Текст книги "Шеллшок"

Ричард С. Пратер
Шеллшок

Глава 1

Это было по-летнему доброе южнокалифорнийское утро, когда вместо занятий в школе дети удирают за город, чтобы поваляться, закинув руки за голову, на шелковистой траве холмов, наблюдая за забавными рожицами, которые строят им проплывающие облака. Один из тех дней, когда мужчины чувствуют себя более сильными и смелыми, чем они были вчера, а женщины кажутся более привлекательными, расслабленными и склонными к любовным авантюрам.

Это был один из тех дней, когда я чувствовал себя так, словно стоит мне набрать побольше еще не успевшего пропитаться смогом лос-анджелесского воздуха, и я поплыву над тротуаром и смогу свернуть горы, если таковые встретятся на моем пути. В такой денек, когда кажется, сам воздух наполнен фантомами Судьбы, Удачи, Непобедимости и даже Кислородом, а я разом вдыхал все это, любая задача покажется куском торта, журавлем в руках.

Так я тогда думал.

Да, именно так и думал.

* * *

Меня зовут Шелл Скотт.

К сожалению, в то раннее октябрьское утро в понедельник мои девяносто с хвостиком килограммов при росте метр девяносто отнюдь не плыли над тротуаром. Я просто энергично шагал по Бродвею Лос-Анджелеса в направлении Гамильтон-билдинг, где на первом этаже располагается мое агентство с громким названием: "Шелдон Скотт, частный сыск". Еще не было девяти утра, может быть, час, а то и больше до того времени, когда я обычно появляюсь на работе, если только вообще на ней появляюсь.

Хейзл будет удивлена. Она будет поражена.

Хейзл – это маленькая, симпатичная, смышленая, деловитая и незаменимая, иногда чересчур говорливая, острая на язык штучка. Моя личная многофункциональная секретарша, она же машинистка, она же оператор, легко управляющаяся с компьютером, установленным в углу небольшой приемной, рядом с моим одноместным офисом.

Я быстро прошел через вестибюль Гамильтона, игнорируя гостеприимно распахнутый зев лифта, легко вбежал по лестнице, преодолевая по три ступеньки сразу, и влетел в кубрик Хейзл.

– Привет, привет и доброе утро, очень даже доброе, – выкрикнул я свои приветствия, сияя белозубой улыбкой в спину Хейзл. – Все великолепно, крошка, не так ли?

Она дробно выстукивала что-то на клавиатуре компьютера, и каждый ее удар превращался в символ на бледнолицем экране дисплея. Меня так и подмывало шутливо хлопнуть ее по аккуратной попке, примостившейся на краешке кожаной табуретки на четырех колесиках.

– Что великолепно?

– Да все!

Она крутанулась вместе с сиденьем, уперла кулачки в круглые бедра и смерила меня внимательным взглядом:

– Я было подумала, что жизнерадостный ублюдок, чуть не оглушивший меня своим дурацким приветствием, это один мой знакомый по имени Шелл Скотт. Но, по-моему, я ошиблась. Это явно не он.

– Он, дорогая! Собственной персоной!

– Никак невозможно. Он сейчас дома, спит. – Она подъехала ко мне на своем табурете. – Тот тип рычит, когда проснется, высовывает и засовывает обложенный язык и долго шлепает своими толстыми губами, страдая от вполне заслуженных последствий бурно проведенной ночи с непотребными девками и безмерными излияниями…

– Что эта женщина…

– … тщетно пытаясь встать, чтобы тут же снова свалиться в постель…

– О какой попойке поет моя птичка?

– … и проваляется в ней до обеда, или ужина, или следующего утра. То есть до того времени, пока не пройдет его спячка с лапососанием. – Хейзл окинула меня насмешливым взглядом. – Ты и впрямь похож на пробудившегося от зимней спячки белого медведя. С твоим жестким полуторасантиметровым подшерстком, лохматыми белыми бровями, зверски-свирепым лицом, обожженным полуденным солнцем… Правда, ты отдаленно напоминаешь мне долго отсутствовавшего хозяина заведения вроде бы под названием "Шелдон Скотт, какие-то там расследования". Однако никак не можешь быть им в… – она взглянула на крошечные блестящие часики на хрупком запястье, – … восемь пятьдесят восемь утра.

– Я как раз один из тех, кого ты только что перечислила, – беззлобно проворчал я. – Во всяком случае, был до тех пор, пока ты не начала изничтожать мой имидж. Почему бы тебе не наброситься на меня и не откусить кусок уха?

Хейзл довольно улыбнулась, показывая, что утренняя разминка закончена.

– Тебе тут одно прелюбопытное письмо, Шелл.

– Письмо?

– Думаю, довольно важное, судя по тому, что его доставил специальный рассыльный полчаса назад. Я положила его тебе на стол – может быть, там бомба?

– Бомба? Здорово! Взлетим на воздух вместе и отправимся по разным адресам: ты – в рай, я – чуть пониже.

– Ладно! Хватит трепаться. Надо хоть изредка и работать.

Она развернулась и подъехала к компьютеру, перебирая стройными ножками по полу. Через секунду вновь раздалось ее дробное стаккато.

– О'кей, босс! Работать, так работать.

Войдя в кабинет, я сразу увидел посреди стола внушительный конверт, на котором было пропечатано: Бентли X. Уортингтон, эсквайр, патентованный адвокат, старший компаньон адвокатской фирмы "Уортингтон, Кеймен, Фишер, By энд Хью, Финикс, штат Аризона".

В самом деле интересное послание. Бентли был известным высокооплачиваемым адвокатом с большими связями. Он возглавлял одну из самых престижных адвокатских контор в Аризоне. Свой малый рост он с лихвой компенсировал величием духа и целостностью характера и в вопросах юриспруденции был педантом до мозга костей, хотя это вовсе не лишало его других приятных человеческих качеств. В прошлом он ангажировал меня пару раз: по делу о неожиданной пропаже одного человека, и позже – о пропаже одного миллиона в результате нечистой сделки. Мне удалось разыскать похищенного в небольшом городке Куортсайд, затерявшемся среди малонаселенной пустыни, а вскоре после этого и восемьдесят семь долларов – все, что осталось от украденного в результате аферы миллиона. Для этого мне пришлось немало попотеть, но с известной долей везения я раскрутил оба дела довольно быстро, заслужив редко звучавшее в устах Бентли: "Хорошая работа, приятель".

Вполне вероятно, в этом пухлом конверте находилось новое предложение от щедрого адвоката, который очень даже недурно отблагодарил меня в первых двух случаях. Однако прежде чем распечатать конверт и узнать, что кроме кактусов созрело для меня в благословенном штате Аризона в этот первый день октября, я покормил своих любимцев – гуппи, требовательно и лупоглазо таращившихся на меня через стекло аквариума.

Сорокалитровый овальный аквариум, отрада моей души, стоит у меня в офисе на подставке у стены справа от двери. Его созерцание действует на меня очень успокаивающе, располагая к посещающей меня иногда медитации. Особенно я люблю наблюдать за яркими шустрыми гуппи, менее известными под латинским названием Poecilia reticulata. Это чудо природы, величиной не более 3-4 сантиметров, представляет собой живой калейдоскоп всех цветов радуги, радует глаз и ублажает душу. Насыпав им сухого корма, я некоторое время следил за тем, как они гоняются за микроскопическими мумифицированными крабиками, выделывая в воде невообразимые кульбиты.

Кстати, если вы прислушивались к тому, что несколькими минутами раньше выговаривала мне Хейзл, считаю долгом предупредить, чтобы вы не очень-то верили тому, что она обо мне сказала. Во-первых, потому что она – женщина, и ей, как и всем представительницам слабого пола, свойственно все преувеличивать.

– Во-вторых, все, что она сказала, мягко говоря, не соответствует истине.

– В-третьих, даже если в чем-то она и была права, все равно не верьте ей, потому что женщинам вообще нельзя верить. И, наконец, если вы хотите узнать правду о ком-либо, лучше спросить его об этом самого, потому что кто лучше самого себя знает свои достоинства и недостатки? В данном случае можете спросить об этом меня, Шелла Скотта, и вот что я вам отвечу:

Я – довольно высокий, мускулистый, жилистый, бронзово-загорелый парень с очень здоровой внешностью и жизнеутверждающей силой, причем, во мне в избытке и первого, и второго. Мне тридцать лет, и я надеюсь, что никогда не постарею, если даже доживу до ста пятидесяти. У меня действительно очень светлые выгоревшие на солнце волосы, которые можно назвать белым или серым подшерстком. Но они жесткие, как проволока, и аккуратно подстрижены торчащим во всех направлениях ежиком длиной не более двух с половиной сантиметров. Густые белые брови нависают над живыми, блестящими здоровым блеском, всепроникающими, динамичными, кажется, серо-стальными глазами. Так что, как видите, пока что предвзятое описание моей внешности, сделанное неравнодушной ко мне Хейзл, явно не соответствует действительности.

Правда, мне дважды ломали нос, а поправить его удалось только единожды. И через правый глаз и щеку проходит довольно заметный шрам. Потом как-то раз мне отстрелили кусок левого уха. Так, небольшой кусочек, который все равно мне был ни к чему. И потом, это же левое ухо, а не правое. Должен признать, что иногда меня могли видеть в злачных заведениях города, где я за вечер съедал полбарашка, запивая литром-другим бурбона. Порой в компании веселых девиц – я эстет и люблю все прекрасное, особенно в женщинах. А кто говорил, что я – монах-затворник или евнух? С этим делом у меня все очень даже в порядке. Во всяком случае, ни одна из тех, с которыми я был, на меня не обиделась, и мы всегда расставались друзьями.

Теперь о недостатках. Ну, есть они у меня, есть, а у кого их нет?

Я уселся во вращающееся кресло, уперся локтями в стол красного дерева и открыл конверт, доставленный от Бентли X. Уортингтона. Из него выпало двухстраничное письмо на фирменной бумаге, напечатанное на машинке и подписанное широко и размашисто "Бентли"; отдельный листок плотной бумаги с напечатанными на нем какими-то именами, адресами, датами и прочей информацией, вырезка из газеты "Аризона Рипаблик" с датой шестидневной давности, написанной авторучкой под крупно выведенным заголовком: "Покушение на предположительно бывшего гангстера"; выцветшая фотография 6x9 маленького симпатичного ребенка. То ли мальчика, то ли девочки, сразу не угадаешь. На вид малышу было лет пять-шесть, и он был явно испуган перспективой прыгнуть в бассейн.

Самым интересным в объемном конверте был длинный зеленый чек, на котором вверху небольшими буквами было пропечатано. "Уортингтон, Кеймен, Фишер, By энд Хью", а ниже, крупными буквами – Шелдон Скотт, и стояла сумма прописью: 2000. К нему английской булавкой была прикреплена приписка: "Аванс для того, чтобы возбудить твой интерес, жадность или жалость. Все равно что, лишь бы сработало. Отныне ты морально обязан отыскать маленькую, а теперь гораздо повзрослевшую – Мишель. Не позднее, скажем, понедельника (что было сегодня!) Так что дерзай, приятель!".

"Дерзай, приятель!" Где-то я это уже слышал…

Я прочитал письмо, датированное воскресеньем, 30 сентября, то есть вчерашним днем. Оно начиналось словами:

"Шелдон, в понедельник днем 24 сентября, то есть ровно неделю назад, наш клиент мистер Клод Романель подвергся нападению (см. прилагаемую вырезку из газеты) двух неизвестных лиц, стрелявших в него и ранивших, но, слава Богу, не смертельно. Личность преступников и их настоящее местонахождение до сих пор установить не удалось. Сегодня я посетил мистера Романеля в Скоттсдейлской Мемориальной больнице, где он оправляется от полученных им ран. Вместе с настоящим письмом посылаю тебе составленный мною юридический документ большой срочности и важности, обеспечивающий перевод значительных активов, а вернее, всего состояния моего клиента в совместное владение с его единственной дочерью, урожденной Мишелью Эспри Романель (см. прилагаемую фотографию)".

Я на мгновение отложил письмо в сторону и внимательно взглянул на поблекшую старую фотографию. Итак, этот перепуганный насмерть малыш был девочкой. В таком цыплячьем возрасте трудно отличить мальчика от девочки. На ней были купальные трусики, угловатые колени выгнуты назад и друг к другу, личико скривилось и все как-то стянулось к центру, как будто в глаза било сильное солнце, или же она по нечаянности вместо апельсина откусила лимон.

"Какой гадкий утенок", – подумал я.

Я продолжил чтение письма.

"Сегодня вечером, в моем присутствии, мистер Романель подписал этот документ, немедленно передав таким образом совместный контроль над принадлежащими ему капиталом и акциями своей дочери. Вышеупомянутые документы должны быть в экстренном порядке подписаны Мишелью. Тебе, Шелдон, поручается в кратчайший срок и непременно тайно разыскать эту девушку и склонить, уговорить, заставить ее подписать эти документы. Только имей в виду, что об этом предприятии не должна знать ни одна живая душа, кроме нас двоих, нашего клиента и его дочери. В твоих розысках вообще не должно фигурировать имя "Романель". Равно, как и имя "Мишель Ветч" (см. ниже).

На отдельном листе ты найдешь девичье имя моей-нашей клиентки, точнее, дочери нашего клиента (которое она, скорее всего, уже изменила), а также дату и место ее рождения, полные имена ее родителей и другую полезную информацию, как то: ее рост, вес и пол на момент рождения. Мистер Романель по имеющейся у него информации знает, что в последние несколько месяцев в Лос-Анджелесе проживала только одна Мишель Ветч, подходящая по возрасту, и полагает, что она может оказаться его родной дочерью. Это все, что нам известно. Да плюс еще то, как она выглядела 20 лет назад (см. фото).

Однако, несмотря на столь скудную информацию, я заверил нашего очень щедрого клиента в том, что в руках способного, крайне одаренного и оперативного человека (догадываешься, кого я имел в виду?) даже столь скудная информация может оказаться более чем достаточной для быстрого розыска его дочери и для ее препровождения в мою контору в Хол Манчестер-билдинг для подписания вышеупомянутых бумаг. После успешного завершения задания, в чем я нисколько не сомневаюсь, ты обрадуешь несчастного отца, вернув ему давно потерянную дочь, и получишь свои законные десять тысяч в качестве гонорара за проделанную срочную работу".

Внизу страницы был напечатан постскриптум, а под ним от руки написано P. P. S. В постпоскриптуме говорилось: "Как ты, наверное, заметил, я дважды употребил выражение "строго конфиденциально". Это продиктовано тем обстоятельством, что мистер Романель предупредил меня о возможности того, что о твоем задании узнают некоторые из его приятелей, ставших его злейшими врагами и, вполне возможно, организовавших нападение на него".

Это уже было интересно. Романель не зря обещал столь высокий гонорар за проделанную в общем-то легкую работу. Я задумчиво посмотрел на резвящихся в аквариуме гуппи, кисло взглянул на серое пятно на стене, совсем как та малышка с фотографии. Потом с трудом разобрал накарябанный мелким почерком постскриптум: "Звони, если возникнут вопросы".

Я улыбнулся, но не той улыбкой, которая бы обрадовала Бентли X. Уортингтона, если бы он сидел сейчас за моим столом. Я посмотрел другие материалы, начав с заметки шестидневной давности в газете "Аризона Рипаблик", озаглавленной: "Покушение на предполагаемого бывшего гангстера". Под заголовком более мелко было напечатано: "Стрельба на госпитальной автостоянке".

Я прочитал заметку дважды. В ней сообщалось, что в предыдущий день в Клода Романеля, который 20 лет назад, возможно, являлся активным членом преступной организации, называвшейся в то время "Арабская группа", было произведено несколько выстрелов, три из них попали в цель. Это произошло на парковке перед больницей "Аризона Медигеник" по Макдауэл-драйв в Скоттсдейле. В момент покушения жертва садилась в новый "седан-мерседес-бенц", когда из проезжавшей мимо машины, описанной просто как темно-серый "седан", раздались выстрелы из автоматического оружия. После этого нападавшие рванули на большой скорости в восточном направлении по Макдауэл-драйв в сторону города Меза, так что никто не мог их не только задержать, но и толком разглядеть.

Далее автор статьи сообщал, что потерпевшего отвезли на "скорой помощи" в Скоттсдейлский Мемориальный госпиталь, где в момент написания статьи ему делали операцию. Удачно подоспевший на место покушения репортер дальше сообщал: "За несколько минут до прибытия кареты "скорой помощи" мистер Романель, находившийся в сознании, несмотря на три полученные раны, выразил желание в последний раз увидеть свою единственную дочь. – Пока еще не поздно, – заявил Романель репортеру, – я не видел ее более 20 лет, но надеюсь, что смогу разыскать ее и… Его заявление осталось незаконченным".

Когда я перечитал заметку, мне в голову пришла мысль о том, что Романель, возможно, вынужден был прервать интервью, поскольку в этот момент на место происшествия с воем сирены и визгом тормозов подрулила "скорая", и санитары вырвали умирающего Романеля из лап дотошного газетчика и уложили его на носилки. Я бы нисколько не удивился, если в узнал, что репортер спокойно продолжал брать интервью у лежащего на асфальте и пускающего фонтаны крови из трех дырок Романеля. Небось ублюдок спрашивал: "Какие последние слова вы хотели бы сказать нашим читателям, мистер Романель? Как вы себя чувствуете с тремя пулевыми ранениями? Что вы думаете по поводу контроля за продажей оружия в нашей стране, сэр? Полагаете ли вы, что одна из пуль прошила вам сердце, легкие или мочевой пузырь?"

Кроме того, во время чтения меня посетила и другая законная мысль: почему Клода Романеля, раненого перед самым входом в аризонскую больницу, повезли в "Скоттсдейл Мемориал", находящийся за добрых пятнадцать километров от места покушения?

Я записал эту интересную мысль в свой откидной блокнот вместе с другой необходимой информацией, любезно предоставленной мне адвокатом Уортингтоном. Романелю было 58 лет, последние 12 из которых он проживал в Скоттсдейле. После того как его оправдали 20 лет назад, он не имел никаких неприятностей с законом. В настоящее время он являлся "порядочным бизнесменом", вице-президентом крупного концерна "Чимаррон Интерпрайсиз". Президентом концерна был богатый местный гражданин Альда Чимаррон. Компания активно занималась строительством, подрядными работами, разработкой полезных ископаемых и производством всякого оборудования (в том числе для баров и ресторанов), а также разного рода благотворительностью.

На отдельном листке мелованной бумаги содержалась разрозненная дополнительная информация. Под крупно напечатанными именами и фамилией "Мишель Эспри Романель" были указаны дата ее рождения, из чего следовало, что 23 апреля ей исполнилось 26 лет, и имена ее родителей: Клода М. Романеля и его жены Николь, которым на момент рождения дочери было 32 и 24 года соответственно.

Бентли также указал номер палаты в госпитале "Скоттсдейл Мемориал", в которой в настоящее время лежал Романель, его номер телефона и адрес в Парадайз Вэлли и упомянул о том, что клиента, вероятно, выпишут из больницы в понедельник вечером или во вторник утром.

Я снял трубку и заказал междугородный разговор с офисом Бентли Уортингтона в Финиксе, в штате Аризона. Подождал не более минуты и услышал бодрый голос адвоката:

– Шелдон, старина, я ожидал, что ты позвонишь.

– Я тоже решил, что ты ждешь моего звонка.

– Как жизнь в благословенной Южной Калифорнии?

– Не так, чтобы очень.

– Брось, дружище, это на тебя непохоже.

– А это вовсе и не я, а какая-то адская смесь Шерлока Холмса, Агаты Кристи и трех ясновидцев. И этот конгломерат должен отыскать девушку, которую когда-то звали Мишелью Эспри Романель, а сейчас, может быть, зовут Мишелью Ветч; которая, возможно, живет в Калифорнии, или в каком-нибудь другом из 49 штатов Америки, если не за границей. И что самое потрясающее: я должен был сделать это еще вчера без единого упоминания ее имени и вообще каких бы то ни было имен. И все это в самых "благоприятных" условиях, когда банда гангстеров, расправившихся с ее отцом, явно возжелает отговорить меня от этого безнадежного занятия, используя в качестве контраргументов ножи, револьверы, бейсбольные биты, базуки и Бог знает что еще.

– Абсолютно точно, Агата ты моя двухметровая! – радостно отреагировал он. – Ты точно усек, что от тебя требуется, и проникся важностью и сложностью стоящей перед нами задачи. Ты всегда все схватываешь на лету, и я не…

– Бентли… Бентли…

– Шелдон… Шелдон… Взгляни на это с моей стороны. Учитывая ограниченность имеющейся в нашем распоряжении информации, а также срочность и конфиденциальность задания я, естественно, не мог поручить это дело рядовому сыщику и выбрал для его выполнения лучшего.

Я сжал трубку в руке и, пошарив глазами по стене, уставился на отражающее меня пятно на стене.

– О'кей, о'кей! Ты что, на самом деле хочешь, чтобы я нашел и доставил тебе ее на подносе?

– Совершенно верно.

– Я хотел спросить тебя об этом документе, который срочно должна подписать эта блудная дочь. Ты пишешь, что согласно ему, дочери в совместное владение переходят определенные активы, а в следующем параграфе говоришь, что они поступают под общей контроль. Может быть, я чего-то не понимаю, но, по-моему, здесь нет никакой разницы, я не прав?

– Нет, Шелдон. Этот документ подразумевает и то, и другое. Но поскольку ты не адвокат, я попытался тебе объяснить все легкодоступным языком, не прибегая к латыни и специфическим юридическим терминам. Короче говоря, этот документ в действительности является доверенностью inter vivos, в которой доверителем выступает Клод Романель, а доверенным лицом – двумя доверенными лицами – сам Клод Романель и его дочь или совладелица Мишель.

– Ну, Бог с ними! Я уже не рад, что спросил.

– … Эспри Романель. Может быть, тебе будет более понятен такой термин как "пожизненная доверенность", хотя это не совсем точно с точки зрения юриспруденции, а посему…

– Стоп! Передохни! А то меня сейчас, действительно, стошнит. Твоя казуистика меня пугает. Поэтому быстро ответь мне еще на один вопрос, который, возможно, не точен, даже нелегален с точки зрения твоей юриспруденции. Ты сказал о значительной доле активов, акций, капитале и прочее. Насколько она значительна?

– Ну, парень, ты же должен понимать, что существует профессиональная этика, определяющая степень конфиденциальности в отношениях между адвокатом и его клиентом.

– Тогда всего хорошего.

– Постой! Не бросай трубку… Ну, скажем, несколько миллионов. Думаю, что не очень нарушу кодекс чести, делясь с тобой этой секретной информацией.

– Миллионов? Долларов?

– Да. Значительного их количества. Многих миллионов. Мелочь в данном случае не в счет.

– Как случилось, что Романель, который не видел свою дочь 20 лет, вдруг решил подарить ей эти миллионы? И почему он вообще не видел ее столько лет?

Бентли объяснил, что случилось так, что вскоре после того, как Мишели исполнилось шесть лет, он просто ушел из дома, оставив жену и ребенка.

– Эту вздорную сварливую старую клячу, как он сам выразился, – пояснил Бентли. – Имея в виду свою жену.

– Кроме шуток? Так и сказал "старую клячу"?

– Ну, он прибавил еще несколько эпитетов и метафор, типа змея, слюной которой можно лечиться от радикулита, мегера, фурия, медуза Горгона и громкоголосая Ксантиппа в едином лице.

– Любит пышные сравнения? И не любит женщин? Наверное, их брак был заключен явно не на небесах.

– Уж это точно. Что касается твоего вопроса о том, почему он вспомнил о дочери лишь сейчас, то по скупым замечаниям мистера Романеля, я пришел к заключению, что в те несколько секунд на стоянке в роковой понедельник он наконец осознал, что является в жизни главным, так как решил, что умирает. Вероятно, это озарение не покинуло его до сих пор.

– Он до сих пор думает, что умирает?

– У меня сложилось такое впечатление.

– Но ты помнишь, что его должны выписать из больницы сегодня или завтра.

– Правильно. Две из его ран оказались поверхностными, а третью – в живот – хирурги успешно заштопали. Вчера вечером мистер Романель позвонил мне и сообщил, что врачи сказали ему, что жизнь его вне опасности, и он скоро сможет покинуть больницу.

– Тогда в чем дело?

– Я и сам задавал себе этот вопрос, Шелдон. И не смог найти никакого ответа.

– В таком случае мне ничего не остается, как только позвонить ему и попытаться добиться от него вразумительного ответа.

– Так ты берешься за это дело?

Я помолчал, думая что же ответить.

– Шелдон? Ты меня слышишь?

– Во всяком случае попытаюсь сделать, что смогу, Бентли. Но не смогу приступить к нему вплотную день-два. Мне нужно еще подбить концы по последнему делу. Делу Эмбера.

– Хм… Эмбер. А, это связано с какой-то Мисс Обнаженной…

– Точно. Обнаженной. "Мисс Обнаженной Калифорнией", а ныне "Америкой"… Для того чтобы закруглить его, мне понадобится пара дней…

– Так не пойдет, Шелдон. Мой, то есть наш клиент требует быстрых результатов. У него какой-то зуд в заднице. Поэтому я обязан сказать ему, что ты приступаешь к этому делу немедленно и выдашь первые результаты не позднее, чем… завтра.

– Видишь ли, в чем дело… Местная полиция настаивает на кое-каких объяснениях с моей стороны… Возможно, я успею раскрутиться с ними сегодня. Поэтому я приперся в свой офис в такую рань. – Я помолчал, мысленно прикидывая свои возможности. – О'кей. Я переговорю с властями, подпишу официальное заявление. На это у меня уйдет время до полудня. Ну, а потом начну наводить справки о дочке Романеля. Только… Бентли, кого и что мне искать? Обычно я расследую конкретные дела, ищу конкретное физическое лицо, имеющее имя, описание внешности, или, ну, хотя бы что-нибудь, за что можно было бы зацепиться. В данном случае я располагаю только именем Мишель. Надеюсь, хоть им то я могу оперировать?

– Естественно.

– Тогда, может быть, дать объявление в газете? Скажем, такого примерно содержания: "Мишель, свяжись со мной, и я принесу тебе на блюдечке многомиллионное состояние…" Вздор какой-то! В этом случае мне остается только отсеять тысяч девятьсот Лжемишелей…

– Прекрасная идея! Дай такое объявление. Укажи в нем свои координаты. Подергай за веревочки. Разузнай, что можно, у своих информаторов. Словом, делай что хочешь, только не сиди на месте, созерцая собственный пуп!

– Бентли…

– Вот теперь это Шелл Скотт, каким я его знаю. Так я скажу мистеру Романелю, что он может рассчитывать на тебя? И ни о чем не беспокоиться, раз за дело взялся великий и ужасный, самый талантливый и оперативный…

– Завязывай, Бентли. Я сам позвоню Романелю как только…

– Великолепно. Поскольку наш клиент все еще находится в больнице и тебе придется звонить через коммутатор, пожалуйста, не называй себя.

– Что? Это еще почему?

– Ну, скажем, для большей секретности. Назовись больничному персоналу… хотя бы Вильямом В. Вильямсом, и мистер Романель будет знать, что это ты. В противном случае он просто не ответит на твой звонок. Понимаешь, Романель не хочет, чтобы твое имя значилось в регистрационной книге или даже осталось в памяти кого-либо из медсестер. На тот случай, если кто-нибудь захочет узнать, с кем контактировал мистер Романель. По вполне понятным причинам он не хочет, чтобы кто-то из его друзей-приятелей знал о том, что он вел разговоры с известным частным детективом по имени Шелл Скотт. Для тебя будет тоже безопасней, если все будет проводиться тайно.

– А… понятно. Но, Бентли, ты меня смущаешь. Кем могут оказаться эти чересчур любознательные "друзья-приятели" Романеля?

– Ну ладно, приятель, – перебил он меня, явно уводя разговор в сторону. – Раз уж ты позвонил, как я и ожидал, задавай свои уточняющие вопросы.

– О'кей! Для начала ответь, что это за прозрачные намеки в статье о том, что наш клиент, якобы, одно время принадлежал к "Арабской группе"? Или участвовал в преступном промысле?

– Наверное, ты имеешь в виду заголовок "Покушение на экс-гангстера" и так далее в газетной вырезке, которую я тебе прислал? Так вот, отвечаю: ни малейшего понятия, Шелдон. Я попытался прощупать на этот предмет мистера Романеля, и тот ответил мне буквально следующее: "Давно это было и быльем поросло. Я начисто все забыл и тебе советую, Чарли". Порой он прибегает к очень сочному метафорическому языку. И несколько зловещему, скажу я тебе.

– Зловещему, говоришь? Так он что, злобная горилла с виду?

– О, нет. Нисколько. Где-то под метр восемьдесят три ростом и очень стройный, поджарый, сейчас даже тощий. Довольно приятен в общении, очень остроумен, но… есть в нем что-то сатанинское. Словом, он ответил, словно отрубил, и мне почему-то расхотелось расспрашивать его дальше о его, похоже, бурной молодости, хотя он и лежал пластом на больничной кровати.

– Что-нибудь, наверное, о тех двух чарликах, что его подстрелили?

– Ничего. Полиции так и не удалось нащупать след.

– Почему Романель обратился именно в твою контору. Вы что, были знакомы с ним раньше?

– Нет, раньше я о нем никогда не слышал, но он, очевидно, слышал обо мне и о высокой репутации, которой пользуется наша фирма. Он позвонил ко мне в офис вчера утром и сказал моей секретарше, чтобы она соединила его с "главной шишкой". Видимо так я теперь называюсь в… некоторых кругах. Романель прямо объяснил мне ситуацию, сказал что за документ мне нужно подготовить и четко объяснил его примерное содержание. Я сказал, что с этим успешно справится любой из моих адвокатов, но он настоял на том, чтобы этим занялся я лично.

– И не объяснил почему? Я имею в виду, что-нибудь кроме того, что ты – очень известный, популярный, выдающийся адвокат нашего времени?

– Нет, он ничего не объяснял. Однако звучал очень убедительно и был чертовски щедр… хм… сверх всякой разумной меры. Как бы то ни было, я подготовил такой документ и лично отвез его в больницу Романелю на ознакомление и подпись. Именно в процессе этого своего первого и единственного визита я и предложил тебя в качестве кандидатуры для экстренного розыска его дочери, если она все еще проживает в районе Лос-Анджелеса. Кстати, ты так и не поблагодарил меня за эту маленькую услугу.

– Которая может вылиться в бо-ольшие неприятности. Но, будем надеяться на лучшее. В любом случае спасибо. И последний вопрос: предположим, мне удастся отыскать эту Мишель Романель, которая наверняка сменила если не имя, то фамилию, мне что, сразу тащить ее к тебе, а не к любимому папочке?

– Ты понял меня правильно. Мистер Романель особо подчеркнул, чтобы она и не пыталась связаться с ним, прежде чем не подпишет вышеупомянутый документ. Так что нам еще предстоит уговорить эту девицу принять десяток-другой миллионов от своего отца.

– Мне необходимо взглянуть на этот документ, и, поверь, не из праздного любопытства.

– Понимаю. Ты его увидишь… как только доставишь ко мне мисс Романель или мисс X, миссис У, кто знает?

– Великолепно. О'кей, Бентли, или, может быть, Чарли? Шишка? Я берусь за это дело. Начиная со второй половины сегодняшнего дня, как только расплююсь с полицией. Только…