Текст книги "Потерянные жизни"

Прокурор ограничился некоторыми, незначительными вопросами и сообщил суду, что у него других вопросов к подсудимому не имеется.

Потерпевший Ларин, убеждённый в полной виновности подсудимого, не поверил ни одному его слову. Он, вырастивший свою дочь в предельной честности, даже не стал оспаривать зловонную ложь о том, что якобы Катя пыталась обворовать этого гнусного подонка. Не стал он, и упрекать, и унижать подсудимого, понимая бессмысленность гневной проповеди для того, в чьём сердце никогда не было ни жалости, ни любви, ни милосердия. Сердце его было свободно от человеческих чувств и лишь наполнено кровью, как у дикого животного. И хотя он всё ещё оставался человеком, мог понимать их, разговаривать с ними, но уже не чувствовалось в нём настоящей человеческой души, и лишь звериная эгоистическая потребность заполняла и всё его тело, и остатки ума. И даже сейчас, после совершения жесточайшего преступления, он продолжал лгать во имя своей первобытной эгоистической потребности,

пытаясь спасти свою жизнь. «Сколько ещё людей сможет погубить это полоумное животное с человеческим на вид лицом во имя осуществления

своих гнусных потребностей? – подумал Ларин.– Ведь и сейчас ещё он не признаёт своей вины. Не одумался. Не встал на путь раскаяния. И даже не делает попытки к исправлению. А это значит, что он и дальше будет жить по своим не писаным, нечеловеческим законам, начисто лишённых милосердия, доброты и любви. И горе тем, кто встретится на его пути».

Но ничего этого не сказал вслух Ларин. Он просто задал вопрос подсудимому: «Чего ты добился, кровавым образом убив мою дочь, без которой, вся наша семья не может теперь полноценно себя чувствовать? Вот и её нет, да и ты свою жизнь погубил. Зачем?»

Многих людей мог бы придавить этот вопрос своей невыносимой тяжестью

безысходности, освободиться от которого уже не было возможности.

Ответа Ларин не услышал. Да он и не ожидал ответа. Никто не мог бы ответить на этот вопрос. Зал тут же затих. Люди словно окаменели. Каждый из людей словно бы встал на место Ларина и почувствовал в себе необоримое горе,

пронзившего и тело, и сердце, но главное, невидимую, никогда не ощущаемую, но всегда трепещущую внутри нас душу, которая вдруг излилась болью от этой тяжести.

Когда наступила очередь задавать вопросы адвокату, он оживился и соскочив со стула подошёл ближе к решётке, за которой стоял подсудимый и начал задавать ему вопросы, о которых подсудимый уже знал заранее от того же

адвоката. Вероятно, и ответы подсудимого были согласованы, и поэтому подсудимый отвечал быстро и уверенно.

На вопрос адвоката, как долго ты находился в туалете, подсудимый ответил: «Совсем недолго. Помыл руки и тут же вышел, и увидел, как Катя проверяет карманы моего пиджака». На его же вопрос, долго ли ты лежал без памяти, после того как Катя оттолкнула тебя и ты, ударившись о бетонный выступ головой потерял сознание, подсудимый ответил: «Наверно где-то полчаса, потому что, когда очнулся, на улице было уже темно».

У адвоката было много надуманных вопросов, много наводящих, но председательствующий не стал делать ему замечания, понимая, что для адвоката это послужить причиной для его отвода.

Адвокат фиксировал каждый вопрос председательствующего в надежде, что судья «проколется» и даст повод для его отвода. Особенно он насторожился, когда председательствующий спросил подсудимого, с какой целью он спрятал Катины драгоценности в отверстии трубы, проложенной между канавами. Ответ на такой вопрос не был «согласован» с адвокатом, и подсудимый в растерянности ответил: «Не знаю». Затем он взглянул на адвоката и тот неуловим кивком головы, дал ему понять, что он должен отрицать этот эпизод и тут же добавил:

– Я не брал никаких драгоценностей из Катиной квартиры и этот пакет мне не принадлежал.

– А как объяснить, что на пакете обнаружены Ваши следы? – спросил его судья.

– Он мог случайно дотронуться до этого пакета, находясь в гостях у Кати – не выдержал вдруг адвокат, соскочив со стула – Прошу не вносить этот вопрос в протокол судебного заседания из-за явной преднамеренности обвинения!

– Хорошо – спокойно, ничуть не смущаясь, ответил председательствующий по делу – мы этот вопрос решим после ответа подсудимого на следующий вопрос». И повернувшись к подсудимому спросил:

– Вы действительно утверждаете, что не выносили пакет с драгоценностями из Катиной квартиры?».

Подсудимый вновь посмотрел на адвоката, на лице которого было написано отрицание, и ответил:

– Нет, не выносил.

– Тогда ответьте на следующий вопрос: «Как Вы объясните, что на некоторых

из драгоценностей, находившихся в пакете, обнаружены следы пальцев ваших рук?»

Наступила тишина. Подсудимый не отвечал на вопрос. Да и адвокату не было причин соскакивать со стула и что-то объяснять. Вероятно, он не совсем добросовестно ознакомился с материалами дела и упустил этот момент судебно-криминалистической экспертизы. Теперь ему нужно было придумывать новую версию для оправдания по данному эпизоду обвинения.

Прокурор зло и хмуро посмотрел на адвоката, совершившего весомый промах

при осуществлении защиты своего клиента. Прокурор надеялся, что пронырливый адвокат, изучив детально материалы дела, найдёт новых свидетелей. Что он, подобрав или внедрив новые доказательства и обговорив с подсудимым многие щепетильные стороны дела, добьётся ощутимых результатов и ослабит обвинительный уклон, доведя его до безобидного состояния, где ему, как государственному обвинителю пришлось бы лишь согласиться со сложившейся ситуацией, не ущемляя своего прокурорского достоинства. Впрочем, прокурор в любом случае ничего не терял. При любом исходе дел он не остался бы в накладе, ведь для него самым главным в его негласном договоре с родителями подсудимого было лишь обещание оставить его в живых, и такая мера наказания была уже согласована им с прокурором области, хотя последний не был вмешан ни в какие интриги, и наоборот, был заинтересован в правильном и справедливом, с точки зрения правового характера, разрешении дела, учитывая, что оно находилось под контролем властей Республики.

Не знал и председательствующий по делу обо всех этих интригах и договорённостей, но как опытный судья, конечно же, понимал, что такие адвокаты, как Абдулхусейнов, никогда не упускали возможности обогатиться за счёт несчастья других. Да и поведение Исаевой, которая, довольно бесцеремонно и нагло, пыталась проникнуть, с «не пустой» сумкой, в его кабинет, говорило о многом. Поэтому он был особенно осторожным и весьма

внимательным при рассмотрении дела.

И лишь несчастные, и ослабленные невыносимым горем, Ларины были вне всех этих интриг. Правда и здесь Исаева пыталась подобрать к ним ключ, чтобы оказать им какую-нибудь материальную помощь, но при первой же встрече натолкнувшись на их суровые каменные лица, отпрянула назад, напуганная каким-то внеземным, нечеловеческим возмездием, которые были страшнее суда и любой земной кары.

14

После того, как адвокат в суде потерпел поражения во многих своих атаках, он стал ещё агрессивнее. Первым делом он заявил ходатайство о назначении повторной судебно-психиатрической экспертизы в отношении подсудимого,

ссылаясь на то, что в момент убийство Лариной Екатерины тот был в беспамятстве, а значит, не мог совершить, приписанное ему, деяние.

Прокурор оставил это ходатайство на рассмотрение суда. Связанный неким обязательством с родителями подсудимого, он не мог поступить иначе, хотя любой, незаинтересованный прокурор тут же просил бы суд отклонить это ходатайство. Ведь в уголовном деле соответствующая экспертиза уже имелась, подробно и профессионально и главное детально показавшая, что Исаев Камал в момент совершения убийства находился в полном здравии и уме, то есть был вменяемым и отдавал себе отчёт во всех своих действиях.

И, конечно же, суд отклонил это ходатайство.

Адвокат, безусловно, понимал, что его ходатайство будет отклонено, но он отрабатывал гонорар, оплаченный ему родителями подсудимого, причём в немалой сумме. Именно поэтому он активно участвовал в разбирательстве дела, в допросах подсудимого и свидетелей.

Важным свидетелем по делу была соседка по квартире, где жила Катя, Хамраева Салима, которая в ту злополучную ночь слышала отчаянные крики Кати: «Спасите! Убивают! Помогите!». Но была глубокая ночь. Дома у неё телефона не было, а идти в милицию, оставив одних малолетних детей, боясь за их жизнь, она не могла.

Адвокат тут же начал задавать ей вопросы – слышала ли она голоса мужчин, сколько их было? Но Хамраева ответила, что она слышала лишь отчаянные крики девушки.

Потерпевший Алексей Ларин спросил её: «Почему Вы не обратились к другим соседям, чтобы они вызвали милицию?» Ответ был тот же: «Боялась выйти из квартиры».

На второй день суда допросили в качестве свидетеля и мать подсудимого, которая должна была пояснить, в какое время вернулся её сын в ночь убийства Кати, и в каком состоянии он находился. Исаева пояснила, что пришёл он домой где-то в полночь. Действительно у сына на пиджаке была кровь, он объяснил это тем, что подрался. Она пожурила его, а пиджак, вместе с брюками постирала. Камал никогда не стал бы убивать девушку. Что у них там

произошло, она не знает.

Затем началось длительное исследование судебных доказательств. И вновь адвокат проявлял кипучую деятельность, задавая вопросы приглашённым по его инициативе экспертам: криминалистам, психиатрам, врачам. Но предварительное следствие было проведено безупречно и все собранные доказательства, изобличающие подсудимого, были тщательно закреплены в ходе судебного разбирательства.

При оглашении судебно-медицинского освидетельствования тела Кати, с подробным перечислением всех ножевых ранений, которые буквально изрешетили её, не оставив в целости ни одно из жизненно-важных органов Татьяна Ларина застонала от боли и чуть не потеряла сознание. Да и сам Алексей побледнел до неузнаваемости, почти лишённый жизнеспособности.

После окончания судебного следствия председательствующий отложил рассмотрение дела, дав один день сторонам для подготовки к прениям сторон.

Прения суда начались в десять часов утра. Первым выступил прокурор, который хотя и поддержал обвинение, но в его речи отсутствовал пафос

обычно свойственный прокурорам при рассмотрении таких дел. Подтвердив виновность подсудимого доказательствами, исследованными в суде, он

попросил определить подсудимому, совершившему убийство с особой жестокостью пятнадцать лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима.

Публика в зале зашевелилась. Кое-кто закашлял. Но выступление прокурора

никого не удивило, поскольку выглядело слишком пресным, почти не затронув сердца людей.

Потерпевший Ларин, никогда ранее не участвовавший в судебных процессах, получив, подобно прокурору, возможность высказать своё мнение по поводу определения меры наказания убийце своей дочери, тихо ответил: «Прошу определить ему наказание по закону».

Когда же слово предоставили адвокату, он оглядел людей, сидящих в зале и, зачем-то покрутив пуговицу своего костюма, бросился в омут слов своей защитительной речи. «В любом случае я не могу считать подсудимого виновным в совершении убийства! – громко заявил он. – В деле много неясностей. Так, например, судебной экспертизой не установлено, сколько времени он находился вне сознания, ударившись головой об бетонный выступ на кухне. К сожалению, суд отклонил моё ходатайство о назначении повторной судебно-психиатрической экспертизы в отношении подсудимого. Вполне возможно, что преступление было совершено в период его нахождения в беспамятстве, после потери сознания. Не проверили органы следствия и версию разбойного нападения на квартиру неизвестных лиц».

Он говорил, ещё долго высказывая немало никчёмных доводов, стараясь запутать, смешать все добытые доказательства, в один скомканный узел, а некоторые и вовсе признать неубедительными. Но понимая, что у него нет никаких оснований просить его оправдания потребовал возвратить уголовное

дело на дополнительное расследование.

Слушая адвоката, Алексей Ларин задумался: «Была дочь, и вот её нет. Не просто от какой-нибудь болезни или несчастного случая – погибла от рук молодого, но кровавого убийцы. Вот дадут ему пятнадцать лет лишения свободы, отсидит он половину этого срока и его влиятельные родители, конечно же, вытащат его из колонии. И снова будет он жить припеваючи. А Кати нет, и никогда уже не будет». И вновь сжалось его сердце. И вновь содрогнулась его душа.

А суд, выслушав последнее слово подсудимого, который подтвердил мнение адвоката, и не признал своей вины, удалился в совещательную комнату.

15

Многим ли известно, какая тяжесть наваливается на судью, который должен вынести обоснованный приговор в отношении подсудимого, совершившего тяжкое преступление? Особенно нелегко разрешать дела и определять наказания тем лицам, в чьих сознаниях давно уже не осталось таких понятий, как совесть, честь, справедливость или жалость. Кажется, что у этих людей, пропитанных пороками, не осталось никаких человеческих чувств и внутри их

лишь звериные инстинкты, и дикая страсть, толкающая на страшное деяние ради удовлетворения своих необузданных прихотей. И они порой становятся страшней любых хищных зверей, если вдруг на их пути возникают непредвиденные препятствия, мешающие осуществлению их цели. И тогда,

любого беспомощного человека, повстречавшегося им, они, превращают в жертву своей необузданности. Будь тот человек старым и слабым, или же -нежной хрупкой девушкой – безжалостно и беспричинно исполосуют, изрежут, продырявят ножом, или любым иным предметом человеческое тело, отняв у этих невинных людей самое ценное, существующее во всей вселенной – человеческую жизнь. Но эти изверги, страшные оборотни, всё ещё встречающиеся в человеческом обществе, бесчувственны, как камни и считают ценным лишь собственное существование, хотя их пребывание в живом образе на этой земле нельзя считать жизнью в полном смысле этого слова.

Но не только обоснованность приговора в отношении подсудимого, но и тяжелейшие страдания, выпавшие потерпевшим по делу, матери и отцу Лариной Екатерины, не менее тяжёлым грузом ложились на весы правосудия, а вернее на сердце судьи. Они – одни из честнейших людей, каждый из которых, найдя своё призвание, добросовестно трудился, да и продолжает трудиться на благо общества, обретя своё истинно человеческое счастье, сначала в любви, затем – в семье. Но настоящим золотым счастьем для них было появление первенца, рождение дочери. Каждый день их жизни был освещён сиянием исходящей от Кати. Её живостью, говорливостью, весёлостью. Именно она, Катя, наполняла их семейный мир радостью бытия, вселяла веру в будущее.

И вот этот мир любви, доброты и счастья, который казался Лариным прочным и постоянным, естественным и несокрушимым, вдруг был разбит, как зеркало, на мелкие кусочки.

С содрогающейся нежностью смотрел судья на фотографию Кати: на её красивое ангелоподобное лицо, обрамлённое нежными, белокурыми волосами. Лицо украшали голубые глаза, подобные двум озерцам, прикрытых камышинками ресниц. Над глазами виднелся разлёт её тонких, как ласточек в полёте, бровей. Отделял глаза небольшой, прямой «римский» носик, тая в себе неприметную гордость и девичье достоинство. Украшениями лица были красивые, сложенные в улыбку, упругие, сочные, вишне подобные, губы.

И невольно возникла у судьи мысль: «Какую человеческую красоту сгубил этот оборотень!»

Но вот перед судьёй появились фотографии её израненного, искалеченного тела. Первый же удар ножом по голове, лишил её памяти – кончик ножа достиг

головного мозга.

Второй удар пронзил сердце. Почти вся грудь Кати была изрешечена, пробитая ножом. Убийца проткнул ножом насквозь: печень, почки и селезёнка. Были ранения и ниже живота и на бёдрах. Всего шестнадцать

крупных, тяжелых ранений описали эксперты в медицинском освидетельствовании.

Сколько же злобы, ненависти надо было человеку, чтобы так беспощадно уничтожать человеческую жизнь!

Но судья должен быть беспристрастным и не подаваться эмоциям.

За что же была убита, да ещё таким страшным образом Ларина Екатерина?

Это и выяснял судья, вместе с притихшими, от коснувшегося их чужого, непреоборимого горя, народными заседателями, в совещательной комнате.

В советское время, да и в первые годы после развала Союза, в судах не было ещё присяжных заседателей. В состав суда входили: председательствующий по делу – профессиональный судья и два народных заседателя, как представители общественности. Народные заседатели были далеки от юриспруденции и поэтому, всецело доверялись судье. Таким образом, фактически приговор составлял судья. Но прежде, чем вынести приговор судья обсуждал с заседателями вопросы квалификации деяний подсудимого, объяснял, какими доказательствами подтверждается виновность подсудимого по той или иной статье. Достаточное время уделялось и обсуждению вопроса о назначении меры наказания.

16

До оглашения приговора оставалось два дня. В суде наступила тишина. Но в городе – на рынках и базарах, в разных учреждениях и офисах, разговоры о страшном убийстве молоденькой русской девушки, продолжались.

Основная масса жителей города искренне сочувствовали потерпевшим. Среди них не было равнодушных и безразлично относящихся людей к этому, из ряда

вон выходящему, беспредельному преступлению. Горожане жалели родителей погибшей девушки, понимая, что понесённая ими утрата невосполнима. Горько и стыдно было им, что такое жестокое преступление произошло именно в их городе, который с древних времён назывался священным и благородным. Но и здесь, среди трудолюбивых, честных и справедливых людей, порой, находили себе пристанище оборотни в человеческом облике, дожидающиеся своих жертв. К сожалению, ни один из городов мира, даже из самых цивилизованных и культурных, не избег таких трагических происшествий. Почему-то и в самых передовых, и в наиболее высоко развитых странах благополучно существуют подобные оборотни, готовые в любое время совершить неописуемое зло, направленное против человеческой жизни. И сколько ещё таких оборотней? Каких новых жертв они дожидаются? Как пресечь их в зародыше, пока они не окрепли и не натворили жутких бед и не только отдельным людям, но и всему человечеству? Не зря возникают у людей подобные вопросы. Найдутся ли на них ответы?

Дожидаясь дня оглашения приговора, чета Лариных оставалась жить в гостинице. Но, чтобы как-нибудь развеется, отчаявшись от невыносимой боли в своих измученных сердцах, супруги решили побродить по городу. Они,

конечно же, не надеялись, что смогут освободиться от опутавшего их горя, свинцовой тяжестью придавившего их, но и сидеть безвыходно в четырёх стенах, пусть даже и уютного номера, им было невыносимо. Кроме того, нужно было купить подарок десятилетней дочери Вере, которая оставалась дома, в городе Зарафшане, вместе со своей родной по маме, бабушкой, недавно

приехавшей из Ленинграда. На рынке было многолюдно. В торговых рядах, в отдельных палатках продавали: и разные промышленные товары, и восточные сладости, и ткани, и яркие женские одежды, и посуду и изделия мастеров. Проходя по торговым рядам, Ларины вдруг услышали разговор двух женщин. Одна из них женщина-узбечка, среднего роста, интеллигентного вида, спрашивала другую, европейского типа женщину, вероятно, свою подругу:

– А ты Мария, пойдёшь в суд на оглашение приговора по делу об убийстве Лариной? Мария тут же откликнулась:

– Ну, конечно же, Дильбар! Интересно, что решит суд. Люди говорят, что этот подонок опять выкрутится. Уж больно родители его крутые – ко всем вхожи.

– Да не слушай ты никого! – отвечала на это Дильбар – Я думаю, что его не отпустят. Боюсь другого – лишат свободы, а его бы…» Но она не стала договаривать и опасливо покосилась на находящихся рядом людей.

Женщины удалились, а Татьяна сказала Алексею:

– Ты слышал, о чём они говорят? Они могут его и отпустить.

– Да не отпустят они его. И вообще, посмотрим, что решит суд» – ответил Алексей.

Они намеренно называли убийцу своей дочери местоимением: «он», «его», как будто не желая осквернять себя ненавистным для них именем. Им казалось, что звучание этого имени могло вызвать в них более страшную боль, чем та,

которая терзала их сердца.

В то же время Исаева вновь встретилась с адвокатом Абдулхусейновым и привезла его в загородный ресторан. Время было обеденное и стол в отдельном кабинете, как всегда, отличался богатой сервировкой. Адвокат чувствовал себя смущённым, поскольку и сам не восторгался результатами своей работы в суде. Исаева, не церемонясь, сразу же задала ему вопрос:

– Что же теперь будет, ведь Вы не сумели добиться, чтобы дело направили на судебно-психиатрическую экспертизу?

Адвокат чуть не поперхнулся, допивая коньяк и обратив свои мутные глаза на Исаеву, решительно ответил:

– Я сделал всё, что мог. Но всё будет в порядке. Ведь Вы слышали, что прокурор требовал назначить наказание в виде пятнадцати лет лишения свободы. А это значит, что Камал останется жить, а это самое главное. Не было ещё случая, чтобы судья пошёл против прокурора. Ну, а после оглашения приговора, мы пойдём другим путём.

Абдулхусейнов намеренно сказал Исаевой, что прокурор «требовал», хотя прокурор в суде мог лишь просить назначить то или иное наказание.

«Хорошо, что я договорилась с прокурором – подумала Исаева – хотя и

дороговато обошлось, но зато Камал останется жить. Да и в дальнейшем

прокурор может помочь в деле освобождения сына». И почувствовав

некоторое облегчение, почти приказала адвокату:

– Но Вы уже сейчас начинайте готовить жалобу на суд!

– Да я готов – тут же отозвался адвокат, доедая жирную самсу – как только

озвучат приговор, моментально отпишу».

Между тем, судья Мансуров и народные заседатели, находясь в совещательной комнате, детально изучали материалы уголовного дела. Судья объяснял заседателям, правильно ли квалифицированы действия подсудимого, и почему они квалифицированы, как убийство, сопряжённое с разбоем и одновременно – с особой жестокостью. Есть ли в действиях Исаева – разбой, и не это ли привело его к убийству. Так же ему вменялась попытка совершения изнасилования, неудавшаяся из-за отчаянного сопротивления Кати.

Исходя из исследованных материалов уголовного дела, всех доказательств и показаний свидетелей суд пришёл к единому мнению, что действия подсудимого квалифицированы правильно.

Разобравшись с квалификацией преступных действий, судья перешёл к изучению личности преступника. Первая его судимость была ещё в несовершеннолетнем возрасте за нанесение подростку телесных повреждений средней тяжести. Второй раз был он осуждён за такие же действия, но уже за покушение на убийство и нанесение тяжких телесных повреждений молодому, человеку, который лишь благодаря современной медицинской помощи остался жив, хотя не смог избежать инвалидности. А теперь – страшное убийство девушки.

Судью не могла не насторожить подобная последовательность, присущая маньяку, на что он обратил внимание народных заседателей.

После изучения материалов дела, прежде чем окончательно определить меру наказания подсудимому, судья занялся составлением приговора, постоянно сверяя свои мысли с материалами уголовного дела. Процесс составления приговора сугубо важный, но тайный для многих. Ничто не должно было просочиться из совещательной комнаты, о чём знали заседатели, предупреждённые судьёй. И они свято соблюдали это таинство. И не поэтому ли судьями окончательное решение по определению наказания принималось в день оглашения приговора.

В те времена всё ещё действовали советские законы, видоизменённые новыми государствами. Но меры наказания оставались пока что прежними. Так за убийство совершённое особо опасным способом лишение свободы определялось до двадцати лет, что было потолком. Однако, при этом

существовала и высшая мера наказания – смерть, крайне редко применяемая