Текст книги "Никто об этом не узнает"

5

Эта идиотка так ничего и не поняла! А ведь он же прямым текстом сказал, что за жизнь ее ждет в гимназии. Еще и отцу нажаловалась. Хотя чему тут удивляться после ее откровений для прессы?

Отец в воскресенье целый час своего бесценного времени посвятил ему. Распинался, какой Максим гад, подонок и сволочь. Как опозорил семью в пятницу перед целым светом. Как посмел угрожать бедной девочке. И далее по списку. Ну и ожидаемое резюме: еще один проступок, даже нет, проступочек, – и с вещами на выезд.

Этим закрытым пансионом он его пугал второй год. Или третий. Однако все угрозы Максим пропускал мимо ушей, а вот мать реагировала болезненно, рыдала горючими слезами, пока отец не сдавался: «Хорошо, но это был последний раз». Пятничный демарш вновь был строго объявлен «последним разом».

Но все это мало волновало Максима. Гораздо хуже, что эта дура деревенская все-таки пойдет в его школу, в его класс.

«Ну что ж, – раздраженно вздохнул он, – сама напросилась. Пусть теперь пеняет на себя».

В понедельник он даже не поехал в гимназию с отцовским водителем, зная, что и она будет там же. Вместо этого с утра пораньше рванул к Ренату и до школы добирался в мансуровском «Таурусе».

У школы их уже поджидала родная компания.

– Ну что? Где она? – спросили чуть ли не хором. В глазах каждого – знакомый злой азарт.

– Едет, – буркнул Максим, не зная, что его больше тяготит: неизбежное и скорое появление этой дуры или уготованный для нее прием.

Пока стояли на крыльце, он то и дело поглядывал за ворота, высматривая черный «Кадиллак». Однако водитель, как ни странно, опаздывал. Потом они зашли в класс, но ее все не было.

– Макс, зацени! – Кристина Фадеева, растопырив пальчики на правой руке, показала ему и заодно всем колечко из белого золота с крупным бриллиантом. – Мать вчера презентовала.

– Шикарно, – одобрил Максим, взглянув лишь мельком.

Зато девчонки тотчас ее облепили со всех сторон.

– Вау! Красота какая!

– Крис, кольцо офигенное!

– Вот бы мне мать такие подарки делала ни с того ни с сего, – мечтательно вздохнула Вика.

– А кто сказал, что ни с того ни с сего? – усмехнулась Кристина. – Я его, можно сказать, заработала.

– То есть? – хихикнули подружки. – Дома полы помыла вместо домработницы?

– Пфф! Короче, слушайте и учитесь, – заговорщически начала Кристина. – Стала я замечать, что мать повадилась пару раз в неделю куда-то ездить среди дня, часа на три-четыре, иногда и дольше. Спросила ее однажды, куда, мол, поехала. Она наплела что-то про салон. А я-то знаю, в какой она всегда ездит. Позвонила им – и точно, не было ее там. В другой раз взяла такси и проследила. И вуаля: мамочка-то, оказывается, шашни завела с каким-то типом. Сидели в кофейне на Карла Маркса, чирикали, так мило за ручки держались.

– Ну ты Шерлок Холмс! – восхищенно протянула Диана.

– Так вот, мать возвращается, а я ее встречаю. Где была, спрашиваю. Она нагло врет, что у своего стоматолога. А я ей с улыбкой: «А стоматолог твой случайно не в кофейне на Карла Маркса принимает?» Надо было видеть ее лицо! Короче, чтоб я отцу ничего не рассказала, купила мне вот это колечко.

– Так ты теперь за отцом проследи. Вдруг еще что обломится, – хмыкнул Максим.

– Ну а что такого? – вскинулась Кристина, уязвленная его насмешливым тоном. – Какого черта она с непонятным мужиком крутит, пока отец бабки зарабатывает? Ну что ты так смотришь? А если бы ты свою мать застукал с каким-то левым мужиком? Что бы ты сделал?

Максим не стал отвечать. О такой ерунде, да еще в сослагательном наклонении, ему даже думать не хотелось. Он взглянул на время – без десяти девять. А ведь водитель привозил их обычно чуть ли не за полчаса до начала занятий. Может, все-таки в последний момент они переиграли и ее не будет?

Но надежда, едва затеплившись, тут же погасла. Дверь открылась, и в кабинет вошла она. Сделала несколько несмелых шагов и остановилась в нерешительности. Глаза – в пол-лица, а в них сплошной страх.

Разговоры тут же смолкли, и в классе повисла звенящая тишина. Максим переглянулся с Ренатом, посмотрел на девчонок, на Шилова, на остальных. Все до единого впились в нее хищным взглядом, ощупывая по сантиметру, оценивая и подмечая, куда лучше кусать. Подобрались, оскалились. Даже сам воздух в помещении как будто стал другим – тугим, трескучим.

«Дура, еще и показывает всем, как ей страшно, – подумал Максим. – Теперь ей точно несдобровать».

– Никак сеструля Явницкого пожаловала, – первым подал голос Шилов, покосившись на Максима.

«Бэшки» загоготали. Фадеева тут же, не сводя с нее насмешливых глаз, подплыла к Максиму, взяла под руку.

– О, Макс, это и есть та самая доярка, про которую ты рассказывал?

– Та самая, – буркнул он.

– Ну-у-у, Макс, не такое она и страшилище, как ты говорил, – протянул Ренат, обходя ее кругом.

– Эй, доярка, – крикнул Кирилл Ладейщиков с дальней парты, – повернись задом, заценим тебя со всех сторон.

– Ага, – поддакнул Ник, – покажи-ка нам жопу, может, хоть она у тебя получше, чем табло.

Класс дружно грохнул в едином протяжном хохоте.

– Але, колхоз, – выступила Кристина, – ты оглохла или как? Давай-давай, крутись на месте, очень хочется тебя разглядеть как следует, – потом повернулась к Максиму и спросила с усмешкой: – Она тупая? Или непослушная?

Затем Кристина обернулась к классу:

– Ну что, мальчики? Будем дрессировать собачку?

Все одобрительно загудели, зачмокали. Кирилл Ладейщиков встал из-за парты и подал знак Никите Лужину. Тот ухмыльнулся и тоже приподнялся. Но Максим их опередил – убрал руку Кристины и медленно двинулся к доске.

«Да что же ты за дура такая!» – думал. Она, вцепившись в сумку и прижав ее к груди, смотрела на него в ужасе и пятилась, пока не уперлась спиной в доску. Подойдя совсем близко, остановился буквально в шаге. Чувствовал, как за спиной все замерли в ожидании шоу.

– Я же тебя предупреждал, дура.

Она смотрела на него, словно затравленный зверек.

– Пошла вон отсюда.

Она отлепилась от доски и вылетела из аудитории. Класс разочарованно простонал.

– Макс, зачем ты ее прогнал? Надо было сперва преподать ей урок дрессировки, – скисла Кристина. – Или вот Ник с Киром бы…

– Явницкий такое шоу слил… Пожалел сестренку, да, Явницкий? – хмыкнул Шилов.

– Запомни, Шило: она мне не сестра. Это раз. Я вообще никогда никого не жалею. Это два. А шоу сам себе устраивай. Или плати. За просто так тебя никто здесь развлекать не будет. Всек?

– Как скажешь, – усмехнулся Шилов.

Спустя минуту эта дура снова вернулась в класс, но уже в сопровождении Аллочки.

– Ребята, с сегодняшнего дня с вами будет учиться Алена Рубцова, она…

– Да, знаем, знаем, – перебила ее Кристина, – познакомились уже.

– А, ну хорошо, – улыбнулась Аллочка. – Проходи, Алена, садись на любое свободное место.

Но она не двигалась, продолжая неподвижно стоять у доски. Свободных мест в классе было предостаточно, но совсем пустых парт – ни одной. Многие просто предпочитали сидеть поодиночке. Лишь некоторые занимали парту вдвоем, вот как Максим с Кристиной.

– Алена, ну что ты? Смелее, – подбодрила ее Аллочка. – Садись вон к Никите.

– Даже не смей! – встрепенулся Ник.

– Лужин! – выкатила на него глаза классная. – Это что еще за фокусы?

– Я не буду с ней сидеть. Не выношу запаха навоза.

– Лужин! – вскричала Аллочка, но дальнейшие ее слова потонули в дружном хохоте.

А потом вдруг подал голос Шилов:

– А пусть ко мне садится.

– Эй, Шило, смотри, запахи имеют свойство впитываться. Не провоняй там, – крикнул ему Ладейщиков.

Аллочка взглянула на Шилова с благодарностью.

– Садись, Алена, к Стасу.

Та послушалась. Под улюлюканье и смешки прошла к парте Шилова и села рядом.

– А с тобой, Максим, я хочу поговорить после урока.

– Опять? – скривился Максим.

– Что-то вы, Алла Геннадьевна, слишком часто стали оставлять Макса после уроков для так называемых бесед, – подала голос Кристина. – Это навевает подозрения.

– Ты о чем, Фадеева? – вытаращилась на нее Аллочка. – Что за намеки?

Но Кристина молча смотрела на классную и ухмылялась, заставляя ту еще больше нервничать. Максим улыбнулся подруге и легонько сжал под партой ее коленку.

После урока он все же задержался. Хотя примерно представлял себе, о чем пойдет речь.

– Максим, почему ты позволяешь своим одноклассникам обижать твою сестру?

– Нет у меня никакой сестры, ясно?

– Ну как же… Максим, как ты мог спокойно терпеть, когда твои друзья такое говорили о девушке? Ведь у тебя, я знаю, среди них авторитет… Стой… Неужели… Неужели они это делали по твоей просьбе?

– Да, – равнодушно ответил он.

Ему не нравилась Аллочка. Как женщина, как учитель, как человек. Ничего такого уж плохого, в принципе, она не делала, но отчего-то раздражала безмерно. Он считал ее глупой и, что еще хуже, назойливой и инициативной. А заметив, как легко та выходила из себя, как бурно реагировала на двусмысленности, забавлялся этим чуть ли не каждый урок. Иногда «шутил», заставляя ее краснеть, а порой говорил совершенно жестокие, циничные вещи. Но это было в прошлом году. В одиннадцатом классе бывшие забавы почему-то утратили для него привлекательность. Аллочку он почти не трогал, грубил, лишь когда она сама цеплялась. А вот сейчас вдруг захотелось ее шокировать. И получилось. С минуту она смотрела на него, округлив глаза. Затем тряхнула кучерявой головой:

– Не могу поверить. У меня просто это не укладывается в голове. Есть ли вообще предел твоей гнусности?

Затем она отошла к окну и, выдержав паузу, сухо сказала:

– Я хочу поговорить с твоим отцом.

– С ним все хотят поговорить, – хмыкнул Максим.

– Я прекрасно знаю, – взволнованно говорила Аллочка, вцепившись руками в подоконник, – что он занятой человек, но прежде всего он отец и он должен знать…

Максим взглянул тоскливо на ее спину и вышел из класса, не дослушав.

В кабинет истории он явился за пару минут до звонка. Еще из коридора уловил крики вперемешку с хохотом, а когда открыл дверь, его чуть не сшибла с ног Алена. Вылетела пулей и помчалась куда-то по коридору. Он успел лишь заметить, что ее лицо было испачкано какой-то белой субстанцией.

– Что это было? – спросил он, проходя на место.

– Да пощипали немного доярку, – хихикнул Никита Лужин.

– А потом решили показать, как мы ей рады, – добавил Кирилл Ладейщиков. – Девчонки пирожное для нее купили в столовке, только она не оценила наше гостеприимство.

– Короче, давайте без фанатизма, а? – повернулся Максим к своим. – Руками не будем ее трогать, о’кей?

– Макс, ты же сам хотел, чтобы она от нас свалила поскорее, – резонно заметил Кирилл. – Или уже не хочешь?

– Хочу, но можно же и без рук.

– Не-е-е, без рук неинтересно, – протянул Ник.

– И неэффективно, – добавил Ренат. – А так, может, уже завтра ее не будет. Если сделаем все как задумали.

– В смысле?

– Идея Крис, – Ренат подмигнул Кристине. – Пусть она и рассказывает.

– Да все гениальное просто, – просияла она. – У нас же шестым физра. Вот сразу после урока и подловим ее прямо в раздевалке. Мы вас запустим. Постараемся подгадать тот момент, когда она переодеваться будет. Вот и позабавимся вдоволь. И никто нам не помешает. Можно будет…

Но Кристина не договорила: в класс вошел историк. Практически вместе со звонком. А минут через пятнадцать после начала урока к ним пожаловал и сам директор. Завел в аудиторию Алену, уже умытую и причесанную, и удалился. Максим удивился: как же так, что он даже никому ничего не стал выговаривать? Или она не пожаловалась? Поразительно! Совсем на нее непохоже. А то ведь у нее теплая вода под языком не держалась. Хотя, может, ее просто запугали?

Она сидела за второй партой в первом ряду у прохода. Прямо и неподвижно, будто кол проглотила. Максим с Кристиной занимали четвертую в среднем ряду. Со своего места он видел ее в профиль.

В открытую на нее он не смотрел, лишь время от времени украдкой поглядывал, слушая вполуха треп Кристины.

Она вообще дышит? Оцепенела? Сильно ее обидели? Пощипали… Зная Лужина, под этим «пощипали» можно было предположить что угодно. «Да, черт, она сама виновата, – говорил себе Максим. – Захотела красивой и легкой жизни? Так получай!»

На перемене между четвертым и пятым уроком Максим поймал ее в коридоре. Ухватил за локоть, она вздрогнула, дернулась, но держал он крепко. Грубо оттащил в сторону. Гвалт стоял невообразимый: чертовы семиклашки носились по этажам с дикими воплями, поэтому пришлось наклониться к ней совсем близко, буквально чуть ли не в ухо орать.

– После этого урока вали домой. А еще лучше прямо сейчас. Поняла?

– Но у нас же шесть уроков…

– Дура! Делай, как тебе говорят.

– Но я не найду дорогу домой, – залепетала она. Максим ее едва слышал, больше разбирал по губам.

– Отцу позвони, скажи, что заболела. Он водилу пришлет. Все, вали давай.

К облегчению Максима, она и впрямь не пришла ни на пятый, ни на шестой урок. Хоть тут ума хватило. Зато остальные выглядели крайне разочарованными: такая забава сорвалась.

– Сбежала коза… Ну ничего, завтра еще покуражимся над ней, да, Макс? – спросила Кристина.

– Уже покуражились, – ответил он мрачно. – Короче, амигос, пусть пока живет. Лучше будем ее просто игнорить, чем так…

– У-у-у, это скучно, – скривилась Кристина.

– Что, реально жалко стало колхозницу? – удивился Ренат.

– Мне себя жалко, – возразил Максим, пытаясь скрыть за усмешкой смущение. – Она стукнет отцу, и меня точно сошлют. Я просто в пятницу выступил слегка перед гостями. Сильно огорчил папулю. Он и так мне все воскресенье мозг клевал. В общем, надо, чтобы отец немного успокоился.

– О-о-о! – простонала Кристина. – Эти предки вечно лезут в нашу жизнь и все портят. Хорошо хоть, я со своей матерью разобралась, и она теперь у меня как шелковая.

– Макс, а ты говорил, что твой батя на этой неделе по области поедет, – напомнил ему Ренат.

– Да, в четверг вроде должен отчалить.

– Ну и что? Будем у тебя собираться?

– Можно. Лучше в пятницу сразу после школы. Мать с Темой как раз к деду свалят.

– О! Круто! – просияла Кристина, чмокнув на радостях Максима в щеку.

– А меня? – наклонился к ней Мансуров. – Если б не я, он бы, по ходу, зажал вечеринку.

– Да, Ренатик, ты молодец, – Кристина поцеловала и его. А потом и Ника, и Кирилла, лукаво поглядывая при этом на Максима. Но тот уткнулся в телефон: младший опять одолевал его эсэмэсками. Где ты? С кем ты? Когда домой? Достал!

Вечером, когда Максим вернулся домой, выяснилось, что эта дура и правда разболелась. Затемпературила ни с того ни с сего. Даже врач приходил. «Тем лучше, – решил он. – В школу ходить не будет, хотя бы какое-то время».

6

Алена и вспомнить не могла, когда последний раз болела. Однажды, еще маленькой, жестоко отравилась грибами, и все. А так ее никакие вирусы не брали. Даже когда эпидемия гриппа свирепствовала, Алена хоть бы чихнула раз. Закалилась, видимо, привыкнув к холоду, сквознякам и прочим тяготам.

А тут вдруг заболела. Причем слегла так неожиданно. Позвонила отцу, как велел Максим, еле выдавила из себя эти слова, потому что думала, что врет папе, чего ей очень не хотелось. А получилось, что и не соврала.

Папа в самом деле отправил за ней водителя – другого, не того, что вез их утром. Этот приехал на белом джипе и вообще был веселый и разговорчивый. Просил называть его дядей Юрой. Алена улыбалась в ответ на его непрерывную болтовню, но улыбалась через силу. Хотелось реветь в голос, а не улыбаться.

Знобить ее начало еще в машине. Сама она списывала свое состояние на пережитый ужас. Но папа сразу же распорядился насчет врача. Тот приехал – и часа не прошло. Осмотрел, смерил температуру, велел лежать и много пить. Какие-то препараты назначил, но список отдал Жанне Валерьевне.

До позднего вечера к Алене в комнату никто не входил, если не считать Веры, которая заглянула разок – принесла на подносе графин с морсом и стакан. Может, не хотели тревожить, а может, всем было плевать. Врач советовал ей побольше спать, но, как назло, не спалось. Да и как тут уснешь, когда в душе все болит нестерпимо?

Не то чтобы она не приняла всерьез слова Максима, когда он угрожал ей. Очень даже приняла и поверила, но все равно не ожидала, что все будет так ужасно. Никогда в жизни она не слышала столько отборных гадостей, никогда не встречалась с таким враждебным отношением. И ведь что обидно: она же им ровным счетом ничего плохого не сделала. Так почему они ее возненавидели с первого взгляда? За что так унижали? Хотя можно догадаться. Это же он их настроил против нее, Максим. Один ведь даже прямо и сказал: «Не такая страшная, как ты говорил».

Лежа на кровати, Алена раз за разом прокручивала утренний кошмар, терзая и без того измученное сердце. И озноб вновь поднимался изнутри, охватывая все тело. Слезы струились, противно затекая в уши, и никак не останавливались.

Наверное, она могла бы не пойти в ту школу, как-нибудь уж уговорить отца, но ведь Максим будет всегда здесь, рядом. И его ненависть никуда не денется. Он будет все так же отравлять ей жизнь, мучить, унижать день за днем. И она ничего не сможет с этим поделать. И терпеть тоже нет сил.

Вечером ее навестил папа. Заглянул буквально на пять минут, но сразу стало легче. Ненамного, конечно. То, что произошло в школе, то, как над ней измывались эти золотые мальчики и девочки, по-прежнему причиняло нестерпимую боль, которая, казалось, поселилась в душе навсегда.

– В школе тебя не обижали? – спросил папа.

– Нет, – тихо ответила она.

Почему-то было стыдно признаться ему, как ее сегодня унизили, и очень не хотелось, чтобы он узнал об этом позоре.

– Ты отдыхай. Выздоравливай, – пожелал он и вышел из комнаты. Но почти сразу же к ней поднялась Вера, видать, папа послал. Спросила, не надо ли чего. Алене ничего не хотелось.

Потом она вдруг снова расплакалась и тут же разозлилась на себя. Сроду себя не жалела, а сейчас так раскисла. Однако никакие самовнушения не помогали. Такой несчастной она давно себя не чувствовала.

Измученная температурой, тяжкими думами, рыданиями, она наконец уснула. Но сон был больной, тревожный, чуткий. И ближе к полуночи, уловив тихий скрип, Алена проснулась. Испуганно распахнула глаза, и сердце екнуло. От волнения или от страха – непонятно. В освещенном дверном проеме она увидела силуэт Максима. Он затворил за собой дверь, прошел в комнату, не зажигая света. Но во дворе еще горели фонари, и уличный свет неплохо разбавлял темноту.

Максим присел на подлокотник кресла у самой кровати. Алена в ужасе смотрела на него, не зная, чего ждать. Сердце бухало в груди, а от озноба даже зубы поклацывали. И трясло ее сейчас вовсе не от температуры.

В полутьме его глаза казались совершенно черными, и невольно хотелось спрятаться от его взгляда.

– Ты как? – поинтересовался он.

Алена и не знала, что ответить. Как она? Плохо, очень плохо, ужасно. Но зачем ему об этом знать? Позлорадствовать или что?

– Не били тебя? – спросил, не дождавшись ответа.

– Нет. – Голос ее прозвучал глухо, будто кто-то сдавил шею.

– Хорошо, – кивнул он и отвел глаза.

Хорошо?! Да ее прилюдно с грязью смешали, оскорбили всячески с его подачи. Один из них задрал ей подол юбки, второй – ущипнул за грудь, а потом навалились всем скопом, схватили за руки, прижали к лицу тарелку с пирожным и держали так, пока она не начала задыхаться. Масляный крем забился в ноздри, в рот, залепил глаза. И все при этом хохотали. Это хорошо?! Безобразные сцены вновь встали перед глазами. Хотелось все это выкрикнуть ему, но горло перехватило спазмом так, что даже вдохнуть не получалось. Она закашлялась. Максим дотянулся до графина с морсом, плеснул в стакан и подал ей.

– Ты простыла, что ли? Или… – Он не договорил, но Алена поняла и так.

Морс был брусничный. Вкусный, в меру сладкий и хорошенько процеженный.

– Или, – сухо ответила она.

Ее вдруг осенило, откуда такое беспокойство с его стороны. Он просто испугался того, что перегнул палку. Испугался, что теперь, когда она заболела, папа может узнать правду, и тогда… Папа ведь сказал, что еще хоть один промах с его стороны, и доучиваться он будет в какой-то закрытой школе. Вот Максим и встревожился, как бы она не сдала его.

Эта простая и очевидная правда почему-то подействовала на нее сильнее, чем его откровенная грубость, жестокость и беспричинная ненависть к ней. Потому что до этого момента Алена, вопреки всему, все равно относилась к нему с непонятной даже для самой себя симпатией, а теперь вдруг он стал ей противен. Захотелось сказать ему, бросить этак с презрением, чтобы не беспокоился, что она не выдала его, не нажаловалась отцу. Но как ни крути, а она все равно боялась его. Потому что не знала, что от него можно ждать. И потому что чувствовала: он из тех, у кого нет внутренних рамок и тормозов, что захочет, то и сделает. А с такими связываться… В общем-то, Алена уже ощутила, каково с такими связываться.

– Ну ладно, – помолчав, вздохнул он. – Поправляйся.

Поднялся и вышел.

* * *

Болеть, конечно, противно. Особенно с непривычки. Один плюс в этой ситуации – не нужно было ездить в гимназию, при мысли о которой ее прошибал холодный пот. Алена все собиралась поговорить с папой по поводу перевода куда-нибудь в другое место, но никак не подворачивался удобный момент. Папа если и заглядывал, то на пару секунд, справлялся о самочувствии и сразу же убегал, ссылаясь на неотложные дела. А в четверг и вовсе уехал, но обещал вернуться в воскресенье и взял с нее слово, что к этому времени она непременно поправится.

Максим к ней больше не заходил. Правильно. Зачем ему? Он ведь уже понял, что она не нажаловалась отцу. Так что беспокоиться больше не о чем. Иногда она слышала его шаги в коридоре и каждый раз внутренне замирала: вдруг зайдет? Но он уходил к себе. А пару раз из его комнаты доносилась его музыка.

Сначала Алена не поняла, что на гитаре играет он. Думала, что просто включил инструментальную музыку. Слишком объемный, сильный и при этом чистый был звук, и исполнение красивое. Поэтому озадачивалась, когда мелодия вдруг обрывалась, а затем могла зазвучать снова или смениться другой. И лишь услышав, как он разыгрывается (видимо, настраивал гитару), догадалась: это все он. А однажды он запел. Песня была незнакомой, но голос его она узнала сразу. Как же он здорово пел! Ей и тогда, на вечере, понравилось, хотя он явно паясничал. А тут… Аж мурашки побежали. Алена слушала затаив дыхание, даже из постели выбралась и прильнула ухом к двери. Знал бы он!

От нечего делать она снова нарисовала его портрет. Глупо, конечно, она сама понимала. Но чем еще заняться? Лежать в постели дни напролет – это скука смертная. К тому же бездельничать Алена не привыкла и маялась. Так что оставалось только читать книги из списка Лилии Генриховны да рисовать. Правда, с трудом, но все-таки освоив навигацию в планшете, она время от времени выходила в Сеть, читала новости и сплетни, отвечала на сообщения подругам из детдома. По ним она скучала, хотя это не сравнится с тем, как она скучала по отцу. Не видела-то его всего сутки, а уже заждалась. И время, как назло, тянулось еле-еле.

Было около четырех, когда внизу раздался шум – топот, многоголосье, смех. У них гости? Алена отложила книгу, выскользнула из постели, надела шорты и футболку. Затем явственно услышала, что шум приближается. Галдящая толпа – не меньше шести-семи человек – по лестнице поднялась в коридор.

– Макс, сто лет у вас не была, – прямо за дверью прожурчал женский игривый голос.

Алена узнала его! И остальные голоса тоже. Это они! Его одноклассники. Те, кто оскорблял и унижал ее. Сердце сжалось в болезненный комок, и внутри все похолодело. Ее вновь начало трясти. Господи, зачем они здесь? Одно их присутствие навевало ужас. А если они сунутся к ней? Замок на двери имелся, но его и замком-то не назовешь. Простая собачка, врезанная в ручку, которая снаружи запросто открывалась даже ногтем.

Вскоре они ввалились в комнату к Максиму, хлопнули дверью. Алена хоть и перевела дух, но успокоиться никак не могла. Голоса их звучали теперь приглушенно, но взрывы хохота тотчас отзывались в груди болезненным спазмом.

Мелькнула даже мысль уйти из дома. Сбежать. Но куда? Она до сих пор не знала города, да что там город – даже этот коттеджный поселок Алена еще не освоила и потому панически боялась потеряться. Она осталась, но сидела как на иголках, не могла ничем заняться, ни на что отвлечься, кроме как напряженно прислушиваться к звукам из комнаты напротив.

Сначала у них громыхала клубная музыка, и топали они так, что вибрация прокатывалась по стенам и полу. От взвизгов и воплей Алена вздрагивала, какие-то совершенно дикие картины рисовались перед глазами.

Затем весь этот электронный андеграунд внезапно смолк, но тишина, как ни странно, взвинтила Алену еще сильнее. Она вся обратилась в слух, предчувствуя что-то плохое. Однако после недолгой возни зазвучали уже знакомые гитарные переборы, точнее, их обрывки. Максим разыгрывался. А потом… Потом воздух пронзил гитарный запил, и у Алены перехватило дух. Так выразительно, грубовато и вместе с тем искренне он еще не играл. Обычно то были мелодичные переборы, сейчас же гитара звучала энергично, яростно, с надрывом. После впечатляющего вступления Максим запел, но на английском языке. Алена, хотя и изучала язык в школе, едва умела связать пару слов, а уж на слух и вовсе не воспринимала речь. Но, и не понимая, о чем он поет, слушала с замиранием сердца. Ну вот как так? Настолько жестокий и беспринципный, а голосом умел душу выворачивать.

Когда снова включили обычную музыку, Алена испытала разочарование. Лучше бы он и дальше пел!

Однако, судя по характерным звукам – топоту и выкрикам, – они решили перейти к танцам. Алена взглянула на часы: минутная стрелка подползала к семи. Значит, компания гуляет уже почти три часа. За это время она немного успокоилась. Напряжение, конечно, никуда не делось, но, во всяком случае, дрожь стихла. Зато нестерпимо хотелось пить.

Понадеявшись, что пока у этих веселье в самом разгаре, можно незаметно спуститься на кухню, Алена выскользнула в коридор. И почти сразу по неписаному, но нерушимому закону подлости из комнаты Максима вышел парень. Тот самый, что ущипнул ее тогда за грудь. Он уставился на Алену слегка недоуменно, но затем узкие губы расползлись в улыбке.

– Ха! И ты тут! Народ! – позвал он своих, и тотчас в коридор высунулись еще две головы. – Смотрите-ка, кто тут гуляет.

– О, доярка, пошли с нами!

– Пошли, пошли! Познакомимся поближе!

Алена отпрянула, попыталась вернуться к себе, но оба поймали ее за руки и заволокли в комнату Максима.

– Э, пипл! – гаркнул один, выталкивая Алену вперед.

– У нас гости!

– Эй, деревня, шагай сюда, – протянул к ней руку третий.

– Да уж, – скривилась девушка, сидевшая на коленях у Максима. – Только ее ждали.

– Ладно тебе, Крис, – ухмыльнулся тот, кто втолкнул ее сюда, – разве не хочется тебе узнать получше, что за зверушка в теремочке живет.

– Мечтаю просто.

Девушка оглядела Алену не просто неприязненно, а с такой брезгливостью, точно она была вся в струпьях. Остальные же разглядывали ее насмешливо, почти так же, как в тот день, когда она впервые переступила порог класса. Пожалуй, только Максим взирал на нее иначе – серьезно, даже мрачно.

– Деревня, давай на брудершафт! – дернул ее за руку один.

– Ник, – поджала губы Кристина, – ну ты в курсе, что потом с ней целоваться надо будет? Готов на такие жертвы?

– Давай, Ник! – подбадривали его. – Если что, туалет прямо по коридору. Или, может, лучше сразу тазик принести?

Ник промямлил что-то нечленораздельное и попытался вручить Алене бокал. Она замотала головой.

– Я не буду пить. Я не пью.

– А это уже называется неуважение. Пей! – настаивал он.

– Да не буду я!

Алена резко выдернула руку, но освободиться удалось ненадолго. Сзади в нее тут же вцепился кто-то еще, больно сведя локти за спиной. В другой раз она бы, наверное, справилась, уж с одним-то точно, но болезнь и страх лишили ее сил.

– Не будешь пить сама, значит, вольем, – пообещал Ник, подойдя к ней вплотную.

Алену залихорадило. Что ж они за сволочи такие?!

– Ник! Да отцепись ты от нее, – подал вдруг голос Максим.

– Да ладно, Макс, мы всего лишь выпьем…

– Отпусти ее, я сказал. – Теперь в его голосе явственно пробивались стальные нотки. Это уловил и Ник, потому что сразу же отстал от Алены, да и тот, второй, за спиной, тоже отпустил наконец ее руки.

Но только она повернулась к Максиму в порыве благодарности, как он грубо, даже зло бросил ей:

– Чеши отсюда.

Алена отшатнулась, обескураженная. Помедлив пару секунд, она развернулась и выскочила прочь.

Вернувшись к себе, она в изнеможении рухнула на кровать. Кровь стучала в висках, щеки пылали. Что же он за человек такой? Заступается за нее и тут же грубит. Как же ее все достало! Дом этот помпезный, церемонии, вечно кислая и недовольная Жанна Валерьевна, Артем с его натянутыми улыбками и косыми взглядами. А больше всего – хамство Максима. Вот это терпеть уже совсем сил нет. И если бы не папа, она бы, наверное, ушла отсюда. Как бы она ушла, куда – об этом Алена не задумывалась. Просто знала одно: здесь ей плохо, тягостно, невыносимо.

* * *

Дверь отворилась так тихо, что она даже не сразу и услышала. Просто заметила боковым зрением какое-то движение. Обернулась и вздрогнула, увидев в комнате Никиту. Алена вскочила с кровати.

– Что тебе надо? – взволнованно спросила она.

– Познакомиться хочу… Поближе, – прогнусавил он. А глаза у самого нетрезвые, сальные.

– А я не хочу. Выйди отсюда.

– Чего это ты такая негостеприимная? – криво улыбнулся Никита, продолжая медленно к ней подбираться.

– Не люблю непрошеных гостей. Выйди из моей комнаты, – потребовала Алена.

– О! О! О! Какие мы строгие! Не бойся, я тебя не обижу. Хочешь, защищать в классе буду? Буду! Ну… Если мы сейчас с тобой подружимся, конечно. Вот Макс говорит, что ты страшная, а я так не думаю. Ты просто не такая, как все. И очень даже ничего.

Он наступал, Алена пятилась.

– Ну что? Подружимся?

– Что тебе от меня надо? – разозлилась она. Не нравился ей этот Никита, и слова его не нравились, и тон, и взгляд, и намеки странные.

– Не понимаешь? – вскинул он брови и снова ухмыльнулся. А затем резко метнулся к ней, попытался обнять, даже обнял, но ненадолго.

– Руки убери! – крикнула Алена, оттолкнув его.

Но сопротивление, очевидно, Никиту лишь раззадорило. Он вновь бросился к ней, ухватил за талию, развернул спиной к себе и крепко прижал к груди. Алена попыталась высвободиться, убрать его руку с живота, но тот лишь еще плотнее притиснул ее к себе. Мерзкими мокрыми губами коснулся уха, вторая же рука бесстыдно сжала грудь.

– Ах ты скотина!