Текст книги "Обратный счет любви"

К девчонкам-сослуживицам, как, впрочем, и к молоденьким соседкам по дому, он относился не по годам мудро, спасибо маме. Мама у него классная. Пусть и не всегда догоняет.

Но тут уж ничего не поделаешь, старшее поколение, оно вообще малость туповато. Его мать хотя бы по сайтам шарит, а вот у Витьки Пристежнюка мамаша даже подойти к компу боится. Про то, чтобы что-нибудь себе нагуглить, вообще речи нет. И лексика у них какая-то кондовая. Кстати, и обучаться не хотят. Его мама, конечно, исключение. Она его прекрасно понимает, а он – ее.

Когда Андрей учился в девятом классе, мама выведала, что ему нравится Настя Куликова из их же класса, он уже решил ей эсэмэску отправить с предложением встречаться и все такое.

Мама сказала: «Не советую».

Он, конечно, вскинулся, а она спокойненько так произнесла:

«Ты, – говорит, – Андрейка, не торопись, изучи все со стороны. Есть у вас в классе уже парочки, наверное?»

Андрей хмыкнул. Как не быть, не ребенки же.

«Ну, так ты посмотри, что через два-три месяца будет, хорошо? Потом с Настей поговоришь, если захочешь. Ты, конечно, уже сейчас можешь с ней поговорить и пригласить в кино или покататься на роликах, но потерпи пока. Идет?»

Чисто из уважения согласился Андрей «потерпеть».

До разговора с мамой он не заострял внимания на этой стороне школьной жизни, а теперь начал следить. Мальчиком он был умненьким и в скором времени понял, от чего хотела она его предостеречь.

Парочки на глазах возникали, на глазах же и лопались, некоторые тихо, большинство же с нервными эксцессами и душераздирающими страстями. В пересудах по этому поводу участвовали все – и пацаны, и девчонки, и те, кто учился с ним в одном классе, и те, кто в параллельных. Во время затиший смаковали подробности чьих-то устоявшихся отношений, а также обсуждали, кто кому безответно нравится и кто от своей «половины» мылится слинять.

Кажется, даже педагоги, втихаря покуривавшие в учительской, были в курсе подробностей очередного школьного романа, превратившегося в скандал, возмущались, осуждали и мазали грязью. Злословили.

Насте Куликовой пока не доводилось стать героиней, зато она проявила себя обильным трепом и делилась с непосвященными пикантными деталями отношений треугольника, один из углов которого был занят ее ближайшей подругой Петуховой Любой.

Андрей ничего не взвешивал, не в том он был возрасте, но ему стало противно. И он все запомнил. И дал себе слово никогда не подставляться. Оно того стоит.

Он, конечно, допускал, что в его жизни может произойти нечто, что напрочь сломит его волю, и тогда он наплюет на здравый смысл и собственные правила, однако до сих пор фееричных встреч на местах учебы и работы у него не случалось.

Ксюха с Дашкой, конечно, нормальные девчонки, веселые и без заморочек, но его Натке они и в подметки не годятся. Кстати, нужно будет обязательно ей сегодня же позвонить и договориться на субботу.

В субботу в клубе тренировка с реконструкцией, нужно напомнить. Вдруг забудет и явится без доспехов, и не пустит Натку сотник в строй. Андрей будет за нее переживать.

Натка уже старший дружинник, Андрей ею гордится. Сам он дослужился до десятника, и ему не стыдно с такой девушкой рядом идти. В смысле, что он сам не рядовой.

Тут Ксюша сбила его с мысли, дернув за рукав. Она притормозила возле узкого прохода между четырехэтажными домами, который был перегорожен покосившимися ржавыми воротами, с болтающейся настежь такой же ржавой скрипучей дверью, вынудив всех остановиться.

– Ой, а давайте дворами рванем! Тут ведь можно здорово путь сократить, помнишь, Даш? – оживленно предложила она.

Даша язвительно ответила, что все замечательно помнит, но совершенно не уверена, что путь будет быстрее. Лучше уж спокойно прогуляться до метро по освещенным переулкам, чем ломиться на ощупь через темный замусоренный двор. Фрэндессы горячо заспорили и наконец порешили идти наперегонки.

– Будешь секундантом, Андрюш? – спросила, играя глазками, Ксюшка. – Пойдешь со мной?

– Только я не понимаю, при чем тут секундант, – бросилась в атаку Дашка. – И почему секундант должен идти дворами? Скорее, наоборот, он должен убедиться, что я никуда не свернула, чтобы сжульничать.

– Ну и пожалуйста, – фыркнула Ксюшка. – Сконнектимся у метро. Буду вас ждать у входа со стороны проспекта, не перепутайте.

И Ксюша, махнув на прощанье рукой, скрылась в проеме калитки.

Она шла, старательно глядя себе под ноги. Самое стремное место – этот проход между торцами зданий. Его минуем, и всё, победа. А Дашка пусть утрется. В этих дворах и вправду темно, почти все дома нежилые, поэтому и окна не светятся, если не считать тусклых ламп на лестницах между этажами, однако свет все же есть, и, значит, она не налетит на мусорный контейнер или выступающий бордюрный камень. А местный дворник днем посыпал дорожки той самой дрянью, и, значит, она не поскользнется на неровной наледи и не грохнется, расшибив колени и испачкав Дашкино пальто.

Но впереди ее ждало препятствие в виде размытого силуэта какой-то неопрятной старухи, неизвестно с какого перепугу здесь очутившейся, и Ксюша поняла, что вот сейчас все ее сэкономленные минуты бездарно сгорят.

Старая развалина почти распласталась бесформенной кучей на темной дорожке и что-то разглядывала у себя под ногами, водя головой, словно пресноводная красноухая черепаха на каменистом дне акватеррариума в поисках сбежавшего у нее из-под носа мотыля.

Старухино грузное тело перегородило неширокий проход, однако Ксюша не собиралась церемониться и уже примеривалась поставить обутую в мягкий унт ногу на свободную полоску асфальта между бабкиным носом и кирпичной стеной, с тем чтобы прошмыгнуть и бежать дальше. Но скрипучий старческий голос попросил «деточку» посмотреть, куда там завалился ее, бабкин, костыль, без которого она «не ходок», и Ксюша смирилась.

Бабка распрямилась, а Ксюша, напротив, наклонилась вперед, вглядываясь с темень под ногами, но вдруг почувствовала внезапно сильный толчок, нет, не толчок, а взрыв внутри себя. Пронзительный, беспощадный взрыв холодно-каменной боли. Боль взорвалась внутри, сокрушив и Ксюшино сердце, и Ксюшин мозг, всю Ксюшу сокрушил этот взрыв. До самой ее смерти.

– Блин, – ругнулась Дашка, отойдя ровно два шага от прохода с железными воротами, – мобильник в пальто оставила. Нужно Ульянову догнать.

– Да ну, забей, – попытался отмазаться Андрей. – Через десять минут у метро встретимся, тогда и заберешь.

– Ага! И чтобы она мои эсэмэски прочитала, да? Или сейчас вообще зайдет в какой-нибудь подъезд и все мои контакты просмотрит!

И Даша, не развивая тему дальше, развернулась и заспешила вслед за подругой в подворотню. Она пробежала совсем немного по темному ущелью между слепыми стенами домов и остановилась, всматриваясь.

Впереди какие-то люди копошились на земле и не могли подняться. Дашка медленно подошла ближе, и страх обдал ее ледяной волной, потому что она увидела, что это Ксюша неподвижно и мертво лежит ничком на асфальте, а рядом с ней шевелится какая-то старуха. Только старуха не лежала, она сидела на корточках. И эта старуха, в сопливом дождевике поверх пенсионерской ватной одежды и в больничных бахилах поверх пенсионерских войлочных бот, резким и сильным движением руки выдергивала нож из спины мертвой журналистки Ксении Ульяновой.

Даша вскрикнула, старуха обернулась. Их глаза встретились, и Дашу ударило чужое бешенство, рванувшееся из глаз, от оскаленного рта, от всей этой сведенной судорогой злобы скрюченной и какой-то нереальной фигуры.

Даша отчаянно закричала. Ей показалось, что страшная старуха сейчас кинется и на нее, Дашу, и тоже вонзит в нее нож, уже испачканный Ксюшиной кровью.

Она услышала, как Андрей подбежал и встал сзади, как взволнованно выкрикнул: «Что случилось?!»

Даша резко развернулась, стукнувшись носом о какую-то железку на его куртке, и посмотрела безумными от ужаса глазами. Зажав рот рукой, она метнулась прочь.

Она бежала, не останавливаясь, бежала долго и совершенно отчетливо слышала топот ног у себя за спиной. Она была уверена, что это убийца торопится ее настичь, поэтому из последних сил бежала и бежала вдоль длинного ряда домов в надежде увидеть патрульную машину или хоть кого-нибудь, кто смог бы ее защитить от ненормальной старухи с окровавленным ножом, зажатым в артритной руке.

Когда ослабевшие ноги стали подкашиваться от усталости и морозный воздух окончательно ободрал не только горло, но, кажется, даже и легкие, она услышала сзади знакомый голос, который окликнул ее: «Стоп, Даш, да остановись ты наконец!»

– Погоди, – сказал запыхавшийся Андрей, останавливаясь рядом, – давай постоим. Подумать нужно.

Но Дашка не могла ни думать, ни говорить. Ее трясло, и это можно понять. Ее сотрясала такая дрожь, что зубы клацали, как она ни старалась стискивать челюсти.

Тогда Андрей сказал:

– Я провожу тебя домой. Хотя, думается, прежде всего нужно позвонить в полицию.

Даша, туго обнимая себя за плечи, нервно произнесла:

– Я не поеду домой.

Андрей помолчал, а потом с сарказмом спросил:

– А куда ты поедешь? Или ты хочешь еще немножко погулять по вечерней Москве?

– Я не поеду домой, – с нажимом повторила Дашка. – У Игоря сейчас там тусовка, и мне не нравятся его гости. Я его предупредила, что сегодня домой не приду.

– Ну, тогда я тебя провожу, куда ты там хотела. Или я не понял?.. Или ты, может, не хочешь, чтобы я знал, к кому ты намылилась?

– Я к Ксюхе намылилась! А теперь куда?.. Нету Ксюхи… – и тут Дашку накрыло.

Она сотрясалась от плача, уткнувшись ему в пуховик, а он успокаивал, как мог, приобняв одной рукой, хотя у самого на душе было паршиво.

– Ну, как же так!.. И за что она ее, а?! – перемежала бурные рыдания жалобными всхлипами Дашка.

– Да ни за что, – ответил он мрачно. – Просто не повезло Ксюхе, вот и все. На нее какая-то сумасшедшая напала, видно же, что тетка с нестабильной крышей.

– Выходит, что, если бы ты с Ксюшей пошел, то ничего бы не случилось?

– Да откуда я знаю! – грубо проговорил Андрей. – Может, этой ненормальной по фигу было, сколько там человек через двор прется. Может, она в таком состоянии вообще реал не сканирует, ей главное, чтобы замочить кого-нибудь.

А сам подумал: «Блин…»

Потом они завернули в какой-то «Макдоналдс» и пили из пластмассовых стаканчиков обжигающий кофе.

Дашка немного успокоилась, но домой ехать отказывалась категорически.

Покряхтев, Андрей предложил ей в качестве одноразового пристанища свою квартиру, вернее, это была квартира его родителей, где он имел в личном распоряжении комнату в десять квадратов. Однако Дашка язвительно спросила, кем он представит ее своей маменьке, и Андрей, во-первых, с облегчением подумал, что Дашка пришла в себя, а во-вторых, ну, и хорошо, а то объясняйся потом с мамой.

Домой ехать Дашке не хотелось совсем. Не до такой степени, конечно, чтобы ночевать в зале ожидания на вокзале, но не хотелось.

Однако при упоминании о вокзале у Андрея возникла вполне жизнеспособная идея, которая Дашу вдохновила. Идеей была дача, опять же родительская, по Рязанскому шоссе, совсем недалеко от Москвы, на электричке можно доехать за полчасика, и от электрички минут десять, и вот оно, убежище.

– Сейчас мы с тобой махнем на три вокзала, сядем на электричку, на месте будем через час уже. Отопление там от общей котельной, не замерзнешь. Есть плитка электрическая. И еда какая-то должна быть в холодильнике. Давай, думай уже, а то устал я с тобой возиться.

Дашка надулась, но предложение приняла. Спросила только, не подвалят ли паренты внезапно. Андрей заверил, что вряд ли, поскольку фазер сейчас прохлаждается в больнице и в ближайшее время за руль сесть не сможет, а у мамы водительских прав нет, на электричке она не поедет и тоже Дашку не побеспокоит.

В полицию они позвонили с Казанского вокзала перед отходом поезда. Они старались не думать, что все это время Ксюха Ульянова лежала в грязной подворотне на грязном заплеванном асфальте. Мертвая и одна.

На следующий день Даша Врублевская на работу не вышла. Никто особенно не обеспокоился, так как быстро выяснили, что вчера она договорилась с Александром Семеновичем, их главредом, что доработает статью дома и отдаст ему готовый текст в четверг.

Народ в редакции был взбудоражен страшным происшествием, случившимся накануне. Какой-то маньяк убил их журналистку, совсем молоденькую Ксению Ульянову. Кстати, Дашину подружку.

Про убийство узнали от приходящей неповоротливой уборщицы Любы, а та, в свою очередь, от дворника Алима, с которым иногда в простоте душевной общалась через дверной проем черного входа.

Он и рассказал, перехватив Любаню возле мусорных контейнеров, жарко шепча и перевирая больше обычного русские слова, что вчера поздно вечером приезжала полиция в соседний двор, потому что там лежала убитая девочка. А его, Алима, позвали, чтобы он открыл для их машины ворота, запертые на висячий замок.

Девочку убитую он признал, видел не один раз, когда она выходила во двор покурить на солнышке. А уж когда ее короткие волосики увидел, сильно белые, совсем сомневаться перестал. Шапка с нее свалилась, когда ее упаковывали в мешок, вот Алим и узнал. По такой примете кто угодно мог бы признать девочку. Но он не сказал полицейским, что признал, потому что они не спрашивали. А потом они сами разобрались, нашли у нее в одежде какой-то документ.

Редакционные дамы и барышни строили догадки, высказывали мнения, ахали и ужасались. Мужчины обменивались междометиями. Никто не работал, и даже секретарша Верочка Дулова пропадала со всеми в курилке, а не сторожила коммутатор на ресепшне.

Андрей помалкивал, делая вид, что загружен работой.

Вчера они договорились с Дарьей, что без надобности трепать языком не будут. Спросят в полиции – ответим, если не спросят, значит, обойдутся и без них. Все равно Ксюшу не вернуть, а ту крейзанутую сволочь по-любому уже не отыщешь.

Потом по редакции пронеслось волной: «Врублевская пропала!» – и Андрей насторожился.

Верочка все же решила посидеть немножко на своем рабочем месте, то есть на входящих звонках, которые время от времени разносились по редакционному коридору и беспокоили ее в курилке. Под их аккомпанемент она прошла невозмутимо к своему столу, степенно уселась и лишь затем сняла орущую трубку.

Звонил какой-то родственник Врублевской. Он был до предела взвинчен и оттого напорист, а может, просто характер у него был такой напористый, благодаря чему он и сумел докричаться до Верочки, хотя все ее существо было занято утренней сенсацией.

Собственно, нервничал он оттого, что Дашкин сотовый не отвечает, а она ему очень нужна. Дома случилось несчастье, ее брат попал в больницу в тяжелом состоянии. Так не могла бы Верочка перевести звоночек на Дарью?

«Так-так…» – подумала Верочка, а вслух сказала:

– А Даши на месте нет, в смысле, ее вообще сегодня нет в редакции. И не будет, она отпросилась еще вчера. А вы позвоните ей на домашний. Нет дома и не ночевала?! Вот оно в чем дело… Конечно, конечно, если позвонит, мы ей все передадим, вы не волнуйтесь, пожалуйста. Хорошо, записываю.

И она записала десятизначный номер на розовом стикере и приклеила его на свой монитор. А потом побежала разносить новость по редакционным коридорам.

Галина Васильевна Шевчук, руководитель Центра возрастной коррекции и психологической помощи, кандидат медицинских наук, умница, красавица… Кто еще? А еще психопатка.

Галина Васильевна сидела перед темным монитором выключенного компьютера в своем крошечном кабинетике за своим письменным столом, вертела в руках заколку со стразами и размышляла, вяло перебирая в памяти события последних дней.

И зачем ее туда понесло? Совсем крыша поехала от переутомления. От чего же еще? Что такого произошло в ее жизни ужасного, отчего она помчалась за помощью к попам?

Еще и письмо истеричное написала контрагенту с жалобой на страхи, поделилась планами обратиться за советом к лицам, компетентным в ее проблеме.

С чего она решила, что приходской священник – компетентное лицо? Может, в чем-то он и дока, но только не в бизнесе и сопутствующих ему нервных срывах.

Сегодняшний день тоже выдался – зашибись. Пришлось сделать лишний прогон. Две группы в день, по расписанию – это уже нечеловеческое напряжение, а если групп три, как сегодня, то гул в голове, звон в ушах и предобморочное состояние в результате гарантированы.

Эти дауны из администрации не могли, что ли, предупредить заранее, что собираются крыс травить? Пришлось в срочном порядке обзванивать всех пациенток, чтобы не потерять гонорар.

Ситуацию Галина разрулила, одну группу подключила к занятиям сегодня, другую, с извинениями, переместила на послезавтра.

Есть, конечно, плюс – завтра выходной образовался. Передохнет Галя, собой займется. А то с этой хронической усталостью не то что к попам в соседний храм, а к практикующему шаману в тундру кинуться можно.

Это ей-то к шаману!..

Ну все, пора домой, Галя, засиделась. Давай мы сейчас с тобой все помещения проверим, дверочку на замочек замкнем, и домой, баиньки.

Деньги вот только куда? С собой забрать или тут до послезавтра оставить?

Если бы не внеплановая группа пациентов, она бы деньги кинула на карточку через банкомат в отделении, что по соседству, но сейчас оно уже закрыто. Как быть?

Или сходить к коменданту, попросить, чтобы спрятал в свой сейф? А с комендантом-то она как раз вчера от души полаялась по поводу этой скоропостижной дератизации. Нет, к коменданту ходить не стоит.

Да ладно, не такие уж бабки, чтобы терзаться. Ну, грабанут, ну, еще заработаю. Теперь с бизнесом у нас, Гала, все тип-топ будет, все шоколадно. Он обещал. Уже подвижки есть, реально.

Галина Васильевна встала из-за стола и прошла в смежную комнату без окон, где проводила занятия по визуализации идей. Включила свет, осмотрела столы, стулья, снаряды. Снарядов было немного, и они на первый взгляд были простоваты, но для терапии по ее методе это было именно то, что нужно.

«То, что доктор прописал», – самодовольно хмыкнула Галина Васильевна.

Вот, казалось бы, какой может быть толк от подпружиненной паркетной доски, ничем на первый взгляд не отличающейся от своих сестер, устилающих пол в этой комнате? Но как бывает страшно, когда земля внезапно уходит у тебя из-под ног!

Ты запомнила, как зашлось твое сердце, детка? Запомни, пригодится. А пока иди сюда и встань в стороночке, сейчас войдет следующая, и ты посмотришь на это со стороны. Может, чего и увидишь.

Увидеть рекомендовалось «брешь в ауре, сочащуюся жизнью». Именно так это спровоцированное нечто называла Галина Васильевна, старательно внушая ученицам, что название сие условное, что «жизнь» в данном конкретном случае означает не биосферу Земли, а некую жизненную силу, которая отличает живого от мертвого.

Слово «энергетика» на своих занятиях она запретила употреблять под страхом исключения из состава группы, а понятие души ей всегда казалось схожим с деревенскими предрассудками. Галина Васильевна уважала науку и все передовое.

Да и ни при чем тут душа, когда налицо животный ужас.

Кстати, для инициации животного ужаса имелся особый снаряд. Опыт на нем ставился в конце прохождения курса, вернее сказать, не опыт, а демонстрация. Ничего опасного. Тем более что подопытной была уже не пациентка, а наемный сотрудник. Одноразовый наемный сотрудник. И тогда «жизнь» не просто сочилась из бреши, а выплескивалась тугой бесформенной струей.

На стеллаже у правой стены стопками лежали коробки с фломастерами и блокноты ее подопечных, в которых они со всем старанием и жаром немыслимыми каракулями изображали свои недостатки, учась видеть в них злейших врагов. Для закрепления ассоциации рядом с нарисованной абракадаброй следовало изобразить и реально существующего недруга. Или нескольких.

Этот трюк, как многие прочие, Галина придумала сама и успешно им торговала. Естественно, это была торговля. Хотите жрать «химию» упаковками, валите в клиники. Да и не лечат там от того, с чем к ней приходят за помощью. А напрасно. Могли бы тоже неплохие бабки подгребать.

Выключив за собой свет, она вышла в холл, по периметру которого располагались кресла, а по центру – журнальный столик с глянцевым полиграфическим материалом на нем. Это были брошюрки и небольшие, размером с открытку, постеры, чтобы было удобно держать в руках, рассматривая составленные по типу комиксов методички, и вчитываться в крупный шрифт формул самовнушения.

Галина плавным зигзагом пробралась между столиком и креслами к двери, ведущей на выход, в коридор бывшего детского сада «Солнышко», в силу причуд муниципального правительства упраздненного и ушлыми ребятами перехваченного и преобразованного в бизнес-центр средней руки. Вплотную к входной двери размещался шкаф, в котором висела ее дубленка.

Галина уже потянула на себя его створку, как ей показалось, что по коридору кто-то идет. Мягко и вкрадчиво. Комендант так не ходит. Значит, уборщица.

Какая уборщица?! Перед нашествием дератизаторов в брезентовых комбинезонах, респираторах, грязных резиновых сапогах и с кислотным раствором ядовитой гадости в баллонах за спиной? Они же гадостью этой все здесь зальют. Зачем же уборщице сейчас делать уборку? Ковров, которые нужно было бы скатать в рулоны и упаковать от греха в черный полиэтилен, в этом так называемом бизнес-центре лет двадцать как уже не было.

Галина Васильевна решила на всякий случай дверь своего офиса закрыть на замок и чуток отсидеться. А домой можно и попозже пойти, когда шумы улягутся. Что-то она пугливая стала, но предосторожность ей точно не повредит.

Она не успела дотянуться до двери, как та начала медленно открываться. Галино сердце бешено застучало.

«Уф, напугал», – с облегчением подумала Галина Васильевна, когда увидела в дверном проеме щуплого старичка в дешевых джинсах и рябеньком пиджачке с жирной кляксой на лацкане. Галстук тоже имелся, он свешивался из-под мятого воротника серо-полосатой сорочки вялой селедкой и намекал на несомненную принадлежность его владельца к международному офисному братству.

Пегие от седины волосы позднего визитера были всклокочены, борода пострижена кривым клинышком и тоже имела вид кустистый.

– Галина Васильевна? – зачастил он суетливо и как-то даже подобострастно. – Я к вам на минуточку зашел, рад, что застал. А то, видите ли, работа моя такова, что я поздно сюда возвращаюсь, если вообще возвращаюсь… Я и сегодня не рассчитывал… Повезло, повезло. Извините, извините, я не по делу всё… Я вам быстренько сейчас свою просьбу… Позвольте войти на минуточку?

Галина Васильевна рта не успела открыть, как этот гном очутился на ее территории. Оказалось, что гному хочется попасть на ее курсы оздоровления, как он коряво выразился. Оказалось, что он много наслышан. Работает буквально через дверь на этом этаже, правда, курьером. Потому и не получается никак пересечься с уважаемым доктором. Рано утром задание получит, и всё, потом только домой. Ну, а куда же еще после восьми поездок в разные концы?.. Только к дому… А живет он в славном городе Щербинка, под Москвой. Но ради ее оздоровительного курса готов даже с работы уволиться, временно, естественно, лишь бы пройти оздоровление по ее методе. Потому что если не увольняться, то никак не получится вовремя приходить на процедуры. Он же весь день на ногах, как задание с утра получит, то до позднего вечера… А деньги есть, вот, посмотрите…

Он полез в задний карман, видимо, за деньгами, но не стала ждать Галина Васильевна, когда он их достанет.

Стиснув зубы, чтобы не сорваться на окрик, она сделала добрую улыбку и добрым голосом произнесла, тесня шебутного деда на выход:

– Мне очень жаль… Мне очень-очень жаль, но свои занятия я провожу только с женщинами. Извините, но мне пора.

– Как это только с женщинами? – распетушился вдруг старичок. – Вы меня, того, не морочьте!.. Только женщин другой врач лечит, гинеколог! А больше никаких отдельных врачей для них не существует! Так что будьте любезны записать! Я настаиваю! В конце концов, я к префекту обращусь, что за беззаконие!

– У меня. Только. Женщины. И пишите хоть президенту.

Галина Васильевна указала на дверь.

Разошедшийся дед не уходил, а яростно сверлил ее глазами.

Галина Васильевна сказала:

– Я сейчас вызову охрану. А завтра, нет, послезавтра, пожалуюсь вашему руководству. На какой фирме вы работаете, я не расслышала?

Она рассчитывала на обычную человеческую реакцию. Но дед не убежал, испугавшись неприятностей по службе. Дед всплеснул лапками и залебезил:

– Да что это я!.. Вот старый дурень! Галина Васильевна, красавица наша, не сердитесь, не обижайтесь. Сорвался, простите! Я ж ведь уже настроился… Но, может, в виде исключения, а?

– Еще раз – нет, – твердо заявила Галина Васильевна. – И, вы меня извините, мне пора.

– Я вам не верю! – сорвался на фальцет старый склочник, и, чтобы закончить весь этот абсурд, Галина со вздохом направилась в свой кабинет. Села к столу, включила компьютер, открыла папку «Списки».

– Смотрите, – произнесла она обреченно. – Вы хотя бы одну неженскую фамилию тут видите?

Старик, нависнув возле ее правого плеча, уткнулся носом в экран монитора, достал из нагрудного кармана очки. Какое-то несоответствие бросилось ей в глаза, она задумалась, рассматривая дужку оправы, но все ее недоуменные мысли были тут же вспугнуты победным кличем, взорвавшимся прямо в ее ухе:

– А вот же, Бовдур! И ниже, сразу после Киреевой – Ковальчук! А вот и Мирошниченко! Позвольте-ка распечатать! Я тут еще немало мужских фамилий найду!

– Простите, а как вас зовут? – устало поинтересовалась Галина Васильевна.

– Валентин Кузьмич, – с готовностью отреагировал курьер.

– Валентин Кузьмич, понимаете, – пытаясь сохранить терпение, начала объяснять ему Галя, – Бовдур у меня Анна Михайловна, Ковальчук – Светлана Юрьевна… Дальше продолжать?

– Значит, не запишете, – задумчиво проговорил Валентин Кузьмич.

Затрезвонил внутренний телефон. Надежде Михайловне не хотелось брать трубку, ей вообще сегодня мало чего хотелось, и она произнесла, не отрывая взгляд от монитора:

– Девочки, снимите, я не могу сейчас отвлекаться.

Оксана беленькая с недовольным и кислым видом, но так, чтобы вид этот не был виден начальнице, а лишь Оксане черненькой, проделала несколько шагов до «общественного» стола и вяло сняла трубку. Однако лицо ее тут же сделалось умильно-восторженным, и она подобострастно отрапортовала:

– Добрый день, Ираида Эдуардовна! Да, на месте! Обязательно передам!

Услышав обращение «Ираида Эдуардовна», Киреева неприязненно усмехнулась. Она не любила референта гендиректора. И ей не понравилось, как сотрудница ее отдела, ее непосредственная подчиненная Оксана Терехина, так лебезит и заискивает перед этой высокомерной обезьяной. Хотя, возможно, что и другая Оксана – Коваленко – тоже лебезит.

Плохой признак. Очень нехороший. В свете последних сплетен сие может означать, что деньки твои, Надя, в качестве начальника патентного отдела стремительно подходят к концу.

– Вас к себе генеральный вызывает, – со странной интонацией оповестила ее Оксана Терехина. – Ираида Эдуардовна сказала, что срочно.

Надежда подобралась. Не вскочила, нет. Что ей волноваться-то? Вытащила косметичку, придирчиво осмотрела отражение. Не для генерального, что за чушь. Для Зверевой старалась, с ней придется столкнуться лицом к лицу. А оно сегодня у Нади на троечку. После вчерашнего-то…

Захлопнула пудреницу, задвинула ящик стола и, не глядя на изнемогающие от жажды скандальных новостей рыльца «беленькой» и «черненькой», направилась выслушивать приговор.

«Одно скажу, – подумала Надя, – хорошо, что не через отдел кадров. Все-таки Лапин не совсем сволочь, как мы все о нем думаем».

Кабинет генерального был на том же этаже, что и Надин отдел. Но коридор был длинный, и за время пути она успела подавить нервозность и даже примерила свою обычную улыбку, которая всегда ее выручала.

Навстречу ей попался увалень с производственного участка, начальник сборки Гуляев, то ли Витя, то ли Вася, и Надя с ним поздоровалась.

Улыбка получилась, значит, Ириночка все-таки утрется.

Надежда Михайловна открыла дверь директорской приемной и, не глядя в сторону стола референта, вознамерилась двинуть напрямик в логово генерального.

– Вы куда? – холодно одернул ее Ириночкин голос, которая не собиралась ретушировать свое отношение к «наглой бабе» даже ради корпоративной этики.

– Вы шутите? – так же холодно осведомилась Киреева. – Или так мои подчиненные пошутили?

– Вас пригласят, – едко проговорила Зверева. – Посидите, пока Иван Викторович освободится.

Надя села. А что ей оставалось делать? Села на банкетку у противоположной стены, закинула ногу на ногу и принялась изучать Ириночкину прическу.

Так себе у нее прическа, лоском не блещет. Выезжает за счет мусса и фена, а форма совершенно безобразная. Видимо, где-нибудь возле дома стрижется, в эконом-классе. И кондиционер у нее фиговенький, волосы топорщатся, как пакля на дешевой кукле. О, да у нее седых полно! А что там у нас с контуром лица?

Надя переместила взгляд на Ираидино правое ухо и скулу, затем на подбородок, чтобы сделать вывод, насколько четкий у Ираиды овал. Решила, что не слишком. А вот шея…

Киреева поспешно полезла в карман за очками, водрузила. От сделанного открытия она даже забыла дышать. Потому что у помощника генерального директора, нет, генеральный – это в прошлом, у помощника президента холдинга «Микротрон», у этой вельможной статс-дамы, была грязная шея!

Зверева вскочила и пронеслась мимо Надежды в директорский кабинет.

– Входите, – несколько более пронзительным тоном, чем обычно, провозгласила она, выходя обратно и оставляя небольшую щель, в которую даже Алинка Росомахина не смогла бы протиснуться. Но Надежда и не собиралась протискиваться, она просто потянула створку на себя, потеснив плечом и локтем источающую злые миазмы Ириночку, в результате чего та покачнулась на каблуках и взмахнула рукой, ловя опору.

– Прошу прощения, – сладко улыбнулась ей Надежда и вошла внутрь.

Вошла и остановилась, вглубь продвигаться не стала. Убедилась только, что дверь закрыта плотно, сдержанно поздоровалась и осталась стоять напротив длинного, словно подиум, стола совещаний, который на противоположном своем конце был логически увенчан директорским, пардон, президентским столом.

Оказывается, главный ее ждал. Он не изображал, что что-то пишет или изучает некий важный документ. Он просто сидел и смотрел в сторону открывающейся двери, а теперь пристально смотрел на Надю, отчего она немного смешалась.

А, ладно. Терять ей теперь нечего, так что можно разрешить себе побыть собой, то есть спокойной, смелой и независимой.