Текст книги "Последняя звезда"

5

Я все бежала и бежала по дикой равнине. День за днем. Погони так и не было. Со временем я перестала волноваться по поводу вертолетов и высадки ударных команд. Как не замерзнуть, найти свежую воду и белок для поддержания двенадцатой системы – вот что теперь меня беспокоило. Я рыла норы и сооружала навесы для ночевки. Заточила три ветки и с помощью этих копий убила кролика и лося и ела их сырое мясо. Огонь разводить было слишком рискованно, хотя это не было проблемой – в лагере «Приют» враг научил меня этому делу. Враг научил меня выживать в дикой местности, а потом снабдил внеземной технологией, которая помогала мне адаптироваться. Он научил меня убивать и не давать убить себя. Научил тому, что люди забыли после десяти веков доверия и сотрудничества. Он научил меня страху.

Жизнь – это круг, скованный страхом. Страхом хищника. Страхом жертвы. Без страха не было бы жизни. Однажды я пыталась объяснить это Зомби, но вряд ли он понял.

Я провела в дикой местности сорок дней. И да, я не забыла, что символизирует эта цифра.

Сорок дней – ерунда. Благодаря двенадцатой системе я бы больше ста лет продержалась. Царица Марика, одинокая древняя охотница, бездушная оболочка, обгладывающая высохшие кости мертвых животных. Полновластная повелительница диких земель так и жила бы до полного отказа системы. Потом ее тело рассыпалось бы в прах или его склевали бы падальщики, а кости разбросали по безлюдной пустоши как непрочитанные руны.

Я пошла обратно. К этому моменту я поняла, почему меня не преследуют.

Вош опережал меня на два шага. Впрочем, как всегда. Теперь Чашка умерла, но меня все еще связывало невысказанное обещание человеку, который, вполне вероятно, тоже был мертв. Но вероятность чего бы то ни было лишилась смысла.

Вош знал, что я не брошу Зомби, пока есть хоть один шанс на его спасение.

Существовал только один способ спасти Зомби. И об этом Вош тоже знал.

Я должна была убить Эвана Уокера.

I
День первый

6
КЭсси

Я убью Эвана Уокера.

Этого задумчивого, загадочного, эгоцентричного, скрытного гада. Я избавлю от страданий измученную душу этого получеловека-полупришельца.

«Ты моя мушка-однодневка. Я готов умереть ради тебя. Я проснулся, когда увидел себя в тебе».

Меня сейчас вырвет.

Вчера вечером я купала Сэма. Первый раз за три недели. И, черт возьми, он чуть не сломал мне нос. Вернее будет сказать – чуть не сломал по второму разу. Дело в том, что первой это сделала бывшая девушка Эвана (или «продвинутая» подруга, все равно, как ее называть). Она впечатала меня лицом в дверь, а за той находился мой младший брат, этот маленький засранец, которого я пыталась спасти, тот самый, который чуть не сломал мне нос во второй раз. Улавливаете иронию? Тут и символику можно усмотреть, но уже поздно, а я не спала уже, наверное, три дня, так что не будем об этом.

Вернемся к Эвану и причине, по которой я собираюсь его убить.

В итоге все сводится к алфавиту.

После того как Сэм ударил меня по носу, я, мокрая насквозь, выскочила из ванной и врезалась прямо в грудь Бена Пэриша. Бен болтался в коридоре, словно решил, что отвечает буквально за все, что происходит с Сэмом. А вышеупомянутый маленький засранец орал мне в спину непристойности, а спина осталась единственным сухим местом после попытки намылить его спину. А Бен Пэриш (живое воплощение любимого высказывания моего отца, что лучше быть везунчиком, чем умником) посмотрел на меня так удивленно: мол, что такое? И выглядел таким до тупости лапочкой, что мне захотелось сломать ему нос и лишить его наконец этого фирменного обаяния от Пэриша.

– Ты должен быть мертв, – сказала я ему.

Знаю, я только что написала, что собиралась убить Эвана, но вы должны понять… О, пошло все к черту. Это все равно никто никогда не прочтет. К тому времени, когда я умру, не останется никого, кто умеет читать. Так что я пишу не для тебя, будущий читатель, которого не окажется, а для себя.

– Вероятно, – ответил Бен.

– Какова вероятность того, что тот, кого я знала раньше, все еще будет здесь сейчас?

Бен немного подумал. Или притворился, будто думает. Он же парень.

– Примерно семь миллиардов к одному?

– Я думаю, семь миллиардов к двум, Бен. Или три с половиной миллиарда к одному.

– Ого. Так много? – якобы удивился Бен и кивнул в сторону ванной: – Что там с Наггетсом?

– Сэм. Его зовут Сэм. Еще раз назовешь его Наггетсом, и я врежу коленом по твоим наггетсам.

Бен улыбнулся. А потом он либо притворился, что до него не сразу дошло, либо все понял сразу; в общем, улыбка увяла. Он поджал губы, как будто я задела его самолюбие.

– Они чуточку больше, чем наггетсы. Но ненамного. – А потом, как по щелчку, раз – и снова улыбка. – Хочешь, я с ним поговорю?

Я сказала, что мне плевать, чем он займется. У меня были дела поважнее. Например – убить Эвана Уокера.

И дернула из коридора в гостиную, но и там было хорошо слышно, как Сэм вопит:

– Мне плевать, Зомби! Мне наплевать! Я ее ненавижу!

Дамбо и Меган сидели на диване и складывали пазл, который мы нашли в детской. Какую-то картинку из диснеевского мультика. Я промчалась мимо, а они отвели глаза, словно говоря: «Не обращай на нас внимания, беги куда хочешь, ты хорошая, мы ничего не видели».

На террасе было чертовски холодно. Весна застряла где-то в пути или вообще не собиралась приходить. Наверное, ее отпугивал процесс вымирания. Или иные устроили очередной Ледниковый период. Просто потому, что они могут это устроить. Зачем им обреченные люди, если можно иметь замерзающих, голодных и жалких обреченных людей? Так ведь намного приятнее.

Эван стоял, опершись о перила, чтобы перенести вес с поврежденной лодыжки. В своей «униформе» – узкие джинсы и мятая клетчатая рубашка. Винтовку пристроил на сгибе руки. Я толкнула дверь-сетку, он увидел меня, и лицо его сразу озарилось. И этот его взгляд. Он всегда буквально упивался моим присутствием, будто я оазис в пустыне, а он – измученный жаждой путник.

Я отвесила ему оплеуху.

– За что ты меня ударила? – спросил он, так как накопленная за десять тысяч лет инопланетная мудрость не подсказала ответ.

– Ты знаешь, почему я мокрая?

Эван покачал головой.

– Почему?

– Я купала моего малыша. Почему я его купала?

– Потому что он был грязный?

– По той же причине, по которой я целую неделю разгребала эту помойку, как только мы вселились.

Грейс, может, и была супермощным, усовершенствованным гибридом пришельца и человека, и выглядела она, как норвежская ледяная принцесса с соответствующим сердцем, но хозяйка она была никакая. По углам заносы пыли, все поросло плесенью, а в кухне смутился бы последний скопидом.

– Потому что у нас так принято, Эван. Мы не живем в грязи. Мы принимаем ванну, моем голову, чистим зубы и сбриваем нежелательные волосы…

– Сэму надо побриться?

Попытка пошутить. Дурацкая идея.

– Заткнись! Сейчас я говорю. Когда я говорю, ты молчишь. Когда ты говоришь, молчу я. У людей так принято. Они выказывают друг другу уважение. Уважение, Эван.

Он кивнул и эхом откликнулся:

– Уважение.

Но я от этого еще больше разозлилась. Он мною манипулировал.

– Все дело в уважении. Соблюдать гигиену и не вонять, как свиньи, – это вопрос уважения.

– Свиньи не воняют.

– Заткнись.

– Просто я вырос на ферме, вот и все.

Я помотала головой:

– О нет, это не все. И даже не половина. Та часть тебя, которой я врезала, не росла ни на какой чертовой ферме.

Эван оставил винтовку у перил и захромал к качелям. Сел. Уставился куда-то вдаль.

– Я не виноват, что Сэму надо помыться.

– Конечно виноват. Во всем этом есть твоя вина.

Эван посмотрел на меня и очень ровным голосом сказал:

– Кэсси, я думаю, тебе лучше вернуться в дом.

– Пока ты не вышел из себя? О, пожалуйста, психани хоть раз. Я очень хочу на это посмотреть.

– Ты замерзла.

– Нет, не замерзла.

И в ту же секунду я осознала, что стою перед Эваном мокрая и вся трясусь от холода. Ледяная вода текла по шее и дальше по позвоночнику. Я скрестила руки на груди, приказала зубам (только что почищенным) не клацать и сообщила:

– Сэм забыл алфавит.

Эван смотрел на меня долгие четыре секунды.

– Извини, что?

– Буквы. Это называется ал-фа-вит, ты, недоделанный межгалактический свинопас.

– Понятно.

Эван перевел взгляд на пустынную дорогу за пустынным двором. Дорога уходила к пустынному горизонту, за которым лежали другие пустынные дороги, леса, поля, поселки, города. Мир – выдолбленная тыква, помойное ведро пустоты. Этот мир опустошили существа, подобные Эвану, каким бы он там ни был до того, как влез в человеческое тело, как рука в задницу марионетки.

Эван подался вперед, скинул с плеч куртку и протянул ее мне. Ту самую идиотскую куртку для боулинга с логотипом «Урбана пинхедс», в которой он появился в старом отеле.

– Надень, пожалуйста.

Мне, наверное, не следовало брать у него куртку. То есть я хочу сказать – все шло по отработанной схеме. Я замерзаю – Эван меня согревает. Мне больно – он меня лечит. Я проголодалась – он меня кормит. Я падаю – он меня поддерживает. Я как ямка в песке на берегу, которая постоянно заполняется водой.

Я не крупна габаритами и буквально утонула в куртке Эвана. Меня окружило тепло, и я немного успокоилась. Не потому, что это было тепло от его тела, а потому, что это было просто тепло.

– Еще одно дело, которым занимаются люди, – запоминание алфавита, – продолжила я. – Чтобы читать. Так они учатся. Запоминают буквы, а потом с помощью букв постигают разные науки. Историю, математику – все, что ни назови, включая такие важные предметы, как искусство, культура, религия. Так они узнают, почему одни события случаются, а другие – нет и почему мы вообще живем на свете.

И тут у меня сорвался голос. Перед глазами снова возникла картинка, которую я с удовольствием стерла бы из памяти. Это уже после Третьей волны. Папа катит по улице нагруженную книжками красную тележку. И эти его рассказы о том, что надо сохранить знания, чтобы потом, когда будет решена эта досадная проблема с инопланетянами, возродить нашу цивилизацию. Господи, до чего же печальная картина, какое жалкое зрелище: лысеющий, сутулый дядька катит по улице тележку книг, которые набрал в никому не нужной, давно заброшенной библиотеке. Пока «вменяемые люди» выгребали из магазинов консервы, оружие и всякое «железо», с помощью которого можно защитить дом от мародеров, мой папа решил, что самое главное и мудрое решение – спасать книги.

– Он еще может его выучить, – оптимистично заявил Эван. – Ты его научишь.

Одному богу известно, чего мне стоило не дать ему по роже еще раз. Было время, когда мне казалось, что на Земле не осталось никого, кроме меня, и я, таким образом, и есть человечество. Эван не единственный в неоплатном долгу перед людьми. Он – это они. И после всего, что они сделали с нами, человечество не просто вправе, оно обязано переломать им все кости.

– Не в этом дело, – сказала я. – Оно в том, что я не могу понять, почему вы все сделали именно так. Вы же могли перебить нас без этой извращенной жестокости. Знаешь, что я обнаружила сегодня вечером? Кроме того, что мой младший брат ненавидит меня, как последнюю тварь? Алфавит забыл. Это да. Но не только. Он забыл нашу маму. Он не помнит лица родной матери!

И я сорвалась. Я обхватила себя руками и разревелась. В этой дурацкой куртке с логотипом «Пинхед». И мне было плевать, что Эван видит, как я реву, потому что если кто-то и должен был это увидеть, так это он. Снайпер, убивающий с больших расстояний; тот самый, который жил себе на ферме припеваючи, пока с корабля-носителя в двух сотнях миль над его головой на Землю одну за другой слали разрушительные волны. Первая атака – пять тысяч, вторая – миллионы, третья – миллиарды. И пока мир полыхал огнем, Эван Уокер коптил оленину, прогуливался по лесу, отдыхал у костра и ухаживал за своими идеальными ногтями.

Он должен был увидеть вблизи лицо страдающего человека. Слишком долго парил он над ужасом, отстраненный и недосягаемый, как их корабль-носитель. Он должен был это увидеть, потрогать, почуять своим красивым, ни разу не сломанным носом. Должен был испытать на своей шкуре, как испытал Сэм. Мне даже захотелось вбежать в дом, выдернуть Сэма из ванной и вытащить его голого на террасу. Пусть бы Эван Уокер пересчитал его обтянутые кожей ребра, оценил крохотные запястья, потрогал впалые виски, пощупал шрамы и язвы на теле ребенка, которого он лишил воспоминаний и надежд, но чье сердце наполнил бессмысленной злобой и ненавистью.

Эван начал вставать – наверняка чтобы прижать меня к себе, погладить по голове, осушить мои слезы и пообещать, что все будет хорошо, потому что это его «МО»[2]2
  Модус операнди – способ совершения преступления.


[Закрыть], – но быстро передумал и снова сел.

– Кэсси, я уже говорил, что не хотел, чтобы все произошло именно так. Я выступал против этого.

– Пока не дошло до дела. – Я старалась держать себя в руках, но все равно запиналась на каждом слове. – И как понимать это твое – «именно так»?

Эван снова привстал и сел. Скрипнули качели. Он снова уставился на пустую дорогу.

– Мы могли жить среди вас сколько захотим. Вы бы и не заметили. Могли бы занять ведущие позиции в вашем обществе. Делились бы с вами знаниями, наращивали ваш потенциал в геометрической прогрессии, ускоряли вашу эволюцию. И скорее всего, сумели бы дать вам то, к чему вы всегда стремились, но никогда не могли получить.

– И что же это? – спросила я и резко втянула носом соплю.

Салфетки у меня не было, и мне было плевать, как это выглядело со стороны. Прибытие давно перечеркнуло всякие представления о приличиях.

– Мир, – ответил Эван.

– Могли бы. Но не стали.

Эван кивнул.

– Когда это предложение отвергли, я выступил за другой вариант. Более… быстрый.

– Быстрый?

– Астероид. У вас не было ни технологии, чтобы остановить его, ни времени, если бы она была. Мир остался бы непригодным для жизни на тысячи лет.

– И почему это так важно? Вы же чистый разум, бессмертные, как боги. Что для вас тысяча лет?

По всей видимости, ответ на этот вопрос был слишком сложным для моих мозгов. Или Эван просто не хотел со мной им делиться.

– Десять тысяч лет мы имели то, о чем вы только мечтали те же самые десять тысяч лет, – сказал он с коротким и безрадостным смешком. – Существование без боли, без голода, вообще без каких-либо физических потребностей. Но за бессмертие надо платить. Если нет тела, то нет и всего, что к нему прилагается. Независимости, щедрости, сострадания. – Эван показал пустые ладони: ничего, дескать, нет. – Сэм не единственный забыл свой алфавит.

– Ненавижу тебя, – сказала я.

Он покачал головой:

– Это неправда.

– Хочу ненавидеть.

– Надеюсь, у тебя не получится.

– Не ври себе, Эван. Ты не любишь меня. Ты любишь свое представление обо мне. У тебя в голове каша. Ты любишь то, что я воплощаю.

Эван склонил голову набок, и его карие глаза сверкнули ярче звезд.

– А что ты воплощаешь, Кэсси?

– То, что ты, по твоему мнению, потерял. То, что тебе не дано. Но я это только я.

– И что же ты?

Я понимала, о чем он говорит. И в то же время, конечно, не понимала. Речь шла о неразрывной связи между нами, которую не постичь ни ему, ни мне – связи между любовью и страхом. Эван – любовь. Страх – это я.

7

Бен выждал, чтобы выскочить, как черт из табакерки. И, как только я вошла в дом, он так и сделал.

– Все нормально?

Я вытерла слезы и рассмеялась.

«Конечно нормально, Пэриш. Если не считать этот инопланетный апокалипсис, все просто отлично».

– Чем больше он мне объясняет, тем меньше я понимаю, – призналась я.

– Я тебе говорил – с этим чуваком что-то не так.

Бен очень старался не изъясняться в стиле «я же говорил». Ладно, не очень. По сути, именно этим он и занимался.

– Что бы ты сделал, если бы у тебя десять тысяч лет не было тела, а потом вдруг раз – и появилось? – спросила я.

Бен посмотрел себе под ноги и постарался сдержать улыбку.

– Наверно, сходил бы в туалет.

Дамбо и Меган испарились. Мы были в гостиной одни. Бен стоял у камина. Золотые отблески огня плясали у него на лице. За шесть недель, которые мы провели в конспиративном доме Грейс, у него даже появились щеки. Сон в неограниченном количестве, еда, свежая вода и антибиотики сделали свое дело, и Бен стал прежним. Вернее, почти прежним. Он уже никогда не станет таким, каким был до вторжения. В его взгляде сохранилась затравленность, а в движениях – опаска, как у кролика на лугу, над которым парит ястреб.

И Бен был такой не один. Я только через две недели после того, как мы добрались до убежища Грейс, смогла заставить себя посмотреться в зеркало. Вышло как при внезапной встрече с одноклассниками, которых не видела со школьных времен. Ты узнаешь их, но больше смотришь на то, что изменилось. Они не совпадают с воспоминаниями, и в первые секунды ты пребываешь в полной растерянности, потому что для тебя одноклассники – это память о них. Вот и я, посмотревшись в зеркало, не совпала с памятью о себе. Особенно нос, который стараниями Грейс немного съехал вправо, но это ладно, убиваться не стану. У меня нос кривой, а нос Грейс вообще испарился – вместе с нею самой.

– Как там Сэм? – спросила я.

Бен кивнул в сторону коридора.

– Зависает с Меган и Дамбо. За него не волнуйся.

– Он меня ненавидит.

– Это неправда.

– Он сам сказал, что ненавидит.

– Дети часто говорят не то, что думают.

– Не только дети.

Бен кивнул и посмотрел мне за плечо на входную дверь.

– Рингер была права, Кэсси. Это довольно бессмысленно. Он похищает человеческое тело, чтобы перебить все непохищенные тела. Затем в один прекрасный день решает убить всех своих, чтобы спасти непохищенные тела. То есть он решает убить не одного или двух своих там или тут, а всех. Он хочет уничтожить целую цивилизацию. И ради чего? Ради девушки. Девушки!

Зря Бен это сказал. Он и сам это понимал. Но я, чтобы снять любые вопросы, очень медленно и по возможности доходчиво сказала:

– Знаешь, Пэриш, все может быть чуть сложнее. В нем есть и человеческая часть.

«О господи, Кэсси, что с тобой такое? Минуту назад ты была готова порвать Эвана на куски, а сейчас бросаешься на защиту».

– Меня не касается человеческая часть, – ожесточился Бен. – Я знаю, что ты была не в восторге от Рингер, но она чертовски умна и правильно сказала: если у них нет тел, им не нужна планета. А если им не нужна планета, зачем они приперлись за нашей?

– Не знаю! – отрезала я. – Чего у Рингер-то не спросил, раз она так чертовски умна?

Бен сделал глубокий вдох и сказал:

– Вот и спрошу.

В первую секунду я не поняла, о чем это он. Дошло на второй, и только на третьей я осознала, что Бен не шутит и надо что-то сделать в связи с первыми двумя, а именно – сесть.

– Я много об этом думал, – начал Бен и осекся. Похоже, решил смягчить выражения – это для меня-то, будто я истеричка какая! – И я догадываюсь, что ты скажешь, но прежде, чем ты это сделаешь, послушай. Просто выслушай меня, ладно? Если Уокер говорит правду, у нас четыре дня. Через четыре дня за ним прибудет капсула, и он отправится выполнять задуманное. Времени более чем достаточно. Мне хватит. Я успею туда и обратно.

– Куда «туда и обратно», Бен?

– Я пойду не один. Возьму с собой Дамбо.

– Та-а-ак. И куда ты его с собой возьмешь, Бен? – Тут до меня дошло. – Пещеры.

Бен быстро кивнул с облегчением от моего понимания.

– Меня это убивает, Кэсси. Я постоянно о них думаю. Чашка пошла за Рингер. Догнала она ее или нет? Может, погибла. И Рингер тоже. Проклятье, они обе, возможно, уже мертвы. А может, и нет. Может, они добрались до пещер, и Рингер пошла за нами обратно в отель. Только нас там нет, потому что и отеля уже нет. Ей некуда возвращаться. В любом случае, живые или мертвые, они где-то там. И если они живы, они не в курсе событий. Они погибнут, если за ними не придут.

Бен сделал глубокий прерывистый вдох. Пожалуй, первый с того момента, как решился все это выложить.

– Значит, пойдешь за ними, – сказала я. – Как вернулся за Сэмом. И не вернулся за…

– Да. То есть нет. Вот черт! – Бен покраснел и вовсе не от того, что стоял у камина. Он понял, о чем я. – Это не имеет никакого отношения к моей сестре…

– Ты убежал и с тех пор все время пытаешься вернуться.

Бен шагнул в мою сторону. Лица я не видела, только подсвеченный со спины силуэт.

– Ни черта ты не знаешь. А я знаю, почему ты так дергаешься. Ведь Кэсси Салливан в курсе всего?

– Чего ты от меня хочешь, Бен? Я тебе не мама и не командир. Делай что хочешь.

Я встала и сразу села обратно. А куда было идти? Ну, можно было пойти в кухню и сделать сэндвич. Правда, не было ни хлеба, ни ветчины, ни сыра. Я не знаю деталей, но почему-то уверена, что в раю на каждом углу – «Сабвей». И еще магазины «Годива». На второй день пребывания здесь я нашла заначку Грейс – сорок шесть упаковок шоколада «Годива». Не то чтобы я пересчитывала.

– Паршивый денек, – сказала я Бену.

Младший брат меня ненавидел. Мой телохранитель, человек-пришелец, признался, что не видит разницы между состраданием и сотрясением. А парень, по которому я сохла в школе, заявил, что решил пойти на верную смерть, чтобы спасти двух потерявшихся и, вероятно, уже погибших девчонок. И плюс ко всему этому я хотела сэндвич, которого мне не видать. После Прибытия мне постоянно хотелось что-то съесть – хуже, чем при беременности тройней, причем того, как раз того, чего уже никогда не отведать. Например, рожок с шоколадным мороженым. Замороженную пиццу. Или булочки с корицей, которые мама пекла утром по субботам. Картошку фри из «Макдоналдса». Бекон. Хотя нет, бекон еще не выпал из списка. Можно выследить кабанчика, зарезать, разделать, законсервировать мясо, поджарить. Мысль о беконе – о возможности его существования – вселяла надежду. Пропало не все, если бекон не пропал.

Без шуток.

– Извини, – сказал Бен. – Не сдержался.

Он сел рядом дюйма на два ближе, чем полагалось. Раньше я, бывало, фантазировала, как Бен Пэриш сидит на моем диване, мы укрываемся пледом и до часа ночи смотрим по телику старые фильмы. Ужастики. У Бена на коленях ведерко с попкорном. Субботний вечер. Бен мог бы зависать на шести убойных вечеринках, где тусуются телки гораздо круче меня, но он никуда не пошел, ему хватает удовольствия от моего общества.

И вот он рядом. Только нет никаких убойных гулянок, нет телика, пледа и нет, черт возьми, попкорна. Я привыкла, что в мире есть два Бена: реальный, который не подозревал о моем существовании, и воображаемый, который сальными пальцами кормит меня попкорном. Теперь их трое. Те первые два и третий. Этот последний сидит на два дюйма ближе, чем полагается, на нем черный плотный свитер, и у него трехдневная щетина – такой инди-рокер, у него перерыв, и он присел на диван в гримерке. Слишком много Бенов, чтобы удерживать их разом в одной голове. Было бы неплохо дать им имена, чтобы не путаться: Бен, Бен-Былой и Бен-Возможный-Раньше.

– Ничего страшного, – сказала я. – Но почему ты должен идти именно сейчас? Почему нельзя подождать? Если у Эвана получится…

Бен затряс головой:

– Получится у него или не получится, не имеет никакого значения. Опасность не в засевших там, наверху, пришельцах. Опасность в людях, которые остаются здесь, внизу. Я должен найти Рингер и Чашку до того, как их накроет Пятая волна.

Он взял мою руку в свои, и тоненький голосок внутри меня пискнул: «Бен».

Этот голосок принадлежал кудрявой и конопатой школьнице, интровертке и всезнайке, робкой и неуклюжей, несмотря на танцы, каратэ и вдохновляющие речи родителей. Той самой, которая таскает за собой огроменный мешок с секретами. С обычными мелодраматическими подростковыми секретами, узнай о которых школьные звезды – был бы глубокий шок.

Что с ней такое? Почему бы давно уже не сбежать? Я ведь таскала за собой не только излишек Бенов, но и чересчур много Кэсси. Три Бена, парочка Кэсси, два Сэма и, конечно, но это уже в буквальном смысле, раздвоенный Эван Уокер. Не осталось никого цельного. Наши истинные «я» мерцали, как постоянно отступающий пустынный мираж.

Бен кончиками пальцев, как перышками, провел по моей щеке. И этот голосок в моей голове снова пискнул: «Бен».

А потом я уже своим голосом произнесла:

– Ты погибнешь.

Бен улыбнулся:

– Конечно. И все произойдет так, как должно произойти. Не так, как они там решили. А по-моему.

Скрипнули ржавые петли входной двери, и кто-то сказал:

– Она права, Бен. Тебе лучше подождать.

Бен быстро отодвинулся от меня. На пороге стоял Эван.

– Тебя никто не спрашивал, – сказал Бен.

– На следующем этапе главное – корабль, – медленно и внятно проговорил Эван, как будто разговаривал с психом или идиотом. – Чтобы покончить с делом, надо взорвать корабль. Другого пути нет.

– Плевать мне, что ты взорвешь, – ответил Бен и отвернулся, словно не мог даже смотреть на Эвана. – И на то, как покончить с делом. Наверное, при комплексе спасителя это трудно понять, но я не собираюсь спасать мир. Я хочу спасти двух человек. Всего двух.

Он встал, перешагнул через мои ноги и направился в коридор. Эван окликнул его, и то, что он сказал дальше, заставило Бена замереть на месте.

– Через четыре дня весеннее равноденствие. Если я не попаду на корабль до этого момента и не взорву его, все города на Земле будут уничтожены.

Матерь Божья! Я посмотрела на Бена, Бен – на меня, а потом мы оба посмотрели на Эвана.

– И под словом «уничтожены»… – начала я.

– Разбомблены, – объяснил Эван. – Это последний шаг перед пуском Пятой волны.

Бен медленно покачал головой. Было видно, что он в ужасе, ему тошно и он в ярости.

– Почему?

– Чтобы легче было закончить чистку. И стереть остатки человечности.

– Но почему сейчас? – спросил Бен.

– Глушителей вернут на корабль. Так безопаснее. Для нас. Безопаснее для нас.

Я испугалась, что меня вырвет, и поскорее отвернулась. Давно пора привыкнуть к таким поворотам. Только подумаешь, что хуже быть не может, и сразу становится еще хуже.