Текст книги "Плотина"

Глава 8

Фил легонько обрисовывал контуры тела Джанет, проводя руками по ее коже от головы до пальцев ног, а потом обратно. Целовал ступни, колени, пушистый треугольник, соски, уши, глаза, рот. Прижимался лицом к нежным животу и грудям, ощущая, как ее тело изгибается от удовольствия.

– Вот так, – сказала она, – ты, кажется, потерял со мной всю свою застенчивость. Еще немножко поработать, и станешь вполне сносным любовником. – Она улыбнулась ему, глядя снизу вверх, а потом рассмеялась. – Даже при свечах вижу, как ты краснеешь.

– Девушки там, в институте Святого Джуда, говорили не так, как ты.

– И что же они говорили?

– Ну, что-то вроде: «Не могу, мол, позволить тебе совать туда руки, потому что это слишком ко многому обязывает».

– В самом деле? Бог мой! Я просто не в силах представить себе этот Канзас. Как ни пытаюсь думать о нем, ничего не выходит.

– Это такое место, где лужайки положено подстригать, а мусор выносить. Где матери ждут возвращения своих двадцатипятилетних сыновей из кино. Где женщины так прекрасны, что не замечаешь даже уличных беспорядков.

Он поцеловал ее.

– А я не прекрасна, – прошептала она. – Я миловидна. Я миловидная особа, которой ты очень-очень нравишься. Фил повернулся на спину и прикрыл глаза рукой.

– Почему я не могу заниматься с тобой любовью днем и ночью? Почему в жизни должны быть нотации Болена с обещанием, что Рошек такого дурака сожрет?

– А откуда взялся Рошек? Ты говорил, что Болен не собирался ему докладывать. Когда сегодня вечером ввалился сюда, ты был так распален желанием, что даже слюна отовсюду капала. И не рассказал подробно.

– Я что же, был скотоподобен? Извини.

– Ну, мне это нравится. Прежнее напоминало лишение священника невинности.

– Я позвонил на плотину человеку по имени Джефферс. А он перезвонил Рошеку и спросил, кто я, черт подери, такой. А Рошек обо мне и понятия не имел.

Джанет подвигала кончиком языка по его губам вверх и вниз. Фил опустил голову пониже, чтобы прижать кончик своего языка к ее.

– А Рошек позвонил Болену, да? – спросила она.

– И приказал, чтобы я был в его кабинете, как только он прибудет из аэропорта. Прямо из твоих объятий в его… Каким шоком это обернется для моего организма!

– Тем не менее было очень приятно совратить священника, – сказала она. – Я испытала удовольствие восхитительного распутства.

– Я далеко не девственник, ты же знаешь. С сорок восьмого года перетрахал всех мисс Канзас и большинство вице-мисс в придачу, а заодно их сестер и матерей. Ты в постели с маэстро. Болен позвонил мне домой после работы и прочитал наставление, как надо вести себя со стариком. На самом-то деле мне хотелось бы оставаться с тобой в постели недельки две подряд. Давай запланируем это. Можем пользоваться такими горшками-утками, что даже не придется выходить в ванную.

– А кроме утки еще не помешали бы евнухи с завязанными глазами, чтобы приносить еду. Я, пожалуй, посмотрю, не найдется ли чего-нибудь такого в справочной книге. – Она немного подумала. – Рошек, возможно, хочет поблагодарить тебя за твою заботу об общественной безопасности.

– Все, чего он хочет сделать, – это вскочить на мою физиономию и попрыгать по ней. По-видимому, безумно взбешен. Даже Болен, судя по голосу, перепуган. Сказал, чтобы я, если дорожу работой, не защищался. Думаю, придется проявить во всем блеске свое природное малодушие.

Джанет провела рукой вниз по груди и животу Фила, остановив ее между его ног.

– Думаю, понимаю, почему ты мне так сильно нравишься. Потому что относишься ко мне как к равной по интеллекту, какова я и есть. Потому что ты деликатный, нежный и чувственный. Потому что изголодался, как племенной жеребец. – Она расхохоталась. – Ты всегда выглядишь таким шокированным, когда я говорю что-нибудь вульгарное. Должно быть, думаешь, я чудовище! Нет. Если мне нравится говорить грязно, это еще не означает, что сама я грязная.

– Огорчен услышать это.

– И то, что я люблю секс, вовсе не означает, что моя жизнь наполнена мужчинами. Я очень разборчива и не позволяю любому совать нос в мое грязное белье. Очень разборчива. У тебя нет ни малейшего представления о том, с каким множеством омерзительных типов я сталкивалась. Пока не появился ты, я уже начала беспокоиться, не атрофировалось бы мое женское естество. Нечего смеяться! За последний год или около того, чтобы сосчитать моих любовников, хватит пальцев одной руки. А по сути дела, палец одной руки и был всем, что им…

– Я не желаю об этом слышать! У меня достаточно гудит в голове и без твоих остальных любовников.

– Но ведь так и есть. Их вообще нету. Никаких.

– Отлично. Ладно. Теперь хочу, чтобы ты сделала кое-что в самом деле извращенное. Давай-ка выясним, насколько ты в действительности свободна. Я хочу, чтобы ты крепко обняла меня, гладила по головке и говорила: все окончится хорошо.

Он пристроил свою голову на ее плече и закрыл глаза.

– Бедный ребеночек, – сказала она, крепко обняв его и поглаживая по головке. – Все окончится хорошо. Этот гадкий старый мистер Рошек не причинит тебе зла. Если скажет что-нибудь такое, что заставит тебя плакать, пошли его в задницу. Ты всегда можешь приехать сюда и благоденствовать дальше.

– Какая ты замечательная, Джанет.

И они снова занялись любовью, а потом заснули, обняв друг друга.

* * *

А Элеонора Джеймс томно протянула руку к тумбочке у кровати и опустила трубку телефона на место. Она похлопала себя пальцами по животу и подняла вверх левую ногу, вытянув ступню и оттянув носок, пока он не стал указывать точно в потолок. Ее кожа была белой и гладкой, а нога длинной, прямой и тонкой, но крепкой как сталь.

– Как же приятно наконец раздеться и вытянуться после того, как посидишь в машине.

Ее голос был высокий, как у ребенка.

– Как понимаю, это был тот старик с лошадиной мордой?

– Да. Думает, что вот-вот получит нечто вроде места в правительстве. Я толком и не слушала.

– Он что же, звонит каждый день?

Молодой человек, лежавший рядом с ней, поднял свою ногу вровень с ее ногой, изогнув ступню у лодыжки, отчего выпятились мышцы икры и бедра.

– Да. Он меня любит. Это ведь и ты делаешь, когда влюбляешься в кого-нибудь.

Она медленно согнула левую ногу, пока не коснулась коленом подбородка, а правую вытянула вертикально вверх. Ее партнер повторил эти движения. Их тела были гибкими и тонкими.

– И долго еще собираешься водить его за нос?

– Пока не получу денег.

– И что тогда? Отсечешь его вот так?

Она с удовольствием следила за его ногами.

– Ох, не знаю. В том, что тебя обожает богатый старик, есть и светлая сторона. Он дарит драгоценности. Знаешь, он может сидеть часами и наблюдать, как я так вот двигаю ножками. Хорошо бы побольше таких зрителей. Не сменишь ли пластинку, дорогой? Я ужасно устаю от Равеля.

Он широкими шагами спокойно подошел к проигрывателю в углу комнаты. Она внимательно наблюдала за его молодым телом танцора через просвет между своими высоко поднятыми, слегка разведенными ногами. Его торс суживался от плеч к узкой талии, а ягодицы были маленькими и тугими. Когда он вернулся в постель, она заметила небольшую эрекцию. Он лег на бок, опираясь на локоть, и коснулся ее маленьких твердых грудей. Она нежно охватила ногами его голову.

– Ну что ж, Рассел Стоун, – сказала она с застенчивой улыбкой, – как я полагаю, ты хочешь снова заняться любовью, а мы здесь всего час.

– Находишь это удивительным?

– Да. Половина Калифорнии считает тебя гомиком.

– Пусть считает. Значит, многие мужья смогут доверить мне своих жен.

Она опустила ноги и рывком села.

– Ты что же, ревнуешь к этому старику?

– Нет, – покачал он головой, – я просто не понимаю, как ты можешь этим заниматься. Имею в виду, ложиться с ним в постель. С калекой…

– Хочу иметь собственную студию, а он может мне ее дать. Вот потому и могу этим заниматься. Кроме того, не так уж это и противно. Я закрываю глаза и думаю о тебе. Или о Барышникове.

– Все это как-то ненормально.

– Он бывает нечасто. Способен быть очень ласковым. Он не так неприятен, как о нем думают. – Она смотрела мимо него на окна, Деревья, стены ущелья по другую сторону реки. – Часто ему нужно Даже не сношение. Просто хочет коснуться меня. Он относится ко мне так, словно я уникальное произведение искусства. Он сказал, что рядом со мной даже величайшие сооружения, которые он когда-либо проектировал, выглядят комьями грязи.

– Отдаю ему должное. Нашел ключ к твоему телу – лесть. Она посмотрела на него округлившимися глазами.

– О Рассел, я на твоем месте не говорила бы о лести. Я видела, как ты разрыдался над паршивой рецензией в «Экзэминере». Тебе не следовало бы осмеивать человека, гостеприимством которого с удовольствием пользуешься.

– Без его ведома. – Он огляделся кругом. Через открытую дверь были видны огромный камин и паркетный пол в гостиной. – Ты должна признать, в этом что-то эксцентричное – заниматься любовью в комнате с фотографиями плотины на одной стене и Франклина Делано Рузвельта на другой. Странно не слышать никакого шума уличного движения. Когда я не в городе, чувствую себя не в своей тарелке.

– Да, нам трудно без удобств. Это, вероятно, самый изысканный дом во всей долине. Его название – «Лесной ручей» – даже нанесено на карты округа.

– Да, замечательное место, хорошее. И все-таки я не понимаю, как я смогу выдержать здесь целых два дня.

Элеонора встала и легко втиснулась в джинсы.

– Давай-ка пройдемся к реке и наполним легкие горным воздухом. Тебе он, возможно, понравится. – Она схватила его за руку и рывком подняла на ноги.

А на реку стоило посмотреть. У электростанции в ущелье Сьерра, в шестнадцати километрах выше по течению, спустили максимальное количество воды, чтобы компенсировать вечерний пиковый расход электроэнергии. Вода из водохранилища добавилась к обычному потоку по водосливу, и река, устремляясь вниз по ущелью, почти захлестывала берега. Это было внушительное зрелище.

Глава 9

– Что случилось, Стелла? Ты опоздала на самолет? Рошек отставил телефон и смотрел, как его жена усаживается в кресло лицом к постели. Ее движения были сдержанными, как бы отрепетированными, а глаза полны спокойной силы, которой он никогда раньше не замечал. Не подслушала ли она разговор с Элеонорой? Он попытался подавить тревогу, припоминая нежные слова, упоминание о будущей встрече и о подарке.

– Я просто дала самолету улететь без меня, – спокойно сказала она. – Ждала тебя в гостиной, наблюдая, как за окном темнеет. Рошек с усилием попытался улыбнуться.

– Ты боялась включить свет из-за меня! А я и не увидел тебя, когда вошел. – Потом добавил участливо: – Ты себя хорошо чувствуешь?

– Прекрасно. Это, по сути дела, удивительно, потому что я наконец приняла решение насчет того, что делало меня несчастной долгие годы. Я вернулась, чтобы сказать тебе это. Вдруг почувствовала, что больше не могу откладывать ни на минуту: Собираюсь завтра подать заявление на развод.

– О Стелла, послушай! Господь с тобой! С чего это вдруг? Ты чем-то расстроена. Я уверен, если поговорим об этом…

Она покачала головой спокойно и убежденно.

– Ты спрашиваешь, с чего это я, почему. И то, что тебе пришлось об этом спросить… Полагаю, причина именно в этом. Ты стал настолько эгоистичным, Теодор, настолько углублен в себя и в свою работу, что тебе совершенно безразлично, как сильно меня оскорбляешь.

– Подслушивание моих телефонных разговоров – вот в чем все дело. Ты в своем воображении превратила нечто совсем невинное в…

– Ничто, касающееся Элеоноры Джеймс, не может быть невинным, – резко оборвала она. – О да, я знала о ней с самого начала. Я была на тех вечерах для избранных в Сан-Франциско, ты же помнишь, где мы впервые с ней познакомились. Я видела, как она выставлялась перед тобой, и как ты вилял перед ней хвостом. Целыми месяцами ты рассказывал о ней, изыскивал предлоги, чтобы съездить в Сан-Франциско. Потом вдруг оборвал эти разговоры, но не поездки. Я могу сказать с точностью почти до дня, когда твой интерес к ней стал более чем… отеческим. Более чем художественным.

Она отвернулась, пытаясь взять себя в руки. Рошек сжал губы, а потом сказал:

– Это всего лишь предположение. Как и то, что ты собираешься покончить с браком, который длится вот уже…

– Вас видели вместе! – сказала она, повернувшись лицом к нему. В голосе проступила резкость. – Друзья рассказали, как седовласый старец делает из себя дурачка из-за какой-то золотоискательницы вдвое моложе его! Нет-нет, только не говори мне, что она вовсе не ищет золота. Надо быть слепым, чтобы не видеть этого. И не рассказывай, какой ты невинный. Я слышала, как ты разговаривал по телефону. Я не глухая. И не глупа.

Рошек осознал, что небезопасно пытаться защитить Элеонору или себя: это могло спровоцировать у Стеллы истерику. Необходимо предпринять что-то, дабы изменить ее намерение развестись, по крайней мере, отложить подачу заявления до тех пор, пока не свершится это назначение и сенат не утвердит его. Бракоразводный процесс вряд ли сделает его кандидатуру предпочтительной. Клампетт ведь неспроста спросил, прочен ли его брак. Кроме того, неизбежны и финансовые последствия, если Стелла предъявит претензию на свою часть общей собственности в виде половины его пая в корпорации.

– Быть может, я и делаю из себя дурачка, – заставил он себя выговорить. – Полагаю, смешно и думать, что молодая женщина вроде Элеоноры Джеймс может найти что-либо привлекательное в… ну, в калеке. Но даже если она и нашла, Стелла, это нам ничем не грозит. Мои чувства к ней не могут сравниться с моими чувствами к тебе.

Она махнула рукой и презрительно хмыкнула:

– У тебя ко мне вообще нет никаких чувств. Ни как к личности, ни как к жене. Я – твой светская секретарша. Я – это некто, перед кем за завтраком репетируешь свои речи. Я обслуживаю твои деловые обеды. Ты думаешь обо мне как об одной из своих служащих, вот и все. Только, Теодор, служащие ведь могут уволиться. Уволиться, получить выходное пособие и попытаться устроить себе жизнь, в которой будет меньше отчаяния. Вот именно это я и собираюсь сделать.

– Ты понапридумывала все это из ничего… Она горько засмеялась.

– Знаешь, чего я дожидаюсь с нетерпением? Возможности избавиться от необходимости выслушивать, как ты произносишь что-нибудь вроде «ты понапридумывала все это из ничего».

– Но в данном случае это правда! Элеонора Джеймс для меня по сравнению с тобой ничего не значит! Абсолютно ничего! Жалею, что позволил себе детское безрассудное увлечение. Жалею, что вел себя так бесчувственно и легкомысленно. Я изменюсь. Если хочешь, никогда больше с ней не увижусь. Но развод? Конечно же, мы не должны доводить до этого. После всего, через что прошли вместе.

Клампетт предупредил, что он бывает неосторожен, встречаясь с Элеонорой, и он стопроцентно прав. Несколько следующих месяцев придется быть очень осторожным. Рестораны и театры в Сан-Франциско исключаются. Можно ведь встречаться на дальних курортах. Есть Европа и Южная Америка. Он посмотрел на сидевшую напротив жену, выглядевшую неуязвимо хладнокровной. Да, вряд ли она расплачется…

– Даже если бы я и поверила, что ты станешь другим, это ничего не изменило бы. Элеонора только часть проблемы. Я хочу развода главным образом потому, что ты… потому что ты больше не желаешь меня как женщину.

– Это неправда!

– Это правда. Посмотри на меня. Разве я так уж непривлекательна? Мне пятьдесят четыре, но все мне говорят, и ты тоже, что выгляжу лет на десять моложе. Я все еще ловлю восхищенные взгляды мужчин.

– Ты очень привлекательная женщина, Стелла, – сказал он. И подумал: привлекательная настолько, что сможет получить судебный ордер, позволяющий затормозить общую собственность и таким образом разрушить финансовую гибкость корпорации. Чтобы определить стоимость фирмы с дюжиной совместных предприятий по всему миру, могут уйти годы. Целая команда адвокатов сможет сделать карьеру. – Я не уделял столько внимания, сколько ты заслуживаешь. Я слишком напряженно работал, пытаясь поднять фирму до того величия, которого, кажется, мы почти достигли. Наш успех, Стелла, быстрый рост – это что-то вроде доказательства правильности всего, во что я верю. Элеонора сбила меня с толку, заставила вести себя дурачком. Теперь-то я понял. Неужели заставил тебя почувствовать, будто не желаю тебя, как женщину? Пожалуйста… пожалуйста, прости меня. Иди сюда, сядь рядом со мной на кровать…

– Нет, Теодор. Больше не будешь вертеть мною, как хочешь. Это все. Что бы ты ни сказал, ничто не заставит меня забыть о боли, которую ты причинял мне эти четыре долгих года. Ни разу за четыре года не коснулся меня и даже не выказал ни малейшего знака нежности. Я не могу простить тебя. Я не могу забыть этого.

Рошек вздохнул.

– Нельзя ожидать от мужчины, что он будет тридцать с лишним лет поддерживать тог накал, что и во время медового месяца. Любовь может сохраниться, но неведение меняется.

– Да, меняется. А знаешь, почему ты утратил интерес ко мне? Только не отрицай, что утратил.

– Я не знаю, – сказал Рошек, качая головой с безнадежным жестом. – Я все это еще возмещу. Я…

– А я знаю почему. Потому что мне удалили матку. Да, вот в этом-то и причина.

– Смешно!

– В твоих глазах я стала несовершенной. Подпорченной. Есть шрам… ничему не мешающий. Но он есть, и ты, когда его увидел, отвернулся и ни разу больше по-настоящему не взглянул на меня. Отринул, словно неправильно спроектированное сооружение.

– Господи, избавь меня от этой любительской психологии. Я сегодня уже получил кое-что в этом роде.

– Ты начал иначе смотреть на других женщин. Не как на объекты, на которые можно произвести впечатление, влиять на них или развлекать их, но так, словно их оценивал. Как дорогие автомобили. О, как загорелись твои глаза, когда тебе улыбнулась Элеонора Джеймс! Я ведь видела, ты думаешь: там-то уж никаких шрамов, имеется все, кроме, быть может, мозгов и совести. Ты, вероятно, помыслил о ней так, как думаешь о восхищающих тебя инженерных проектах. Я слышала от тебя сотни раз: «Прекрасная комбинация формы и функциональности». Ты сказал так и о новой фабрике по переработке вод в Сакраменто. «Элегантные линии» – сказал ты. Экономический дизайн. Прекрасная комбинация формы и функциональности. Ты говорил Элеоноре Джеймс, что она прекраснее любой фабрики для переработки сточных вод? Ты это вот шепчешь ей, когда она ласкает твой бумажник?

Она встала и взялась за ручку двери.

– Черт подери, Стелла, сядь! Мы должны довести этот разговор до конца.

– Не кричи. Не трать понапрасну энергии. Меня больше не испугаешь. Хотя однажды испугал, знаешь это? Ты так решителен, так уверен в себе, так привык командовать и держать обручи, через которые люди должны прыгать. Я никогда точно не знала, что со мной будет и кто я вообще, а потому шла за тобой по пятам и помогала тебе добиться цели, которая, насколько я понимаю, состоит в том, чтобы стать самым богатым инженером, который когда-либо топтал эту землю. Ну вот, а теперь я знаю, кто я такая. Я – кусок использованного чиненого-перечиненого товара, который почувствовал, что жизнь еще не кончена. И я знаю, что со мной будет: поеду в аэропорт, чтобы успеть на ночной рейс. Мой багаж уже дожидается меня в Лос-Анджелесе. До свидания.

– Да закрой ты дверь! Развод – самое последнее, что нужно каждому из нас. Пожалуйста, Стелла…

Рошек поднялся на ноги и сделал несколько неуклюжих шагов к ней, но подкосились ноги. Он опустился на колено и повис на кресле, чтоб не свалиться на пол. Он скривился:

– Я не могу встать… помоги мне…

Она стояла в дверях и печально смотрела на него.

– Никогда не думала, что увижу, как ты прибегнешь к этому, – сказала она. – Если нужна помощь, позвони в бюро обслуживания.

Когда она ушла, Рошек выругался и втащил себя в кресло. Он откинул голову назад и закрыл лицо руками. Если ее не остановить, она же все разрушит. Всего несколько месяцев терпения, а потом можно послать все к черту. Он быстро прокрутил в мозгу имена адвокатов, к которым она может обратиться. Утром позвонит им и пообещает вознаградить, если сумеют остановить ее. Предложит ей сходить вместе к консультанту по семейным вопросам. Предложит показаться психиатру. Пошлет ей цветы. Она принимает по двенадцать таблеток в день… может быть, удастся накачать ее наркотиками, каким-либо другим способом вывести из строя на достаточный для него срок, чтобы…

Он вскарабкался на кровать и начал обдумывать самые разные варианты. Ему нужно было время, и он поклялся так или иначе получить его. Он представил себе жену, внезапно ставшую жесткой и холодной, совершенно не похожей на женщину, которую, как полагал, хорошо знал. Она смотрела на него, лежавшего на полу, без малейшего сочувствия. Он метался в постели, словно в агонии, и в конце концов погрузился в сон, наполненный кошмарными видениями.