Текст книги "Моя исповедь. Невероятная история рок-легенды из Judas Priest"

Отыграли мы всего двадцать минут, но туман быстро рассеялся. К концу выступления я увидел 80 000 голов, тянувшихся от самого конца дальних колонн. Это был крышеснос, головокружительный и незабываемый способ завершить потрясающий дебютный тур по Америке.

Выступить на легендарном фестивале в Окленде было невероятно престижно, и мы реально заявили о себе в Америке. К сожалению, это было последнее выступление Led Zeppelin в Штатах, поскольку пятилетний сын Роберта, Карак, внезапно умер от вируса, и Zep отменили остаток тура, улетев домой.

Утром после фестиваля Day on the Green, проведя шесть недель в Америке, Judas Priest тоже отправились домой. И у меня было ощущение, что все каким-то образом изменилось. Теперь это была совершенно другая жизнь… Как у группы, так и у меня.

7. Вкус кожи на губах

Когда пробуждаешься от яркого живого сна, скучная блеклая реальность может серьезно расстроить. Гастроли по Америке были сродни горячечным галлюцинациям – или, если быть честным, голубой мечтой! Вернувшись домой, я несколько дней пребывал в глубокой депрессии.

Откатав несколько недель по Штатам, бегая с широко раскрытыми глазами по роскошной Таймс-сквер и прыгая перед толпой в 80 000 фанатов Zeppelin, мне было ужасно скучно в ожидании под моросящим дождем автобуса до «Гадкого утенка». Я вырвался за пределы страны, мир повидал, и вдруг мой район в Уолсолле показался мне ужасно тесным.

Возвращение с гастролей может вогнать в мощную депрессию. Сводишь восторженную толпу с ума, раздаешь автографы и даешь интервью на радио. А потом вдруг тащишься в магазин на углу, а когда возвращаешься, домочадцы высказывают за то, что забыл туалетную бумагу купить.

Хочется рассказать остальным обо всем, что ты делал, но они и слушать не желают.

– Как Америка, Роб? – спрашивал меня какой-нибудь приятель в «Утенке».

– О боже, потрясающе! – отвечал я. – Нью-Йорк просто невероятен, и Сент-Луис, а Роберт Плант – отличный парень…

– Серьезно? Звучит здорово! А я завтра тачку на ТО (техосмотр) везу…

Я был молод, развит не по годам, и меня расстраивала такая реакция – но теперь я старше, и понимаю, что эта унылость и пессимистичность – в крови у жителей Черной страны, это невозмутимое нежелание льстить кому-то и лизать зад, и мне очень повезло, что я, по сути, такой же. Потому что без этого качества легко бы превратился в конченого мудака.

Но не было времени себя жалеть – потому что Priest собирались работать над следующим альбомом.

Для альбома, получившего название Stained Class, CBS дали нам нового продюсера: Денниса Макая, с впечатляющим послужным списком, куда входили группы вроде Curved Air, Gong и Томми Болин. Мы начали работать в жилой студии Chipping Norton Recording Studios в Котсволдс.

Во время работы в студии я впервые заметил напряженные отношения между двумя нашими кудесниками гитары – Гленном и Кеном. Обычно ребята уживались нормально, во всяком случае, с виду казалось именно так, но нельзя отрицать, что они были очень разными.

Гленн был – и есть – крайне самоуверенным, наглым и целеустремленным. Он знает, что и как хочет делать. С самого начала у него было четкое видение относительно звучания группы, и это открыто проявилось на альбоме Stained Class.

Мы с ним написали заглавный трек к альбому и «Exciter», а сам он сочинил «White Heat, Red Hot». Однако мой любимый трек на альбоме придумали мы с Лесом Бинксом.

Лес здорово освоился как барабанщик Priest, и мы с ним сочинили «Beyond the Realms of Death» («Тезаурус Роже» действительно был на вес золота!). Это была песня о протагонисте, который боролся с миром на пределе возможностей. В песне было несколько личных строчек:

 
В своем сознании я в безопасности
И волен разговаривать с такими, как я
 

С такими, как я. Потому что в 1978 году возможность общаться с другими геями открыто, свободно и избегая позора была настолько же вероятной, как прыжок с шестом на Марс. Я просто знал: этого никогда, черт возьми, не будет.

Деннис Макай проделал отличную работу. Мы по-прежнему тяготели к заигрыванию с прогроком, и он увидел, что некоторые наши песни слишком затянуты. Он объяснил, что в этом нет необходимости, и постоянно повторял: «Обрежьте весь мусор! Атакуйте острым кончиком!»

CBS хотели включить в альбом трек, который поспособствует мощному эфиру на американском рок-радио, и предложили записать кавер на песню Spooky Tooth «Better by You, Better than Me». Ее добавили на альбом в последний момент, уже на стадии сведения, и Джеймс Гатри, пришедший по рекомендации CBS, выступил ее продюсером, поскольку Деннис Макай был занят.

Вышедший в начале 1978-го, альбом Stained Class был хорошо принят, и в течение двух месяцев после записи мы вернулись на гастроли. Площадки снова стали на уровень выше – привет, Hammersmith Odeon! добрый вечер, Birmingham Odeon! – и кое-что еще значительно изменилось.

Когда к Priest начинал приходить успех и наши треки стали крутить все чаще, контингент поклонников менялся. Оголтелые башкотрясы, образующие костяк нашей армии фанатов, были, как обычно, нам преданы, но мы также стали привлекать к себе женщин… и первых группиз[56]56
  Поклонницы поп– или рок-группы, сопровождающие своих кумиров во время гастролей. Начиная с середины 1960-х годов употребляется почти исключительно в отношении молодых женщин, активно стремящихся оказывать своим кумирам сексуальные услуги.


[Закрыть].

Ну, меня это не касалось. На тот момент, разумеется, никто из фанатов не знал, что я – гей. Если какие-нибудь заблуждающиеся девушки начинали подбивать ко мне клинья, я их вежливо отшивал. Но если я тоже хотел развлечься на гастролях – а я очень хотел, – как мне это провернуть?

У натуралов все было просто. Они могли пригласить девушку за кулисы «Выпить не хочешь? А к нам в отель поехать? А давай я тебе свой номер покажу?»

Я же ничего из этого сделать не мог. Если мне нравился парень в толпе, как мне ему об этом сказать? Откуда я знаю, гей ли он (а если и гей, признается ли)? А что, если я ошибся, просчитался и получил пощечину? И, разумеется, не покидал преобладающий страх, который десятилетиями ограничивал мое существование:

«А что, если бы выяснилось, что я гей, фанаты не захотели бы иметь ничего общего с группой, фронтмен которой – гомик, и с Judas Priest было бы покончено?»

Важнее Priest в моей жизни не было ничего, и даже если я был готов пожертвовать этим ради ориентации – а я не был готов, – я просто не мог так поступить с Кеном, Гленном и Яном. Это было бы нечестно по отношению к ним. Все-таки проблема была моя, а не их.

Нет, безопаснее всего – и казалось, это единственный выход, – оставить все в тайне. А это означало, что нашим фанатам вход воспрещен.

Еще одно главное изменение в мире Priest за период 1978-го было в том, что мы полностью обновили имидж. Идея пришла в голову Кену, и я тут же с ним согласился. Мы с ним поехали в Лондон и закупились сшитой на заказ кожаной одеждой. Кен считает, как только он замерил мне внутреннюю сторону бедра, меня и уговаривать не пришлось, но хочется верить, что я не такая дешевка.

Не совсем.

Когда мы вернулись в Уолсолл и показали остальным ребятам свои новые черные кожаные короткие обрезанные футболки и штаны, всем идея понравилась. И мы снова поехали в Лондон сделать замеры и заказ на всю группу.

В некоторых магазинах замерщики были забавными. Одним местечком в Сохо заправлял высокий, очень манерный гомик средних лет с длинными волосами и козлиной бородкой а-ля Гай Фокс. Каждый раз, когда мы приходили к нему в магазин, он делал пируэт и восторженно хлопал в ладоши.

«Супер! Вот же они, мои мальчики!» – визжал он. Его коронным номером был впечатляющий выпад, как у девочек Тиллера[57]57
  Известная танцевальная труппа Джона Тиллера (1853–1925), который еще в 1890-е годы основал в Великобритании коллектив с таким названием для постановки особого вида танцевальных представлений.


[Закрыть] – ногу он задирал высоко над головой. «Неплохо для пятидесяти восьми лет, да, мальчики?» – спрашивал он нас. Нужно было отдать ему должное, он действительно был гибким… И вполне вероятно, извлекал из этого максимум пользы.

Сюзи Уоткинс, канадка, работавшая в Arnakata, отвела нас в Уондсворте в магазин для садомазохистов и фетишистов. Помимо кожаных штанов, кепок, ботинок и шипованных напульсников там были кольца на член, цепи и хлысты! Мне показалось, что некоторые парни из Priest чувствуют себя немного неловко.

Наш имидж с кожей и заклепками формировался постепенно, за несколько недель, и выглядел очень естественно. Я считал, что мы много чего передаем, от культуры мачо до Марлона Брандо, но в конечном результате мы вдруг стали выглядеть как хеви-метал-группа.

Самый известный миф о новом сценическом прикиде заключается в том, что я каким-то образом придумал этот имидж как прикрытие и выражение своей ориентации – то есть мне доставляло кайф наряжаться на сцене так, как хотелось бы ходить по улице или дома. Чушь собачья!

Садомазохизм, доминирование или вся эта гей-субкультура с кожей и цепями меня совершенно не интересовали. Меня это просто не прикалывало. Разумеется, я предпочитал мужчин, но был – и остаюсь – самым обычным геем, без всяких наворотов. Ни разу в жизни я не использовал хлыст в будуаре.

Или использовал? Дайте-ка подумать…

Лес позже всех смирился с нашим новым внешним видом. Он, видимо, не въезжал. Мы с Кеном, Гленном и Яном приходили на фотосессии, одевшись с головы до ног в кожу, и Лес, ухмыляясь, стоял в сторонке в джинсах и рваной ковбойской рубашке.

И меня это выводило из себя: «Лес! Мы вместе пытаемся придумать имидж!» Но я не знал, как с ним поговорить. «По крайней мере, его хоть за барабанной установкой не видно», – думал я. В конечном счете он безучастно согласился с большинством и купил косуху.

Наши фанаты, как женщины, так и мужчины, безусловно, не заметили в новом имидже никакого секрета и непонятного гейского элемента. Они считали, что мы выглядим как мачо и мужланы, настоящие альфа-самцы. В толпе стали появляться пародии на наш прикид, а это был верный признак того, что мы не прогадали.

Должен признать, я по-прежнему время от времени пересматриваю фотки Priest конца 1970-х и подозреваю, что это был наш «кожаный период» Ширли Бэсси. Но, возможно, так считал только я.

Я грезил вернуться в Америку, и это большое событие произошло в марте, когда мы начали двухмесячные гастроли. Мы прилетели в Штаты и начали с того, что дали два сольных концерта в огромном театре «Палладиум» рядом с Юнион-сквер. И это был не самый лучший старт.

Перед первым шоу CBS отправили к нашему отелю лимузин, но он так и не приехал. Стоя в фойе, мы начинали волноваться все больше и больше, поскольку время выхода на сцену неумолимо приближалось. Такси видно не было, и я спросил на стойке регистрации, как быстрее всего добраться до концертной площадки

«Сэр, вон оттуда отходит автобус…»

Пришлось забиться в рейсовый автобус – другого выбора не было. Ньюйоркцы много чего видели, но даже они были в шоке, когда ехали домой вместе с бандой потных паникующих британцев, одетых в металл и кожу и разговаривающих на странном непонятном языке: «Мы ни успеим!»

Перед вторым выступлением я воспользовался выходным днем в Нью-Йорке, чтобы снова улизнуть на Таймс-сквер и прикупить в секс-шопах несколько порножурналов для геев. Можно было достать то, чего в Великобритании я никогда не видел, и глаза вылезали из орбит. Честно говоря, выпирало все!

Приходилось прятать журналы в дорожных чехлах, чтобы после тура привезти домой. Я не уверен, что возил запрещенку, но, если бы таможенники их нашли, я бы со стыда сгорел. Ненавидел эти моменты, потому что все время чувствовал себя виноватым… А как иначе?

После концерта в «Палладиуме» мы отправились еще в одно мировое турне, на этот раз с Foghat and Bachman-Turner Overdrive. Было то же самое, как и во время первого тура по Штатам: никакого контакта с хедлайнерами и относились к нам дерьмово. На одном концерте они дали нам одиночный прожектор – и освещал он только меня, а группа играла в полнейшей темноте.

Мы передвигались на гастрольном автобусе. Поначалу были дико впечатлены нашим огромным ухоженным автобусом, где были койки и даже зона отдыха: «Ух ты! Вот это будущее!» Так и до клаустрофобии недалеко, но мне нравилось, что можно нарезаться и вырубиться на своей койке.

Мы держали путь через Техас в Калифорнию, и одна дата была обведена в моем личном календаре красным. Мы ехали в Сан-Франциско, город, известный своей гей-культурой и процветающим сообществом гомосексуалистов. Для меня это была страна изобилия.

С тех самых пор, как я читал об этом на каком-то газетном огрызке в клубе «Соловей-разбойник», я хотел добраться до «Адвоката», агитационной газеты для геев, выходившей только в Сан-Франциско. Priest остановились в гостинице Holiday Inn в «Рыбацкой пристани»[58]58
  Фишерманс Уорф – портовый район на северо-востоке Сан-Франциско, одна из главных достопримечательностей города.


[Закрыть], и я вышел из отеля и увидел, как при входе местные покупают в автомате свежие газеты.

«Нью-Йорк Таймс», «Вашингтон Пост»… Стой, вот же она! «Адвокат».

Ощущение, будто я нашел Святой Грааль. Мне нужен был всего четвертак (25 центов), чтобы открыть ящик и взять копию, и я начал рыскать по карманам кожаных штанов. Черт! Была только бумажка в один доллар.

Мимо проходила хорошо одетая женщина средних лет, и от переизбытка чувств я ломанулся к ней. «Простите, нонимаглибывыразминятьмнечитвиртак, а?» – протрещал я.

Она вытаращилась на меня, подняв брови: «Что, простите?» И в этот момент до меня дошло, что они здесь, в Северной Калифорнии, видимо, не разговаривают на моем местном диалекте. Я замедлил речь и попробовал еще раз: «Я дико извиняюсь, но не могли бы вы разменять мне доллар на четыре четвертака?»

Она разменяла, я отнес «Адвокат» к себе в номер и прочитал от корки до корки. Там были страницы с различными гей-мероприятиями, статьи, дискотеки и объявления о знакомствах. Я сравнил все это с убогой и жалкой жизнью в Уолсолле, где нервно прятался в общественных туалетах. Я был на Святой Земле!

Главное гей-сообщество в Сан-Франциско находится в Кастро[59]59
  Кастро – квартал с большой ЛГБТ-общиной, расположенный в районе Юрика-Вэлли.


[Закрыть], и мне не терпелось его увидеть… Но не увидел. Как всегда, зассал. В Америке мы становились популярными, и время от времени меня узнавали – а что, если меня увидит фанат и пойдет слух, что Роб Хэлфорд таскается по гейским местам?

Также я купил в Сан-Франциско адресный справочник Боба Дэмрона. Это была тонкая неброская книжка, которая легко умещалась в заднем кармане джинсов – в ней был список гей-баров, бань и точек скопления геев в сотнях городов и пригородов по всей Америке.

Пока наш гастрольный автобус ехал по ночному шоссе, я лежал в койке, свет горел, а занавеска задернута, и пытался запомнить всю информацию из справочника. Оказывается, «Кострище» – лучший гей-бар в Бирмингеме, штат Алабама. А если я буду проездом в Ковингтоне, штат Кентукки, следует зайти в «Джуш Бо». А остановившись в Голливуде, стоит попробовать Annex West на Мелроз-авеню.

Но ни в одном из них я так и не побывал. Максимум, на что отваживался, это прогуляться по гей-кварталам, которые оказывались рядом с отелем, где остановилась группа, или же быстренько прислонить нос к окну какого-нибудь гей-клуба, как диккенсовский оборванец, жадно пожирающий глазами запретные булочки[60]60
  Булочки – «ягодицы» на американском сленге, поэтому моя аналогия чрезвычайно точна. – Прим. авт.


[Закрыть].

Выступая на разогреве на крупных площадках, я намеренно вел себя эпатажно и придумал несколько эффектных движений с микрофонной стойкой. В Agora Ballroom в Кливленде мне это аукнулось, когда я пробил ею потолок и на голову посыпалась штукатурка.

После Кливленда мы на одну ночь вернулись в Нью-Йорк, чтобы отыграть в Bottom Line. Я ждал этого момента… Поскольку после концерта собирался отлучиться по своим делам. Искушенный гей в CBS свел меня со своими друзьями, «которые жаждали со мной познакомиться».

Мы встретились после концерта, и они отвели меня в большой дом возле Центрального парка. Я чувствовал себя прекрасно – не успел прийти, как мне тут же налили, и местные парни стали ко мне подкатывать, говоря, как сильно любят Judas Priest и как здорово я смотрюсь на сцене.

Кто-то снова налил мне выпить, и я поплыл. Затем я уже конкретно начал пьянеть: «Какого хера происходит?» Двое парней отвели меня в другую комнату, а потом я помню лишь их руки по всему своему телу… И тот, который постарше, сделал мне минет.

Я знал, что этот человек был старше, поскольку он вытащил зубной протез, чтобы я спустил ему в рот.

Я доковылял обратно в отель. Лишь на следующий день я понял, что мне в напиток что-то подмешали. Было неприятное ощущение, что меня надули, я был расстроен и зол… И вспоминал те ужасные моменты с другом отца, «так любившим театр».

Priest быстро понимали свои возможности после подписания контракта с крупным лейблом. Завершив американское турне, мы всего на пару месяцев вернулись в Мидлендс, после чего отправились в следующее большое приключение – первую поездку в Японию.

Это был крышеснос! Мне сразу же понравилось японское общество. Мой первый визит в Нью-Йорк был потрясающим, но город казался невероятно знакомым, поскольку я видел его во многих телешоу и фильмах. В Токио мне казалось, будто мы высадились на другой планете.

CSB забронировали нам крошечный отель, который был фактически для японских бизнесменов. Номера были размером с почтовую марку. Если ты стоял в центре комнаты, раздвинув руки в стороны, можно было дотронуться до обеих стен по бокам.

Я в то время брал с собой кучу шмоток. По какой-то невообразимой причине брал все вещи, которые у меня были, как для сцены, так и просто – переодевался три или четыре раза в день, потому что, ну не знаю, так ведь и делают рок-звезды, верно? Я запихивал шмотки в алюминиевый чемодан, как это делали на чертовом «Титанике».

В первый вечер я заказал в номер ужин из трех блюд. Дверь была приоткрыта, и вошел официант, с трудом неся два груженых подноса. Разумеется, мой огромный чемодан в комнате он не увидел.

БАХ! ШЛЕП!

Парень полетел. Это был настоящий фарс! Бедняга споткнулся о мой багаж, и тарелки с едой разлетелись по всей комнате, падая на кровать, стены, пол, телик. Даже я был весь в еде!

Это была настоящая комедийная миниатюра, и я ржал как ненормальный… Пока не увидел, что парень со стыда сгорает. Он кланялся как заведенный, складываясь пополам так быстро, что было не видно его торса, и лихорадочно извинялся.

Я тут же превратился в мультяшного англичанина за границей: «НИЧЕГО СТРАШНОГО». Гавкал я на него в три раза громче своего голоса, как будто от этого он меня лучше понимал. Я улыбнулся ему и ободряюще поднял большой палец. «НЕ ПАРЬСЯ!»

Но официанту было не до шуток. Продолжая кланяться, он попятился назад из номера, чтобы скорее найти уборщицу.

Хотелось бы мне сказать, что я приравнял стандарты отеля к уровню уважения и благопристойности его сотрудников… Но это не так. Все концерты в Японии начинались в 6 часов вечера, а это значило, что в отель мы возвращались в 9, изрядно надравшись, и убивали время. Это была лютая смесь.

Я никогда не отличался тем, что громил номера отелей – будучи пареньком из рабочего класса, я знал, что чьей-нибудь бедной маме придется убирать за нами этот бардак, – но одно время питал слабость к огнетушителям.

В туре в поддержку Stained Class я забрал один из них в пустой лифт, открыл, нажимал кнопки на каждом этаже, а затем, как только двери закрывались, выбегал. И стреляющий неуправляемый огнетушитель катался между этажами по отелю, поливая посетителей, ожидавших лифт. Так я не веселился с тех самых пор, как Корки катался в лифте и обрабатывал клиентов.

Priest всегда любили прикалываться над дорожной командой. Когда я узнал, что один из них остановился в Токио в двух номерах от меня по коридору, медлить нельзя было ни секунды – я хотел, чтобы о моей любви к огнетушителям узнали не только на родине.

Я схватил огнетушитель со стены, откупорил носик под дверью этого бедолаги, нажал на верх, а сам смотался к себе в номер. Дверь у меня была приоткрыта, и я наблюдал за этим весельем, как вдруг услышал очень грубый крик… На японском?

Я ошибся номером! Дверь резко открылась, и оттуда заковылял японский бизнесмен, с ног до головы покрытый розовым порошком. Тот же самый порошок я увидел на стенах и коврах в его номере. Я думал, все огнетушители наполнены водой, но, видимо, у японцев все по-другому!

Я легонько захлопнул дверь. Пострадавший парень в розовом выл, и я слышал крики, и люди бежали по коридору, а потом, спустя пять минут, завыла сирена. В окно я увидел, как возле отеля припарковалась полицейская машина.

Твою же мать!

Услышав, как идут по коридору и стучат во все двери, я тут же надел свое подарочное кимоно и собрал волосы в пучок. В дверь моего номера стали барабанить, и я спросил: «Кто?»

«Полиция! Полиция! – отозвался голос. – Нам нужно с вами поговорить!»

Я открыл дверь, театрально зевая: «Чем обязан?»

За дверью стояли двое полицейских и менеджер отеля, говорящий по-английски «Кто-то сорвал огнетушитель! – сказал он. – Вам что-нибудь известно?»

– Какой ужас! – ответил я. – Нет. Я крепко спал. Простите, мне нужно выспаться. У меня завтра выступление.

– Простите за беспокойство! – извинился менеджер. Мы поклонились друг другу, и я пошел в кровать, залез под одеяло и ржал как ненормальный.

Сами концерты прошли с оглушительным успехом. Первый прошел в театре Nakano Sun Plaza, размер которого в два раза превосходил Большой театр Вулверхемптона. Мы были потрясены, когда узнали, что у Priest в Японии есть армия поклонников. Я был тронут и никак не мог этого осознать.

В голову пришла блестящая идея, как открыть свое выступление. Для вступления мы использовали «Богатырские ворота» Мусоргского, красивую классическую композицию. А затем занавес опускался…

– Разве было бы не круто в самом начале повернуться к публике спиной? – предложил я ребятам.

– На кой черт тебе это? – вполне логично задались они вопросом.

Я объяснил им свою благородную идею. У публики крыша поедет, когда они услышат вступление. А когда опустится занавес и они увидят сквозь сценический дым наши спины, и вовсе дар речи потеряют… А потом и рассудка лишатся, когда мы повернемся к ним лицом! Мы трижды сведем их с ума!

Видимо, ребята были не сильно убеждены, но поддержали мою идею. И в первый же вечер мы заняли свои места, зазвучала великолепная музыка Мусоргского, опустился занавес и… За нами развернулась настоящая «битломания» – или правильнее будет сказать, «пристомания».

Это было необычно. В конце 1970-х западный поп и рок только начинали проникать в Японию. В стране было ощущение, что эта музыка только для девочек, поэтому треть публики состояла из девушек и женщин, вопивших во всю глотку.

Это была настоящая «битломания». Не успели мы начать играть первую песню, как над головой полетели мелкие предметы. Это было как во время концерта «Битлз», когда Джордж Харрисон обмолвился, что группа обожает мармелад «Желейные детки», и фанаты их ими закидали.

И вот мы пытаемся сыграть «The Ripper» («Потрошитель»), а пара тысяч японских девочек вопят как сумасшедшие, и на сцену, исчезая в сценическом дыму, летит разная еда, конфеты, мягкие игрушки и другие небольшие сувениры. Вот это вечерок!

В Японии было полно таких приключений. Помимо зализанного модернизма Токио мы увидели древний город Киото с его потрясающими руинами, где я купил маме несколько маленьких кукол в национальных костюмах. Я всегда привозил ей кукол и знал, что и эти приживутся.

Год выдался невероятным. Мы прилетели в Хитроу, и правильнее всего было бы немного отдохнуть, прийти в себя, расслабиться и переосмыслить произошедшее. Мы заслужили перерыв.

Поэтому сразу же вернулись в студию, где начали работать над следующим альбомом.