Текст книги "Разум убийцы. Как работает мозг тех, кто совершает преступления"

Нам стало проще оказывать помощь людям с серьезными психическими расстройствами, например шизофренией, но прогресс невозможен, когда пациенты лишаются права на лечение из-за сокращения расходов на психиатрические услуги и плохо продуманных реорганизаций.

В конце 1980-х – начале 1990-х годов общество не хотело признавать, что насильственные действия при психозе, в том числе убийства, редки. Все чаще возникала потребность в поиске виновного человека или организации, а также раскрытии системных сбоев, которые могли привести к каким-либо неприятным событиям. Это находило отражение в других областях, касающихся здоровья и безопасности: железнодорожной аварии в Клапеме, крушении судна «Маркиза», а также делах по защите детей в Харинги. Случай Кристофера Клуниса и кампания Джейн Зито, жены его жертвы, привлекли внимание к проблемам в области оказания психиатрической помощи и убийствам, совершаемым психически нездоровыми людьми. В первые годы после закрытия приютов для душевнобольных психиатрическая помощь была плохо организованной, слишком оптимистичной и нескоординированной. В конце 1990-х – начале 2000-х годов в нашей практике произошли значительные изменения к лучшему.

Кампания Зито была завершена в 2009 году, после того как ее цели, казалось, были достигнуты. Однако в 2016 году она началась опять под названием «Партнеры Зито», поскольку было совершено еще одно убийство, связанное с продолжающимся сокращением доступности психиатрических услуг.

Побуждение к тому, чтобы вводить в общество людей с психическим заболеваниями и проблемами с обучением, является похвальным и важным. Хотя мы стараемся избегать госпитализации пациентов с психическими заболеваниями, бывают времена, особенно во время рецидива, когда одна-две недели в стационаре могут иметь решающее значение. Врачи могут сменить лекарства, снизить риск самоубийства и взять под контроль агрессивное поведение. Пациента будут постепенно возвращать к жизни в обществе, предоставляя ему право лечиться на дому. За такими короткими госпитализациями может последовать эффективное амбулаторное лечение, которое в идеале должно осуществляться одной командой специалистов.

Однако небольшой коечный фонд продолжает сокращаться еще сильнее, поэтому пациентов часто госпитализируют всего на один-два дня. Поскольку во взрослых психиатрических отделениях всегда должно оставаться фиксированное количество свободных коек, врачи ежедневно устраивают собрания, на которых пробегаются по списку больных и решают, кого можно выписать, чтобы освободить место для новых пациентов, переживающих кризис. Ежедневные колебания числа больных, которым следовало бы задержаться в больнице, роли не играют.

В то же время доступ к психиатрической помощи теперь получить труднее: появились запутанные бюрократические процедуры направления пациентов к специалистам, а также отдельные команды врачей, занимающиеся лечением на разных стадиях болезни. Мы с моим коллегой Саймоном Уилсоном недавно опубликовали статью [24] об этих проблемах. Мы отметили, что люди, полностью утратившие связь с реальностью из-за психоза, теперь должны иметь дело с письмами, в которых им предлагают получить психиатрическую помощь. Как вы можете себе представить, это создает дополнительные препятствия: у человека может не быть адреса постоянного проживания (люди в бреду часто перемещаются с места на место), и неоткрытое письмо может долгое время пролежать на придверном коврике.

Крупные команды специалистов, которые раньше принимали любых пациентов, теперь сменились маленькими подразделениями, которые занимаются выведением из кризиса, ранним вмешательством или, например, предотвращением психоза. Они работают только с теми больными, у которых появились ранние симптомы и признаки, предшествующие характерным проявлениям острого психоза.

Таким образом, сегодня получить лечение труднее, чем раньше, но выписка из психиатрической больницы может быть очень быстрой. После нее больных обычно передают перегруженным терапевтам. Недавно мне потребовалось пять месяцев, чтобы убедить психиатрическую больницу провести оценку пациента, чье поведение могло представлять опасность для общества. Его мать тоже заметила изменения в поведении сына и просила о помощи. За годы работы я хорошо усвоил, что к словам обеспокоенных родителей всегда нужно относиться серьезно, поскольку, к сожалению, психотическое насилие часто направлено на близких людей, а именно друзей и родственников (особенно матерей).

Принцы и футболисты страстно говорят о борьбе со стигматизацией психических заболеваний, улучшении доступа к психиатрическим услугам для поддержания психического здоровья, а также доступном лечении от депрессии, тревожности, посттравматического стрессового расстройства (ПТСР) и зависимостей. Конечно, это благородная цель, но, хотя сегодня людям доступно больше методов терапии благодаря программе улучшенного доступа к психологической помощи, на лечение зависимостей выделяют все меньше средств. Хотя Национальная служба здравоохранения все время говорит об эффективном амбулаторном лечении, она просто стремится сэкономить на терапии тяжелых психических заболеваний. Места в стационаре обходятся дорого, поскольку пациентам требуется круглосуточное наблюдение, но мы уже перешли черту и больше не можем обеспечивать людям эффективную помощь.

Итак, несмотря на все банальности о равноценности психического и физического здоровья, места в больницах, предназначенные для лечения пациентов в кризисном состоянии, были сокращены. И пропасть между хорошо финансируемыми лечебными заведениями, где содержатся преступники, и обычными психиатрическими больницами для широкой публики становится все глубже. Пациентов направляют к психиатрам для оценки риска, но иногда кажется, что на самом деле это просьба к специалистам поверхностно опросить больного и написать отчет, поскольку амбулаторная нагрузка настолько велика, что нам не хватает времени для более тщательной оценки.

Как уже говорилось, шизофрения может быть связана с насилием по-разному, и мы должны учитывать все факторы риска: насильственные действия в прошлом, расстройство личности, употребление наркотиков, импульсивность. У многих наших пациентов-преступников имеется «убойная» комбинация: тяжелое детство, отрицательно сказавшееся на их личности, употребление наркотиков и психотический приступ в молодом возрасте. Добавьте сюда тяжкое преступление или убийство, совершенное во время того первого острого эпизода, и вы получите портрет типичного пациента судебного психиатра.

Однако насилие, совершенное больными шизофренией, может быть вызвано одними лишь психотическими переживаниями, особенно командными галлюцинациями, персекуторным бредом (бредом преследования) и бредом, связанным с контролем со стороны внешних сил.

Питер Адейми, один из самых психотических пациентов из всех, кого я когда-либо опрашивал, сказал: «Думаю, на меня оказали влияние… Я подозревал, что у меня были враги… Они воздействовали на мой мозг химическими веществами, помещали мне в ухо… кислоты, порошки, порох, растворитель и соляную кислоту… Я подозревал, что у кого-то есть запасные ключи от моей квартиры».

Пациент считал, что его мысли перехватывают с помощью телепатии и что все его знакомые были заменены кем-то другим. «Эти люди не те, кого я знаю. Это клоны. Некоторые кажутся мне прежними, но у меня нет надежных доказательств».

Питер заявил: «Голоса конкурируют с тем, чем я хочу заняться, до тех пор, пока не устану, не сдамся и не сделаю то, что они говорят». Он считал, что у него в ухе находится «миниатюрный динамик, работающий от солей тела».

Если учесть его психическое состояние, тот факт, что пациент жестоко убил своего соседа, ударив ножом в шею множество раз (он думал, что мужчина имеет отношение к его мучениям), не становится менее шокирующим, но уже не кажется таким удивительным.

Работать с такими пациентами, как Питер, всегда будет сложно. Он не принимал лекарства и пропускал консультации психиатра, однако ранее не проявлял жестокости. Насколько хорошо справляются службы психиатрической помощи с больными, которые явно представляют опасность для общества?

Вам нужно лишь обратиться к сообщениям СМИ о Саймоне Грачеве. Преступник не был моим пациентом, но в отчете, находящемся в открытом доступе, сказано, что у него начались проблемы с психическим здоровьем еще в студенческие времена, когда он был заядлым курильщиком марихуаны. Его неоднократно помещали в изолятор, и он угрожал родителям и психиатру ножом. Благодаря лечению его состояние оставалось стабильным с 2000 до 2010 года.

До нападения он жил с матерью, но перед рецидивом психоза почувствовал себя плохо. И мужчина, и его мать обращались к психиатрам и неоднократно просили его госпитализировать. Грачев сказал одному медицинскому работнику, что боится причинить вред матери. Врачи признали необходимость госпитализации, но свободных коек не было. Два дня спустя, ожидая освобождения места в психиатрической больнице, он зарезал мать и поджег квартиру.

Этот случай не только напомнил о важности предупреждающих знаков, но и показал, насколько неправильным было решение сократить коечный фонд более чем на 100 мест за последние четыре года.

Пресса цитировала слова исполнительного директора благотворительной организации, оказывающей помощь психически нездоровым людям: «Смерть Эйлин Грачевой – скандальная новость… Службы психиатрической помощи не справляются».

Грачев признал себя виновным в непреднамеренном убийстве и поджоге, сославшись на невменяемость. Ранее он отрицал совершение убийства. Судья коронного суда вынес постановление о помещении преступника в психиатрическую больницу на неопределенный срок.

Итак, суть ясна. Создается впечатление, что если у вас есть тяжелое психическое заболевание и вы хотите получить высококачественную помощь, включающую детальную психиатрическую оценку, доступ к персонализированной терапии и хороший уход, то вам нужно сначала совершить преступление.

Полицейские привыкли работать с психически нездоровыми пациентами, и им часто приходится привозить их в психиатрические больницы, откуда больных, скорее всего, выпишут в тот же день. В отчете Полицейской инспекции Ее Величества и пожарно-спасательной службы за 2018 год говорилось: «Полиция вмешивается, чтобы компенсировать дефицит медицинских работников… перевозит пациентов в лечебные учреждения, поскольку свободных автомобилей скорой помощи нет; находится с пациентом в больнице, пока место в психиатрическом отделении не освободится; оценивает больных с точки зрения риска для их собственной безопасности. Поскольку полиция работает круглосуточно, часто это единственная служба, способная оказать помощь человеку в кризисном состоянии в нерабочее время. Мы считаем, что необходимо срочно проанализировать эту ситуацию и при необходимости внести фундаментальные изменения».

К сожалению, в некоторых случаях, когда психиатрическая оценка или лечение отсрочены, несмотря на тревожные сигналы, система предоставляет человеку помощь только после совершения тяжкого преступления.

Недавние исследования показали общее снижение числа убийств. Количество подобных преступлений, совершенных психически нездоровыми людьми, тоже снизилось, но не так сильно, как среди обычного населения. Число убийств, совершенных больными шизофренией, напротив, возросло.

Является ли это результатом сокращения расходов на психиатрическую помощь? Об этом пока рано говорить, и убийства все еще являются редким явлением, поэтому тенденции трудно интерпретировать. Однако мне кажется, что сегодняшний способ организации психиатрической помощи вовсе не похож на программу по управлению рисками.

Психически нездоровые люди могут убить, находясь в невменяемом состоянии, но, как и многие убийцы, они чаще нападают не на незнакомцев, а на членов семьи, часто во время ссоры или спора. Те, кто убивает в психотическом состоянии, могли ранее вести безупречный образ жизни или, наоборот, иметь в анамнезе антисоциальное поведение. Но даже если у них в истории было насилие (например, они состояли в банде), убийство – это особо тяжкое преступление, которое обычно затмевает все предыдущие случаи нарушения закона. Как вы уже могли догадаться, сложнее всего справляться с членами банды, которые убивают в состоянии психоза.

Из всех убийств в мире 5–8 % совершаются больными шизофренией, поэтому в Великобритании мы можем ожидать около трех таких преступлений в месяц. Два из них совершаются теми, кто ранее уже контактировал со специалистом по психическому здоровью.

Но как насчет людей, не стоящих на учете у психиатра? Вероятно, это факт жизни, «эпидемиологическая константа», что каждый год определенный процент людей с недиагностированными психическими заболеваниями совершает убийства во время психотического эпизода. Такие преступления происходят во всем мире.

Проработав в Модсли два года, я почувствовал себя достаточно уверенно, чтобы на шесть месяцев отправиться в Сидней, Новый Южный Уэльс, по программе профессионального обмена. Там я познакомился с судебным психиатром Олавом Нилссеном, ученым из больницы святого Винсента. Он объединил исследования со всего мира и обнаружил, что треть убийств, совершенных психически нездоровыми людьми, приходится на тех, кому не ставили диагноз и кого никогда не направляли к психиатру. В результате другого международного исследования, в котором приняли участие четыре страны, Олав сделал еще одно важное открытие. Люди, больные шизофренией, крайне редко убивают незнакомцев: таких случаев один на 14 миллионов человек в год, то есть примерно три в год в Великобритании. Люди, убившие незнакомцев, чаще всего были бездомными и ранее уже демонстрировали антисоциальное поведение. В отличие от тех, кто напал на члена семьи, они никогда не проходили лечение.

Таким образом, в некоторых случаях убийство может быть первым признаком того, что у человека психоз. Единственный способ предотвратить новые насильственные преступления заключается в повышении осведомленности о том, что представляют собой ранние признаки этого заболевания. Особенно важно для родственников тех людей, у которых ранее не было психотических эпизодов. Надеюсь, данная книга будет полезна в этом отношении.

Дело Джонатана Брукса

В Судебной службе Лондона, где я работал врачом-консультантом, мы каждую пятницу в 10:00 встречались по поводу пациентов. Большинство стажеров и медсестер собирались, чтобы пройтись по списку находящихся в стационаре больных и определить, кто из тех, кого в ближайшее время собирались выписать, может быть опасен. После этого мы изучали карты тех, кого к нам направляли. В неделю у нас было от одного до восьми новых пациентов.

Случай Джона Брукса ничем не выделялся. У него явно был психоз, однако он не был агрессивным и уже начал лечиться. Тюрьма Уормвуд-Скрабс, где он сидел за убийство, хотела, чтобы мы определили, нужно ли перевести его в больницу для судебно-психиатрической оценки.

В Великобритании, как и в странах Северной Европы, относительно просто перевезти заключенного в больницу, если есть такая необходимость. Даже осужденного можно направить в лечебное учреждение, однако приговор остается в силе, и его могут перевести обратно в тюрьму. В США все совсем иначе. Там заключенный может попасть в психиатрическую больницу только в том случае, если во время судебного разбирательства его признают невменяемым. Это значит, что среди двух миллионов осужденных немало психически нездоровых людей. Во многих других частях света психиатрическое лечение психически нездоровых преступников считается роскошью цивилизованного общества. Средства на него не выделяются в связи с иными приоритетами.

У меня как раз была запланирована поездка в Уормвуд-Скрабс, и я решил пропустить собрание на этой неделе. Был август 2013 года, и я ехал по А40, слушая парламентские дебаты о военной интервенции в Сирию. Затем я включил CD, но плохая запись концерта Джона Колтрейна меня рассердила, поэтому дальше следовал в тишине. Я выехал из Уайт-Сити, проехал мимо больницы Хаммерсмит и направился к Уормвуд-Скрабс, викторианской тюрьме из красного кирпича, где находилось более 1200 заключенных.

Я оставил автомобиль на парковке, усыпанной гравием, а затем направился к входу для посетителей. Тюрьмы знают, как заставить даже официальных гостей чувствовать себя не в своей тарелке, и персонал Уормвуд-Скрабс был известен своей недружелюбностью, в том числе к тем, кто приехал по их просьбе. Добавьте к этому запах пота, мусора, тюремной еды и хлорки, от которого появляется желание принять душ, как только вы выйдете оттуда.

Я прошел через рамочный металлодетектор и, чтобы не возвращаться к машине, оставил у охраны любимую ручку «Ротринг» со стержнем 0,3 миллиметра, поскольку проносить две ручки запрещалось.

Сопровождающий довел меня до крыла Б. Мы шли подальше от окон камер, чтобы в нас не попали окурки, объедки и пакеты с экскрементами. Мне напомнили смотреть влево, чтобы в глаза ничего не прилетело.

Я ждал в комнате для допросов и оторвал взгляд от бумаг, когда привели Джонатана Брукса. Ему было около 20 лет, и у него была степень магистра. Он, одетый в тюремный комбинезон, шел медленно и, похоже, был напуган. Когда мы только заговорили, заключенный казался подавленным и отвечал тихо, однако затем немного раскрепостился.

Задав несколько вопросов о жизни в тюрьме, а именно питании, упражнениях и свиданиях, я спросил о его биографии. Брукс сказал, что его отец Пол служил на Королевском флоте. Он жил в Саутгемптоне, но часто ездил в США в Аннаполис, Ньюпорт и Бостон.

Опрос шел мучительно долго, поскольку мне приходилось вытаскивать из преступника каждое слово.

Я прочистил горло и начал:

– Я хочу узнать о вашей семье. Расскажите о своем отце и о том, где он работает.

– Я потерял отца, – сказал он.

– Когда это произошло?

– В этом году.

Он отвечал кратко и никогда не вдавался в подробности.

– Вы с ним ладили?

Он покачал головой.

– Я не очень хорошо его знал. Мы не ладили.

Я продолжил задавать вопросы, и, когда он стал немного более раскрепощенным, мне удалось узнать, что его мать Вероника умерла в 51 год. Она работала в столовой местной начальной школы.

– Моя сестра Энн работает помощником юриста.

– Она тоже жила с матерью? – спросил я.

– Она стала жить отдельно, прежде чем все это произошло.

Я кивнул, довольный тем, что лед тронулся.

– Расскажите о своем образовании. Как вы чувствовали себя в школе?

– В школе было нормально. У меня было не так много друзей.

– Что вы делали после школы? Учились или работали?

– Я поступил в Университет Халла на экономический факультет.

– Вы хорошо учились?

Он пожал плечами.

– Нормально.

Я продолжил.

С большим трудом Джонатан поступил в магистратуру в Университет Англия Раскин, но его отец умер в конце первого семестра. В Кембридже он жил в общежитии и, похоже, мало с кем общался. Он окончил магистратуру и вернулся домой к матери и сестре. Там юноша начал искать работу и надеялся попасть в программу стажировки в области информационных технологий или финансов.

Джонатан пошел на собеседование на должность стажера-бухгалтера, но, по его словам, насторожился, когда его попросили снять куртку. Брукс сказал, что после опроса его представили другому кандидату в приемной, которого он посчитал подозрительным. Он решил, что второй кандидат пытался «выудить информацию» из него. По его мнению, в той ситуации было «что-то странное».

«Все это казалось мне слишком глобальным», – сказал он и добавил, что ему было не по себе несколько дней после собеседования. Ему стало лучше, но затем наступил день следующего собеседования, четверг, 11 июля 2013 года.

Это было интервью в компании – разработчике программного обеспечения. «Мне позвонили из офиса и подтвердили, что меня ждут», – сказал он. Юноша сел на поезд и приехал вовремя, но почувствовал, что собеседование шло не лучшим образом. Он подумал, что, возможно, долгое путешествие его слишком утомило, сел на обратный поезд и купил чашку чая.

Брукс сказал, что не видел, как готовили чай, но заметил, что его достали из-под стойки буфета. Выпив чашку чая, он заснул часа на два.

«Я спал, пока кто-то не потряс меня за плечо. Я так устал», – сказал он.

На следующий день он заподозрил, что ему в чай что-то подсыпали. Появилась тошнота по утрам, и Джонатан решил, что его отравили, но не понимал зачем. Это его обеспокоило, и он придал большое значение услышанному по радиосообщению о загрязнении воды пластиком.

Брукс рассказал матери о своих подозрениях, и она посоветовала ему обратиться к врачу. Он хотел пойти не к терапевту, а в полицию, но мать убедила его в том, что для этого недостаточно доказательств. Джонатан тревожился, боялся и был уверен, что на следующей неделе произойдет что-то плохое. В субботу он пошел с матерью на почту, чтобы отправить письма, и испугался белого фургона, припаркованного за углом магазина. Пациент решил, что человек в машине следит за ним, увидел мужчину, убирающего сухие листья, но подумал, что он просто делает вид, что работает, и прячет ружье под забором. Находясь в местном парке, он думал, что люди подслушивают его разговоры.

Когда он включил свет рано утром в понедельник, 15 июля, сработал предохранитель, и Джонатан начал подозревать, что в доме кто-то был. Он убедил мать включать сигнализацию каждую ночь, и ему было так страшно находиться в своей комнате, что в ночь с понедельника на вторник он спал на полу в родительской спальне. Ему казалось, что вокруг дома ездят автомобили. Брукс также начал слышать шепот: какие-то люди комментировали каждое его движение, хотя он никого не видел. Он начал подозревать, что это эхо от подслушивающих устройств.

В среду он посетил дом своей бабушки вместе с матерью, но отказался от сэндвичей и пирога, поскольку увидел фотографию дедушки с друзьями в костюмах и решил, что масоны могут быть замешаны в каком-то заговоре, чтобы держать его под наблюдением. Джонатан считал, что все это могло быть связано с собеседованиями.

Пока он описывал свои ощущения, я отмечал у него бредовое настроение, бред преследования, слуховые галлюцинации – все классические симптомы шизофрении.

Показания свидетелей и вещественные доказательства, которые находились в материалах Королевской прокурорской службы, позволили мне лучше разобраться в его психическом состоянии. Такое письмо написал Брукс менеджеру по персоналу из компании – разработчика программного обеспечения:

Недавно я проходил собеседование… Меня удивило странное поведение комиссии. Во-первых, я ни разу не был на собеседовании, где главный интервьюер предложил бы мне снять галстук… Во-вторых, когда я слегка задумался, отвечая на вопрос, он спросил: «Вы в порядке?» Затем он сказал: «Вы ответили “да”?» Я совершенно точно не отвечал «да».

Меня обеспокоило поведение администратора за стойкой, который явно был самозванцем. Также тревожит тот факт, что один из сотрудников наблюдал за моими перемещениями по камерам видеонаблюдения, пока я был на собеседовании. С учетом вышеизложенного я хочу отозвать свое заявление о приеме на работу в вашу компанию…

Искренне Ваш

Джонатан Брукс

Озабоченность Брукса слежкой за ним в то время явно уже началась, и она значительно усугубилась позднее. Запись собеседования, сделанная интервьюером, является дополнительным доказательством его погружения в психотическое состояние. Не забывайте, что это магистр, привыкший ходить на собеседования:

Односложные ответы, состоящие из одного-двух предложений, несмотря на множество попыток… Нет доказательств способности к межгрупповому взаимодействию, кроме демонстрации технических знаний… Джонатан – очень замкнутый кандидат, который говорит крайне неохотно, несмотря на подсказки и рекомендации со стороны комиссии. Общаться с ним было очень трудно.

Его сестра Энн Брукс сказала:

Джонатан начал разговаривать о чем-то очень странном. Он думал, что ему подмешали что-то в чай во время поездки в поезде. По его словам, он «отключился» примерно на два часа. Он утверждал, что ничего не помнил о поездке и что кто-то прикоснулся к его плечу, чтобы разбудить, когда поезд прибыл в Бирмингем.

Он сказал, что водитель такси вел себя подозрительно и что все было странным. Мы предположили, что он, вероятно, просто заснул. Джонатан был непреклонен и твердил, что ему что-то подсыпали в чай. Он до субботы не упоминал о том, что произошло в поезде. Я попыталась урезонить его и спросила, где он взял чай. Он ответил, что купил его в буфете в поезде… я не верила, что это действительно было так.

В понедельник Джонатана все еще тошнило, и он ничего не ел… Он сказал, что прошлой ночью отключали электричество… и утверждал, что кто-то следит за нашим домом. Казалось, он был очень напуган.

Ни я, ни мама не могли убедить его, что электричество отключили на всей улице. Он был уверен, что это произошло именно у нас…

Меня беспокоило его поведение, поэтому я забрала волнистого попугая в клетке в свою новую квартиру.

Я говорила с мамой в понедельник и среду и предложила показать Джонатана врачу. Мама думала, что расстройство желудка может быть вызвано нервным напряжением. Она сказала что-то вроде: «Ему нездоровится какое-то время».

В четверг, в 08:54, свидетель Уильям Джеймс позвонил 999[30]30
  999 – номер службы экстренной помощи в Великобритании.


[Закрыть] и сказал, что его сосед мистер Брукс, кажущийся очень напуганным, стоит на подъездной дорожке к его дому.

Позднее другой свидетель, работник почты Эндрю Вонг, сказал, что видел Брукса в магазине. Он был напуган и постоянно оглядывался. По его словам, Джонатан явно был не в себе и казался психически нездоровым.

Амелия Давенпорт сказала, что видела Брукса рядом со стройкой ее партнера в тот же день. Она сидела одна в машине, когда заметила, что в ее сторону идет мужчина, сжимая в руке связку ключей. Он не выглядел взволнованным, но казался полностью отстраненным и таращился на нее.

Также в то утро друг матери Джонатана позвонил в полицию. Он был обеспокоен тем, что не видел миссис Брукс с 14:00 прошлой пятницы. Полицейские приехали, быстро проникли в дом и обнаружили ее мертвой. Видимо, это произошло из-за множественных ножевых ранений.

В 09:54 в полицию позвонили из маленького магазина, расположенного в пяти минутах от дома Джонатана. Персонал видел на улице мужчину с окровавленными руками. Полиция приехала в 10:05 и нашла Брукса, который прятался в большом мусорном контейнере во внешнем дворе железнодорожного вокзала. У него были порезы на правой руке, а одежда и кисти были окровавлены.

Подростки смеялись над ним и снимали его на видео, но их попросили не делать этого, поскольку мужчина «явно был нездоров». Он яростно сопротивлялся попыткам вытащить его из мусорного контейнера, и в итоге подозреваемого обездвижили, заковали в наручники и доставили в местный полицейский участок.

Джонатан рассказал мне, что случилось. Утром в день преступления он встал около 08:00 и пошел завтракать на кухню. Брукс съел тарелку кукурузных хлопьев, но вскоре его затошнило, и он связал это с отравленным чаем из поезда (его не смутило, что с поездки прошло уже три недели).

Затем он заподозрил, что кто-то влияет на домашнее радио. Каждый раз, когда Джонатан переключал станцию, он слышал репортаж о загрязнении окружающей среды и решил, что это связано с его отравлением. Юноша считал, что кто-то контролировал информацию, поступающую в его дом, и, увидев в газете заголовок о коррумпированных политиках, решил, что это очередное доказательство заговора.

Джонатан сказал, что со дня собеседования до убийства был убежден, что его жизнь в опасности. Все, что он видел, слышал и чувствовал, казалось, подтверждало его худшие опасения. Он добавил, что начал подозрительно относиться к матери, поскольку в доме больше никого не было. Брукс думал, что она может участвовать в слежке. За несколько дней он убедился, что мать была шпионкой, контролирующей его жизнь.

Ему показалось, что она не похожа на себя и ведет себя странно, поэтому он решил, что кто-то принял ее обличие, в то время как его настоящую мать похитили. Он боялся, что его что-то подстерегает вне дома, и думал, что мать виновна в утренней тошноте. Иными словами, он пришел к выводу, что она его травила. Джонатан продолжал слышать шепчущие голоса, которые описывали его действия и разговаривали друг с другом.

Пациент вспомнил, как ворвался на кухню из гостиной и ударил мать ботинком, а затем схватил кухонный нож и нанес ей сзади удар в шею. Ему казалось, что он не контролирует свои действия. И, когда его мать побежала к телефону в коридоре, он последовал за ней, нанося удары ножом один за другим. Во время нападения его пальцы съехали на лезвие и он порезался, после чего уронил нож на пол. Затем он понял, что слежка за ним не прекратилась, и выбежал на улицу, чтобы попытаться найти место, где можно спрятаться. Брукс смутно помнил, что видел других людей, но тогда был уверен, что его убьют.

Джонатан утверждал, что до убийства у него не появлялось мыслей о насилии и что нападение не было спланированным.

Он сказал: «Мне действительно казалось, что за мной наблюдают… меня отравили… я винил мать».

Брукс до сих пор не понимал, как он это сделал.

Задумавшись о прошлом, он явно был расстроен случившимся. Благодаря антипсихотическим препаратам симптомы исчезли, однако он до сих пор не верил, что слежки на самом деле не было. Брукс сказал: «Это страшная трагедия… Мне даже не позволили прийти на похороны».

Джонатану предъявили обвинение в убийстве матери Вероники Брукс в четверг, 18 июля 2013 года.

Проведенный мной опрос выявил психотические симптомы. В то время, когда он ходил на собеседования, у него было бредовое настроение и искаженная интерпретация нормальных событий: белый фургон, уборщик листьев, семейное фото и чашка «отравленного» чая в поезде. Он убедил себя, что за ним следят и что его жизнь находится под угрозой, а затем бред преследования был дополнен тем, что его мать заменила самозванка.

Вероятно, это был первый эпизод шизофрении, серьезной психической болезни. Тяжелые психотические симптомы сделали успешного магистра убийцей.

Четыре психиатра, включая меня, согласились, что в момент убийства он находился в состоянии психоза и не был способен мыслить здраво. Королевская прокурорская служба приняла его признание в непреднамеренном убийстве, совершенном в состоянии ограниченной вменяемости, поэтому необходимости в суде присяжных не было. Уголовная ответственность была уменьшена, но не снята полностью. Разумеется, в таких случаях преступление должно объясняться психическим состоянием. В данном случае альтернативной рациональной причины не было (полиция всегда стремится его исключить). Суд постановил направить Брукса в психиатрическую больницу с усиленным наблюдением на неопределенный срок. Ему предстоял долгий процесс лечения и реабилитации, а также принятия того, что он сделал.