Текст книги "Алмазы для Бульварного кольца"

– У Джорджа Харрисона, которого я, кстати, ценю больше остальных битлов за очень глубокие тексты, в одной малоприметной, казалось бы, песне «Old Brown Shoe» есть фраза, которая ответит на твой вопрос. Мне кажется, он там как раз говорил о том, о чем и мы сейчас: «правда – это лишь половина лжи».

– Так, и получается, что не сказать всей правды – значит соврать, так ведь? – настаивал на своем Олег.

– Нет, мой дорогой, получается, что бывают ситуации, когда лучше не договорить, чем сказать все. И это называется уже не ложью, а осторожностью, расчетом, намерением избежать нежелательных последствий. А кто как не правительство должно принимать такие решения, в том числе и за нас?

– Тогда выходит, что мы, народ – это то самое быдло, за которое кто-то решает, что ему положено знать, а что нет? – не желал успокаиваться Олег.

– Ну, ладно, – отступил Жузé, видя, что их разговор уже заходит на второй круг. – Ты еще довольно молод, и у тебя много лет впереди, чтобы как-нибудь на досуге вернуться к нашему разговору. И, может быть, еще поспорить со мной. Даже когда меня уже не будет на этом свете. – Он неожиданно засмеялся: – Давай-ка лучше ты все-таки организуешь нам такси, мы втроем отправимся к театру и почтим память твоего великого современника. И это, Олег, – поверь моим седым вискам, – никакая не ложь, а настоящая правда!

В машине все молчали и слушали радио. Оно сообщало об идущих валом победах советских спортсменов: на Олимпиаду не приехало большое количество ведущих западных звезд спорта из США и ряда стран Европы, которые бойкотировали вторжение СССР в Афганистан.

– Надо же – и ни слова о Высоцком, будто его нет и не было совсем, – наконец нарушил траур таксист, молоденький паренек с горящими глазами. – Я, правда, больше рок люблю, тут хотел на «Динамик» сходить, так их концерт почему-то в Ригу перенесли.

– «Динамик», ну ты даешь! – удивился Олег. – Ты разве не слышал, что всех рок-музыкантов в числе прочих подозрительных элементов из столицы отправили куда подальше на время Олимпиады? Так что «Динамику» с гастролями еще повезло.

– Во дела!

– А ты думал, «все для спорта, все для победы»?..

– «О спорт, ты мир», – вздохнул таксист, когда машина остановилась.

К улице, прилегающей к знаменитому московскому Театру на Таганке, в котором долгие годы работал Владимир Высоцкий, подъехать было невозможно, что стало понятно уже больше, чем за километр.

– Все, дальше не проехать, – по Садовому кольцу тянулась лавина, нескончаемая толпа, в тысячу раз больше той, что обычно забивала под завязку театр на Таганке, когда играл Высоцкий. «Партер» был полон, люди торопились занять верхний ярус: кто замер на крышах ларьков, кто висел на столбах – все ради того, чтобы увидеть кумира в последний раз.

Таксист, чтобы не застрять в потоке людей, уверенно занимавших не только тротуары, но и проезжую часть, высадил всех на Садовом. Машина развернулась под эстакадой и помчалась в обратную сторону. Олег и его ошеломленные таким количеством народа спутники влились в толпу, которая буквально росла на глазах, замедляя ход по мере приближения к театру. Как и многие из идущих, они несли купленные по дороге цветы, красные гвоздики. Кроме гвоздик, наверное, наиболее устойчивых к авиаперелетам из южных советских рес-публик, в московских киосках, по большому счету, ничего другого и не было. За чем-то более серьезным нужно было ехать на рынок. Но для Жузé, наоборот, это был более чем удачный выбор: именно эти цветы были самым ярким символом мирной, совершенной без единого выстрела португальской антифашистской революции. Солдаты и офицеры, свергнувшие антинародный режим в апреле 1974 года, вставляли их в дула своих автоматов.

С трудом продравшись сквозь толпу, окруженную со стороны Таганской площади милицией, они увидели, как по коридору, образованному двумя плотными шеренгами людей, из здания театра в припаркованный рядом типовой «похоронный» автобус несут венки. Стало понятно, что церемония прощания с телом уже закончилась. Вскоре в темноте фойе показались силуэты сотрудников театра, выносивших гроб. Среди первых мужчин можно было узнать режиссера Юрия Петровича Любимова. За гробом, глядя вниз перед собой, следовали любимые многими актеры Таганки. Люди, многие из них едва сдерживая слезы, кидали цветы на асфальт перед процессией, как бы устилая ими последний путь большого поэта и артиста. В памяти вдруг всплыл товарищ Нето, которого недавно бальзамировали. Кого-то надо бальзамировать, чтобы помнили, а для кого-то это ни к чему, запомнят и так. Зачем нужно тело – ведь поет все равно душа. Душе мертвое тело ни к чему.

Из примыкающего к театру дома, распахнув настежь окна верхних этажей, над вывесками «Прокат» и «Ресторан Кама» церемонию прощания наблюдали десятки лиц, в основном молодых девушек и женщин. Уходящий влево вдоль по улице забор также был облеплен людьми. Милицейский автозак, утонувший в толпе, позволял разглядеть над головами часть агитационного плаката, на котором поверх развевающихся на ветру красных знамен красовалась жизнеутверждающая, хотя и непонятно к кому обращенная надпись: «Советский образ жизни». Над забором возвышалась одинокая фигура милиционера в белой, по случаю проходящей в Москве Олимпиады, парадной рубашке с галстуком, зорко следившая за происходящим.

Автобус, наконец, отъехал от театра, часть толпы поспешила в метро, чтобы успеть приехать на Ваганьковское кладбище, и на пустой афише театра теперь можно было прочитать:

В память о Владимире Высоцком спектакль «Гамлет» отменяется.

«Десятка»

Закончив иняз и отработав на Олимпиаде, в конце августа Олег обнаружил в почтовом ящике письмо из «Десятки» – Десятого управления МО СССР по международному военному сотрудничеству, в котором сообщалось, что его ждут на окончательное собеседование и инструктаж по предстоящей долгосрочной командировке в Анголу.

Этому предшествовал ряд знаковых в его судьбе событий: в конце апреля, на одном из последних институтских занятий по военному переводу, их преподаватель майор Бессмертнов собрал обе португальские группы перед предстоящими госэкзаменами, дал студентам последние советы и наставления, после чего попросил не уходить тех, чьи фамилии он назовет. Из двадцати с лишним человек осталось шестеро, включая Олега:

– Мужики! – несколько нетрадиционно обратился он к оставшимся в аудитории и далее своим твердым чеканным голосом опытного военного переводчика продолжил: – На кафедру пришла разнарядка из Главного управления международного военного сотрудничества Министерства обороны СССР с распоряжением рекомендовать добровольцев, готовых по окончании института отправиться в долгосрочную командировку в Народную республику Ангола. Отказов, я надеюсь, не будет? – резко спросил майор и внимательно посмотрел каждому из студентов в лицо.

Повисла долгая пауза, за ней последовали недоуменные перешептывания, прежде чем кто-то попросил уточнить:

– Евгений Николаевич, а вы могли бы рассказать, о чем конкретно идет речь?

– Конкретней не бывает, ребят. Хотите поехать в командировку в воюющую страну, где на юге идут боевые действия, где сбивают самолеты, взрывают мосты и стратегические объекты, где на вас наденут местную военную форму, и вы будете помогать нашим советникам от Министерства обороны общаться с их подсоветными – в генштабе, в поле на учениях или на передовой? Если да, тогда милости прошу, записывайтесь в Красную Армию, ать-два! И дальше, как в песне поется, «… а для тебя родная, есть почта полевая…». Так, отставить песни! – чуть растягивая слова, бодрым командным голосом одернул сам себя майор и продолжил: – Служить вы там, понятное дело, будете в качестве младших офицеров, находясь, так сказать, на полном довольствии; отпуск – один раз в год. Зарплата номинируется в долларах, но выдается на руки по окончании командировки в чеках Внешпосылторга, которые вы сможете отоваривать в известных вам (особенно тем, кто занимается «фарцой») магазинах «Березка». – Бессмертнов еще раз внимательно оглядел ребят, на сей раз с едва заметной улыбкой. – Так что весь дефицитный, не доступный для советского народа ширпотреб – ваш. Не говоря уже о возможности купить вожделенные «Жигули» или сделать взнос в валютный жилищно-строительный кооператив. Там, в отличие от обычного ЖСК, годами в очереди ждать не придется.

Точный размер жалования потом уточните в «Десятке», сейчас не скажу, но он зависит от курса доллара к инвалютному рублю: чем доллар дороже, тем больше чеков в данный конкретный месяц будете получать; внимательно следите за курсом рубля и особенно американского доллара в газете «Известия». Чем он выше, тем больше ваша чековая зарплата. Вот такой вот парадокс! Одно могу сказать, что по сравнению с работающими на гражданке в Союзе, будете реально получать раз в двадцать больше.

Ну? Is there anybody out there?[17]17
  Есть там кто-нибудь? (англ.)


[Закрыть] – снова, не удержавшись от пения, процитировал майор строчку из недавно вышедшего суперпопулярного альбома группы «Пинк Флойд», став в этот момент больше похожим на ведущего аукционного дома.

Пятикурсники, не долго раздумывая, согласились, за исключением одного, самого старшего из них, Леши Спирина, успевшего недавно обзавестись вторым ребенком и понимавшего, что оставить жену в такой ситуации сейчас он вряд ли сможет. Хотя деньги ему нужны были, наверное, больше всех остальных.

– Ну, что ж, молодцы, товарищи студенты! – Бессмертнов продолжил, имитируя интонацию принимающего военный парад министра обороны: – Поздравляю вас с первым в жизни большим самостоятельным решением! – Стоя перед студентами, майор выждал секундную паузу и, дирижируя руками себе и студентам, ритмично произнес троекратное ура, вызвав дружный смех аудитории. – Отставить! – вновь скомандовал он сам себе. – А теперь заполните-ка вот эти анкеты. – Бессмертнов дал каждому по типовому, сложенному вдвое анкетному листу. Только не торопитесь и аккуратно ответьте на все вопросы. Текст небольшой, но емкий. – Майор весело рассмеялся во весь белозубый рот, повторив свою излюбленную озорную фразу, которой часто предварял классные задания по письменному переводу.

На собеседовании в «Десятке» замначальника Управления по международному сотрудничеству Генштаба самолично решил встретиться с инязовскими новобранцами-переводчиками. Усадив их вокруг своего стола, полковник Супцов, потягивая чай с лимоном из стакана в подстаканнике, внимательно оглядел вчерашних студентов, поочередно опросил каждого, зачем он едет в Анголу. Когда очередь дошла до Олега, тот без запинки ответил, что «хочет помогать ангольцам строить новую жизнь, как Че Гевара помогал Кубе и кубинской революции». Че давно являлся для Олега настоящим героем, человеком, отдавшим жизнь во имя свободы и независимости. Его знаменитый портрет, скопированный Олегом на ротопринте в институтской типографии – с длинными, а ля Джон Леннон волосами, бородой, в знаменитом берете со звездой – до сих пор висел у Олега в спальне на самом видном месте.

Супцов дал несколько дельных советов о том, что брать с собой в командировку:

– Ну, на весь год вы, конечно, харчей с собой не возьмете, но колбаску сырокопченую, консервы возьмите да и каких-нибудь супов в пакетах, что места много не занимают: первое время неизвестно, что и как будет, а так вечером хоть душу отведете. Да и ребятам, которых менять будете, чего-нибудь из Союза привезите – хлебушка черного, может, кому сигарет советских захочется. Ну и приемничек транзисторный с собой прихватите: когда с работы приходишь, а в комнате что-то играет, пусть и не по-нашему, все как-то веселее…

Олег вспомнил, что Жузé, расставаясь с ним по окончании работы конференции, подарил ему тот самый портативный «Грюндиг»: «чтоб умел ложь от правды отличать». Аппарат, хоть и маленький, но на коротких волнах ловил буквально все: и тебе «Голос Америки», и «Би-би-си», и все, что хочешь. Была в нем маленькая тайна, недоступная для его собратьев советского производства, на которых коротковолновая шкала заканчивалась на двадцати пяти метрах. Все вражеские голоса советского коротковолнового диапазона успешно глушились бдительными «органами», дабы «совграждане» не забивали себе головы разной вредоносной пропагандой. А тут, помимо двадцати пяти, шкала настраивалась и на семнадцать, пятнадцать и даже тринадцать метров. Настоящее сокровище, о котором Олег мало кому рассказывал и, конечно же, решил взять его с собой в командировку.

Дело ангольских новобранцев рассмотрели довольно быстро, и теперь оставалось сдать документы на заграничный паспорт и готовиться к отъезду. С Олегом в этой компании оказалась пара ребят из параллельной группы, а также довольно приличное количество «вияковцев», выпускников Военного института иностранных языков. Среди них были не только выпускники, но и так называемые «ускоренники», которых спешно, за один год, по интенсивной программе обучали основам португальского – мол, дальше на месте учиться будете – и буквально «пачками» отправляли в Анголу. Если с переводчиками-выпускниками гражданского вуза, как Олег, хоть как-то церемонились и на первых порах оставляли в столице присмотреться и пообвыкнуть (что, правда, нельзя было назвать правилом), то, как говорили знающие люди, вияковцев в Анголе сразу же посылали на передовую, что называется, в самое пекло. Специфичность ситуации с этой африканской страной заключалась в том, что, в отличие от Афганистана, за который Запад бойкотировал СССР и прошедшую здесь Олимпиаду, там войны «как бы» не было. Советский Союз вместе с Кубой оказывал Народной республике Ангола братскую интернационалистскую помощь. Мы отправляли туда своих советников, которые, конечно же, не воевали, а советовали, как лучше воевать. Это было почти правдой, однако никто не мешал этому советнику или сопровождавшему его переводчику попасть под бомбежку или артобстрел со стороны оппозиционеров-унитовцев или регулярных час-тей армии Южно-Африканской Республики.

* * *

… Свадьбу Олега и Лизы сыграли спешно и нервно, опасаясь не успеть до его отправки в командировку. Невеста была уже на четвертом месяце, поэтому, хоть ничего еще не было видно, все-таки, чтобы не лукавить перед самими собой, решили обойтись без белого подвенечного платья, фаты и прочих советских свадебных атрибутов, символизирующих чистоту и непорочность молодых, включая куклу и спаренные свадебные кольца на машине. Нанятая через салон для новобрачных рядом с метро «Первомайская» «Волга», в которую сели Олег в купленном там же, в салоне, синем «свадебном» костюме, и свидетель со стороны жениха, его товарищ и бывший одноклассник с подругой. Все знали друг друга еще со школы, поэтому обстановка в машине всю дорогу, пока они ехали на другой конец Москвы «выкупать» невесту, была самой непринужденной: шампанское начало течь рекой еще задолго до того, как ему было положено излиться из недр бутылки на свет божий.

Из экономии и за неимением для этого достаточных средств празднование было решено провести дома, в Олеговой с родителями трехкомнатной квартирке, куда в итоге набилось человек семьдесят, отчего малогабаритные квадратные метры стали трещать по швам и скулить, как трехдневный щенок, оставленный без кормилицы. Время от времени стремительно пьянеющая толпа, жаждавшая воздуха и простора, вываливала на засыпанную окурками лестничную площадку или на улицу, где ее с пониманием встречали щедро угощаемые гостями и самим – уже пьяненьким – женихом соседи и жители окрестных московских домов: «У Хайдаровых свадьба!»…

«Здесь – Ангола!»

В аэропорту новенького, построенного прямо перед Олимпиадой аэропорта «Шереметьево-2» Олега Хайдарова провожали мать, отец и уже беременная Лиза. Получив в «Десятке» вполне конкретные и исчерпывающие инструкции и разъяснения, главный смысл которых сводился к тому, что «в Анголе нет ровным счетом ничего», Олег набрал с собой почти два полных родительских отпускных чемодана продуктов. Его мама, приехав к ним в Лизину квартиру за пару дней до отъезда, привезла с собой несметное количество супов и каш в пакетиках (предварительно продырявленных иголкой, чтобы выдавить из них лишний объем), натопила целый литр сливочного масла, положила к этому еще пару десятков банок консервов – чтобы сыночек не голодал, хотя бы первое время. Впрочем, сыночек не шибко препятствовал этому, поскольку действительно не очень себе представлял, что его ждет впереди, уже совсем скоро. В аэропорту таможенники, взвесив два огромных чемодана, тут же объявили, что нужно платить за перевес:

– Четырнадцать рублей за кило перевеса, молодой человек, – с плохо скрываемым злорадством произнес один из стражей советской границы, полноватый мужчина лет сорока, улыбаясь кривой улыбкой и являя наружу блестящую золотую фиксу. – А у вас тут его рябчиков на шестьсот, я думаю, – добавил он, обратившись к своим сотрудникам в поисках подтверждения своих слов.

– Николай Иванович, так ведь парень не в Женеву едет, а в Африку, в Анголу, – робко возразил его подчиненный, щуплый юнец чуть старше Олега. – Ему ведь и так до ста кило можно везти.

Узнав, что Хайдаров отправляется в Луанду, старший таможенник и его свита с пониманием едва заметно кивнули друг другу и дальше вели себя вполне дружелюбно. Из вывороченных наизнанку чемоданов они лишь попросили убрать копченую колбасу – сервелат, неимоверная редкость в то время, назвав ее почему-то «скоропортящимся продуктом». Может быть, чтобы как-то оправдать в своих же собственных глазах проявленную ими лояльность.

Прощание с родными было долгим и мучительным. Глядя, как другие, ехавшие с ним будущие переводчики и возвращавшиеся из отпуска советники расстаются с женами и детьми, Олег заранее чувствовал неловкость от предстоящего прилюдного проявления чувств. Однако взвесив все за и против, он для себя решил наплевать на все условности и сомнения и трижды молча и долго поцеловал Лизу в губы так, что они стали красными, как спелая вишня:

– Скоро зима, как бы ее пережить, – вздыхает задумчиво Лиза.

– Девушка, хотите, у вас никогда не будет зимы?

– Хочу, очень хочу.

– В Анголе полно лета, я привезу тебе его полный чемодан.

– Ты все смеешься, а я серьезно.

– Я тоже серьезно. Ну, что тебе еще привезти?

– Нежности захвати, – теперь уже Лиза со всей своей женской страстью схватилась за одежду Олега, вжалась в него и начала беспорядочно целовать лицо. – Я всегда буду рядом с тобой, слышишь? Чего бы это мне ни стоило, – продолжала покрывать его лицо поцелуями Лиза.

Олег молча отвечал. «Что бы ни случилось».

– Да, чтобы ничего с тобой не случилось, – взяла в ладони лицо мужа Лиза и внимательно посмотрела. Ее глаза блестели от слез.

– Все будет хорошо, Лиза.

Пройдя паспортный контроль и будучи уже «за границей», Олег еще долго махал Лизе и родителям, чувствуя, как слезы наворачиваются на глаза, при этом никак не выдавая своего состояния, понимая, что мимику лица с этого расстояния родным разглядеть уже не удастся.

Придя в себя после пограничного досмотра, Олег присел где-то в уголке в зале ожидания. Рядом с ним, судя по шумным разговорам, расположилась группа рыбаков с рыболовецкого сейнера, курсировавшего по Атлантике вдоль западного побережья Африки и занимавшегося отловом сардины и макрели. Судя по говору некоторых из них, парни и уже вполне зрелые мужики, чей возраст, по прикидкам Олега, колебался между двадцатью пятью и тридцатью пятью годами, были из самых разных регионов и республик СССР. Просидев еще какое-то время, охваченный любопытством, он, наконец, поинтересовался, не в Луанду ли они летят:

– О, привет! – откликнулся самый громогласный из рыбаков, говоривший с едва заметным прибалтийским акцентом, протягивая Олегу огромную, словно хоккейная крага, лапищу: – Стало быть, попутчики! А ты, наверное, переводчик? – проявил трудно объяснимую догадливость парень. – Я Валдис. Райнис. Может, знаешь такого латышского поэта? Так он мой однофамилец. Точнее, я – его! – выпалил Валдис и громко, по-доброму рассмеялся. – Только он из Латвии, а меня родители латыши в пять лет перевезли в Калининград: отцу там предложили работу. Вот с тех пор, можно сказать, и мотаюсь по свету.

Олег тоже представился и спросил, каким образом Валдис его так лихо «вычислил».

– О, Олег, ты не удивляйся и грешным делом не подумай, что я из «органов». – Он снова хохотнул и продолжил уже более спокойным тоном: – Я ведь по загранкам уже девятый год. И повидал твоих коллег – пруд пруди, с самыми разными языками. И скажу тебе, что всех вас отличает одна неизменная черта, которая мне всегда подсказывает, с кем я имею дело. Умение слушать.

– Ну, – возразил Олег, – это есть у большинства людей и просто говорит об элементарной воспитанности, уважении к старшим, только и всего!

– Нет, мой дорогой. Переводчик умеет слушать собеседника, как мало кто. Даже если он не на работе, и ему не надо ничего переводить. Я, конечно, не хочу так уж сильно обобщать, и в каждом правиле есть исключения. Но вот возьми, к примеру, таксистов или нас, рыбаков: ведь мы сначала о себе с три короба наплетем – о том, какие у нас проблемы, что нам не дает нормально жить, какое у нас хреновое начальство. А если еще и хвастать про себя начнем, так нас ни за что потом не остановишь! А ты все это время что делаешь? Слушаешь! Вот сам посуди: я ведь за это время, что мы говорим, про тебя так почти ничего и не узнал. Только сам треплю тут языком. Так вот и считай, что это твоя самая что ни на есть профессиональная черта. И мой тебе совет: языки, те, что начал изучать, даже случайно, никогда не бросай. Один неглупый взрослый дядька мне как-то сказал: «Ты столько раз человек, сколько языков знаешь». Мои мать с отцом поначалу говорили дома по-латышски. Между собой, ну и со мной тоже. А потом с годами совсем обрусели. На работе, на улице все говорят на русском, родня далековато, да скоро и ездить стало не к кому. Так у меня от родного языка только акцент и остался…

Тем временем по радио объявили посадку на рейс Москва – Луанда. Рыбаки начали собирать ручную кладь и направились в сторону посадочных ворот, к выстраивающейся перед ними очереди.

– Ну, давай, Олег, до скорого! В самолете еще поболтаем: дорога – не ближний свет. Может, и ты теперь о себе что расскажешь? – Валдис снова засмеялся, по-приятельски хлопнул его по плечу и поспешил к группе своих товарищей.

Рыбаки расселись в хвосте самолета и начали по-хозяйски располагать извлеченные из ручной клади закуски на столиках и свободных сиденьях. Вскоре оттуда потянуло густеющим на глазах сигаретным дымом, из которого неожиданно выплыл Валдис и пригласили Олега присоединиться к ним.

Ребята, хоть и были в основном значительно старше Олега, вели себя приветливо и доброжелательно, предложив для начала выпить за знакомство. В отличие от него, рыбаки прекрасно знали, как им лучше скоротать долгий перелет: заблаговременно накупив в дьюти-фри водки, они попросили стюардессу принести им пива и минеральной воды. В ход пошла одна бутылка экспортной «Московской» за другой, рубленые мужские тосты суровых покорителей морей сопровождались живописными «рыбацкими» рассказами. Когда размаха рук перестало хватать для того, чтобы описать размеры выловленной некогда в северных морях трески, и рыбины стали измеряться расстоянием от кабины пилотов до середины пассажирского салона, Олег решил вернуться на свое место и довольно скоро заснул от непривычного для него количества выпитого.

Проснувшись от неожиданной болтанки и криков стюардесс, он с удивлением увидел, что уже изрядно выпившие рыбаки сгрудились у одного из бортов и, наваливаясь на него, по команде «раз, два, три!» раскачивали самолет, отчего тот начинал балансировать, с трудом удерживаясь в горизонтальной плоскости. Бедные стюардессы, после сначала мягких просьб и увещеваний, а затем грозных предупреждений и угроз, наконец, поняли, что до конца полета вряд ли смогут утихомирить не на шутку развеселившихся здоровенных мужиков. Одна из них, потерянная, подошла к Олегу, вероятно, помня, что некоторое время назад он сидел в их компании, с отчаяньем в голосе попросила:

– Молодой человек, ну сделайте же хоть вы что-нибудь!

Олег, пользуясь тем, что Валдис, практически единственный человек, к которому он мог обратиться, отделился от товарищей, видимо, направляясь в туалет в противоположной стороне салона, встал из своего кресла и пошел к нему навстречу:

– А, Олег! Ты куда пропал? – судя по голосу, Валдис находился в форме и был вполне адекватен. Олег, как мог, что-то придумывая на ходу, объяснил Валдису, что среди пассажиров есть дети и пожилые люди, которые могут не выдержать такой незапланированной болтанки, а у одной женщины стоит кардиостимулятор, и она слезно умоляет его друзей перестать раскачивать самолет.

Просьба возымела действие, и совсем скоро Валдис вернулся к коллегам и предложил всей честнóй компании «забить козла». Минут через десять рыбаки уже дружно стучали костяшками домино по импровизированному столику, сопровождая игру характерными возгласами.

– Господи, и смех и грех! – воскликнула подходившая недавно к Олегу с просьбой стюардесса, наблюдавшая теперь почти идиллическую картину, мистическим образом нарисовавшуюся в хвосте салона. – Пьяные здоровые дядьки, а как дети, честное слово!..

* * *

Ангольская столица в тот день конца октября 1980 года встретила пассажиров рейса «Аэрофлота» Ил-62М Москва – Будапешт – Луанда ожидаемо душным, влажным воздухом, несмотря на то, что на часах по местному времени было всего лишь около десяти утра. В знакомом Олегу по прежнему приезду небольшом зале прилетов в «режиме торшера» работали прикрепленные к стенам телевизоры, передававшие новости единственного телеканала, основанного около пяти лет назад, Общественного ангольского телевидения. Сообщения ведущего прерывались межпрограммными вставками в виде бравурных жизнеутверждающих джинглов на фоне кадров с марширующими военными национальных вооруженных сил ФАПЛА, сбитого юаровского истребителя, пронзенного стингером и разлетающегося на куски, на фоне карты Анголы, отбивающей атаки захватчиков-империалистов. Заявления и одновременно призывы к народу страны и ко всему прогрессивному человечеству повторялись с настойчивой регулярностью, так что, получая багаж, можно было услышать их не единожды:

 
Esmaguemos os racistas sul-africanos e os seus lacaios!
Ao inimigo nem um palmo da nossa terra!
De Cabinda ao Cunene, um só povo, uma só nação!
Viva Angola, trincheira firme da revolução em África![18]18
  Раздавим южноафриканских расистов и их приспешников! Врагу – ни пяди нашей земли! От провинции Кабинда до Кунене – один народ, одна нация! Да здравствует Ангола, прочный оплот революции в Африке! (порт.)


[Закрыть]
 

На выходе в город прилетевших уже ждали не только несколько встречающих из советского посольства и военной миссии, но и толпа черной детворы. О маленьких попрошайках Олега предупредили рыбаки: они не советовали давать им что бы то ни было – конфеты, жвачку или мелкие деньги: «Налетят на тебя, потом ты от них не отлепишься!».

Толпа подростков и просто детей лет трех-четырех, взятых, видимо, «на стажировку» своими старшими товарищами, стояла чуть в стороне и с неотрывным вниманием следила за прилетевшими. Один из них, видно, самый бойкий, с всклокоченными, не шибко чистыми волосами, решительно приблизился к Олегу и попросил «чоп-чоп», что-нибудь поесть, поясняя это жестом. Олег, не церемонясь и чуть грубовато, предвидя неизбежное продолжение просьбы, отбрил мальчишку: «Sai daqui, já! Vai еmbora!»[19]19
  А ну, иди отсюда, пошел прочь! (порт.)


[Закрыть].

Глаза пацана в одно мгновение налились злостью, а интонация голоса с просящей сменилась на требовательную: «Chop-chop! Quero comer!»[20]20
  Чоп-чоп! Я хочу есть! (порт.)


[Закрыть] Не желая отступать, Олег повысил голос и повторил сказанное: «Пошел, пошел!»

Тогда мальчишка, уже повысив голос настолько, насколько у него это вышло, угрожающе ответил, что он на своей земле, «пошел» – это для тех, кто сюда приехал, сам убирайся отсюда. ЗДЕСЬ – АНГОЛА! Eu estou aqui na minha terra. Sai daqui – é pra você. Aqui – Angola!

Несколько оторопев от такого выпада и не желая спорить с аборигеном дальше, Олег занялся погрузкой вещей в подъехавший за ними микроавтобус. «Пожалуй, точнее и не скажешь, дорогой камарада: здесь тебе не Союз, здесь Ангола. Мамочки рядом не будет, так что привыкай!» – подумал про себя Олег, грузя в машину чемоданы.

Дорога в советскую военную миссию пролегала сначала по пригородным кварталам, которые мало чем отличались от каких-нибудь бразильских трущоб – фавел, которые Хайдарову приходилось видеть в передаче «Международная панорама» или в цикле программ «Камера смотрит в мир». Там наши зарубежные корреспонденты часто отыскивали самые неприглядные кадры капиталистической действительности, рассказывая гражданам СССР о том, как тяжело живется в какой-нибудь стране «желтого дьявола». Глядя на проплывавшие за окном микроавтобуса наспех сложенные из листов шифера и фанеры хибары, в эти телевизионные рассказы легко верилось, если бы не одно обстоятельство: Ангола под руководством СССР и стран народной демократии строила у себя социализм, руководствуясь марксистско-ленинским, единственно верным в мире учением.

Из сравнительно небольшого количества машин самых разных, в основном западных марок, в потоке выделялись легковые авто, на боку которых печатными буквами красовалась надпись «Particular», мол, «Частная собственность». Водитель, Володя, средних лет мужик, живший здесь с женой и пятилетним сыном уже не первый месяц или даже год, отвечая на вопрос Олега, пояснил: все это – автомобили, брошенные португальцами, бежавшими из Анголы в середине семидесятых, после Независимости:

– Продать их было некому, народ сюда из деревень попер, вокруг нищета. Белые, все, кто мог, уезжали: их тут новая власть, фапловцы и спецслужбисты – кого ограбит, кого раскулачит и из дома выгонит, кого посадит, а кого и подстрелит, как говорится, без суда и следствия. Так они и повалили к себе на историческую родину, где многие никогда и не жили: родились здесь, в Анголе. А машины просто на улицах бросали, иногда прямо с ключами. Вот «анголане» их тогда понахватали себе, кто сколько мог. Потом уже эти надписи навесили, «частная собственность», мол.

– И много португальцев отсюда тогда уехало? – поинтересовался Олег.

– Из Анголы точно не знаю, а вот из всех бывших португальских колоний в Африке – около полумиллиона: нам на политинформации в миссии рассказывали.

– И это, кажется, на всего-то девятимиллионную Португалию? Ничего себе. Несладко им досталось! – Олег задумался и продолжил с любопытством смотреть в окно микроавтобуса. Все еще редкие подобия жилья окружали самодельные, кое-как сколоченные заборы. За ними виднелись беспорядочно припаркованные, отчасти проржавевшие автомобили, по одному, по два, а то и по три в каждом дворе.