Текст книги "Астронавты. Отвергнутые космосом"

Глава 6

– Господин капитан! – Бой-Баба вытянулась по стойке «смирно». В присутствии Тео Майера ей всегда хотелось показать тому свое уважение. Мало кто уже помнил легендарного капитана, а ведь она выросла на рассказах о нем.

Капитан повернулся в кресле. Глаза ввалились, на щеках лежали тени. За этот полет он постарел больше, чем за все те годы, что она его знала.

– Что у вас, астронавт?

– Дальний док, – она протянула ему планшетку с планом. – Плановая инспекция оборудования. – И подала ему стилус – подписать.

Капитан вчитался, поднял брови.

– Но это же завтра!

Он бросил планшетку на стол, внимательно посмотрел на нее.

– Вы здоровы, астронавт?

Она ответила откровенно:

– Не знаю, куда себя деть. Нужно чем-то руки занять. И завтра делать не надо будет. Разрешите провести осмотр?

– Ну, проводите… – Майер рассеянно чиркнул стилусом свою подпись по экрану планшетки. – Надеюсь, это вас отвлечет от… недавних событий.

Капитан помедлил, держа стилус на весу. Посмотрел на Бой-Бабу.

– В дальний док?

– Так точно, – хрипло сказала она.

Капитан задумался.

– Раз уж вы туда… будьте любезны захватить с собой кальцитид и потравите этих крыс, черт бы их подрал. Ведь когда-нибудь до кабелей доберутся. – Протянул ей стилус. Посмотрел сухо, подождал.

– Есть, господин капитан, – Бой-Баба сунула стилус в нагрудный карман, развернулась и, стуча сапогами, скатилась по трапу.

Чертыхаясь, Бой-Баба перетряхивала полки подсобки в поисках коробки с кальцитидом. Наконец нашла две. Одна новая, не начатая – запечатанная. Бой-Баба сунула ее обратно, подальше на полку. Во второй коробке крысиной отравы оставалось на донышке: несколько прозрачных пакетиков с зелеными гранулами. Бой-Баба сунула пакетики в карман, подцепила клешней с пола рабочий чемоданчик и отправилась в дальний док.

* * *

Бой-Баба, понатужившись, отодвинула задвижку люка. Из-под ног с писком метнулись во тьму корабельные крысы. Астронавтка нашарила на уходящей ввысь переборке выключатель, и в глубине дока тускло проступили очертания зачехленных машин и механизмов.

В руках Бой-Бабы был стальной чемоданчик с инструментом. Она вытянула из кармана список работ и, не спеша, пошла по полутемному ангару, осматривая оборудование. Щелкала выключателями, дергала за ручки, стирала тряпкой солярку и сажу. Ставила галочки в списке.

Будь у нее свой эметтер, не пришлось бы занимать руки этой планшеткой. Она механически потерла шрам на виске. До сих пор больно. В тюремной больничке удаляли – не церемонились.

Бой-Баба помедлила и села на ступеньку транспортера. Торопиться некуда. Можно посидеть, подумать.

Жалела ли она о приговоре? Об отключении эметтера? Нет, ей было хорошо. Отсутствие Сети давало некую физическую свободу. Хотя иногда хотелось снести себе башку окончательно. Чтобы не вставали в памяти каждую ночь после отбоя недвижные тела в гермокостюмах. Чтобы не вспоминалась тишина в наушниках. Молчание мертвых.

Бой-Баба задумчиво обтирала грязной тряпкой сапог. Первые полгода после аварии она честно пила амнезиол, старалась забыть. Память работала кусками: сирены, взрыв, пощечина от бортового врача – «Дура! Я не могу им помочь!» Потом непроницаемые, как у немецкой овчарки, глаза полицейской бабы. Лифчики, оказывается, в тюрьме отбирают, как у мужиков шнурки и галстуки. Высокий потолок камеры, ожидание допроса в холодном одиночном предбаннике.

Именно инспекция по охране здоровья и безопасности тогда настаивала в суде на максимальном наказании, вменяя ей – капитану Троянца – в вину преступную халатность, повлекшую за собой гибель экипажа.

Как она тогда объясняла представителям инспекции, что команда ее Троянца спасала людей! Точно такой же экипаж с горящего аналогового звездолета. Пыталась их убедить, что без ее приказа команда поступила бы так же, но самовольно.

Но эти провонявшие дорогим одеколоном господа объяснили ей, что капитан обязан был запретить своим людям оказывать помощь посторонним с риском для собственной жизни.

Эметтер ей отсоединили уже в больнице, так что она до сих пор не знала, какая реакция на процесс была тогда в социальных сетях. Да и какое ей дело… Первое время была легкость в голове – свобода, ничего, кроме собственных мыслей, ничего, кроме видимого единственным глазом. Но одновременно это было и страшно. Нечем было загородиться от мыслей и от того кошмара всех астронавтов, что вставал перед ней каждую ночь.

Как сказала тогда судья, это послужит ей достаточным наказанием.

Писк и драка за зачехленным транспортером – клочки серой крысиной шерсти пошли летать по закоулочкам дока – отвлекли ее от мыслей. Бой-Баба встряхнулась и встала. Выгребла из кармана пакетики, посмотрела на них. Крысы, а все-таки жалко. Одно утешает: или мы их, или они нас, подумала она. На кораблях ходили слухи о том, как вот такая же команда крыс как-то съела слишком жалостливый экипаж. Когда дрейфующее судно нашли, крысы уже обгрызли его до самого корпуса и все перемерли от жара, холода и радиации.

Бой-Баба разорвала пакетик и пошла вдоль стен и темных углов, вытряхивая зеленые гранулы. На коробке было написано, что зверьки погибают без риска для окружающих, от сердечной недостаточности. Хоть не очень мучаются, подумала Бой-Баба, направляясь с остатками последнего пакетика к зачехленному транспортеру.

Рядом с транспортером уходил ввысь стояк с кабелями. Рядом – распределительный щит. Разноцветные жгуты кабелей тянулись сквозь помещение дока вверх, к генератору гравитации, воздухоснабжению, двигателям. Вся жизнь корабля была в этом стояке.

Мелькнула мысль: одного знающего прикосновения к этим кабелям достаточно, чтобы корабль превратился в безжизненную жестянку. Скрутить этих хлюпиков, спуститься на поверхность планеты в боте, изолировать пораженных, поднять Троянца и на нем вернуться… под трибунал. А хоть и под трибунал!

Ничего, тряхнула она головой. Им с Живых не привыкать; да и дядя Фима этот, видно, мужик непростой, даром что не высовывается…

Бой-Баба замерла у стояка. А что? Сейчас вернуться. Выяснить, как смотрит на это дядя Фима. Майера лучше в это не втягивать, а потом поставить перед фактом. Остальных, если что, так и повязать можно. Хоть на что-то ее железные руки сгодятся.

Сердце застучало. Сейчас пойти к Живых и все ему выложить. Все подготовить. Время есть. Через час он встанет на вахту, тогда и действовать.

Бой-Баба бессмысленно посмотрела на собственную руку, сжавшую в железных клещах-пальцах пакетик с крысиной отравой. Усмехнулась. Остановка сердца – как гуманно! И главное, если верить надписи на коробке, без риска для окружающих.

Она шагнула к транспортеру, присела на корточки. Где-то здесь наверняка нора. Здесь насыпать лучше всего. Она протянула руку как могла дальше и высыпала остатки пакетика за транспортер.

В воздухе потянуло паленым пластиком.

Астронавтка замерла. Принюхалась – нет, ничего. Померещилось.

Нагнулась опять, стараясь разглядеть нору, и снова учуяла ядовитый дымок.

Бой-Баба поднялась. С подозрением посмотрела на распределительный щит. Ничего. Но запах был тут, исходил сверху, откуда шли к щиту провода системы жизнеобеспечения. И легкий, как дуновение марихуаны, дымок уже вился над щитом.

Вспомнила слова капитана: «Лишь бы крысы до кабелей не добрались!» С долю секунды она смотрела на распределительный щит, ожидая, что большой тумблер со щелчком прыгнет вниз, вырубая систему. Но он замер на месте, как будто не чувствовал опасности.

Дымок сгустился, и она услышала потрескивание.

Бой-Баба ринулась к стене, выбила стекло на сигнале пожарной тревоги, кулаком вжала кнопку в стену. Взвыла сирена. А дым уже валил из отверстия над щитом, трещала изоляция, летели искры, но тумблер стоял как вкопанный!

Бой-Баба выломала огнетушитель из стояка и направила на щит, но сильный толчок повалил ее на пол, и корабль затрясся мелкой дрожью. Огнетушитель откатился в сторону. Дым душил, ел ноздри. Сыпались гроздья искр, воняя электричеством.

Дым сгущался, дышать было нечем, только красные аварийные лампы мигали под потолком, и кто-то бежал, все ближе, кричали, ругались. Бой-Баба скорее почуяла, чем увидела неисправность. Выхватила из чемоданчика клещи и, держась за замотанные изоляцией рукоятки, с мясом выдрала из расплавленной оплетки кабеля искрящий провод.

Он подался неожиданно легко.

Корабль вздрогнул всей тушей. Воцарилась тишина. Двигатели встали.

* * *

Бой-Баба лежала поверх заправленной койки. От холода трясло, насквозь промокшее от пота белье липло к телу. Тускло горели аварийные лампы. Сидевшая возле нее Тадефи улыбнулась, встретив ее взгляд.

– Чаю хочешь? Или лучше воды?

Бой-Баба помотала головой:

– Ничего не надо. Спасибо. Ну что там?

Тадефи усмехнулась:

– Что? Дрейфуем. Аварийная система пока тянет. Капитан в следующий сеанс связи собирается запрашивать помощь с Земли.

– Понятно. – Бой-Баба приподнялась на локте, и ее замутило. – А что с причиной пожара? – Она снова вспомнила слова капитана. – Неужели и правда крысы?

Тадефи пожала плечами:

– Кок пытался установить, но ты же его знаешь, он все делает по бумажке. Если в инструкции не нашел объяснения, значит, пожара просто не могло быть. – она встала. – Мне сейчас на вахту, Живых сменить. Если что, его вызывай. И спи.

Тадефи вышла, задвинув за собой дверь.

Бой-Баба с трудом разжала кулак. Поднесла к свету.

На ладони лежал почерневший отрезок стандартного желто-зеленого провода заземления. Он подался легко… вероятно, потому, что его перегрызли крысы. Но почему тогда не отключался тумблер?

Она потрогала кончиком пальца концы. Поднесла к глазу, ожидая увидеть рваные следы крысиных зубов. И похолодела.

Оба конца провода были аккуратно обрезаны.

Бой-Баба сжала обрывок в руке. Пальцы привычно оценили сечение. Такой нечасто встретишь: толстый, жесткий. Сто двадцать ампер.

В голове поплыло. Она села в постели и тупо смотрела на провод.

Сто двадцать ампер.

А проводка в корабле рассчитана на пятьдесят.

Она поднесла проводок к глазу, разглядела бегущую вдоль черную маркировку. Сто двадцать ампер.

Сердце забилось чаще.

Вот поэтому щит и не вырубался. И ничего бортинженер Кок найти не мог: повреждений действительно не было. Просто кто-то заменил участок провода в подходящем месте вот этим обрезком. Если бы она пришла на десять минут позже, вся электропроводка на их древнем «Голландце» сплавилась бы к чертям собачьим.

Бой-Баба нахмурилась. Видно, она не одна такая умная. Кто-то раньше нее успел остановить бегство корабля.

* * *

Она так и не заснула. Ближе к утру спрятала проводок в стоке душевой, пока мылась. Замоталась полотенцем и драла расческой короткие жесткие волосы, когда в дверь постучал Живых.

– Зайди к дядь-Фиме, – сказал он. – На два слова. Мы уже все там сидим.

Бой-Баба кое-как натянула липнущую к мокрому телу одежду и вышла в коридор. Охранник поднялся, когда она вошла, и ухватил ручищами за плечи. Глаза у него были заботливые.

– Ну что, оклемалась, красивая?

Она оглядела отсек. Стол прогибался под кипами старых газет, журналов и бумажных книг. На койке валялись ридеры, планшетки, карты памяти. Дядя Фима усадил ее на койку рядом с Тадефи. Та сидела, опустив голову и ни на кого не смотрела.

Живых повернулся к Бой-Бабе.

– Наш дядя Фима интересные вещи рассказывает. Вот послушай.

Охранник откашлялся:

– Я вас, братцы, прошу только об одном. Все, о чем мы с вами будем говорить, не должно выходить за пределы этой комнаты. Я тоже человек подневольный.

– Не вопрос, – кивнула Бой-Баба.

Живых повернулся к ней:

– Ты прости, но я дядь-Фиме все рассказал.

– Что рассказал? – не поняла Бой-Баба.

– Про паленый чип, – хрипло сказал Живых. – И про стреляную рану.

– Какую рану? – обалдело пробормотала она.

– А в гермокостюме.

Она помолчала.

– Зачем?

– Затем, – сказал охранник в полутьме отсека, – что у каждого из нас есть по кусочку мозаики. Сложим вместе – получится картинка. Не поделимся с остальными – так и будем сидеть каждый со своими черепками. Поняла?

– У меня ничего нет, – Бой-Баба сощурилась на охранника. – Вы сами, наверное, больше всех знаете.

Тот усмехнулся:

– Кое-что знаю. Знаю, например, что этот раненый поселенец делал возле нашего корабля.

– Пришел позвать на помощь, – ответила Бой-Баба.

Дядя Фима повернулся к ней.

– Кого?

Она пожала плечами:

– Нас, кого же еще.

Охранник вздохнул.

– Ну народ! Романтики. Первопроходцы. Одно слово – дети. – Покачал головой, отвернулся. Полез в карман.

– А вот это, – он вытянул руку из кармана, – тебе ни о чем не говорит?

На ладони у него лежала мятая коробочка из-под лекарств. Совсем как та, что Бой-Баба нашла на теле мертвого поселенца. Или та самая? Но они же сдали ее Майеру, как только вернулись тогда на судно. А капитан забрал ее и велел им никому пока не говорить.

Она взяла коробочку в руки, раскрыла. Нет, не она. Эта почти пустая: только в двух прозрачных окошках раскрошившиеся желтоватые таблетки.

– Завтра попрошу Тадефи, – сказал дядя Фима, – сделать в лаборатории анализ по всей форме. – Марокканка подняла наконец голову и кивнула. Глаза у нее были красные – то ли плакала, то ли недоспала.

– Не надо никаких лабораторий, – ответила Бой-Баба. Порылась на столе, нашла начатый листочек, вырванный из блокнота, и огрызок карандаша. Настроила глаз в режим спектрального анализа и через пару минут записала состав таблеток на листочек. Охранник посмотрел на формулу и прицокнул языком.

– Что это, что? – не утерпел Живых. – Наркотики?

– Типа того, – Охранник посмотрел на него. – Про интенсификаторы жизнедеятельности – слышал?

Тот посерьезнел:

– Что-то такое слышал, да.

Дядя Фима посмотрел на остальных.

– Была такая разработка в фармакологических лабораториях Общества Социального Развития. Только они быстро поняли, какую дрянь изобрели, когда у них подопытные мыши сначала косели, а потом дохли. Прикрыли это дело. Ну, а юные химики с задворков Амстердама спиратили формулу и на ее основе создали новый наркотик.

Он помолчал. Смял в толстых красных пальцах картонную коробочку. Бросил под стол.

– Долго на нем не живут. Но кто пробовал, говорят, что оно того стоит… Вот так-то, братцы.

Живых нахмурился:

– Откуда это у них? На базе лаборатории не того уровня. Такую формулу им не воспроизвести. Значит, поселенцам их кто-то доставлял с Земли. Но кто?

– А как по-твоему? – прищурился дядя Фима.

Бой-Баба и Живых посмотрели друг на друга.

– Надо посмотреть списки всех прибытий-убытий на планету, – наконец сказал Живых. – Какие корабли проходили на этом участке. Кто имел возможность приземлиться и доставить грузы поселенцам.

Дядя Фима смотрел на него с улыбкой.

– А если подумать?

Живых нахмурился:

– Ну, разных вольных космоплавателей исключаем сразу, ибо их не существует. Значит, это кто-то из…

Бой-Баба прищурилась на охранника. Тот кивнул.

– Это – мы.

– Майер, – помолчав, выговорил Живых.

Бой-Баба замотала головой:

– Майер – невозможно. Я его знаю. Он не такой человек.

Дядя Фима пожал плечами:

– Ты видела Майера. У этой легенды космоса под носом не то что наркотики – живого крокодила можно провезти.

Он потянулся и взял у нее из рук коробочку.

– Не мне тебе объяснять, что такое жизнь на базе. Тут либо дисциплина, либо таблетки, либо в петлю. – Он помолчал. – Так вот. Расскажу вам, как я себе это представляю. Ждали очередную партию наркотика. Вероятно, среди покупателей начались разборки. Один из них послал своего человека предупредить медика. А человек этот получил разряд в спину. И если бы не вы, не дошел бы никуда.

Они помолчали.

– Что теперь с нами будет? – тихо спросила Тадефи. Поежилась, сцепив руки на коленях. Оглядела остальных и прошептала:

– Я не знала, что умирать так страшно….

– Ничего ты не умрешь, – проворчала Бой-Баба. – Подрейфуем малость, и нас вытащат. Майер в сеанс связи помощь запросит. Нас так не оставят.

– Я знаю, – кивнула Тадефи. – Но все равно… страшно.

Она впилась пальцами Бой-Бабе в руку:

– Еще послезавтра этому инженеру нанотестер придется вводить… я боюсь… нас учили, но я плохо помню.

Затуманенные слезами глаза Тадефи блестели в полумраке.

– Давай, я введу, – предложила Бой-Баба. – Я не боюсь. Мы тренинг проходили.

В светло-зеленых глазах Тадефи засветилась надежда.

– Правда, введешь?

Она полезла в тумбочку, достала из нее ярко-оранжевый пластиковый пенал с комплектом, протянула Бой-Бабе:

– Точно умеешь?

Та устало улыбнулась:

– Если я тут на «Голландце» техперсонал, моей капитанской квалификации это не отменяет.

Она открыла пенал. Все как положено: инъектор и ампула в гнездах, в крышке лежат тонкие листки инструкции… стандартный медицинский набор.

Инъектор… Ее опять кольнула та же старая мысль. Что-то там было в глазах Рашида, когда он возился с поселенцем.

Бой-Баба нахмурилась, вспоминая. Память прокрутила пленку назад: вот Рашид оказывает пораженному первую помощь, вкалывает лекарство… уходит…

Она опустила открытый пенал на колени. Медленно перевела взгляд на остальных.

– Метакардинол… – проговорила Бой-Баба.

Дядя Фима повернулся и смотрел на нее с интересом:

– Что – метакардинол?

Бой-Баба сосредоточилась.

– Он его достал не из чемоданчика… у него при себе капсула была… заранее приготовленная…

Она взялась за голову, глядя перед собой. Затем тихо произнесла:

– Первым делом Рашид спросил, говорил с нами поселенец или нет. И вколол лекарство… чтобы тот поскорее умер… – Она замерла. Оглядела остальных. – Рашид его убил.

Помедлила и добавила:

– Чтобы он не заговорил.

Бой-Баба вспомнила тело Рашида, его разинутый в беззвучном вопле рот.

– Бедный Рашид, – проговорила она.

Охранник усмехнулся и покачал головой:

– Вот так-то, братцы…

Все четверо сидели молча в темноте, озаряемой вспышками аварийного освещения.

Дядя Фима кивнул, потер руки и встал.

– Пошли. Посмотрим у Рашида в отсеке. Чует мое сердце, там много интересного.

* * *

– Я к Рашиду не пойду, – отрезала Тадефи.

Она стояла посреди темного коридора, поотстав от остальных. Живых с охранником уже ушли вперед. Бой-Баба оглянулась и, стуча сапогами по ребристому полу, вернулась к марокканке.

– Что так? – спросила она.

Девушка упрямо смотрела вперед, засунув кулачки в карманы.

– Он ужасный человек. Им я не сказала бы, – она кивнула на опустевший коридор, – да и тебе не хочу. Поверь на слово: Рашид – зверь.

Бой-Баба взяла Тадефи за руку.

– Он умер уже, не надо. Что бы там ни произошло – можно забыть и жить дальше.

Тадефи покачала головой:

– Ты сама не знаешь, что говоришь.

Она все-таки решилась идти, держа Бой-Бабу за рукав и взяв с нее слово не говорить ничего остальным.

В отсеке Рашида зависла кислая вонь. На вытертом, в проплешинах, ковровом покрытии пола валялись крошки, разорванные обертки от шоколадных батончиков, использованные салфетки. Иллюминатор был занавешен засаленным халатом. На столе валялись листки распечаток с рекламой казино и игорных сайтов, покрытые круглыми пятнами от чашек с кофе.

Дядя Фима и Живых уже возились, выдвигая ящики стола – все пустые! – в поисках чего-нибудь, что, как сам дядя Фима выразился, «может натолкнуть на мысли».

Он задвинул последний ящик стола и махнул Живых рукой: смотри в шкафу. Сам он, кряхтя, опустился на колени перед койкой и заглянул под нее. Лицо его оживилось. Он лег животом на замусоренный пол и потянулся рукой под койку. Еще глубже, еще. Наконец потянул что-то с усилием и вытащил большой потрепанный чемодан вишневого цвета. Взгромоздил его на койку.

– Он с ним на борт садился, – вспомнила Бой-Баба. Охранник, как будто не расслышал, принялся расстегивать замки. Чемодан был тяжелый.

– Какого хрена он сюда напихал… – Охранник дернул за кожаную пряжку, чемодан не удержался и боком съехал на пол, раскрывшись. Из него посыпались тяжелые глянцевые стопки небольших разноцветных журналов.

Бой-Баба первая увидела, что в этих журналах.

– Дядь Фим, скорей… уберите эту… это… скорее, пожалуйста!

Но дядя Фима стоял руки в боки и с ухмылочкой разглядывал разноцветные обложки.

Подоспел с пустыми руками Живых, заглянул ему через плечо.

– Мдя…

Двумя пальцами он поднял один из журналов, свободной рукой перелистал несколько страниц и отбросил от себя подальше.

– Маркиз де Сад в гробу перевернулся бы… Значит, вот как наш Рашид по ночам развлекался. Журнальчики почитывал.

– Вот вам и ответственный за выдачу секс-депрессантов, – хохотнул охранник. Бой-Баба оглянулась на Тадефи. Девушка стояла посреди отсека и смотрела в сторону. Лицо у нее было каменное. Бой-Баба решительно нагнулась, собрала разноцветные журнальчики – на обложках все еще сохранились следы клея от бумажных конвертов, в которых журналы посылались конфиденциальной почтой на адрес Рашида, – и положила стопкой на стол. Схватила валявшийся рядом листок с разноцветными колодами карт на черном фоне и накрыла им журналы. Посмотрела на Тадефи, но та делала вид, что рассматривает остальное содержимое чемодана.

Но в чемодане ничего интересного больше не было. Белый льняной костюм с маркировкой на французском языке. Стоптанные нечищеные ботинки. Смятый галстук в розовую и коричневую полоску. Грязные одноразовые бритвы. Комья нестираных носков… Дядя Фима брезгливо приподнял вещи. Ничего.

– Кое-что мы о Рашиде все-таки узнали… – проговорил Живых, но охранник знаком остановил его. Он медленно водил рукой по днищу чемодана. Наконец кивнул сам себе и перевернул раскрытый чемодан дном кверху, высыпав его содержимое на койку. Полез в карман, достал нож, раскрыл и резким движением пропорол дешевую искусственную кожу чемодана вдоль. Сунул другую руку внутрь и начал щупать.

Улыбка заиграла у него на лице. Охранник потянул руку обратно и вытащил из-под вискозной подкладки чемодана небольшую темно-синюю книжечку.

Остальные окружили охранника. Книжечка была старая и потрепанная, с полуосыпавшимся золотым обрезом. На бархатной обложке был вытиснен золотом летящий завиток арабской вязи.

– Не так держите, – Живых вынул книжечку у охранника из рук, перевернул и подал ему задней корочкой кверху. – Они же справа налево читают. Задняя обложка – это и есть передняя.

Он оглянулся на Тадефи – правильно? – и та, кивнув, улыбнулась ему. Бой-Баба прикусила губу. Какое ей до них дело? Люди счастливы, и это главное.

Только вокруг нее образовалась пустота. Хотелось сесть на койку и заткнуть себе рот грязным носком Рашида, чтобы не завыть. Скорей бы все это кончилось…

– Не дай бог, если и внутри все на том же языке… – Дядя Фима раскрыл книжечку на задней странице и чертыхнулся. Бой-Баба заглянула ему через плечо.

Это была разлинованная записная книжечка на дорогой, настоящей, пожелтевшей от времени бумаге, и вся она была крупно, небрежно исписана арабской вязью. Записи были разные – где синей ручкой, где черной, где бледным карандашом, – но размер и написание были похожи. Писал один человек.

– Вот подлость-то, братцы… – пробормотал дядя Фима, листая страницы слева направо. – Я уверен, что тут много интересного… иначе бы он… хотя кто его знает…

Он повернулся к Тадефи и протянул ей книжечку.

– Это какой язык – ливанский?

Девушка побледнела еще больше и неловко взяла книжечку у него из рук.

– Я… не знаю, – пробормотала она. – Наверное. Он же был из Ливана. Значит, и язык ливанский.

Живых недоуменно потряс головой:

– Тади… а как же – ты мне сама рассказывала… – и осекся под ее спокойным взглядом. – Ну да, конечно, – поспешно согласился он. – Именно ливанский.

Дядя Фима внимательно смотрел на них из-под рыжих ресниц.

– Все-таки я ее приберу, – сказал он и сунул книжечку в карман. Потом сложил нож и отправил туда же.

Когда они уже стояли в дверях, он подхватил тяжелую стопку журналов со стола и сунул ее в руки Бой-Бабе.

– В мусоросборник эту дрянь, – приказал он. – Когда у нас по графику утилизация?