Текст книги "Моцарт. Реквием"

Павел Луцкер,Римма Поспелова
Моцарт. Реквием

© Луцкер П. В., текст, 2008

© Поспелова Р. Л., перевод, 2008

© Издательский дом «Классика-XXI», 2008

* * *

«Я знаю, я должен умереть, – восклицал Моцарт. – Кто-то дал мне aqua toffana и точно подсчитал время моей смерти, для которой они заказали Реквием; я пишу его для самого себя».

История, которую мы хорошо знаем

Павел Луцкер

1/ Реквием Моцарта: легенда и факты

Едва ли кто-нибудь оспорит традиционное мнение, что среди моцартовских сочинений Реквием – самое таинственное и загадочное. Его историю и меломаны, и профессионалы знают хорошо – или, впрочем, думают, что знают.

Реквием стал последним сочинением композитора, так им и не завершенным. Поэтому сама моцартовская смерть, окутанная плотным слоем легенд, сообщает ему мистический оттенок, который еще усиливается тем, что речь идет о погребальной мессе – словно Моцарт предвидел собственную кончину. Сохранились свидетельства, что он сам указывал ученикам, как закончить Реквием. Все эти тайны по сей день привлекают внимание и моцартоведов, и широкой публики. Обратимся же к ним и мы – с тем, чтобы расставить наконец в этой загадочной истории все точки над «и».

2/ «Так был ли он убит?»

Центральный вопрос, вокруг которого концентрируются основные проблемы, в том числе и непосредственно связанные с Реквиемом, – смерть композитора. Как известно, Моцарт умер в 0:55 понедельника 5 декабря 1791 года, не дожив до своего 36-летия чуть более полутора месяцев. Ранняя смерть и сопутствующие ей обстоятельства произвели сильнейшее впечатление на его современников и потомков. Трудно сказать, удастся ли когда-нибудь прийти к единому мнению по ее поводу и поставить финальную точку в бесконечных спорах, но до сего дня к этим событиям с неизбежностью возвращаются все, кто пишет о Моцарте.

В биографии Франца Ксавера Нимечека (1798) содержится история о прогулке Моцарта с женой осенью 1791 года в венском парке Пратер, во время которой Моцарт обмолвился, что его отравили и что заказанный ему Реквием он пишет для себя.

История эта, опубликованная по времени ближе всего к реальным событиям, восходит к жене Моцарта, Констанце, и скорее может быть признана достоверной, чем другое ее воспоминание, зафиксированное супругами Новелло, посетившими вдову в 1829 году: «Примерно за шесть месяцев до смерти им овладела идея, что его отравили».

«Я знаю, я должен умереть, – восклицал он. – Кто-то дал мне aqua toffana и точно подсчитал время моей смерти, для которой они заказали Реквием; я пишу его для самого себя».

Эта версия плохо согласуется с другими источниками о времени заказа и работой над Реквиемом и поэтому должна рассматриваться либо как не вполне точное повторение первого рассказа, либо как романтическое дополнение к нему.

Другое свидетельство – заметка о смерти Моцарта, опубликованная в конце декабря в берлинском «Еженедельном музыкальном листке»: «Моцарт скончался. Он вернулся домой из Праги больным и с той поры слабел, чахнул с каждым днем. Полагали, что у него водянка, он умер в Вене в конце прошлой недели. Так как тело после смерти сильно распухло, предполагают даже, что он был отравлен». Таким образом, слухи об отравлении Моцарта возникли в Вене сразу же после его смерти. Их со ссылкой на те же симптомы повторил в дальнейшем и старший сын композитора.

Следующие важнейшие «показания» связаны с именем Антонио Сальери. В 1823 году он якобы признался в том, что он виновен в смерти Моцарта и хочет на исповеди покаяться в убийстве. Однако прямо признание Сальери нигде не зафиксировано, а запись исповеди, о которой, по словам Игоря Бэлзы, некогда рассказывал Борису Асафьеву известный австрийский музыковед Адлер, до сих пор не обнаружена, равно как и другие свидетели, которым Адлер когда-либо излагал бы эту историю. Главный источник, где об этом упоминается, – разговорные тетради Бетховена. В начале 1824 года Антон Шиндлер, бывший тогда личным бетховенским секретарем, писал: «Сальери опять очень плох. Он в полном расстройстве, твердит в бреду, что повинен в смерти Моцарта и дал ему яду. Это – правда, ибо он хочет поведать ее на исповеди…»

С юридической точки зрения все это, безусловно, дает почву для подозрений, но не может считаться безоговорочным доказательством хотя бы уже потому, что с осени 1823-го и до смерти в 1825 году у Сальери была зафиксирована острая форма душевной болезни. Перечисленным все самые серьезные свидетельства, ставящие вопрос о насильственной смерти Моцарта, по сути, и ограничиваются. Как видно, ни одно из них не может считаться бесспорным.

3/ «Мне день и ночь покоя не дает мой черный человек»: к вопросу о мотивах преступления

Теперь о возможных мотивах. Обычно здесь речь заходит о нескольких личностях из окружения Моцарта и о венском масонстве. И опять в центре внимания оказывается фигура Сальери. Самый яркий из мотивов, связанных с ним, – зависть – восходит к маленькой трагедии Пушкина «Моцарт и Сальери». Он преподнесен настолько убедительно, что «три врача» – Дальхов, Дуда и Кёрнер – привели немецкий перевод пушкинского текста в приложении к своей книге. Но, само собой разумеется, в деле обвинения Сальери пушкинская трагедия не может быть аргументом. Реальная картина не вполне совпадает с той, что нарисована Пушкиным. Начнем с того, что корни зависти Сальери не вполне понятны. Пожалуй, правы как раз те, кто отмечает, что современники Моцарта отнюдь не безоговорочно признавали его исключительную гениальность. Так что случай с Пушкиным – классический пример того, как представления и ценности более поздней эпохи переносятся на другую, более раннюю.

Итак, абсолютную зависть как мотив преступления едва ли стоит принимать всерьез. Следует скорее говорить не о зависти, а о соперничестве, вполне, впрочем, обычном в кругу придворных музыкантов.

Миф об отравлении Моцарта иногда связывают с католической религиозностью Сальери. Манипулируя им, церковь якобы могла склонить его к убийству Моцарта-масона. Этот мотив невероятен уже потому, что в масонские ложи входили некоторые весьма влиятельные церковные деятели, так что ни о какой жесткой оппозиции речи быть не могло. Правда, свояченица Моцарта Софи Хайбель позднее рассказывала, что священники собора Св. Петра отказались прийти к Моцарту совершить обряд последнего причастия вроде бы из-за его масонства. Но та же причина совершенно не смущала руководство главного венского собора Св. Штефана, назначившего Моцарта в 1791 году первым помощником престарелого соборного капельмейстера Л. Хофмана с перспективой стать его преемником.

4/ Несколько версий одной легенды, или Для кого Моцарт написал Реквием

Траурная заупокойная месса получила свое название по начальным словам текста Requiem aeternam dona eis, Domine – «Покой вечный даруй им, Господи». Каноническая структура Реквиема окончательно оформилась в XIV веке в римском обряде и содержит следующие части:

Интроит (вступление) – Requiem aeternam («Покой вечный») и Kyrie eleison («Господи, помилуй»)

Тракт (букв. «протянутый») – Absolve, Domine («Отпусти, Господи»)

Секвенция (букв. «следующий») – Dies irae («День гнева», составляет самую обширную часть реквиема, подразделяется на разделы)

Оффеторий (приношение) – Domine Jesu Christe («Господи Иисусе Христе»), Sanctus («Свят») и Benedictus («Благословен»), Agnus Dei («Агнец Божий»)

Коммунио (причастие) – Lux aeterna («Вечный свет»)

Респонсорий (ответ) – «Libera me, Domine» («Избавь меня, Господи», звучит в торжественных случаях, является факультативной частью, в отличие от канонических).

Как уже упоминалось выше, таинственная история заказа Реквиема широко известна. Она излагалась многократно, и в ней немало красочных деталей – в особенности неожиданные визиты «серого посланца».

Самая ранняя версия легенды появилась через месяц после моцартовской кончины в «Зальцбургских ведомостях» от 7 января 1792 года. Достоверных источников не так уж много. В некрологе немецкого ученого Фридриха Адольфа Шлихтегролля (1793) Реквием лишь кратко упоминается. Большая же часть сведений известна нам из биографии профессора Пражского университета Франца Ксавера Нимечека и из анекдотов писателя и публициста Иоганна Фридриха Рохлица. Оба источника были опубликованы в 1789 году. Сложность, однако, состоит в том, что в них немало противоречий.

Во-первых – точная дата заказа. В «Зальбургских ведомостях» она указана крайне неопределенно: «За несколько месяцев до своей кончины». В зальцбургской заметке сказано, что композитор просто «получил анонимное письмо», а Нимечек упоминает, что еще в 1797 году видел в руках вдовы одну из записок, которую неизвестный заказчик послал Моцарту: «Она очень короткая, и многого из нее не почерпнешь. В ней Моцарта просят прислать Реквием и определиться с суммой, за которую он мог бы ежегодно сочинять некоторое число квартетов».

Во-вторых – личность заказчика. Все ранние источники указывают на некое неизвестное лицо. Нимечек подчеркивает даже: одним из условий было то, что Моцарту «не следовало даже пытаться узнать имя заказчика». Рохлиц все же приводит некоторые весьма важные детали:

Однажды, когда [Моцарт] сидел погруженный в свои меланхолические фантазии, подъехала карета, и некий странник велел доложить о себе. Он принял его – пожилого, серьезного, статного человека, исполненного внешнего достоинства, не знакомого ни Моцарту, ни его жене. Человек заговорил: – Я пришел к вам по поручению одной очень высокопоставленной особы. – Так от кого вы? – спросил Моцарт. – Этот человек не желает, чтобы о нем узнали. – Хорошо, но чего же ему от меня нужно? – Умер некто, кто был и навечно останется ему очень дорог, и он желал бы ежегодно отмечать день его смерти скромно, но достойно, поэтому просит вас сочинить для этой цели Реквием.

Такое обилие деталей наводит на мысль, что кругу людей, близких к моцартовской семье, было известно гораздо больше, нежели они сообщили публично. Аббат Штадлер в приватном письме к издателю Иоганну Антону Андре от 1 октября 1826 года писал:

«То, что Реквием Моцарту заказал граф Вальзегг, я знал уже сразу после моцартовской смерти. И о цели заказчика, и обо всем, что выдается за тайну, тоже известно мне с тех пор».

Самая обширная информация о графе Франце Антоне Вальзегге цу Штуппах появилась гораздо позже в очерке Антона Херцога «Правдивая и подробная история Реквиема Моцарта с момента его возникновения в 1791 году и по настоящее время – 1839 год». В нем Херцог впервые обнародовал имя «дорогой графу персоны», о которой упоминал Рохлиц. Итак, поводом к заказу стала смерть молодой жены графа Анны – урожденной Эдлен фон Фламмберг – 14 февраля 1791 года. В ее память неподалеку от замка Штуппах граф соорудил мемориал. А Реквием, которому надлежало «исполняться ежегодно в день смерти госпожи графини», решено было заказать Моцарту.

Что же побудило Моцарта принять этот заказ? Версии также различны: от финансовой заинтересованности (зальцбургская заметка) до пристрастия к «высокому стилю церковной музыки» (Нимечек). Имеется один документ – письмо, единственное во всей сохранившейся моцартовской переписке, где речь заходит о Реквиеме:

«Не могу избавиться от образа незнакомца, стоящего перед глазами, вижу, как он просит меня продолжать, торопит, а тот, нетерпеливый, требует от меня [готовую] работу… прерываюсь, вот передо мной моя прощальная песнь – я не вправе оставить ее незавершенной» (сентябрь 1791-го).

Оно написано на итальянском языке и, как предполагается, могло быть адресовано либреттисту Лоренцо Да Понте. Иными словами, получается, что Моцарт уже тогда записал внушительную часть сочинения. Но подлинность письма вызывает большие сомнения, и они еще усиливаются другими разногласиями в датировках.

Тем более что принятие Моцартом заказа очень хорошо согласуется с его планами возобновить деятельность церковного композитора. Наличие Реквиема в портфеле церковных сочинений было бы в этом смысле совсем не лишним. Надо сказать, что нечто подобное Моцарт, вероятно, уже задумывал раньше, в 1788–1789 годах. Максимилиан Штадлер указал, что именно к этому времени относились известные ему эскизы к Реквиему (1 и 2-го номера), ныне не сохранившиеся. Но тогда, по-видимому, композитор не довел работу до конца, а когда в 1791 году возник заказ, решил воспользоваться ею для своей новой партитуры.

Реальная история Реквиема и некоторые косвенные упоминания в документах позволяют предположить, что оговорены были лишь ограничения на передачу рукописи третьим лицам. Констанца в переписке с издательством специально подчеркивает, что заказчик «поставил условием неиздание [сочинения] … Ни один человек в мире не имеет на это право, кроме вышеупомянутого владельца и, в крайнем случае, меня, если он мне это позволит». И действительно, граф Вальзегг через своего поверенного адвоката Зортчана заявил о своих правах, как только издательство Брейткопфа и Гертеля сообщило о своем намерении напечатать Реквием, хотя оставил без внимания несколько сообщений об исполнениях на публике, предпринятых с участием Констанцы.

5/ Кто написал Реквием Моцарта?

Еще одна острая проблема – в какой степени Моцарту удалось завершить Реквием. Сведения об этом противоречивы. В зальцбургской газетной заметке утверждалось: «За несколько дней до смерти он закончил его». То же отметил Рохлиц. В некрологе Шлихтегролля сказано, что сочинение, напротив, не было доведено до конца. По Нимечеку, «сразу после смерти Моцарта явился посыльный за сочинением – таким, каким оно осталось, незаконченным». Из всех участников истории одна только Констанца неоднократно настаивала, что в целом Реквием был Моцартом завершен, и все, что требовалось – небольшие доработки чисто технического характера. И Вальзегг, согласно воспоминаниям Херцога, был убежден в том, что Моцарт довел работу почти до конца и лишь Agnus Dei и Communio (включающий части Lux aeterna и фугу Cum sanctis tuis) не были им записаны.

Большая часть моцартовской рукописи действительно представляла собой так называемую «партичеллу» (частично выписанную партитуру с незавершенной оркестровкой). Но, к примеру, Introitus (Requiem aeternam) был готов полностью.

В одной из своих статей аббат Штадлер упоминает: «Вдова [Моцарта] говорила мне, будто на моцартовской конторке после его смерти находилось некоторое количество листочков с музыкой, и она отдала их все [ученику мужа] Зюсмайеру». Долгое время следы каких-либо «листочков», относящихся к Реквиему, отсутствовали.

Однако в 1962 году моцартовед Плат обнаружил в архиве Мендельсона в Берлине страницу моцартовского эскиза, на которой, наряду с небольшим наброском увертюры к «Волшебной флейте», имелись еще два, предположительно предназначенные для Реквиема.

Побывали ли эти записи в руках Зюсмайера – остается только догадываться. Но обнаруженный лист заставляет более внимательно отнестись к свидетельству Констанцы и прислушаться к предположению Штадлера: «Вполне возможно, что Зюсмайер [в трех последних частях Реквиема] позаимствовал некоторые [тематические] идеи у Моцарта». Тогда утверждение Констанцы, что Моцарт почти полностью закончил сочинение, выглядит не столь голословным, хотя все равно далеким от реальности.

То, каким образом был завершен Реквием после смерти Моцарта, исследователи обсуждают по сей день. Известно, что работа проходила в несколько этапов. Первый связан с панихидой по Моцарту, проведенной по инициативе его друзей в Вене в церкви Св. Михаила 10 декабря 1791 года. Тогда прозвучали только начальные части – Introitus и Kyrie. Скорее всего, именно к этому моменту кем-то из музыкантов, близких шиканедеровской антрепризе, была сделана оркестровка второй из них. То, что следующий этап работы начался не с Kyrie, а уже прямо с Dies irae, косвенно подтверждает эту версию.

Судя по документам, инициатива в завершении Реквиема исходила от Констанцы. 21 декабря 1791 года она обратилась с просьбой по этому поводу к Йозефу Эйблеру, о чем говорит сохранившаяся расписка:

Нижеподписавшийся настоящим свидетельствует, что госпожа вдова Констанца Моцарт доверила ему завершить начатую ее умершим мужем заупокойную мессу; он же обязуется закончить ее до середины ближайшего Поста и одновременно заверяет, что рукопись не будет скопирована или передана в другие руки, нежели госпоже вдове.

Как уже говорилось, Эйблер начал сразу же с Dies irae, продолжив работу по инструментовке до последнего раздела Sequentia. Правда, то, что он сделал, можно назвать лишь попыткой дополнить моцартовскую партитуру. Вскоре он сам понял, что это ему не под силу. По сути, он довел более-менее до конца только две из пяти частей, за которые брался, остальные же оркестровал частично. Увереннее всего Эйблер чувствовал себя со струнными: он дописал их полностью. С духовыми – деревянными (пары бассетгорнов и фаготов) и двумя трубами вкупе с литаврами – дело оказалось сложнее. Только собственно в Dies irae и в Confutatis он рискнул применить весь задуманный Моцартом состав. В Tuba mirum и Recordare в партиях духовых он оставил лишь то, что было написано самим Моцартом, даже не рискнув их продолжить. Наконец, в Rex tremendae на месте духовых и литавр вообще зияет пустота, хотя их участие явно предполагалось самим характером музыки. В Lacrimosa Эйблер попробовал дописать лишь два такта партии сопрано в хоре и остановился. К офферторию он даже не притронулся.

Когда именно Эйблер возвратил «с извинениями» партитуру Реквиема Констанце, неизвестно. Вероятно, к концу первой декады или к середине января 1792 года. Работа Зюсмайера, к которому попал после этого Реквием, была закончена в начале марта.

Зюсмайер не стал, подобно Эйблеру, вписывать свои дополнения прямо в моцартовскую «партичеллу», а скопировал все, написанное рукой своего учителя, начиная с Dies irae, и работал затем уже в собственной копии.

Считается, что он «заново сочинил партии, дописанные Эйблером, – не исключительно ли из ревности к сопернику?» В действительности же Зюсмайер далеко не везде стремился найти собственное решение и часто опирался на Эйблера.

Естественно, трудно избежать сравнительной оценки версий Эйблера и Зюсмайера, пусть даже первый «сошел с дистанции». Высказываются суждения, что доработки Эйблера «оказались несомненно совершеннее дополнений Зюсмайера – особенно партии труб и литавр в Dies irae».

В связи с Agnus Dei музыковед Адольф Бернхард Маркс в XIX веке полагал, что рисунок партии баса в начале части почти в точности воспроизводит основную тему Requiem aeternam, и восклицал по этому поводу: «Если это не написал сам Моцарт, что ж, тогда тот, кто смог это написать, – Моцарт». Исключение составляет Lacrimosа, о которой точно известно: восемь начальных тактов в ней написаны Моцартом.

Оценивая последнюю моцартовскую композицию, Эйнштейн заметил: «Реквием остался торсом, но совсем не таким, как большая Месса c-moll. В Мессе у нас есть целиком Kyrie, целиком Gloria, целиком Sanctus и Benedictus, и все эти части, вплоть до мельчайших деталей, дошли до нас в авторской редакции. Реквием же, начиная с самого Dies irae, вызывает некоторые сомнения, а после первых восьми тактов Lacrimosa сомнения эти становятся вполне обоснованными».

Это действительно так. Все невероятные усилия, затраченные на завершение этого сочинения Эйблером, Зюсмайером, возможно, еще кем-то, и предпринимаемые вплоть до нашего времени, выглядят попытками задрапировать этот незавершенный торс. Попытки удаются с большим или меньшим успехом. С их помощью даже контуры того, что было намечено Моцартом, производят на слушающую публику сильнейшее впечатление. Но стоит детальнее углубиться в сочинение, как становится ясно, сколь многого мы лишились.

История уготовила моцартовскому Реквиему странную участь. Сам автор, вне всяких сомнений, мыслил его как сочинение сугубо обиходное, предназначенное быть частью церковного ритуала. Но прихотью судьбы оно стало одним из первых, заживших совершенно самостоятельной жизнью на концертных подмостках.

Его первое исполнение в полном виде состоялось во вполне светском концерте 2 января 1793 года в зале Яна, где по инициативе аристократа, барона Готфрида ван Свитена было принято исполнять забытые шедевры старинной музыки. И именно оно, а не скромная служба 14 декабря того же года в цистерцианской церкви местечка Винер-Нойштадт в память о графине Анне Вальзегг, стало событием, вызвавшим большой публичный резонанс. Реквием был признан шедевром музыкальной композиции и в этом качестве освобожден от своей ритуальной функции. Эпоха гениев окончательно вступала в свои права на музыкальное искусство.