Текст книги "Моя исповедь. Невероятная история рок-легенды из Judas Priest"

Мы сели в фургон, приехали в Лондон, встретились с Дэвидом Хоуэллсом у него в офисе на Карнаби-стрит и озвучили свое деловое предложение.

«Если бы ты мог платить нам пятак в неделю, было бы потрясающе, – сказали мы ему. – Получалось бы 25 фунтов в неделю. Мы бы смогли на эти деньги хоть как-то жить, и у нас было бы больше времени на сочинение песен, репетиции, выступления и группу».

«Извините, парни, – ответил он, – не могу. Нет у нас таких денег». И на этом все.

Не мог даже чертов пятак найти. Уму непостижимо. Полдороги в Бирмингем мы ворчали и фыркали, а потом просто сидели в унылой тишине.

Вот жмотяра!

Радовало лишь то, что Gull Records не хотели сливать нас после провала Rocka Rolla и отстегнули наличные за второй альбом. Дали столько же, сколько и на первый: 2000 фунтов авансом. Теперь-то мы уже знали, что это были копейки – сделку с Gull мы называли «шиш да ни шиша!», – но таков был выбор Хобсона.

Прежде чем вернуться в студию, мы знали, что в составе требуются перемены. В музыкальном плане мы развивались и хотели более отважного и оригинального барабанщика. Мы считали, что Джон Хинч для этого не подходит.

Репетиции стали вялыми «Джон, дружище, попробуй что-нибудь другое, – просили мы его, а он выдавал один и тот же ритм. Может быть, попробуешь сыграть так? Или так?» Джон старался как мог, но делал совершенно не то, что мы хотели, или, если уж быть честным, нас его звучание не устраивало.

Джона, конечно, жаль, потому что я был с ним со времен Hiroshima. Группа ведь как семья. Однако в конечном счете на первом месте музыка. Мы знали, что придется так поступить. Жребий пал на Гленна, и он поехал домой к Хинчи в Личфилд сказать о нашем решении.

Вернувшись, Гленн поведал нам интересный рассказ. Он не говорил Джону заранее, что собирается приехать, поэтому, когда Гленн постучал в дверь, Джон опешил:

– Привет, Гленн! Ты что здесь делаешь?

– Надо поговорить, – ответил Гленн.

Гленн сказал, что на Джоне лица не было и он выглядел шокированным, будто знал, что будет дальше. Вероятно, знал, потому что, когда Гленн вошел к нему в дом, Джон сразу же побежал на второй этаж, ни слова не сказав, чтобы совладать с эмоциями.

Когда спустя пару минут Джон спустился, Гленн не стал тянуть: «Прости, но у меня плохие новости. Мы решили, что ты больше не играешь в нашей группе».

Джон был прекрасным столяром и плотником и смастерил модную коробочку, в которой хранил наши кабели, когда мы были на гастролях. Она лежала на полу в холле. Как только Гленн его огорошил, Джон стал пинать эту коробку по всей комнате.

«Ну, тогда этого вы не получите!» – сказал он Гленну. Джон несколько раз пнул коробку, ударив ее о плинтус, расплакался и снова побежал на второй этаж. Гленн слышал, как Джон сопит. «Эм, Джон, я ухожу!» – прокричал он из холла и тут же удалился.

Грустная была история, и когда я ее услышал, мне стало жаль Джона. Дерьмово, когда тебя выгоняют из группы. Нужно было быстро найти ему замену, и, к счастью, она оказалась под рукой: Алан «Скип» Мур, барабанщик Judas Priest, игравший еще до моего прихода в группу, вернулся. Со Скипом[50]50
  Понятия не имею, почему мы называли Алана Мура «Скипом» (skip (англ) – пропускать). Ритм он держал плотно, и я ни разу не слышал, чтобы он лажал! – Прим. авт.


[Закрыть] я знаком не был, но он был классным парнем, спокойным и невозмутимым, и идеально вписался.

Отлично. Теперь настало время записывать второй альбом – и в этот момент случилась сенсационная новость. Дэвид Хоуэллс сообщил нам, что хочет, чтобы продюсерами пластинки выступили… парни из Typically Tropical, выдавшие тем летом забавный регги-номер!

Изначально мы негодовали от такого безумного предложения! Мы играем хеви-метал, а не сраную карибскую пародийную попсу! Но, успокоившись, поняли, что идея неплохая.

Typically Tropical – это два студийных продюсера и звукоинженера по имени Макс Уэст и Джеффри Кэлверт. Когда мы встретились с ними в Rockfield Studios в графстве Монмутшир в Уэльсе, где собирались записывать альбом, они были с нами предельно откровенны.

Макс и Джеффри признались, что в металле ничего не смыслят, но сказали, что знают, как записать альбом с технической точки зрения: куда поставить микрофоны, как управлять микшерным пультом и прочее. И нас это вполне устроило, потому что мы знали, какого звучания хотим добиться.

В студии Rockfield можно было жить, и мы там остановились, пока записывали Sad Wings of Destiny. Мы ни разу не покидали этот комплекс: не было денег, чтобы куда-то пойти. Когда мы переключились на Morgan Studios в Лондоне, где сводили пластинку, Gull Records платили нам 50 пенсов в день, которые мы тратили на обед в студии. 50 пенсов! Мы чувствовали себя Оливером Твистом. Могли позволить себе поесть один раз в день.

Тем не менее опыт работы в студии нам очень пригодился. Макс и Джеффри оказались классными ребятами, сдержали слово и позволили выработать желаемое звучание альбома. На этот раз в студии я чувствовал себя гораздо комфортнее и был доволен своими партиями.

Я усердно работал над текстами песен. Меня раздражало, что многие рок-группы пели о том, как нажраться или трахнуть телку: банально и предсказуемо. Я читал много научной фантастики, Айзека Азимова, и мне нравилось использовать эти идеи в песнях вроде «Island of Domination» («Остров доминирования»).

Мы придумали парочку крутых песен. «Victims of Change» («Жертвы перемен») – по-прежнему одна из самых популярных у Judas Priest, правда, появилась она очень странным образом. У нас было готово две песни – «Whiskey Woman», песня Priest, которая была еще до моего прихода, и одна, которую я только что написал, – «Red Light Lady» («Дама из публичного дома»).

Мы попробовали сыграть обе, но ни одна не получалась нормально.

– Почему бы не взять куски из каждой песни и не соединить их вместе? – предложил Гленн.

– Эм? Так нельзя! – ответил я. – Это же две разные песни!

Но мы сделали, и получилось потрясающе.

Однажды Gull Records прислали нам в студию посылку с синглом, и Дэвид Хоуэллс хотел, чтобы мы записали его на альбоме. Это была «Diamonds and Rust», песня о Бобе Дилане, настоящий хит в Америке в начале того года. Исполняла ее американская фолк-певица Джоан Баэз.

Мы легли от смеха. Они прикалываются? Мы Judas, мать вашу, Priest! Они не по адресу! Но мы сели, внимательно послушали и поняли, что песня потрясающая и задевает за живое. «Ладно, – решили мы, – давайте покажем им, что можно с ней сделать…» В итоге песня на альбом не попала – по настроению не вписалась, поэтому мы оставили ее на потом.

Послушав Sad Wings of Destiny, мы были в восторге. И в буклете появилась очень важная информация: сопродюсеры – Judas Priest. С тех пор так на всех наших альбомах.

Мы только закончили запись Sad Wings Of Destiny, и перед самым Рождеством 1975-го я вернулся в свой район, как вдруг увидел по телику фильм, который снес мне крышу.

«Голый чиновник» был драматической биографией, где снимался Джон Хёрт в роли Квентина Криспа, эпатажного гомосексуалиста из пригорода Британии, чтобы стать манекенщиком, мальчиком по вызову и светским львом а-ля Оскар Уайльд и кутилой. Он никогда не скрывал свою ориентацию, и его почти каждый день избивали.

В фильме показана вся боль, душевные муки и дерзость героя, и я смотрел, очарованный его честностью и мужеством. Быть геем настолько открыто! Мне это казалось немыслимым и бесконечно далеким от собственного существования, где приходилось постоянно себя сдерживать и ограничивать.

Интерес Квентина к натуралам и мужчинам в форме отразил несколько признаков, которые я уже замечал в себе, и в фильме «Голый чиновник» было полно незабываемых цитат. Больше всего мне нравилось, как он описывал, почему никогда не реагирует на нападки гомофобов в свой адрес: «Любить – значит никогда не закрывать ладонь и не сжимать кулак».

В 1976-м Ян Хилл стал моим шурином. Он женился на Сью, они расписались в церкви Блоксвича. Раньше мальчишник устраивали за ночь до свадьбы, и Ян решил как следует оторваться! Мы пошли в клуб Bogart's в Бирмингеме. Скип так нарезался, что уснул в сортире. Мы даже не заметили.

Рано утром Скип проснулся в закрытом клубе – вокруг темнота. Он пытался выбраться, сработала сигнализация, и его повязали полицейские, которые думали, что он влез в клуб. Ночь он провел за решеткой и пропустил свадьбу.

Я был свидетелем Яна, но мало что помню, за исключением того, что жутко раскалывалась башка и на мне был галстук-селедка[51]51
  Галстук яркой расцветки, бывший в моде в 1960–1970-е.


[Закрыть].

Я струсил произносить речь свидетеля – оказывается, по сцене носиться проще, чем толкнуть речь на свадьбе!

Благодаря таким передачам, как «Старый серый свисток» и фестивалю в Рединге, имя Judas Priest постепенно становилось известным. Когда весной 1976-го вышел Sad Wings Of Destiny, он пролез в хит-парад альбомов… оказавшись на 48-м месте, и продержался одну неделю. Вряд ли это можно было назвать глобальным триумфом, но уверенности действительно прибавилось: «Вашу ж мать! Мы в хит-параде!»

Мы вкалывали в поддержку альбома все жаркое лето. Концерты к тому времени, как всегда, проходили замечательно, но мы по-прежнему были на мели, и не покидало ощущение, что нужно не останавливаться на достигнутом Gull Records нас здорово продвинули – чего с ними дальше ловить?

К счастью, тут же появился ответ. Потому что Judas Priest собирались выбить себе настоящий серьезный контракт с крупным лейблом.

6. Супермен в шубе

Мы знали, что с Gull Records и Корки группа буксует. У лейбла не было ресурсов или идей продвигать нас, и, хоть мы были благодарны всему, что сделал для нас аферист Корки, он был не похож на того, кто сможет вывести нас на новый уровень.

Нам нужен был прорыв… И случился он удивительно легко. Гленн знал парня из Бирмингема по имени Дэвид Хеммингс, который недавно устроился в лондонскую менеджмент-компанию Arnakata. Хеммингс вместе с начальством пришли посмотреть на наше выступление, и Arnakata согласились заняться Judas Priest. Было тяжело сообщить об этом Корки. Ему это совершенно не понравилось.

Компанией Arnakata заправляли два брата с разными фамилиями – Майкл Долан и Джим Доусон. Мне это казалось немного странным, и я сомневался, что Arnakata врубаются в металл или хотя бы понимают, что мы делаем.

Все же у них были контакты, связи и профессионализм, которого нам все это время недоставало. Они знали агента по подбору артистов, Робби Бленчфлауэра, в CBS Records, которому нравилась наша музыка, и он рекомендовал нас своему председателю, Морису «Оби» Оберштейну.

Морис был американским парнем, который позже стал легендой музыкальной индустрии. Он пришел посмотреть на выступление Priest в Саутгемптоне, и этого хватило, чтобы он предложил нам сделку. Однако он, видимо, считал нас панк-рокерами, как сказал Дэвиду Хеммингсу: «Я удивился, что в меня не харкали!»

К сожалению, Gull, как и Корки, были крайне недовольны нашим уходом и не дали выкупить права на два первых альбома. Arnakata и CBS пытались вести с ними переговоры от нашего имени и ни к чему в итоге не пришли.

В последующие годы мы много раз возвращались к Дэвиду Хоуэллсу, предлагая все больше и больше денег за Rocka Rolla и Sad Wings of Destiny, но они наотрез отказывались. Жаль: первые два альбома являются важной частью истории Priest, но нам не принадлежат.

Подписав контракт с CBS, мы знали, что имеем дело с серьезными ребятами. Если Gull давал нам аванс в размере 2000 фунтов за каждую из тех двух пластинок, CBS вручили нам на запись альбома 60 000 фунтов. Вот они, денежки!

На самом деле сумма 60 000 фунтов была вполне обычной для группы из пяти человек, записывающей альбом в дорогой первоклассной студии, но для нас это было целое состояние. Мы и чувствовать себя стали уверенно, потому что крупный лейбл готов тратить на нас такие деньги.

Однако мы чувствовали, что заслуживаем этого. Группы набирают обороты на третьем альбоме, и теперь мы знали себе цену, к тому же демонстрировали неплохое владение инструментами. Мы были сплоченным коллективом, и Гленн регулярно подкидывал классные новые музыкальные идеи.

И когда в начале 1977-го мы вошли в студию Ramport Studios на юге Лондона, группа была в ударе. Там мы записали альбом, получивший название Sin After Sin… И не в последнюю очередь из-за репутации нашего продюсера.

CBS свели нас с Роджером Гловером, бывшим басистом одной из наших любимых групп, Deep Purple, и человеком, придумавшим название для песни «Smoke on the Water». Первой его задачей было помочь нам решить вопрос с составом.

Алан Мур проделал неплохую работу над Sad Wings of Destiny, но по-прежнему чего-то не хватало. Это означало, что третий альбом мы собирались записывать без барабанщика. Роджер Гловер спас ситуацию, сведя нас с юным вундеркиндом по имени Саймон Филлипс. Саймон был фактически сессионным музыкантом, но по-настоящему замечательным барабанщиком, понимал, чего мы хотим, в начале каждой песни и справлялся с первого дубля. Еще он был милым, уравновешенным, и работать с ним было одно удовольствие, несмотря на то что ему было всего пятнадцать лет.

«Хотите, чтобы я попробовал снова?» – спрашивал Саймон после очередного безупречного первого дубля. «Нет, все отлично, приятель, было хорошо!» – отвечали мы ему. Саймон был, несомненно, самым опытным музыкантом – и человеком – в студии.

Мы приступили к сессиям Sin After Sin, благоговея перед Роджером Гловером, и понимали, что выпал невероятный шанс с ним поработать. В течение недели мы его уволили.

И Роджер не виноват. Дело было не в нем, но, выступив сопродюсерами альбома Sad Wings of Destiny с ребятами из Typically Tropical, мы решили, что никто не знает лучше нас, как добиться желаемого звучания на пластинке. Гленн в этом вопросе был особенно подкован.

Ну, может быть, мы думали, что знали, потому что, пропинав балду в студии в течение трех, а то и четырех недель, пришлось спросить Роджера, не хочет ли он вернуться и снова принять бразды правления. Нам повезло, потому что он оказался не из обидчивых.

Как только Роджер вернулся и стал сопродюсером, процесс пошел. Я был решительно настроен написать свои лучшие тексты… Из-за чего Роджер изначально сложил обо мне неверное представление.

Когда я не записывал вокал, в студии меня было не заметить, и обычно я сидел сам по себе в углу и усердно штудировал книгу. Роджеру, безусловно, было любопытно, и спустя несколько дней он подошел ко мне поговорить.

– Я смотрю, ты очень поглощен этой книгой, Роб, – заметил он – Это… Библия?

– Едва ли! – рассмеялся я, показав ему книгу – Это «Тезаурус Роже»[52]52
  Один из первых в истории и наиболее известных идеографических словарей. Составлен британским лексикографом Питером Марком Роже около 1805 г. и опубликован в 1852 г.


[Закрыть].

Роджер облегченно выдохнул.

Мы с мистером Роже не прогадали. Мне всегда хотелось расширять свой авторский словарь, и у меня до сих пор есть этот том. На альбоме Sin After Sin я был доволен текстами, поскольку выработал свой стиль, описывая психологические и философские травмы с помощью драматичных апокалиптических историй о богах, дьяволах и воинах, сражавшихся в эпичных битвах, где Добро – и хеви-метал – всегда побеждает Зло.

«Sinner» («Грешник») был хорошим тому примером. Мне нравилось использовать образное описание, и пусть звучит немного жеманно, но мне бы хотелось верить, что первые мои строчки в песне отдают чуть ли ни Блейкенской[53]53
  Речь идет об английском поэте, художнике и гравере Уильяме Блейке.


[Закрыть] эпатажной смертью:

 
Всадник-грешник скачет в бурю
Дьявол скачет рядом с ним
Дьявол – его Бог, и молвит, что скорбь ни к чему
 

Однако, несомненно, самой важной песней лично для меня на альбоме Sin After Sin была «Raw Deal» («Притеснение»).

«Raw Deal» – песня о посещении гей-баров на Огненном Острове[54]54
  Крупный островной центр островов внешнего барьера, параллельный южному берегу Лонг-Айленда в Нью-Йорке.


[Закрыть], модном месте для тусовок при въезде в Нью-Йорк. Не то чтобы я всю жизнь провел на этом острове или устраивал охоту в гей-барах, за исключением странного танца в клубе Бирмингема «Соловей-разбойник». Текст родился (не)чисто в моем блудном воображении:

 
Войдя в бар, я поймал на себе все взгляды
Парни в коже и металле заигрывали с теми, кто был в джинсах
Парочка жеребцов вела себя грубо
Нью-Йорк, Огненный Остров
 

Я считал, что все более чем очевидно, смелое заявление о моем сексуальном желании «тяжелых изгибающихся тел, дерзко желающих перейти к делу». Однако в песне присутствует тяжелый мрачный оттенок. Неприятная последняя строчка подытоживает, что жизнь – всего лишь «чертово гневное притеснение».

В песне «Raw Deal» я признавался в том, что я – гей. Это был способ выразить тревогу гея, признающегося в своей ориентации. Я считал, что, возможно, перегнул, будут цепляться к текстам и додумаются. Двери для меня могли как открыться, так и, вероятнее всего, захлопнуться прямо перед носом.

Однако… ничего не произошло. Ребята из группы ничего по поводу текста не сказали – они всегда с большим уважением относились к моей лирике и никогда не лезли – и, возможно, думали, что я просто рассказываю историю. Ни фанаты, ни критики ничего не заметили. Это был яростный крик, который никто не услышал.

Я не знал, расстраиваться или облегченно выдохнуть.

Если это был яростный крик, «Here Come the Tears» («Наворачиваются слезы») был криком о помощи. Мы с Гленном написали эту нежную душевную песню, и для меня это был катарсис, поскольку я излил одинокую душу, спев о своей жизни, полной компромиссов:

 
Однажды я мечтал, чтобы наступила жизнь
и смела меня прочь
А теперь, похоже, жизнь прошла мимо меня,
а я все так же одинок
Трудно сдержать слезы
 

И снова никто не заметил! Ни до кого не дошло. Критикам было интереснее, что мы выпустили «Diamonds and Rust», кавер на Джоан Баэз, не вошедший в альбом Sad Wings of Destiny.

Когда мы включили альбом Sin After Sin «галстукам» из CBS, произошла настоящая катастрофа. Неизвестно почему Роджер Гловер врубил запись на всю громкость и оглушил наших корпоративных начальников. Я заткнул уши руками: не самый лучший способ слушать свой новый альбом!

Какого хера ты творишь, Роджер? Я был уверен, что CBS ужаснутся, но в итоге нас лишь поздравили и сказали, что пластинка классная. Они, видимо, хотели услышать настоящий рычащий хеви-метал, и мы им его дали.

Роджер до сих пор твердит, что ему так и не заплатили за работу продюсера на альбоме. Я понятия не имею почему, но мы здесь совершенно ни при чем. Спустя пятьдесят лет он по-прежнему время от времени в шутку достает меня, чтобы я прислал ему чек.

После выхода Sin After Sin мы очень боялись, что никто не будет его слушать – потому что тогда бал правил панк-рок. В 1977-м панк был всюду. Больше в музыкальной прессе не было ничего, и казалось, все остальное было не важно – в том числе и хеви-метал.

Я считал, это глупо. Некоторые панк-группы мне нравились, и приблизительно в то же время я сходил на концерт Sex Pistols в Вулверхемптоне. Это был секретный концерт, который они были вынуждены давать под псевдонимом Spots, потому что концертные площадки по всей стране запрещали их из-за негодования таблоидов.

Джонни Роттен вышел на сцену и, утонув в море харчи, сказал: «Я даже не знаю, сыграем ли мы для вас! Бабки мы с вас стрясли, так что можете уебывать! Нам плевать!» Они все же отыграли, и мне они понравились – как по мне, это был хеви-метал. Но панк был слишком раскрученным. Было ясно, что долго эта музыка не протянет… И не протянула.

Все же Джонни Роттену было бы крайне неприятно то, что я сделал в 1977-м! С тех самых пор, когда в шесть лет в уолсоллском дендрарии я увидел королеву, я был заядлым монархистом и даже поехал в Виндзор на серебряный юбилей Ее Величества. Она долго шла от замка через толпу и, как обычно, помахала только мне. Так мне, по крайней мере, казалось.

Когда Sin After Sin вышел, он пользовался успехом. Журналы, не повернутые на панке, оценили пластинку, и она попала в топ-30. Это был мощный альбом, и CBS здорово нас продвигали в плане маркетинга – не как раньше, когда какой-то парень звонил из лифта. Теперь настало время отправиться в тур.

Репетиции проходили в известной студии Pinewood на западе Лондона. В первый же день, установив оборудование, мы стали искать наш отель. Около десяти вечера оказались перед готическим особняком а-ля киностудия Hammer Horror[55]55
  Киностудия, основанная в 1934 году в Великобритании. В 1975 году заявила о банкротстве. Наиболее известна производством различных фильмов ужасов, самые известные и популярные из которых объединены в Классическую серию фильмов ужасов студии Hammer.


[Закрыть].

А? Это он?

Мы позвонили в колокольчик… и дверь открыла крошечная монашка. Ой! Мы стали извиняться, думая, что ошиблись дверью, но она остановила нас и улыбнулась: нет, именно здесь мы и остановились, и она нас ждала. Монашка провела нас по старой скрипучей лестнице в номера.

В пять часов утра я проснулся от едва слышимого жужжания. Оказалось, что мы остановились в санатории, где всем заправляют шведские монашки – ну, зато сэкономили, – и утро они начинали с молитв. Я слышал их каждый день на протяжении недели.

Каждый день в семь утра мы с монашками завтракали, а ужинали в восемь вечера. Вкусный был хавчик, но их вид нас слегка пугал, поэтому мы молча сидели и ели. В конце комнаты сидела преподобная пожилая монашка. Выглядела лет на сто.

Однажды вечером она указала жестом в нашу сторону.

– Кто такие? – спросила она.

– Это музыкальная группа, – объяснила ей другая монашка.

– Какие-то они неразговорчивые, – сказала старушка-монахиня. – Много о себе мнят?

Очень хороший был вопрос.

Пока мы были в Pinewood, там снимали первый фильм про «Супермена». Однажды я пришел и, раскрыв рот, таращился на декорации. Готовились снимать известную сцену, где Супермен спасает Лоис Лейн, когда на крышу небоскреба «Дэйли Плэнет» падает вертолет.

Я возвращался в наш павильон, как вдруг увидел: что-то летит прямо на меня. Птица? Самолет? Нет, это был огромный парень, и, когда он приблизился, я узнал в нем Кристофера Рива. Было холодно, поэтому на нем была шуба… поверх костюма Супермена.

Я машинально брякнул: «О, привет, Супермен!»

– Привет, – ответил стальной человек, – как делишки?

– Я здесь репетирую со своей группой, – сказал я.

– Серьезно? А как называется?

– Judas Priest.

– Круто! Ну что ж, удачи тебе!

– Спасибо!

После чего мимо меня прошел Кларк Кент, чтобы снять шубу и спасти Лоис Лейн от падающего вертолета.

Теперь Priest были на крупном лейбле, и гастрольный транспорт у нас стал на порядок лучше. Вонючий «Мерседес» мы сменили на подержанную ярко-оранжевую «Вольво» – ездили на ней на концерты, пока наша дорожная команда (теперь и она была!) ехала впереди в фургоне. Отлично! Новый уровень.

Не успели мы проехаться на «Вольво», как нажили себе проблем. Мы поехали в Лондон на встречу с лейблом, и Ян вез нас по Вардур-стрит в Сохо. Гленн поедал сэндвич, и, пока мы стояли на светофоре, он уже наелся.

Гленн открыл окно и швырнул свой обед прямо на улицу. И мы наблюдали, как наполовину съеденный бутерброд медленно летит по воздуху и прилетает здоровенному байкеру прямо в затылок. Он обернулся и грозно уставился на нас.

Загорелся зеленый «Давай газуй!» – кричали мы на Яна, пока машина набирала скорость. Мы смеялись, думая, что нам все сошло с рук, но через минуту – черт! – байкер нас догнал, стал ворчать на нас и колошматить «Вольво» металлической цепью. Он оставил на багажнике огромную вмятину, так мы и ездили.

Концерты в Британии прошли успешно, и мы играли – и собирали аншлаги – на более крупных площадках. Выступление в концертном зале «Таун-Холл» в Бирмингеме было большим событием, а также в лондонском театре «Аполлон Виктория». Но мы считали дни до июня, нас ждала почти невероятно увлекательная перспектива – поездка в Америку.

Даже находясь в самолете, я не верил. Я был очарован Америкой с самого детства: музыкой, фильмами, иконографией, самой мыслью об этой стране. Это был предел мечтаний.

Поездка из международного аэропорта имени Джона Кеннеди в Манхэттен сразила меня наповал. Это были те самые виды, на которые я всю жизнь глазел с раскрытым ртом по телику: возвышающиеся небоскребы, сигналящие желтые такси, пар, поднимающийся из сточных труб на тротуарах. Было ощущение, будто я оказался в фильме.

Нью-Йорк в 1977-м был гораздо более жестким, беспокойным и захватывающим. Лето было невыносимо жарким, и все избегали Центрального парка, потому что по улицам города бродил серийный убийца, позже ставший известным как Сын Сэма. Он застрелил шестерых, а в августе его арестовали. Он сказал, что убивать ему приказала соседская собака.

Нас привезли в отель на Коламбус-сёркл, рядом с Центральным парком, где я заселился со своим привычным соседом по комнате, Кеном. Уставшие после перелета, мы поставили сумки на пол и тут же пошли впитывать дух Нью-Йорка.

Это было феноменально. Город настолько необузданный и огромный, что я просто не мог все это поглотить. Мы поехали в офис своего американского лейбла, и, казалось, это большое событие. Стоя на Таймс-сквер, я оглядывался по сторонам и впитывал атмосферу: «Ух ты! Совсем не похоже на Уолсолл!»

В той части Нью-Йорка по-прежнему были дешевые секс-шопы и кинотеатры, где показывали порнушку. Ощущение, что я оказался в фильме «Таксист» с Робертом Де Ниро, только я, в отличие от него, безмерно любил всех животных, шлюх и педиков в этом человеческом зоопарке. Мы с Кеном пошли на фильм «Глубокая глотка», о котором я много слышал. Фильм возбудил меня не на шутку.

Ньюйоркцы не похожи ни на кого на этой земле. Мы зашли в магазин продуктов купить поесть. Выбор оказался настолько велик, что у меня голова закружилась. Дойдя до кассы, я так и не решил, что мне нужно. Владелец орал на меня – «Давай уже! Вали отсюда!» – и отпустил парня, стоящего за мной.

Следующим вечером я поехал в «Студию 54». Столько я слышал об этом легендарном ночном клубе, где все дозволено, и полагаю, втайне надеялся подцепить какого-нибудь парня. Не получилось, но мне понравилась жизнелюбивая дискотечная атмосфера клуба. Я знал, что обязательно туда вернусь.

Спустя несколько дней блаженства в Нью-Йорке настало время гастролей. Мы летели из штата в штат, а в городе брали машины в прокат. Я не сразу привык к необъятности Америки и разным часовым поясам.

Мы выступали на разогреве у REO Speedwagon и Foreigner. Это были именитые американские коллективы, но мне ни один не понравился. Видимо, мы им тоже, потому что вне сцены мы их практически не видели – и слова друг другу не сказали. В их списке приоритетов группы разогрева были в самом низу, и это было видно. На некоторых концертах нам выделяли место впритык – оборудование себе чуть ли не на голову ставили. Мы для них были отбросами.

По херу! Нам было плевать! Мы были Judas Priest и гастролировали по Америке!

Первые пять концертов прошли в Техасе, где у нас уже была армия поклонников, в основном потому, что местному радио-диджею Джо Энтони понравился альбом Sad Wings of Destiny, и он ставил его до посинения. Когда мы приехали к нему на шоу дать интервью, он был от нас в таком восторге, как будто увидел «Битлз».

В большинстве городов мы выходили в абсолютной тишине, подрубали оборудование и пытались снести крышу. Была гробовая тишина, и у пришедших, видимо, возникал вопрос: «Кто это, блядь, такие?» – а затем мы покоряли их грубой силой и громкой музыкой.

Поскольку REO Speedwagon и Foreigner были популярными, мы выступали на крупных площадках. В Сент-Луисе мы играли на стадионе перед толпой в 45 000 человек, хедлайнером шоу был Тед Ньюджент. Тед качался на сцене с горящим луком и стрелами, как Тарзан, потому что… Ну, потому что он такое любит.

Казалось, толпа бесконечна… но сам концерт мне не понравился. Я нервничал и всю ночь не спал, да еще и палящее солнце светило и припекало ноги, поскольку я был в кожаных ботинках с металлическим мысом. Мне казалось, что у меня галлюцинации.

Но со всем справляешься, и я подумал о том, чему научился еще в Большом театре: «Когда выступаешь, старайся дотянуться до парня в самом конце». И я прыгал и махал, и приукрашивал каждое свое движение, и похоже, это сработало.

Мы любили колесить по Штатам, но я не мог дождаться, когда снова вернусь в Нью-Йорк, куда мы прилетали ночевать после последних нескольких концертов тура. Обратно в Нью-Йорк мы прилетели 13 июля 1977-го, и нас затянуло в один из самых скандально известных ночных клубов в истории города.

Не успел я вернуться в наш убогий отель возле Центрального парка, как свет в нашем номере без окон на 12 этаже погас. А? Я побежал к запасному выходу, где наткнулся на Яна, и выглянул в окно. Весь город объял мрак. Это какой-то сюрреалистичный сон?

Я зажег спичку, чтобы видеть, куда идти, и мы кое-как спустились через запасной выход. Когда мы наконец пришли, бар отеля был забит до отказа. Кто-то припарковал машину на тротуаре и оставил передние фары, чтобы они освещали комнату. А затем все принялись жестко бухать.

Это по-ньюйоркски: закатить вечеринку, вместо того чтобы горевать и вешать нос.

В Нью-Йорке у всех была паранойя из-за Сына Сэма, и стало хуже, когда по всему городу начались мятежи и мародерство. Мы всю ночь слышали выстрелы, а на следующий день я узнал, что все кварталы Бродвея сожжены и арестовано более четырех тысяч хулиганов и бунтовщиков.

Гленн прилетел позже всех и приехал в отель бледный как смерть. Он ехал на такси из аэропорта и видел мародеров с бейсбольными битами, громивших витрины и грабивших водителей в тоннелях из аэропорта. Ему удалось сбежать целым и невредимым, но его реально трясло от увиденного.

На следующий день свет появился, и мы завершили тур в нью-йоркском «Палладиуме», и это было настоящее событие. Затем мы поднялись еще выше. Arnakata позвонили из Лондона с безумной новостью. Роберт Плант услышал, что Judas Priest колесят по Штатам.

Как насчет двух концертов с Led Zeppelin?

Как?.. Черт, а они-то на какой ответ надеялись? Да мы были вне себя от радости и волнения. Выступить на разогреве у Led Zeppelin в Америке… Господи Иисусе, да это просто сказка какая-то! Единственное препятствие – логистика.

Концерты были в рамках фестиваля Day on the Green в Окленде/Аламиде в Колизее, Калифорния. До тех выступлений была почти неделя, а денег практически не осталось. Поэтому мы прилетели в Калифорнию и заселились в один номер дешевого отеля рядом со стадионом. Промоутером фестиваля был Билл Грэм, и мы задавались вопросом, удастся ли встретиться с этим легендарным человеком. Удалось! В день первого концерта мы слонялись за кулисами в зоне приема гостей. Гленн неуклюже закинул ноги на стол. Пришел Билл Грэм, подошел к нам и сбросил ноги Гленна со стола. «Вы какого хера тут делаете?» – спросил он. Решил, что мы кучка бездельников (он действительно здорово разбирался в людях).

«Это Judas Priest, сэр!» – сообщил ему один из его телохранителей. Билл извинился и после этого был к нам гораздо добрее. Нам удалось с ним подружиться, и каждый наш приезд в Америку он делал все, чтобы мы ни в чем не нуждались.

Шоу прошло невероятно, неземное ощущение. Поскольку у фестиваля был ранний комендантский час, мы выступали ни свет ни заря. Окленд накрыл туман, и, когда мы вышли на сцену, я видел только первые ряды. Все остальное было, гм, как в тумане.