Текст книги "Разум убийцы. Как работает мозг тех, кто совершает преступления"

Возникает вопрос: садистами и психопатами рождаются или становятся? У небольшой доли детей с поведенческими проблемами отмечается черствость и бесчувственность, и, когда эти юные психопаты вырастают, у них нередко проявляется склонность к насильственному поведению. Исследование, проведенное Эсси Вайдинг из Университетского колледжа Лондона, показало, что насильственное поведение может быть генетически обусловленным, то есть унаследованным [17]. Однако генетическая предрасположенность к психопатии и насилию может усугубиться, если ребенок подвергается жестокому обращению [18].

Харди вполне мог быть черствым и неэмоциональным, и его любовь к острым ощущениям, в которой он сам признался, могла стать способом самостимуляции при отсутствии возбуждения. Но если бы с ним плохо обращались в детстве, стал бы он еще более жестоким?

Имея доказательства сексуального садизма, о котором ранее не было известно, я понял, что периоды хорошего и плохого настроения Харди, которые раньше психиатры считали признаками биполярного расстройства, не имели к убийствам непосредственного отношения.

Психиатр, которого выбрал адвокат преступника, провел судебно-психиатрическую экспертизу. Ожидалось, что все новые подробности будут обсуждаться на заседании в Олд-Бейли[13]13
  Олд-Бейли – традиционное название центрального уголовного суда, расположенного в величественном здании в стиле неоампир в Лондонском Сити, между Холборном и собором Святого Павла.


[Закрыть], но Харди предотвратил это, неожиданно признав себя виновным в совершении трех убийств.

Таким образом, адвокатам и прокурорам пришлось готовиться к вынесению приговора, предоставляя смягчающие и отягчающие обстоятельства соответственно. Первых было не так много, и необходимость пожизненного лишения свободы сомнений не вызывала. Возник лишь один вопрос: каким должен был быть минимальный срок отбывания наказания до возможности условно-досрочного освобождения?

С моральной, философской и правовой точек зрения что делают сниженная способность к возбуждению и отсутствие эмпатии у таких психопатов и сексуальных садистов, как Харди: ограничивают или расширяют свободу воли? В юридическом контексте, особенно в США, сексуальный садизм и психопатия считаются скорее отягчающими, а не смягчающими факторами. Их определяют как дефекты характера, наказуемые законом, а не психические заболевания, заслуживающие смягчения наказания.

Услышав о жестоких серийных убийствах вроде тех, что совершил Харди, люди часто спрашивают меня, почему у нас до сих пор нет смертной казни. Разумеется, кто-то одобрил бы возвращение в Великобританию виселиц. Я видел протестующих с петлями в руках возле Олд-Бейли в 2013 году, когда выносили приговор убийцам Ли Ригби[14]14
  Убийство Ли Ригби – резонансное преступление, произошедшее в районе Южного Лондона Вулидж 22 мая 2013 года. Двое мусульман напали на британского военнослужащего Ли Ригби, в результате чего тот был убит.


[Закрыть]. Будем надеяться, что у нас никогда не будет референдума по этому поводу. Люди приводят несколько аргументов в пользу смертной казни: они говорят о возмездии «око за око» и высшей мере как мощном сдерживающем факторе. Некоторые популистские политики, включая министра внутренних дел Прити Пател, время от времени поддерживают эти аргументы, пренебрегая обязанностью следовать закону и поддерживать порядок. Однако есть множество возражений против смертной казни, среди которых неконституционность «жестокого и необычного» наказания в виде длительного пребывания в камере смертников, нарушение прав человека и сложность в получении препаратов для смертельных инъекций. Но самый весомый аргумент против звучит так: можем ли мы всегда быть на 100 % уверены, что мы вешаем / расстреливаем / сажаем на электрический стул / отравляем нужного человека? Мы должны быть убеждены, что на месте преступления или в судебно-медицинской лаборатории не было перекрестного загрязнения ДНК, поскольку, если оно имело место, успешная апелляция не принесет большого облегчения.

Примерно в 58 странах смертная казнь все еще применяется. Обычно это либо расстрел (Китай), либо обезглавливание (Саудовская Аравия), либо повешение. Приблизительно 60 заключенных, ожидающих смертельной инъекции в США, вызывают у меня и у моих коллег множество вопросов. Я рад, что от меня не просят медицинского подтверждения вменяемости пациента, которое нужно для приведения смертной казни в исполнение. Может ли врач лечить больного, чтобы он соответствовал критериям для казни? Вы не поверите, но в США такое бывает.

Сегодня у британских судей нет никаких дискреционных полномочий[15]15
  Дискреционные полномочия – это возможность субъекта властных полномочий действовать по своему усмотрению, выбирая любой правомерный вариант действий.


[Закрыть] после признания подсудимого виновным в убийстве. После отмены смертной казни в 1965 году вместо петли палача было введено пожизненное лишение свободы, чтобы убедить общественность, что преступник легко не отделается. Убийца автоматически приговаривается к пожизненному заключению, и это значит, что после длительного пребывания в тюрьме он может быть освобожден только условно-досрочно. За ним будут следить и его могут вернуть в тюрьму, где он будет находиться до конца жизни. Как бы то ни было, судья всегда устанавливает минимальный срок. Это время убийца обязан провести в тюрьме в качестве наказания за совершенное преступление, прежде чем сможет подать ходатайство об условно-досрочном освобождении. Минимальный срок за убийство составляет 15 лет и может доходить до 30 или продолжительности всей оставшейся жизни, в зависимости от серьезности отягчающих обстоятельств. Срок увеличивается или сокращается в зависимости от отягчающих или смягчающих обстоятельств.

Харди признал себя виновным.

Убийство (тройное) – пожизненное заключение (тройное).

Позднее Харди приговорили к пожизненному лишению свободы без права на досрочное освобождение. В Великобритании таких заключенных было всего 70, но убийца был не последним преступником с таким приговором, которого я видел.

Эксперт, который опрашивал его перед судом (в отчете о расследовании он именуется «доктор К.»), тоже подтвердил, что для Харди усугубление диабета стало огромным ударом.

«Его горе, гнев и разочарование, вызванные импотенцией, нашли выражение в усилении садистской сексуальной активности… Я считаю, что преступление связано с садистскими наклонностями подсудимого, алкогольной интоксикацией и яростью по поводу половой дисфункции, вызванной диабетом», – сказал эксперт.

Я думаю, что это очень хороший вывод.

В это время встал вопрос о том, как и почему Харди выпустили из Психиатрической больницы святого Луки в ноябре. Оказалось, что наш подробный отчет об оценке риска лежал непрочитанным в почтовом отделе, однако заседание комиссии все равно состоялось. Нашей рекомендации о том, чтобы поставить полицию в известность через Межведомственное соглашение о защите общественности, разумеется, никто не последовал.

Оно тогда было в зачаточном состоянии, и его роль не была понятна. Психиатры всегда опасались делиться информацией с полицией. Позднее я принял участие в попытке изменить это, и наша судебно-медицинская служба первой начала работать совместно с правоохранительными органами. В 2002 году апелляционная комиссия позволила Харди вернуться домой. Ему предложили проживание под наблюдением, но он отказался, сказав, что это слишком строгая мера и что ему хочется большей свободы. Пациент мог сделать этот выбор, поскольку правовой механизм проживания под наблюдением не был утвержден до 2007 года. Харди приходил в психиатрическую больницу 27 декабря, чтобы забрать препараты, и персонал отметил, что он был стабилен. К тому времени, вероятно, обе его жертвы уже лежали мертвыми у него в квартире.

Прошло несколько месяцев, и местная комиссия начала заслушивать свидетельские показания. Три ее члена допросили свидетелей по делу Харди и затем составили отчет. Более чем через год, когда дело получило широкую огласку в СМИ, началось независимое расследование убийства. К счастью, мое имя никогда не упоминалось в прессе, хотя я выдаю себя прямо сейчас. Пять психиатров, включая меня, видели Харди в 2002 году, и еще несколько моих коллег встречались с ним до этого.

Как вы понимаете, расследование было дамокловым мечом у меня над головой: мне приходилось постоянно подавлять мысли о нем и продолжать работать. Я ставил под сомнение каждое решение, принятое мной в тот год, и в этом не было ничего удивительного. Это была та самая склонность избегать риска, которая всегда появляется после совершения пациентом убийства. Как судебным психиатрам нам приходится выполнять много грязной и сложной работы. И мы ежедневно стремимся избежать двух неприятных мест: коронерского суда, куда нас вызывают после повторного совершения больным серьезного преступления, и трибунала, где пересматриваются решения о лишении пациента свободы. Нас проклинают юристы, группы активистов и СМИ за то, что мы изолируем от общества и принудительно лечим людей. А профессиональные организации и независимые советы осуждают нас за то, что мы выпускаем больных на свободу, когда этого делать не стоило.

Полное общественное расследование должны были возглавить известный адвокат Роберт Робинсон, специалист по психическому здоровью, и два профессора психиатрии: Том Сенски и Тони Мейден, который в то время руководил новым отделением в Бродмуре, где проходили лечение пациенты с опасным и тяжелым расстройством личности. Я написал подробный отчет для Общества защиты медицинских работников, в котором был застрахован от врачебных ошибок. Мы провели целый день, готовясь к даче показаний вместе с адвокатами, которым поручили представлять судебно-медицинскую службу.

Солнечным днем летом 2004 года я сел в поезд метро и доехал до современного здания Национальной службы здравоохранения со стеклянным фасадом. Профессор Сенски и Роберт Робинсон задали мне вопросы обо всех аспектах дела, начиная с обследования пациента и постановки диагноза и заканчивая оценкой риска и разглашением информации. Не припоминаю точной формулировки заданных мне вопросов, но помню, как у меня возникло странное чувство дереализации[16]16
  Дереализация (аллопсихическая деперсонализация) – нарушение восприятия, при котором окружающий мир воспринимается как нереальный или отдаленный, лишенный своих красок и при котором могут происходить нарушения памяти. Порой сопровождается состояниями «уже виденного» (déjà vu) или «никогда не виденного» (jamais vu).


[Закрыть], обычно сопровождающееся тревогой (или сильной усталостью после тяжелой ночной смены). В такие моменты кажется, будто пол наклоняется под ногами, вы на самом деле не находитесь в комнате и все это происходит с кем-то другим. Это состояние напоминает сон. Вероятно, я вернулся к реальности, когда профессор Сенски спросил: «Рассматривали ли вы возможность того, что он является сексуальным садистом и потенциальным серийным убийцей?»

«Нет, – ответил я. – Он явно был агрессивным извращенцем и женоненавистником, однако мы должны были основывать оценку на предположении о том, что смерть первой женщины произошла по естественным причинам. Его депрессия и биполярное расстройство были относительно слабыми, и он соглашался принимать лекарства и взаимодействовать с врачами. Короче говоря, его нельзя было изолировать от общества на основании закона “О психическом здоровье”».

К тому времени, конечно, стало известно об ошибочных результатах вскрытия Роуз Уайт. Когда выводы Фредди Патела были позднее пересмотрены Нэтом Кэри, более опытным и уважаемым судмедэкспертом, было отмечено, что первый специалист в отчете не принял во внимание место преступления. Кроме того, поскольку на затылке Роуз была кровь, мозг нужно было отправить на экспертизу к невропатологу. Впоследствии вероятной причиной смерти была признана асфиксия[17]17
  Асфиксия – нарушение внешнего дыхания, вызванное механическими причинами.


[Закрыть].

Патела исключили из регистра врачей после печально известного дела Томлинсона (продавца газет, умершего после того, как его неосторожно повалил на землю полицейский), когда выяснилось, что медик небрежно проводил вскрытия и в качестве причины смерти всегда указывал проблемы с сердцем. Трагические последствия его действий не ограничились делом Харди. Поэтому Генеральный медицинский совет пришел к выводу, что его работа «не соответствует стандартам, ожидаемым от компетентного судмедэксперта, и может навредить репутации других медицинских работников».

Точно не помню остальные вопросы, которые мне задавали, но наш разговор с комиссией проходил примерно так:

– Считаете ли вы, что полицию следовало поставить в известность о выходе Харди из больницы?

Этот вопрос относился к выписке пациента из лечебницы в ноябре 2002 года.

– Безусловно, – ответил я. – Мы рекомендовали направить его к комиссии Межведомственного соглашения о защите общественности.

– Но этого не произошло, доктор Тейлор. Вы можете это объяснить?

– Межведомственное соглашение о защите общественности является новым. Психиатры еще не знают, как оно должно работать. Врачи и полицейские не привыкли разговаривать друг с другом.

Это должно было измениться, и дело Харди помогло добиться прогресса в этом отношении.

– Есть ли у вас еще какие-либо комментарии?

– Только один: честно говоря, я понимаю, что Харди позволили выйти из больницы, поскольку оснований для принудительного содержания там не было. Однако уведомление полиции через комиссию Межведомственного соглашения о защите общественности положило бы начало взаимодействию двух агентств. Наша оценка с самого начала основывалась на некорректной информации. Мы никак не могли понять, что он сексуальный садист.

Реальность такова, что, даже если бы правоохранительные органы знали о выходе Харди на свободу, единственным способом предотвратить убийства было бы круглосуточное наблюдение. Какой бы обеспокоенной полиция ни была, крайне маловероятно, что наблюдение было бы установлено.

После того как мои показания записали и все обязанности были выполнены, я вышел на освещенную солнцем улицу. Офисные работники наслаждались сэндвичами, но у меня не было аппетита и чувства облегчения. Не обращая внимания на солнечную погоду, я поплелся к станции метро «Сент-Джеймс-парк» не в силах выносить толпу на станции «Виктория». По пути у меня в памяти всплывали лица жертв Харди.

Прошел еще год, прежде чем результаты расследования были опубликованы. Еще целых 12 месяцев дамоклов меч висел у меня над головой. Между тем повседневная работа продолжалась: собрания по поводу выписки пациентов, тщательное обдумывание и документирование решений о предоставлении возможности находиться по месту жительства, сильнейшее волнение по поводу каждой рекомендации и оценки риска. Для меня мысли о возможном расследовании еще одного убийства были невыносимыми. Работа кипела: обходы пациентов, трибуналы, дела о причинении тяжкого вреда здоровью и поджогах. Однако затем последовало новое дело об убийстве на сексуальной почве, которое отвлекло меня от мыслей о Харди.

Дело Ли Уотсона

Говорят, что это не ты выбираешь судебную психиатрию, а она выбирает тебя. Для работы в этой сфере необходима выносливость (чтобы выдерживать долгие поездки в отдаленные тюрьмы), крепкий желудок и железные нервы, способные выдержать агрессивных пациентов. Добавьте сюда понимание медицинского и юридического языка, поскольку свобода или тюремное заключение обвиняемого зависит от точной формулировки одной-двух фраз. Вам также понадобится толстая кожа, чтобы выдерживать жесткие перекрестные допросы[18]18
  Перекрестный допрос – вид допроса свидетеля в суде, в ходе которого вопросы свидетелю могут задаваться любой стороной, участвующей в деле.


[Закрыть]. И это только начало. Судебная психиатрия отличается от обычной медицины. Врач сидит в карете скорой помощи, готовый помочь всякому, кто его ждет. Судебный психиатр едет в Белмарш[19]19
  Мужская тюрьма максимально строгого режима, в которой содержатся преступники и обвиняемые, представляющие угрозу для общества.


[Закрыть] в автозаке, чтобы работать с преступниками, слишком опасными даже для тюрьмы строгого режима.

Мы, судебные психиатры, делимся на три подтипа. Первый – это так называемые хирурги психиатрии: дерзкие и уверенные в себе, они носят костюмы, гордятся своей решительностью и не прислушиваются к мнению коллег. Эти люди, как правило, склонны к обвинению и отказываются признавать, что в их доспехах может быть трещина. На другом конце спектра находится «бригада с нимбами». Они не желают выступать в суде в качестве свидетелей-экспертов, носят молочные шерстяные джемперы с заплатками на локтях и считают, что работают с самыми несчастными и обездоленными членами общества, какими бы опасными они ни были. В центре их работы стоит реабилитация пациентов и забота о них.

Где-то посередине, где мне и большинству моих коллег нравится видеть себя, находятся те, кто представляет собой соединение этих двух типов. Это психиатры, заинтересованные в четком мышлении и детальном анализе, но также способные к сопереживанию. Они умеют общаться с проблемными преступниками и их жертвами.

К какому бы типу мы ни принадлежали, мы все должны быть способны интерпретировать сложное взаимодействие мозга, разума, социальных отношений и поведения. Мы берем на себя инициативу, зная, что несем ответственность за лишение свободы и назначение психотропных препаратов, изменяющих сознание. Нам приходится переводить все это на юридический язык для суда, а затем на понятный – для присяжных.

Итак, эта работа не для слабонервных. Все стажеры делятся на две равные группы: те, кто не справляется с трудностями работы, и те, кто находит связанные с ней трудности привлекательными.

На мой взгляд, для психиатра очень важно составить собственный психологический портрет и понять свои культурные предубеждения, чтобы контролировать реакцию на разношерстную группу пациентов и сложные сценарии, а также думать, прежде чем действовать. Только став врачом-консультантом, я, как и коллеги, начал размышлять о трагическом влиянии психических заболеваний на мою семью. Позднее я расскажу об этом подробнее. Как мне кажется, способность к анализу и осознание собственной уязвимости делают нас толерантными к безумию и саморазрушению, а также отличают от других врачей.

Все это мне понадобилось для дела Ли Уотсона.

В марте 2003 года в пятницу вечером, пока я искал дело Харди в системе, секретарь принес конверт толщиной около 10 сантиметров. Мне хотелось уйти с работы пораньше, но любопытство взяло верх, поэтому я вскрыл конверт и стал пролистывать содержимое.

На первых страницах был знакомый знак в виде весов Фемиды и логотип Королевской прокурорской службы. Канцелярские скрепки в верхнем левом углу объединяли различные документы: обвинительное заключение, свидетельские показания, протокол задержания, расшифровку допроса, неиспользованные материалы и краткое содержание дела. Убрав с письменного стола две грязные кофейные чашки и несколько журналов, я разложил документы по стопкам и приготовил стикеры и маркеры.

Первые свидетельские показания были получены от полицейских, которые описали обнаружение тела девушки в лесу рядом с Дартфордом. Опрошенные местные жители сказали, что видели молодого мужчину с короткими темными волосами, одетого в зеленую или коричневую короткую куртку.

Я сразу переключился на фотографии с места преступления. Можно многое сказать, взглянув на свидетельства поведения преступника и жертвы на месте преступления. Раздраженный адвокатом, не обратившим внимания на место преступления, и черным юмором, характерным для полицейских, детектив из убойного отдела однажды сказал мне: «Как можно комментировать картину Пикассо, не восхищаясь его техникой?»

Снимки были представлены последовательно, начиная с безобидных фотографий редколесья, покрытого осенними листьями. Место преступления было по другую сторону низкого ограждения в отдалении от дорожки. Единственными признаками того, что что-то не так, были лента оцепления на заднем плане и пластиковые пластинки, которые используются для передвижения, чтобы не испортить возможные улики.

Тело было обнаружено собакой, которая привела хозяина к кончикам пальцев, торчащих из подлеска. На фотографиях было видно, что труп высвобождали постепенно: сначала полицейские смели листья, а затем убрали старые ветки. После этого все увидели обнаженное тело молодой темноволосой женщины. Это была 23-летняя Кьяра Леонетти, официантка из Милана.

Пока я просматривал фотографии, у меня начало формироваться свое мнение. Вероятно, имело место хаотичное импульсивное поведение. Преступление было совершено днем. Скорее всего, это была трагическая случайность, а не расчетливое хищническое поведение вроде того, что прослеживалось у Харди, заманивавшего жертв в свою квартиру, прежде чем убить их.

На фотографиях были запечатлены транспортировка трупа в морг и процесс вскрытия. На первом снимке из секционного зала тело жертвы лежало на спине. У женщины была страшная травма левой ноги: одна стопа отсутствовала. Хотя позднее выяснилось, что это была работа лисы, другие телесные повреждения были очевидны, особенно тяжелые травмы левой половины черепа и лица (оказалось, они появились в результате ударов, нанесенных большим камнем).

На последующих фотографиях судмедэксперт Дэвид Грин вскрывал грудную клетку, извлекал органы, а затем взвешивал их и разрезал, чтобы исключить естественную смерть. Затем он срезал скальп и ткани лица, чтобы внимательнее изучить повреждения под кожей. Еще одна серия снимков показывает дальнейшее изучение тела жертвы в попытке установить точную причину смерти.

В итоге доктор Грин пришел к выводу, что она наступила из-за тяжелых черепно-мозговых травм, полученных в результате множественных ударов по голове. Несколько ударов были нанесены твердым предметом. Было отмечено, что рядом с телом был найден окровавленный кирпич. На левом ухе, левой груди и лобке трупа было обнаружено несколько укусов, а также ссадины, которые свидетельствовали о том, что тело перетаскивали с одного места на другое.

Самыми страшными, однако, были свидетельства действий сексуального характера. На жертве не было нижнего белья, и доктор Грин обнаружил увечья в нижней части живота и на гениталиях. К счастью, эти травмы были нанесены уже после смерти. Как ни странно, генетического материала, свидетельствующего об изнасиловании, обнаружено не было.

Когда дело позднее было передано в суд, доктор Грин сообщил присяжным, что из 20 тысяч проведенных им вскрытий было только два, на которых он обнаружил серьезные травмы гениталий, нанесенные уже после смерти. Вернулся ли убийца на место преступления, чтобы изуродовать тело жертвы? Мне предстояло спросить его об этом.

Я снова засиделся на работе, поэтому пришлось ехать домой по пробкам. По пути я гадал, пожалею ли о том, что ознакомился с документами в пятницу вечером, прежде чем уйти с работы. На следующий день я отвел детей в местный парк и, увидев под деревьями сухие листья, не мог не вспомнить место преступления. Когда ночью я лежал в постели, темные волосы моей жены напомнили о локонах убитой. Казалось, увиденные фотографии портили то, что должно было стать счастливыми моментами с семьей.

В воскресенье вечером я уже не пытался выбросить это дело из головы и начал читать показания свидетелей.

Молодым человеком, замеченным в том районе, оказался Ли Уотсон.

Сестра подозреваемого Кэндис рассказала, что его поведение изменилось, когда ему было слегка за 20. По ее словам, юноша лгал о работе и однажды сказал, что его арестовали за нападение, которое он, скорее всего, выдумал. Она также сообщила, что их мать нашла в его комнате фотографии женщин в непристойных позах, которые, вероятно, были проститутками.

Многочисленные свидетели, включая родственников, бывшую девушку и знакомых, говорили о его привычке лгать, чтобы выставить себя в более выгодном свете. Позднее выяснилось, что коллеги называли его Врунишкой Билли из-за оправданий за постоянные опоздания и склонность придумывать истории о девушках и автомобилях. Его терапевт, к которому он обращался в связи с депрессией, подтвердил, что Уотсон начал осознавать последствия лжи и жалел, что она разрушала его личные отношения. (Я сочувствовал его терапевту: вероятно, этот случай выходил за рамки того, чему он обучался.)

Между тем многочисленные свидетели, которые видели Уотсона примерно во время нападения, описывали его как «сумасшедшего», «чокнутого» и «странного». Одному из них юноша сказал, что у него есть пистолет и что кто-то недавно избил его девушку. Свидетель сказал, что подозреваемый «вел себя как расист», а также «скакал и дурачился, словно находился под действием алкоголя или наркотиков».

Полиция приписала ему другие нападения на женщин в районе Северного Кента, произошедшие в один день. Сначала он подошел к 44-летней Ширин Нур сзади, схватил ее сумку и руку, а затем потянул за волосы так сильно, что вырвал целый клок. Юноша протащил ее метров 15 в направлении лесистой местности, а затем убежал.

Через 20 минут Уотсон напал на следующую жертву, 78-летнюю Дениз Уоллес. Когда он подошел к женщине сзади и зажал ей рот рукой, она сильно укусила его за пальцы, что заставило преступника отпустить жертву и убежать. Позднее, в 17:25, он набросился на 51-летнюю Тину Харрис, но получил удар в лицо. Подозреваемый схватил ее сумку и побежал в направлении дороги с круговым движением.

Через некоторое время в тот же день произошло убийство. Кьяра Леонетти ехала домой на 492-м автобусе от Бекслихита до Футс-Крея, но вышла раньше. К несчастью, она решила воспользоваться не тем маршрутом, что обычно, потому что погода была теплой. В 17:51 ей позвонила подруга из Милана. Кьяра сняла трубку, но ее приятельница услышала крики, плач и звук нажатия кнопок на телефоне.

Тело девушки было найдено на следующий день.

Все, что я узнал, только укрепило мнение о том, что убийца действовал хаотично и импульсивно, а не расчетливо и продуманно. Мужчина не планировал все заранее, а воспользовался случайной встречей. Я уже продумывал вопросы для экспертизы.

На следующей неделе я поехал на психиатрический опрос Ли Уотсона, находившегося в Белмарше, одной из восьми британских тюрем максимально строгого режима. Она была возведена на месте болота рядом с Темсмидом и насосной станцией в Кросснесс. Мрачное и внушительное, но современное кирпичное здание тюрьмы было построено по американской модели, чтобы сэкономить на услугах архитектора.

Некоторые из самых закаленных тюремных надзирателей (в Белмарше таких немало) относятся к приходящим психиатрам пренебрежительно и подозрительно. Мы помогаем как обвинению, так и защите лучше разобраться в деле, но надзиратели часто видят в нас людей, которые могут «переманить» заключенных в уютную больницу, хотя они должны оставаться за решеткой. Это означает, что нас встречают безо всякой радости и нередко мы приезжаем зря. «Простите, док, – говорят нам. – Он не хочет вас видеть и отказывается выходить из камеры». Позднее мы можем узнать от обеспокоенного адвоката, что его клиент с нетерпением ждал нашего визита, но никто так и не постучал в дверь камеры.

Теперь я стал более настойчивым в таких ситуациях: прошу проводить меня к камере и, если мне в этом отказывают, требую встречи с начальником тюрьмы. Конечно, обстоятельства постоянно меняются, и мне приходится подстраиваться (способность адаптироваться – еще одно важное качество для моей профессии). Мне не раз приходилось проводить опрос параноидальных и агрессивных заключенных, стоя за дверью камеры или за спиной надзирателя в полном защитном обмундировании. Бывает, дать оценку просто невозможно – например, если заключенный отказывается сотрудничать или у него острый психотический эпизод (в таком случае он может лежать на полу камеры, измазанный собственными фекалиями, и ни на что не реагировать). В таких ситуациях мне приходится основываться только на собственных наблюдениях и рассказах других людей о поведении пациента.

Показав документ о назначенной встрече и пройдя через главные ворота Белмарша, я оставил в шкафчике часы, ключи и кошелек, с собой взял только бумагу и две ручки (канцелярские скрепки и зажимы запрещены). Досмотр, немного более тщательный, чем в аэропорту, включал проход через арочный металлодетектор, проверку ручным металлоискателем и прощупывание. Мне пришлось снять запонки, ремень и обувь. После этого я терпеливо ждал проводника в лице тюремной медсестры. Мы пересекли двор, патрулируемый кинологами в черной униформе и с рациями. Немецкие овчарки натягивали поводки.

Это место вселяло страх и паранойю. Когда я оказался там впервые, мне в голову пришла мысль о том, выйду ли когда-нибудь оттуда. Я боялся, что на меня сфабрикуют дело или задержат за какой-нибудь незначительный проступок. Как обычно, автозаки ждали заключенных, словно такси строгого режима. Хотя со стороны может показаться, что в тюрьме с 1500 преступниками практически ничего не происходит, в лондонском следственном изоляторе совершается около 100 передвижений ежедневно: заключенные едут в суд и возвращаются оттуда, их перевозят в другие тюрьмы, из суда поступают «свежие» осужденные.

Заключенному присваивают номер, и все его личные вещи убирают в мешки и переписывают. Затем ему выдают тюремную одежду: обычно это мешковатый серый или красный комбинезон (цвет зависит от тюрьмы). После этого преступник проходит быстрый медицинский осмотр, который проводит медсестра. Когда все необходимые формы будут заполнены, терапевт примет всех осужденных с серьезными проблемами со здоровьем. Примерно треть заключенных зависима от алкоголя или наркотиков и нуждается в режиме детоксикации, который позволит избежать припадков и других проблем.

Обычно пациентов с серьезными психическими расстройствами и тех, кто представляет большую опасность для окружающих, сразу ведут в одиночные камеры, расположенные в медицинском центре, где за ними будет установлено пристальное наблюдение. На каждого заключенного заводят медицинскую карту в оранжевой обложке. В 2003 году к ней мог прилагаться файл «2052СП» («СП» означает «самоповреждение»). Медицинский центр состоит из пары палат на 10 коек, где под наблюдением находятся пациенты с неопасными психическими заболеваниями, а также больные с серьезными физическими проблемами, например сломанными ногами. Пациенты, представляющие опасность для окружающих, содержатся в одиночных камерах с видеонаблюдением. Персонал медицинских центров представляет собой медсестер в униформе и тюремных надзирателей. После нажатия на тревожную кнопку в центр уже через несколько секунд прибегает группа быстрого реагирования из физически крепких надзирателей.

Мы прошли через множество тяжелых стальных дверей. Чтобы открыть каждую из них, нужен был либо лазерный ключ, либо видео– и аудиопроверка через центр безопасности. Это необходимо, чтобы ни один заключенный не смог сбежать.

Я с нетерпением ждал встречи с монстром, убившим ту красивую молодую женщину, и, будучи не в силах ждать, пока освободится комната для допросов, настоял на встрече с преступником в его камере. Я вошел и увидел его – Ли Уотсона.

Меня часто спрашивают, могу ли я сделать выводы о личности человека с первого взгляда. Разумеется, нет. Однако уже через час или два разговоров с идущим на контакт индивидом можно получить полное представление о нем. Стандартная оценка включает в себя выяснение биографических сведений и психиатрическую экспертизу. Последняя проводится по установленному, но гибкому шаблону, который используют все психиатры для изучения внутреннего мира пациента.