Текст книги "Фантасмагория. Книга первая. Жажда"

Законы времени

Редактор журнала «Фантастика мира» Карел Моршунски сидел за письменным столом и разбирал рукописи произведений, присланных на конкурс, когда посыльный Матчишек принёс новый рассказ Родзянского, ещё молодого, но уже талантливого писателя-фантаста.

Моршунски отложил остальные рассказы в сторону и быстро взялся за чтение рассказа, который назывался «Законы Времени», что, в общем-то, было вполне привычно, потому что Родзянский писал только о парадоксах Времени, и только о них.

Рассказ был совсем коротенький:

«Это произошло с одним из молодых и талантливых писателей-фантастов. Назовём его, к примеру… Эчевериа.

Ему было двадцать лет, когда он как огненный метеор ворвался в литературу. С тех пор удача всегда сопутствовала ему. Он стал одним из известнейших писателей, так как вполне успешно эксплуатировал благодатную тему фантастики. Он придумывал интереснейшие парадоксы Времени, опровергал их, и выдвигал новые. Эчевериа написал девять сборников фантастических рассказов на эту тему.

Но однажды кто-то прислал ему посылку. Эчевериа получил её, вскрыл и увидел два предмета: белый конверт, возможно, с посланием, и небольшую квадратную картонную коробку из-под обуви, которая аккуратно, крест-накрест была перевязана белой лентой.

Писатель тотчас же прочитал письмо. Там было написано нижеследующее:

– С – Би – С, 44. Писателю Эчевериа.

«Вам, как выдающемуся знатоку Времени, я посылаю своё новое изобретение, Машину Времени. После полётов, мне кажется, вы будете вынуждены отказаться от литературной работы и от ваших многочисленных произведений.

Изобретатель, и ваш читатель».

Эчеверия сразу же раскрыл картонную коробку и отбросил в сторону крышку. Внутри находилась металлическая коробка. Эчевериа взял её в руки.

На коробке были установлены кнопки.

В одном ряду кнопок были арабские цифры от 0 до 9. В другом ряду – римские цифры от 1 до М. А в остальных рядах – буквы международного алфавита.

Как и подразумевалось в письме, Эчевериа сразу же уяснил предназначение этих кнопок. Цифры нужны для обозначения нужного времени, а буквы, для пояснения. И, желая узнать действия этой штуки, писатель выбил на Машине: 24 июля 20096 года, в 12 часов 30 минут, будущее. Но ничего не случилось. Никуда он не попал. Он стоял в своей же комнате. Выглянул в окно: та же картина, что и час назад. Ничего не изменилось. На столе, на том же самом месте лежит конверт. Просто кто-то плохо пошутил. Решил поиздеваться.

Писатель раздражённо бросил Машину на диван. Вдруг ему в голову пришла свежая идея. Он пришёл вчера из редакции в восемь часов. Ровно в восемь. Как раз в это время пробили старинные часы.

Эчевериа поднял Машину и выбил на ней новое сочетание: 23 июля 2005 года, восемь часов 00 минут. Опять ничего не изменилось. Но в это время забили часы. В воздухе явственно прозвучали восемь ударов. Ровно восемь. Эчевериа невольно взглянул на наручные часы. Шесть часов сорок две с половиной минуты. Писатель ещё толком не успел удивиться, обрадоваться тому, что он переместился во времени, как тихо отворилась дверь, и в комнату вошёл он, Антонио Эчевериа.

– Он же увидит меня, – подумал писатель. – Парадокс Времени обеспечен. Я вчера никого не видел, а он увидит. Крепкий, кажется, я узелок завязал. У меня есть семь рассказов на эту тему.

Но тот, вчерашний Эчевериа, вёл себя так, словно совершенно не заметил присутствия в комнате своего двойника. Он снял пиджак, бросил его на стул, и двинулся прямо на путешественника по времени. «И я ведь в точности так же вчера…» Эчевериа – путешественник не успел отойти в сторону, и Эчевериа – вчерашний прошёл сквозь него. На миг в Эчевериа ворвались чужие (чужие? свои) мысли. Новый рассказ. Чёрт возьми, ничего не лезет в голову. А Мэгги всё-таки хорошенькая… «Неужели всё это мои мысли?» Камбала не вобла… Не позабыть бы в библиотеку… «Точно мои мысли… про время… так я и думал вчера…» Мэгги… Нужны деньги… Рассказ…

Эчевериа – путешественник пропустил себя сквозь себя, и чужие мысли из него исчезли. Эчевериа – вчерашний как сноп повалился на диван. Так вот как это выглядит со стороны. Значит, он очутился в прошлом. Невидимый и проницаемый. Вот как объясняются все парадоксы при встрече с самим собой в прошлом. Их просто нет. Ты его видишь, а он тебя – нет. А в будущее летать, наверное, невозможно. Поэтому аппарат и не сработал.

Эчевериа почувствовал, что у него похолодели руки. Значит, он всё время врал своим читателям! И неизвестный изобретатель Машины Времени прямо говорит об этом. Все его предположения, домыслы вообще неверны. Что же будет, когда такие путешествия во времени станут, доступны всем, и будут под силу каждому? Ведь он же самый известный и популярный писатель о Времени. О его парадоксах. О нём тотчас же позабудут. И, что ещё хуже, будут высмеивать. Девять книг! Всё впустую. А он ни о чём другом уже писать не может, и другой работы для себя представить тоже не может. Он чересчур втянулся в это самое дело. А цели уже нет…

Писатель посмотрел на часы. Восемь часов двенадцать минут. Он выбил на машинке слово «Возвращение». В ту же секунду Эчевериа – вчерашний исчез, и путешественник понял, что он опять очутился в своём времени. Он снова посмотрел на настенные часы. Шесть часов пятьдесят пять минут. Всё понятно, он это время прожил в прошлом.

Что делать? Парадоксов нет. Было бы парадоксом, если бы они были. Сократ мне друг, но истина – дороже.

Писатель взял листок бумаги и написал на нём:

Основные Законы Времени.

1. Путешествия во Времени возможны.

2. Путешествия во Времени возможны только в прошлое.

3. Путешественник во Времени ничего не может изменить в Прошлом.

4. Путешественник во Времени находится в Прошлом в виде проницаемой и невидимой субстанции.

5. Путешественник во Времени может видеть самого себя.

6. Путешественник во Времени может читать мысли возможного абонента при контакте с ним его проницаемой и невидимой субстанции.

7. Путешественник во Времени живёт реальное время и в Прошлом, и в Настоящем.

Затем он достал из ящика своего любимого письменного стола пачку сильного снотворного, принёс из кухни стакан кипячёной воды, распечатал пачку и проглотил все таблетки до одной, запивая их водой. Он не хотел жить в этом мире, где нет места фантазии. Он не хотел жить и обманывать, и спекулировать на незнании людей. И иного выхода для него в его представлении не было. Он ничего больше, кроме как писать фантастические рассказы о парадоксах времени не умел делать. Да и не хотел учиться чему-либо другому. И он умер. Уснул. Уснул навсегда…»

Моршински отложил рукопись и глубоко задумался.

Странный рассказ. К чему бы это? Он резко выбивается из общего русла всех прошлых рассказов Родзянского. Налицо явно кризис жанра. Рассказ резко выбивается по стилю. Не депрессия ли у него?

В кабинет к редактору ворвался Матчишек со свежей утренней газетой в руках:

– Родзянский застрелился!

Заседание комитета Ада

Выступал Исхаил.

– Я предлагаю исключить этот пункт из Программы нашей деятельности. Разве такое возможно в наш просвещённый век! Это же дикость! Это же дикость! Ни один здравомыслящий человек не пойдёт на это. Дальнейшая наша работа в этом направлении – авантюра. Нельзя терпеть подобные архаизмы. Люди не поддаются на наши самые изощрённые уловки и провокации. Предлагаю сократить аппарат. Доколе Вельзевул будет подавлять желание большинства! – громко сказал он, обернувшись к председателю.

Председатель, в свою очередь, нервно хлестнул длинным хвостом по стене и раздражённо почесал за рогом. Слова Исхаила явно напугали его. Вельзевул был стар, и его богатый жизненный опыт говорил ему, что лучше всего надо держаться старого, многократно испытанного. Новое всегда несёт в себе элемент неожиданности. Оно приносит перемены, неопределённость и беспокойство за судьбу. Тем более, что сокращения могут коснуться и непосредственно самого председателя, если Исхаил и его сторонники почувствуют свою силу.

Председатель понимал, что рано или поздно такое выступление, конечно же, должно было произойти. Но лучше бы поздно, чем рано. Кто-то другой, не Исхаил, мог произвести революцию в рабочем аппарате. Было также ясно, это что мнение большинства, даже больше, чем простого большинства, иначе Исхаил бы просто не осмелился выступить с подобным заявлением на заседании Комитета.

Вельзевул подозрительно осмотрел участников заседания. Их рожки были странно оттопырены, хвосты чересчур энергично стучали по полу, а сами они выглядели весьма возбуждённо.

Медлить нельзя! – внезапно понял председатель.

Он незаметно нажал лакированным копытом на маленькую кнопку, незаметным для непосвящённых образом вделанную в пол и покрашенную в тот же цвет. Только посвящённый мог, и то лишь при настойчивом поиске, найти её. Внезапно открылись потайные двери позади заседавших. В комнату ворвалась вооружённая охрана и нацелила оружие на чертей, сидевших возле стола. Черти оцепенели на месте, их руки, было, потянулись к самым обыкновенным пистолетам, но автоматная очередь, пущенная в потолок, вполне их образумила. На потолке остались ровные строчки выщербин от пуль и сверху посыпались осколки и пыль.

Вельзевул приподнялся и, глядя прямо перед собой, строго обратился к присутствующим:

– Мы только что выслушали яркие речи о нецелесообразности дальнейшей покупки душ. Якобы это не оправдывает себя, люди не соглашаются кратковременные мирские блага сменить на вечное заключение своих душ в Аду. И вот сейчас я имею возможность показать вам человека, добровольно пришедшего в Ад. Его душа – наша душа! В обмен на благо в земной жизни он продал нам свою душу. Это ещё раз доказывает необходимость сохранения отдела покупки душ, и его целесообразность. Что, в свою очередь, является свидетельством того, что старая система существует, и что она будет жить вечно. Введите Человека!!!

И Вельзевул театрально взмахнул когтистой лапой.

В тех самых дверях, через которые в комнату для заседаний ворвались телохранители, – стоял Человек. Самый настоящий живой Человек! Да, Человек. Это было тем более удивительно, что вот уже три с половиной тысячи лет в Аду не было даже духа человеческого, а не то, что человек в натуре. Люди под любыми мыслимыми и не мыслимыми предлогами отказывались от сотрудничества с дьявольским миром. Они или напрямую отказывались от дальнейших контактов, или же, что случалось почти во всех случаях вынужденных деловых встреч, прибегали к таким невозможным уловкам, что без проблем обманывали доверчивых чертей. Но сейчас все наглядно видели, что невозможное наконец-то случилось – им удалось закабалить Человека! А иначе, зачем бы он добровольно и живым заявился в Ад?

Исхаил был посрамлён.

Его сторонники моментально переметнулись на сторону победителя, к Вельзевулу, и Исхаил сразу же оказался в гордом одиночестве.

Присутствовавшие на собрании бурно обменивались своими мнениями.

Человек в течение нескольких минут довольно бесцеремонно рассматривал собравшихся вокруг него чертей. Потом его взгляд остановился на Исхаиле. Это был мощный, довольно сильный чёрт, ещё в полном расцвете сил. Человек тщательно оценил его внешние параметры, потенциальные чародейские возможности, немного подумал и затем вопросительно посмотрел на Вельзевула, глазами указав ему на Исхаила. Председатель согласно кивнул головой, и вновь обратился к присутствующим:

– Я думаю, что душу Человека надо поместить в тёмное пространство, и доверить её охрану кому-нибудь из нас. Я хотел бы предложить эту честь Исхаилу. Это способный, подающий большие надежды молодой чёрт, и я думаю, что он вполне сможет справиться с этим заданием. Это также покажет ему, что мы простили его грубость и не держим на него зла, и вовсе не сердимся.

Участники заседания Комитета Ада единогласно проголосовали за это предложение и предложенную кандидатуру. Мир и единодушие в Аду были сохранены, спокойствие было восстановлено. Вельзевул остался по-прежнему на своём посту Председателя, отдел покупки душ сохранил своё существование, а срочно вызванные штукатуры быстро привели в порядок комнату, где прошло заседание Комитета Ада.

А человек и Исхаил в это время отправились в долгое-долгое путешествие. Человек, подозвав к себе чёрта, быстро околдовал его магической формулой, данной ему Вельзвулом. И далее он в нескольких словах, преимуществемно крепкими выражениями, объяснил, что согласился на весь этот адский цирк только лишь ради того, чтобы получить себе в вечное пользование бесплатного и исполнительного слугу, и что сейчас они полетят на Землю.

Так оно и случилось.

Звебая

Звебая спросил меня:

– Ты что же, влюбился?

– Не знаю, – сказал я, – по-моему, да.

– А как же тогда я?

Звебая – это крошечный человечек, дух – хранитель редакции нашего журнала «Голубая Звезда». Он живёт в пустой стеклянной чернильнице, стоящей на круглом столе в кабинете главного редактора.

Никто не знает, когда он появился, но все уверены, что он был всегда.

Это маленькое, весёлое, умное, смешливое, отзывчивое и общительное существо полюбилось всем литераторам. Он первым встречает новичков, первым узнаёт все новости и всем их сообщает, первым читает новый журнал и первым высказывает свои соображения.

Он очень привязался к журналу, и любит его перечитывать. Многое он знает наизусть, но всегда читает как в первый раз, реагируя на тексты самым непосредственным образом.

Звебая может сделать всё, что угодно и иногда выполняет пожелания главного редактора – например, быстро достать бутылку шампанского или напечатать в журнале свежий материал.

Этот маленький человечек почему-то очень сблизился со мной. Он любит беседовать со мною, всегда интересуется тем, что я пишу сейчас, и изо всех сил пытается мне во всём помочь. Так, когда недавно я забыл дома свою любимую итальянскую ручку, Звебая сотворил мне в редакции точно такую же. Теперь у меня две итальянские ручки, абсолютно одинаковые, и сейчас я даже не знаю, которая из них подлинная, а точнее, первая по происхождению.

Звебая смотрел на меня тоскливым взглядом и повторил свой вопрос, ожидая немедленного ответа:

– А как же тогда я?

– Ты – это ты, а любовь – это нечто другое.

– А литература? Ты ведь перестанешь писать?

– Почему бы это?

– Забот у тебя и без нас будет много…

– Не бойся. Я всегда буду писать, и ты всегда будешь моим самым первым читателем. Пока я дышу, пока моя голова будет способна думать, воспринимать, анализировать и сочинять – я не выпущу пера из своих рук. Я всегда буду писать…

– Правда?

– Да. Клянусь тебе в этом.

Бедный Звебая так обрадовался…

Он верил людям, всегда верил тому, что они обещают, и поэтому поверил мне…

А я-то… Я и сам не знаю, что будет со мною потом… Что уж говорить о литературе.

Но я всё-таки постараюсь не разочаровывать Звебая в людях. Изо всех сил. И умру с ручкой и листом бумаги за последним своим рассказом или стихотворением.

Это было бы такое счастье…!

По этим звонкам мы узнаем друг друга

Юра зашёл в комиссионный магазин. Делать было нечего, а поглазеть хотелось, как люди живут. Народа в комиссионке было мало. Лишь трое пенсионеров сосредоточенно изучали древний «Ундервуд», какой-то парнишка присматривал себе стулья, да молодая приёмщица оценивала две фарфоровые тарелки со старинными рисунками. Их сдавала ветхая, как божий одуванчик, старушка, одетая по совсем уж древнему фасону.

Юра походил по магазину, посмотрел на вещи, ему было скучно и неинтересно. Внезапно его взгляд привлекло что-то металлическое, блеснувшее туманно-матовой желтизной под случайным солнечным зайчиком от проезжавшей мимо по дороге за высоким окном автомашины. Юра подошёл поближе.

Это были два небольших бронзовых колокольчика изящной формы с какими-то неведомыми ему узорами. Что-то знакомое, подумал Юра, оно прямо притягивает взгляд. Просто очаровательно!

Он стоял и наслаждался плавной линией переходов, необыкновенными узорами и почти явственно ощущал в своей руке приятную тяжесть позвякивающего металла. Всё это время его не покидало какое-то чувство узнаваемости, чувство того, что нечто подобное с ним уже происходило, того, что он точно знает эти колокольчики, и что уже когда-то держал их в своих руках. Вот если легонько щёлкнуть его по корпусу, то пойдёт такой тугой звук, как бы пробивающийся из-под земли. Юра щёлкнул пальцем по колокольчику и действительно услышал знакомый тягуче-певучий, но несколько тяжеловатый для слуха звук.

– Ах, какая прелесть! Мы их купим?

Юра резко обернулся. Рядом стояли парень с девушкой и тоже смотрели на колокольчики.

Неожиданно для себя Юра принял решение и резко ответил на вопрос девушки:

– Я их уже беру.

Он взял колокольчики и пошёл к кассе, мысленно подсчитывая весь свой наличный бюджет. Должно хватить. Звоночки стоили вместе пятнадцать рублей, а у него в кармане было двадцать рублей. А до стипендии ещё десять дней. Ничего, бодро подумал Юра, проживу. Дотянем как-нибудь. В то же самое время он удивлялся самому себе. Никогда прежде он так деньги на ветер не бросал, разве что тратился на книги, но не в такой же степени.

Юра заплатил в кассу, получил сдачу и с колокольчиками в руках вышел на улицу. Следом за ним шли парень с девушкой:

– Слушай, парень, продай. Зачем они тебе?

– Нужны, – коротко отрезал он, и неторопливо пошёл дальше по тротуару.

Юра шёл, смотрел на свои колокольчики, ощущал их приятную весомость, и чему-то очень радовался, хотя радоваться, собственно говоря, было нечему. Надо было жить на остатки денег. Почти впроголодь. И занять не у кого.

Сзади послышался резкий визг тормозов.

– Ты что, совсем очумел, парень?! Под колёса лезешь!

Оказывается, незаметно для себя Юра сошёл на проезжую часть. Он извиняющееся улыбнулся, но водитель, молодой мужчина лет двадцати восьми, всё равно вылез из-за руля «Волги» и с кулаками и ругательствами подскочил к нему. Но внимание Юрия привлекло совсем другое.

На сиденье спереди, рядом с местом водителя, сидела миловидная девушка с русыми волосами, достаточно нарядно одетая. На заднем сиденье были ещё две девушки и парень.

Девушка широко раскрытыми глазами изумлённо смотрела на Юрия.

Его как молнией ударило. Вот такую девушку я мог бы полюбить, – внезапно подумал Юра, и сделал шаг по направлению к машине, протянул колокольчики к девушке и попытался что-то вызвонить. Послышался чудесный звон.

– По этим звонкам мы узнаем друг друга, на том и на этом свете, – зачем-то спешно выкрикнул он в лицо девушке, звоня колокольчиками, буквально производя ими какую-то мелодичную какофонию. Водитель в недоумении остановился у радиатора.

Девушка вся побелела и остывающим взглядом уставилась на Юру. Губы не слушались её. Наконец, запинаясь, она с трудом выговорила, еле-еле управляя стучащими зубами и дрожащими как в лихорадке губами:

– Так это ты?

– Да, это я.

– Ты пришёл за мной?

– Я пришёл за тобой.

– Мы встретились?

– Конечно, мы встретились.

– Это наши звонки?

– Да! Да! Да! Это наши звонки!

Девушка стремительно повалилась на сиденье. Водитель и Юра бросились к ней, и, мешая друг другу, вынесли её из машины. Начал собираться народ.

Девушка очнулась и вновь увидела склонившегося над ней взволнованного Юрия.

– Любимый, наконец-то ты пришёл… Уведи меня поскорее отсюда…

Юра положил колокольчики в сумку, обнял девушку и повёл её прочь от собравшейся толпы. Пассажиры и водитель безмолвно смотрели на них и не двигались с места, не пытались их остановить. Народ вокруг них так и толпился, но никто ничего не понимал, хотя, конечно же, всем всё хотелось выяснить.

А Юра и девушка, её звали Валя, уходили по улице всё дальше и дальше.

А людям казалось почему-то, что они возносятся прямо на небо, и что их уже нельзя ни остановить, ни догнать, ни вернуть, ни расспросить о случившемся и произошедшем прямо здесь, на их собственных глазах.

«Из искр возгорится пламя…»

Шпаков огорчённо посмотрел на часы.

– Уже восемь. Слушай, Петя, пойдём, немного поспим.

Смоляков непонимающе обернулся.

– Пошли, говорю, поспим.

– Так уже день… Я не могу днём спать.

– Ночь-то ведь тоже не спали…

– Ничего, перетерпим, Виталий. Не впервой ведь. Аппаратура должна сработать. Так не бывает, ведь мы же досконально проверили всё. Абсолютно всё! Я всё-таки не очень понимаю, что там произошло.

– И понимать там нечего, уже целых пять раз мы просмотрели телепередачу при посадке. Корабль садится, всё в полном порядке, мы видим нормальную картинку поверхности Плутона, но, как только корабль сел, то его изображение затуманивается и исчезает.

– Почему исчезает?

Смоляков начал нервно подкручивать ручки настройки телевизора. К несчастью для Шпакова, он был всё ещё включён.

– Если бы я знал, то давно бы уже всех на уши поставил. Ну, да ладно. Корабль передал несколько групп данных, после чего передача прервалась.

– Если идти по логике событий, то он должен был разрушиться…

– Да, если по логике… А что же там произошло на самом деле? В принципе надо бы одновременно послать на орбиту Плутона околопланетную станцию, чтобы она зафиксировала сверху происходящее на поверхности. Тогда всё действительно могло стать ясным. А так, это всё догадки. Гадание на кофейной гуще… Но, – самое главное, как всегда, нет средств.

– Еле-еле, один раз в год, выбиваешь себе корабль, посылаешь его в полёт, и всё безрезультатно, всё коту под хвост! Только при мне, за последний год, туда было послано, с Земли, пять автопилотных кораблей, и восемь автоматических станций.

Ну, станции ладно, они вернуться не могут. Но корабли-то должны возвращаться! Должны! На то они и корабли… У космического корабля столько топлива, что его хватило бы всю Солнечную систему облететь. Мы должны были их вернуть. Я сам сидел каждый раз за пультом управления, но нет же… Они все погибли там, на этой проклятой планете.

– Ты так любишь корабли?

– Да! Но не в этом дело. Вообще-то корабли могли разрушиться, повредиться. Теоретически это возможно. Но не все же! У всех вначале нарушалась система телепередачи с поверхности планеты. Но они всё-таки хоть что-то успевали передать! А вот «Плутон-9» почему-то разрушился сразу же после посадки. Я всё-таки не могу ничего понять. В самом деле, пойдём спать, Виталий.

– Нет, вот теперь, постой.

Виталий сидел с сосредоточенным лицом в кресле и, как только Смоляков попытался подняться, ухватился за рукав его куртки.

– Ты знаешь, мне в голову пришла одна совершенно потрясающая мысль.

– О плутонянинах?

– Да.

– Бред сивой кобылы. Идея недостаточно безумна для реальности. Околопланетные станции столько раз прокрутились вокруг проклятой планетки и ни разу не находили ничего похожего на что-либо разумное.

– Ты слишком часто проклинаешь Плутон. Это не к добру. Ты вдумайся в свои слова, Петя: «Ничего не находили». В том-то и дело, Петя, что они действительно ничего сверху не находили. Понимаешь, ничего. Абсолютно ничего…

– Как это ничего? А…

– Вот именно, Петя, ничего… Ни следов разумной жизни, ни остатков наших погибших кораблей. Совершенно чистая, девственно безмятежная планета. А, между прочим, на её поверхности должны буквально валяться на каждом пригорке двенадцать кораблей и восемнадцать автоматических станций. А на самом деле, все они исчезли, просто бесследно испарились.

– А может быть, их просто с орбитальной станции не видно.

– Конечно, может быть и такое. Но ты же помнишь – «Плутон-5» сел рядом с местом посадки на Лунном море, и тоже ничего не обнаружил. Не обнаружил ни каких следов нашей экспедиции.

– Может быть, кто ходит и подметает за нами?

– Подметает?! Нет, бери выше, по-моему, кто-то за нами подбирает. И ты знаешь, я уже начинаю бояться.

– Чего?

– Что это и в самом деле плутоняне.

– Я не верю в подобные сказки. В Солнечной системе, кроме землян, нигде больше разумной жизни нет.

– А если есть? Здесь, на Плутоне!

– Вряд ли. Планета сильно удалена от Солнца. Если там и есть жизнь, то только низшие формы. Какие-нибудь бактерии, которые активно жрут металлические конструкции, особенно титаний. При этом, не оставляя никакого следа от них.

– Тоже вполне достоверная рабочая гипотеза.

– А теперь я понимаю, что тебе действительно надо немного поспать. Скоро у тебя психоз начнётся. Бессонная ночь на тебя явно плохо влияет, особенно на твои умственные и мыслительные способности, и пробуждает способность впадать в беспочвенные фантазии и страхи. Да, немного поспать тебе никак не повредит.

– Пошли, надо поспать. А то я чувствую, что больше не смогу работать.

Шпаков и Смоляков собрались уходить из большого зала Центра Управления Межзвёздными Полётами, как вдруг Шпаков опять замер на месте.

У него вообще была прекрасно развита эта способность – прекращать все двигательные процессы при обострении мыслительных операций. И это проявлялось почти во всём. Периодически у него создавалась явная доминанта ума.

Пётр опять непонимающе обернулся. Его поразило страдальческое лицо Шпакова.

– Виталий, что с тобой? – бросился он к Шпакову.

– Подожди, не мешай. Дай вспомнить, – оттолкнул руками Петра от себя Шпаков.

– Что с тобой?

Шпаков сел в кресло и начал мучительно долго раскачиваться, схватившись обеими руками за голову. Потом он приподнялся и взволнованно спросил у Смолякова:

– Ты не помнишь, чем отличается «Плутон-9» от остальных кораблей?

– Чем? Ну, например, тем, что он был предназначен для полёта с экипажем. Это корабль класса «Марс – Венера», и ты, я надеюсь, ещё помнишь, что мы вместе ходили добиваться корабля для наших исследований. И нам дали этот корабль, мы немного переделали его, поставили на автоуправление «туда – обратно». Одним словом, запрограммировали и запустили.

– А ещё чем он отличается от тех, что были раньше?

– Ну, ещё тем, что им невозможно управлять с Земли. Он же был создан как автономная единица.

– А остальные корабли?

– Они были автоматические, класса «Меркурий». Их можно было корректировать, подавать им команды, одним словом, вести…

– Двигатель на нём был пульсирующий?

– Да, у них у всех такие двигатели сейчас. И на большинстве старых «Плутонов» тоже.

– А на старых кораблях полёт обратно был запрограммирован?

– Нет. Мы собирались вести их обратно по командам из Центра. Но они же разрушились там, на планете.

– У меня появляется новое подтверждение моей гипотезы.

– Да?

– Помяни мои слова: мы бросали искры, а теперь из искр возгорится пламя. Мы разожгли, Петя, большой костёр. Помяни мои слова…

– Это всё больше походит на бред.

– Я знаю, они скоро прилетят к нам. Скоро! Скоро будет Контакт.

– По-моему, контакт уже есть, только в твоей черепной коробке, в cranium.

– Смейся, смейся, злыдень… Но помни мои слова. Из искр возгорится пламя.

– Это не твои слова, Виталий. Это из ответа декабристов Пушкину.

– А я это говорю им, плутонянам!

– Пойдём, лучше отдохнём и поспим. Ты переутомился.

– Нет, постой. Посадка была в восемь вечера, а сейчас полдевятого утра. По-моему, этого времени вполне достаточно, чтобы разобраться в устройстве управляемого корабля.

– Там и разбираться – то нечего. Автоматические от пилотируемых особенно и не отличается. Есть, правда некоторые особенности…

– При разборке корабля возможно нарушение системы возврата.

– Возможно, конечно, но ведь корабль-то пилотируемый. Его можно направить в нужную точку.

– Спасибо, Пётр. Ты настоящий друг. Теперь я спокоен.

– В каком смысле?

– Обыкновенно. Теперь я железно уверен, что нас ждут большие перемены.

– Так ты всё-таки убеждён, что проявляется деятельность инопланетян?

– Да. Они приняли все наши корабли. Разобрали, исследовали, изучили. А теперь мы послали к ним пилотируемый корабль. Они наверняка воспользуются этой возможностью.

– А почему у них нет своих кораблей?

– У нас они тоже появились всего лишь сто лет назад.

– Но они могут быть не похожими на нас, а корабль ведь рассчитан на управление людьми.

– Я верю, что они похожи на нас. Я хочу этого. А если бы и нет? Я верю в них, в их разум. Они смогут справиться с кораблём.

– Не знаю, не знаю. Прямо не знаю, что делать. Если дело обстоит так, то надо предупредить Совет, Человечество, Землю. А вдруг они – наши враги?

– Они не могут быть нашими врагами.

– Всё может быть на свете. И мы лишь недавно преодолели Раскол.

– Нет, не может этого быть. Не может быть, чтобы Разум выходил в Космос только ради того, чтобы истребить другой Разум.

– Они могут бояться контакта.

– Наша аппаратура у них, у них наши корабли. Контакт для них по существу уже произошёл. Они уже пережили восторг, ужас от встречи с неведомым для них, и сейчас должны встретиться с нами.

– Я всё-таки позвоню в Совет.

– Не стоит. Я думаю, там сидят умные люди, и, скорее всего, они уже раньше нас с тобой осознали происходящее. А может быть и ещё раньше. Возможно, что именно поэтому нам и дали для исследований пилотируемый корабль. Поэтому лучше не стоит звонить.

– А если это только выдумки? Хотя я уже начинаю верить, и мне было бы горестно разочаровываться.

– Не бойся. Если хочешь, то позвони в Центр Космической Связи и спроси, куда сейчас нацелены наши телескопы, радиотелескопы. Куда нацелена вся аппаратура?

– Я сейчас.

Смоляков подошёл к видеофону, нашёл по справочнику необходимый номер, набрал требуемое сочетание цифр.

На экране возникла миловидная девушка.

– Чем я могу быть вам полезна?

– Это Центр Космической Связи?

– Да.

– Я, наверное, отрываю вас от дел.

– Ничего, я всё равно дежурная.

– Вы не скажете, на что сегодня устремлено внимание Центра?

– На Плутон.

– На Плутон?!

– Да. Представитель Совета дал личное указание усилить наблюдение за Плутоном. Все станции, вся аппаратура работает на Плутон. И все наши заняты этим, а я не могу, я сегодня дежурная по центру.

– Спасибо вам, пожалуйста, за всё!

– За что?

– За ваши слова. И за то, что вы всегда на месте! А можно нам тоже подключиться к наблюдению за Плутоном?

– Да, конечно. Я сейчас подключу. Выключите, пожалуйста, большой экран, и я подсоединю вас к Космовидению.

Шпаков подбежал к большому экрану и выключил его.

– Всё, теперь можно включать.

Шпаков выбил комбинацию на кнопках и экран вновь засветился. На экране виднелось небольшое пятнышко Плутона, столь знакомое обоим исследователям.

– Это откуда?

– Я подключила вас к большому орбитальному телескопу.

– Спасибо вам большое! Простите, я не знаю, как вас зовут?

– Валя.

– Валентина, да? А меня Петей, я Пётр Смоляков.

– Я слышала о вас и сразу узнала.

– А это Шпаков Виталий.

– Я его тоже узнала… Ой, извините, меня вызывает Главный. До свидания, мальчики.

– До свидания, Валя. Большое вам спасибо.

Видеофон потемнел и отключился.

– Хорошая девочка, – сказал, грустно улыбаясь, Виталий.