только хмыкнул.

– Должно быть, много пришлось потрудиться, чтобы так замечательно оборудовать дом, – проговорила она.

– Кому, как не вам, это знать, – сказал он. – Вы же прошли через то же самое.

– У нас ничего подобного не было, – ответила Рут. – Наш дом был маленький. И морозильник вдвое меньше вашего.

– У вас, наверно, кончилась еда, – предположил он, внимательно наблюдая за ней.

– Замороженная кончилась, – сказала она. – Мы питались одними консервами.

Он кивнул.

«Логично», – вынужден был признать его рассудок.

Но ему по-прежнему что-то во всем этом не нравилось. Что-то его интуитивно раздражало.

– Ну а вода? – спросил он Рут.

Женщина молча уставилась на него.

– Вы ни одному моему слову не верите?

– Да нет, – ответил он. – Мне просто любопытно, как вам жилось.

– Ваш голос врать не умеет, – сказала она. – Вы слишком долго прожили в одиночестве. Разучились обманывать.

Невилл опять только хмыкнул, с неприятным чувством, что она его дразнит.

«Это нелепо, – уговаривал он сам себя. – Женщина как женщина».

И она, пожалуй, права. Он, должно быть, действительно сделался грубым, безжалостным отшельником.

Только какое это имеет значение?

– Расскажите мне о вашем муже, – попросил он внезапно.

Ее черты исказила какая-то тень, мимолетное воспоминание. Она поднесла к губам бокал с темным вином.

– Только не сейчас, – сказала она. – Пожалуйста.

Невилл тяжело опустился на диван, сам не понимая, почему вдруг его охватило какое-то неопределенное раздражение. Все ее слова, ее манера поведения вполне могут объясняться пережитыми бедами. Но с тем же успехом это может быть лживый спектакль.

«Зачем ей лгать?» – спросил он сам себя.

Утром он проведет анализ ее крови. Какая ей выгода от лжи сегодня вечером, если спустя считаные часы он узнает правду?

– Знаете, – сказал он, пытаясь разрядить обстановку, – я вот о чем задумался. Если три человека смогли пережить чуму, то мог выжить и еще кто-нибудь?

– Думаете, мог? – спросила она.

– А почему нет? Наверняка были и другие невосприимчивые к болезни люди.

– Расскажите мне побольше о микробе, – сказала она.

Замявшись, он поставил бокал на стол. Что случится, если он ей все расскажет? Что, если она сбежит, а после смерти вернется? Вампир, которому известно все, что известно Невиллу, – это ужасно.

– История длинная, подробности очень нудные, – проговорил он.

– Вы что-то сказали о крестах, – не унималась она. – Откуда вы знаете, что это правда?

– Помните, я рассказывал про Бена Кортмана? – сказал он, радуясь, что можно вместо свежей информации изложить уже известный ей факт.

– Тот, которого вы…

Он кивнул.

– Да. Идите-ка сюда, – позвал он, поднявшись. – Я вам его покажу.

Остановившись за ее плечом у глазка, он почувствовал запах ее волос и кожи. И невольно отшатнулся.

«Просто замечательно, – подумал он. – Мне, значит, даже запах не нравится. Мне, словно вернувшемуся из страны разумных лошадей Гулливеру, внушает отвращение людской запах».

– Вот он – тот, что у фонарного столба, – сказал Невилл.

Она что-то пискнула в знак подтверждения. Потом проговорила:

– Их так мало. А где остальные?

– Большинство я истребил, – ответил он, – но пока не вполне успеваю за ними угнаться.

– Господи, а фонарь-то горит! – заметила она. – Я думала, они уничтожили электросети.

– Я подсоединил его к моему генератору, – объяснил он, – чтобы наблюдать за ними.

– Они не бьют лампочки?

– Лампочка в очень прочном абажуре.

– И они даже не пробуют влезть на столб, чтобы ее разбить?

– Я вешаю на столб чеснок.

Она покачала головой:

– Все-то вы предусмотрели.

Отойдя назад, он уставился на нее.

«Как только она может так спокойно смотреть на них? – удивился он. – Как она может задавать мне вопросы, делать замечания, когда всего неделю назад на ее глазах их сородичи разорвали ее мужа?»

Сомнения, опять сомнения. Когда только им будет конец?

«Лишь тогда, когда я буду в ней уверен», – ответил он сам себе.

Рут отвернулась от глазка.

– Извините, можно, я на минутку выйду? – проговорила она.

Он проследил взглядом за тем, как она вошла в ванную, и услышал щелчок задвижки. Потом, прикрыв глазок крышкой, вновь сел на диван. На его губах играла кривая усмешка. Он созерцал желто-рыжие глубины бокала с вином, рассеянно теребя свою бороду.

«Извините, можно, я на минутку выйду?»

Почему-то эти слова звучали гротескно, забавно, будто обрывок мыльной оперы из канувших в прошлое времен. Эмили Пост[5]5
  Эмили Пост – автор самой популярной в США энциклопедии по этикету.


[Закрыть], изящно семенящая по кладбищу. «Этикет для вампиресс, впервые выезжающих в большой свет».

Улыбка исчезла с его губ.

А что же дальше? Что готовит ему будущее? Где эта женщина будет через неделю – здесь, рядом с ним, или же в неугасимом огне?

Невилл знал, что если она заражена, надо попытаться ее вылечить – хотя бы попытаться. Но если в ее организме нет бацилл? Этот вариант в каком-то смысле еще сильнее нервировал. В первом случае он просто будет жить, как жил, не меняя ни распорядок дня, ни устоявшиеся привычки. Но если она останется с ним, если они будут жить вместе, может быть, и поженятся, обзаведутся детьми…

Да, это еще страшнее.

Он внезапно осознал, что вновь превратился в закоренелого холостяка с дурным характером. Он больше не вспоминал ни о своей жене, ни о ребенке, ни о своей прошлой жизни. Жил сегодняшним днем. А теперь испугался, что жизнь опять заставит его чем-то жертвовать, брать на себя ответственность. Он боялся отдать кому-то свое сердце, боялся разорвать цепь, на которую приковал себя, чтобы не давать воли чувствам.

Он просто боялся полюбить снова.

Когда она вышла из ванной, Невилл все еще сидел на диване, погруженный в размышления. Забытый проигрыватель тихо поскрипывал. Рут перевернула пластинку. Зазвучала третья часть симфонии.

– Ну и что Кортман? – спросила она, устраиваясь в кресле.

Невилл непонимающе взглянул на нее:

– Кортман?

– Вы хотели мне что-то рассказать о нем и о кресте.

– A-а. Ну, однажды ночью я затащил его сюда и показал ему крест.

– И что произошло?

Может, убить ее сейчас? Может, ничего не выяснять, а просто убить ее и сжечь?

Кадык Невилла дернулся. Такие мысли были отвратительной приметой мира, с которым он свыкся, – мира, где убить легче, чем надеяться.

«Ну, до такого я еще не докатился, – подумал Невилл. – Я человек, а не палач».

– Я что-то не так сказала? – забеспокоилась она.

– Что?

– Вы на меня так пристально смотрите.

– Извините, – сказал он холодно. – Я… я просто задумался.

Она больше ничего не сказала. Выпила вино – он заметил, что ее рука с бокалом трясется. Он подавил в себе все попытки к самоанализу. Ему не хотелось, чтобы она догадалась о его переживаниях.

– Когда я показал ему крест, – проговорил он, – Кортман рассмеялся мне в лицо.

Она кивнула.

– Но стоило помахать у него перед носом Торой, как я получил желаемую реакцию.

– Чем вы помахали?

– Торой. Скрижалями Закона, если я не перевираю название.

– И это… вызвало реакцию?

– Да. Он был связан, но, увидев Тору, вырвался и набросился на меня.

– И что случилось? – Она, казалось, вновь осмелела.

– Он чем-то ударил меня по голове. Не помню чем. Я чуть не потерял сознания. Но с помощью Торы я заставил его отступить к двери и выдворил его.

– Ага.

– Так что, сами видите, крест не имеет той силы, какую ему приписывают легенды. По моей версии, поскольку легенды сложились на преимущественно католическом континенте – в Европе, крест неизбежно должен был сделаться символом защиты от темных сил.

– А разве вы не могли выстрелить в Кортмана из ружья? – спросила она.

– Откуда вы знаете, было ли у меня ружье?

– Я… только предположила, – сказала она. – У нас ружья были.

– Тогда вы должны знать, что пули против вампиров бессильны.

– Мы… не были в этом уверены, – произнесла она, потом быстро продолжила: – Вы знаете, почему так получается? Почему пули их не ранят?

Он покачал головой.

– Не знаю.

Они молча сидели и слушали музыку.

Невилл знал, но, вновь усомнившись в ней, не захотел рассказывать. Экспериментируя с мертвыми вампирами, он обнаружил, что бациллы заставляют организм вырабатывать сильнодействующий биологический клей, который запаивает пулевые отверстия, едва они образуются. Пулю немедленно обволакивает прочный кокон, и она не представляет опасности для организма, поскольку его жизнедеятельность обеспечивается микробами. Благодаря биологическому клею, не позволяющему пулям углубляться в тело ни на дюйм, организм способен поглотить их в почти неограниченном количестве. Стрелять по вампирам – все равно что швырять камешки в бочку с дегтем.

Рут принялась поправлять халат, и его взгляду на один миг открылось коричневое бедро. Вместо искушения он ощутил раздражение.

«Типичный женский жест, – подумал он, – ни одного движения без жеманных ужимок».

Текли минуты; он почти физически ощущал, что все больше и больше отдаляется от нее. В каком-то смысле он даже почти сожалел, что она ему повстречалась. С годами он обрел определенную умиротворенность. Смирился с вынужденным одиночеством, обнаружил, что оно не так уж страшно. А теперь объявилась эта… и всему конец.

Чтобы чем-то себя занять, он потянулся за трубкой и кисетом. Набил трубку табаком, раскурил. На миг задумался, не спросить ли у нее разрешения закурить. Но не спросил.

Пластинка кончилась. Рут встала, и Невилл проследил за тем, как она перекладывает пластинки. Очень тоненькая, она казалась совсем юной девушкой.

«Кто она? – спросил он себя. – Кто она на самом деле?»

– Можно, я вот это поставлю? – спросила она, показав ему один из конвертов.

Даже не взглянув на конверт, он ответил:

– Как хотите.

Она села; зазвучал Второй фортепианный концерт Рахманинова.

«Не очень-то рафинированный у нее вкус», – подумал он, глядя на нее пустыми глазами.

– Расскажите мне о себе, – проговорила она.

«Ну вот, опять – типично женский вопрос». И сразу выругал себя за такую придирчивость. Какой смысл самому себе трепать нервы беспочвенными сомнениями?

– Мне рассказывать нечего, – ответил он.

Она снова улыбалась. Что же она, насмешничает надо мной?

– Вы меня сегодня до смерти напугали, – сказала она. – Вы и ваша колючая бородища. И этот дикий взгляд.

Невилл выпустил облачко дыма. Дикий взгляд? Ерунда какая-то. Чего она добивается? Хочет насмешками вывести его из себя?

– На что вы похожи подо всеми этими бакенбардами? – спросила она.

Он попробовал улыбнуться ей, но улыбка не получилась.

– Ничего особенного, – сказал он. – Лицо как лицо.

– Сколько вам лет, Роберт?

Его кадык дернулся. Она впервые назвала его по имени. Услышав после стольких лет свое имя из женских уст, он испытал странное, тревожное ощущение.

«Не обращайтесь ко мне так», – чуть не сказал он ей. Он не хотел терять разделяющую их дистанцию. Если она заражена и вылечить ее нельзя, пусть останется какой-то незнакомой женщиной, еще одной из легиона павших от его руки.