Текст книги "Восходящая Тень"

Упорное молчание казалось Эгвейн странным – совсем не похоже на того Мэта, которого она знала. Выглядел он как обычно, разве что щегольской красный кафтан был измят так, словно Мэт в нем спал. Но что-то в нем изменилось. Не выдержав гнетущего молчания, Эгвейн заговорила первой:

– Ты встревожен из-за того, что случилось этой ночью?

Мэт даже споткнулся:

– Как? Ты уже знаешь? Впрочем, почему бы и нет? Не беспокойся, со мной все в порядке. Ничего особенного: что было, то прошло.

Эгвейн сделала вид, что поверила ему.

– Не слишком-то часто мы тебя видим – и я, и Найнив, – продолжила она. Не слишком часто – это, пожалуй, еще мягко сказано.

– Я был занят, – буркнул Мэт, неловко пожимая плечами и отводя взгляд.

– В кости играл? – спросила Эгвейн небрежно.

– В карты.

Пухленькая служаночка с букетом в руках сделала реверанс перед Эгвейн и, явно пребывая в уверенности, что та на нее не смотрит, подмигнула Мэту. Тот ухмыльнулся в ответ.

– Я в карты играл.

Эгвейн приподняла бровь. Эта служанка была, наверное, лет на десять старше Найнив.

– Понятно. Должно быть, это отнимает уйму времени. Игра в карты. Некогда даже повидаться со старыми друзьями.

– Когда я виделся с вами в последний раз, вы с Найнив связали меня с помощью этой проклятой Силы, точно свинью на рынке, и принялись обшаривать мою комнату. Друзья у друзей не воруют. – Мэт поморщился. – К тому же с вами вечно эта гордячка Илэйн. Или Морейн. А я не люблю… – Он прочистил горло и, поглядывая на Эгвейн искоса, добавил: – Да и не хочу я отнимать у вас время. Я слыхал, у вас своих дел по горло. Все допрашиваете этих приспешниц Темного. Могу себе представить, что это за важные дела. А знаешь, что здесь, в Твердыне, все принимают вас за Айз Седай?

Эгвейн с сожалением покачала головой. Кого-кого, а Айз Седай Мэт не жаловал. Хоть он и немало повидал за последнее время, ничто не могло его изменить.

– Мы ничего не крали, только вернули то, что было дано взаймы.

– Не припоминаю, чтобы я слышал о каком-то там займе. Ну да ладно, что мне было проку от письма Амерлин? Одни неприятности. Но ты могла бы хоть попросить по-человечески.

Эгвейн не стала напоминать о том, что они его просили. Ей не хотелось, чтобы Мэт начал спорить, а то и просто надулся и ушел. Пусть лучше остается при своем мнении.

– Ну хорошо. Я рада, что ты выкроил для меня время сегодня. На то, наверное, есть особая причина?

Мэт почесал в затылке и что-то пробормотал себе под нос.

«Жаль, нет здесь его матушки, – подумала Эгвейн, – она бы живо его разговорила, оттащила бы за ухо для долгой беседы».

Однако девушка решила проявить терпение. Когда надо, терпения у нее хоть отбавляй. Она решила, что ни за что не промолвит ни слова, пока он не заговорит первым.

Коридор выходил на огражденную беломраморной колоннадой террасу, с которой открывался вид на раскинувшиеся внизу малочисленные сады Твердыни. В них росли низкорослые деревья с матовыми, точно вощеными, листьями и крупными белыми цветами, испускавшими благоухание, с которым не мог сравниться даже аромат алых и желтых роз. Легкий ветерок не шевелил гобеленов на внутренней стене террасы, но все же смягчал удушающую жару. Мэт уселся на беломраморную балюстраду, прислонился спиной к колонне и некоторое время молча смотрел вниз. Наконец он произнес:

– Мне… нужен совет.

Неслыханное дело – Мэт просил совета у нее! Эгвейн изумленно посмотрела на юношу и растерянно спросила:

– Чем я могу тебе помочь? – Он обернулся к ней, и девушка постаралась придать своему лицу невозмутимость Айз Седай. – Какого рода совет тебе нужен?

– Понятия не имею.

Сад располагался на добрых тридцать футов ниже террасы. Кроме того, там работали садовники, пропалывавшие розарий. Если пихнуть его как следует, он, чего доброго, шлепнется не на розовый куст, а на кого-нибудь из садовников. Это соображение заставило Эгвейн сдержать свой порыв.

– И как, по-твоему, я могу тебе помочь, если не знаю, в чем дело? – язвительно спросила она.

– Я… я пытаюсь сообразить, что мне делать. – Мэт выглядел смущенным, и, похоже, не без основания.

– Надеюсь, ты не подумываешь уйти отсюда? Ты ведь знаешь, как ты важен. От себя не уйти, Мэт.

– Думаешь, я сам этого не понимаю? Похоже, я не смог бы уйти, даже если бы Морейн меня отпустила. Поверь мне, Эгвейн, я не собираюсь бежать. Я просто хочу знать, что впереди. – Мэт резко тряхнул головой и помрачнел. – Чего еще ждать? И что скрывается за провалами в моей памяти? Часть моей жизни утрачена, будто ее и не было. И почему я иногда заговариваюсь? Кое-кто считает, что это древнее наречие, а по мне, так просто тарабарщина. Я хочу знать, Эгвейн! Я должен узнать, пока не спятил, как Ранд.

– Ранд не безумен, – машинально возразила Эгвейн. Стало быть, Мэт не собирается бежать. Вот так приятная неожиданность, – кажется, до сих пор он не осознавал своей ответственности. Но в его голосе звучали неподдельные боль и тревога. Прежде ей такого слышать не доводилось. Если Мэту и бывало не по себе, он никогда не подавал виду. – Я не знаю, чем тебе помочь, Мэт, – участливо промолвила Эгвейн. – Может быть, Морейн…

– Ни за что! – Он вскочил на ноги. – Никаких Айз Седай! Я хочу сказать… ты – совсем другое дело. Тебя я знаю, ты не такая… Они ведь обучали тебя всяким штукам – там, в Башне. Может, что-нибудь и поможет?

– Ох, Мэт, прости меня… Прости.

Его голос напомнил ей детство. Именно так мальчишкой Мэт смеялся, когда его постигало горькое разочарование.

– А, ладно, все это чепуха. В конце концов, помощь от тебя все равно что помощь от Башни. Я на тебя не в обиде.

Таков он был и в детстве. Мог заныть из-за пустяковой царапины, а сломав ногу, шутить, будто ничего не случилось.

– По-моему, есть один способ, – медленно проговорила Эгвейн. – Если Морейн скажет, что им можно воспользоваться, значит все в порядке. Надо только спросить ее.

– Морейн! – вскричал Мэт. – Да ты хоть слушаешь, что я тебе говорю? Я же сказал, что не желаю, чтобы она совала нос в мои дела. А что это за способ?

Мэт всегда был нетерпелив. Однако он хотел того же, что и она, – знать. Если бы он только мог проявить хоть чуточку здравого смысла и осмотрительности!

Проходившая мимо тайренская леди в желтом полотняном платье с глубоким вырезом и уложенной вокруг головы темной косой, глядя на них без всякого выражения, слегка согнула колени, что должно было означать реверанс, и поспешно, с напряженной спиной проследовала дальше. Эгвейн смотрела ей вслед, пока леди не удалилась настолько, что ничего не могла услышать. Теперь они снова были одни, возившиеся в тридцати футах внизу садовники не в счет. Мэт выжидающе посмотрел на девушку.

В конце концов она выложила ему все про тер’ангриал – чуть искривленный дверной проем, пройдя который можно получить ответ на любой вопрос. Любой, да не совсем, подчеркнула она, ибо вопросы, касающиеся Тени, задавать нельзя, – это чревато угрозой, неведомой даже Айз Седай. Эгвейн была тронута тем, что Мэт обратился к ней, но хотела, чтобы он уяснил все как следует.

– Запомни, Мэт, никаких шуточек: легкомысленные вопросы могут стоить тебе жизни. Поэтому, если ты решишься воспользоваться тер’ангриалом, нужно настроиться на серьезный лад. И повторяю, никаких вопросов насчет Тени.

Мэт слушал ее с растущим недоверием и, когда она замолкла, воскликнул:

– Три вопроса? Как в сказке про Байли – заходишь внутрь, проводишь там ночь, а десять лет спустя вылезаешь наружу с полным мешком золота и…

– Мэтрим Коутон, – оборвала его Эгвейн, – можешь ты хоть раз в жизни воздержаться от глупостей? Ты прекрасно знаешь, что тер’ангриалы – это не бабушкины сказки. И если пользуешься ими, надо быть предельно осторожным. Возможно, таким образом ты сумеешь получить ответы на свои вопросы, только не вздумай пробовать без разрешения Морейн. Обещай мне это, не то я отволоку тебя к ней, как форель на леске. Я не шучу – ты меня знаешь.

Мэт громко фыркнул:

– Я был бы последним дураком, если бы полез в этот проклятый тер’ангриал, хоть бы и с разрешения Морейн. Я с вашей треклятой Силой никаких дел иметь не желаю. Выбрось все это из головы.

– Мэт, но это единственный шанс, другого способа я не знаю.

– Но он не для меня, – твердо возразил юноша. – Чем такой шанс, лучше уж никакого.

Несмотря на его тон, девушке хотелось обнять Мэта, но она опасалась, что это стало бы предметом его дурацких шуточек. Он ведь неисправим – таким уж на свет уродился. Но как бы то ни было, он пришел к ней за помощью.

– Мне очень жаль, Мэт. Что ты собираешься делать?

– О-о, играть в карты, наверное. Если кто-нибудь сядет со мной играть. Могу еще поиграть в камни с Томом. Метать кости в тавернах. На худой конец отправлюсь в город. – Он уставился на проходившую мимо служанку, стройную темноглазую девушку примерно его возраста. – Найду чем заняться.

У Эгвейн руки чесались влепить ему оплеуху, но она сдержалась и спросила:

– Ты ведь и правда не собираешься уходить, Мэт?

– А если бы собрался, ты бы донесла Морейн? – Он тут же предупреждающе поднял руки. – Ну-ну. Не надо. Я ведь уже сказал – нет. Не стану врать, что мне это по вкусу, но я не уйду. Тебя это устраивает? – Лицо его стало задумчивым и печальным. – Эгвейн, тебе никогда не хотелось вернуться домой? И чтобы всего этого не было?

Такого вопроса от Мэта она никак не ожидала. Но в ответе Эгвейн была уверена:

– Нет. Несмотря ни на что – нет. А тебе?

– Мне тоже. Было бы глупо думать иначе, верно? Что я люблю, так это города, и Тир мне подходит. До поры до времени. Эгвейн, ты ничего не скажешь Морейн? О том, что я просил совета, и все такое?

– А почему? – недоверчиво спросила Эгвейн. В конце концов, это был Мэт. Он смущенно пожал плечами:

– Я всегда старался держаться от нее подальше. И изо всех сил противился ее влиянию. А тут… подумает, чего доброго, что я начинаю слабеть. Ты ведь не скажешь, правда?

– Не скажу, – ответила Эгвейн, – если ты пообещаешь, что не подойдешь к этому тер’ангриалу без ее разрешения. Я и говорить-то тебе о нем не имела права.

– Обещаю. – Он усмехнулся. – Я ни за что не подойду к этой штуке. Ну, разве только ради спасения собственной жизни. – И с дурашливой торжественностью произнес: – Клянусь!

Как бы ни менялось все вокруг, Мэт оставался Мэтом.

Глава 9
Решения

Миновало три дня, таких душных и жарких, что они истощали терпение даже привычных к подобной погоде жителей Тира. Жизнь в городе замерла, а обитатели Твердыни буквально засыпали на ходу. Видя нерадение прислуги, домоправительница рвала на себе волосы, но поделать ничего не могла – все силы отнимала жара. Защитники Твердыни таяли на своих постах, точно оплавленные свечи, а их командиры, пренебрегая своими служебными обязанностями, потягивали охлажденное вино. Благородные лорды большую часть дня отсиживались в своих покоях, а некоторые из них и вовсе покинули Твердыню, предпочитая переждать жару на востоке, в своих имениях, раскинувшихся на склонах Хребта Мира. Там было малость попрохладней. Как ни странно, лишь чужеземцы, переносившие жару куда тяжелее местных жителей, не утратили бодрости духа. Час за часом убегало драгоценное время, и тут уж не до жары.

Мэт очень скоро убедился, что не ошибся: после того как игральные карты пытались его прикончить, молодые лорды, наблюдавшие сию сцену, постарались довести эту историю до всех своих дружков, и слухи о ней разлетелись по всей Твердыне. Всякий, у кого в кармане завалялась хоть пара серебряных монет, в ответ на предложение Мэта сыграть отговаривался чем придется. Причем избегали Мэта не только молодые дворяне. Служанки, еще недавно щедро дарившие ему свои ласки, стали чураться парня, а одна или две напрямик сказали, что оставаться с ним наедине, по слухам, небезопасно. Перрин, похоже, был поглощен собственными заботами, а Том, тот и вовсе пропал из виду. Мэт понятия не имел, чем занят менестрель, но его невозможно было застать ни днем ни ночью. Зато Морейн, которой Мэт желал сквозь землю провалиться, все время, будто ненароком, оказывалась рядом. Куда бы он ни пошел, она то и дело появлялась поблизости, и с таким многозначительным видом, точно наперед знала все его потаенные мысли. В глазах ее читалось: «Знаю я, что ты задумал, но тому не бывать, все будет по-моему». Правда, для Мэта это ничего не меняло – он по-прежнему раз за разом находил предлог для того, чтобы отсрочить уход еще на денек. Он ведь и не обещал Эгвейн остаться здесь навсегда. Однако, так или иначе, не уходил.

Как-то раз с лампой в руках он спустился в самое чрево Твердыни, в так называемое Великое хранилище, добравшись до наполовину рассыпавшейся в труху двери в дальнем конце подвального коридора. Некоторое время он таращился в темноту, силясь разглядеть непонятные предметы, укутанные пыльной холстиной, и грубо сколоченные бочки и клети, на которых в полном беспорядке были навалены статуэтки и всевозможные стеклянные, хрустальные и металлические штуковины неизвестного назначения. Поглазев на все это несколько минут, Мэт повернул назад, бормоча:

– Я был бы величайшим идиотом в этом идиотском мире!

Однако ничто не мешало ему наведываться в город. Там, в тавернах портового предместья Мауле или в Чалме, где теснились обширные склады и дешевые кабаки – грязные, мрачные и славившиеся беспрестанными драками, кислым вином да плохим элем, – можно было поиграть в кости, нимало не рискуя нарваться на Морейн. Ставки были пустяковыми, но, конечно же, не из-за этого он уже через несколько часов возвращался в Твердыню. О том, что постоянно тянуло его назад, поближе к Ранду, Мэт старался не думать.

Порой, бродя по портовым тавернам, Перрин встречал Мэта. Тот налегал на дешевое вино и бросал кости так, будто его вовсе не интересовал выигрыш, а однажды, когда к нему прицепился дородный корабельщик, решивший, что парню подозрительно часто везет, Мэт выхватил нож. Прежде такой вспыльчивости за ним не водилось. Но вместо того чтобы выяснить, что же все-таки беспокоит Мэта, Перрин его избегал. Сам-то он заглядывал в кабаки отнюдь не ради вина или игры в кости, а задирам достаточно было одного взгляда на его могучие плечи и особенно глаза, чтобы мгновенно притихнуть. Перрин угощал скверным вином матросов в широченных кожаных штанах, приказчиков с серебряными цепочками на груди и вообще каждого, кто с виду смахивал на чужестранца. Он собирал рассказы, слухи, сплетни – все, что могло бы помочь ему убедить Фэйли убраться подальше от Твердыни. И от него.

Перрин был уверен: если он сумеет откопать что-нибудь необычное, что посулит Фэйли настоящее приключение – такое, чтобы ее имя попало в легенду, – она уйдет. Девушка делала вид, что не понимает, почему Перрин остается, но время от времени намекала, мол, она не прочь уйти и рассчитывает, что он составит ей компанию. Перрин же был убежден: если подвернется удачная приманка, она покинет Тир и без него.

Слухи, доходившие до них, были по большей части туманными и невнятными. Поговаривали, что войну, полыхавшую на всем побережье океана Арит, затеял неведомый народ, вроде бы называвшийся сочин или как-то вроде этого. Именовали его по-разному. Кое-кто высказывал предположение, что спустя тысячелетия на материк вернулись потомки воинов Артура Ястребиное Крыло. Какой-то тарабонец в круглой красной шапке и с толстенными, точно бычьи рога, усами с серьезным видом утверждал, будто ведет их не кто иной, как сам Артур Ястребиное Крыло, вооруженный своим легендарным мечом по имени Справедливость. Рассказывали и о том, что найден легендарный Рог Валир, которому, по преданию, суждено созвать из могил павших героев древности на Последнюю битву. Весь Гэалдан был охвачен пожаром восстаний, Иллиан потрясали вспышки массового безумия, а в Кайриэне лишь голод приостановил всеобщую резню. Кое-где в Пограничных землях участились набеги троллоков. Вот уж куда он ни за что не отпустит Фэйли – слишком там опасно.

Куда более интересными представлялись Перрину известия о беспорядках в Салдэйе. Может быть, Фэйли все-таки потянет в родные места? Мазрим Таим, Лжедракон, по его сведениям, находился в руках Айз Седай. Правда, с другой стороны, никто толком не знал, что там за беспорядки, а от собственных домыслов Перрин старался воздерживаться: Фэйли все одно забросала бы его вопросами, прежде чем ввязаться даже в многообещающую историю. Кроме того, у него не было уверенности в том, что в Салдэйе действительно безопаснее, чем в других местах.

Не мог он и сказать Фэйли, где проводит время, поскольку она непременно начала бы приставать к нему с расспросами. Она прекрасно знала, что, в отличие от Мэта, Перрин не любитель шататься по кабакам. А поскольку врать он был не мастер, то предпочитал отмалчиваться, и Фэйли, хоть ничего и не говорила, начала поглядывать на юношу искоса. Ему оставалось только удвоить усилия в надежде отыскать хоть что-нибудь подходящее. Нужно обязательно удалить Фэйли из Тира, не то ей грозит верная гибель. Другого выхода нет.

Эгвейн и Найнив потратили кучу времени, допрашивая Амико и Джойю, но, увы, все без толку. Пленницы повторяли одно и то же. Несмотря на протесты Найнив, Эгвейн даже попробовала рассказать каждой из них, что говорит другая, в расчете на то, что это развяжет им языки. Но Амико лишь недоуменно таращила глаза и плачущим голосом заверяла, что никогда не слышала ни о чем подобном. Правда, она и не отрицала, что замысел, о котором поведала Джойя, все же существует. Что же до Джойи, то она холодно заявила, что, коли им угодно, пусть отправляются в Танчико.

– Нынче, как я слыхала, это далеко не самое приятное местечко, – добавила она с ухмылкой. – Под властью короля осталась разве что столица, да панарх и не в состоянии поддерживать порядок. Сейчас в Танчико правят сила и оружие. Но если вам так хочется, можете отправляться.

И из Тар Валона не поступало никаких известий. Они так и не знали, что предпринимает Амерлин для предотвращения возможной угрозы, исходящей от Мазрима Таима в случае, если тот освободится. А между тем времени с отправки голубиной почты прошло предостаточно, и пора уж было – по реке или посуху – получить послание из Башни. Если, конечно, Морейн и впрямь посылала голубей. По этому поводу Эгвейн и Найнив расходились во мнениях. Найнив признавала, что Айз Седай лгать не может, но не исключала и того, что Морейн ухитряется водить всех за нос. К тому же, глядя на нее, и не скажешь, что отсутствие ответа Амерлин ее беспокоит. Правда, всегдашнее хладнокровие Айз Седай не позволяло судить об этом определенно.

Эгвейн все это тревожило. Кроме того, она не могла не гадать о том, является ли сообщение о Танчико истиной, ложным следом или ловушкой врага. В книгохранилище Твердыни имелось множество книг о Тарабоне и Танчико, но, хоть девушка и перечитывала их до боли в глазах, ничего указывавшего на опасность для Ранда не обнаружила. Из-за страшной жары и постоянной тревоги она становилась раздражительной, почти как Найнив.

Однако не все обстояло так уж плохо – Мэт, во всяком случае, не пытался бежать из Твердыни. По-видимому, он и впрямь повзрослел и образумился. Эгвейн сожалела о том, что не сумела ему помочь, но утешала себя мыслью, что это вряд ли удалось бы хоть одной Айз Седай во всей Башне. Эгвейн понимала, что Мэта мучит неизвестность, она и сама жаждала определенности, но понимала, что нужные ей знания она может обрести лишь в Башне. Девушка не теряла надежды обнаружить там то, что было давно забыто и сохранилось лишь в смутных преданиях.

Порой к Эгвейн заходила Авиенда, и, очевидно, делала это по собственному желанию, а не по указке Морейн. И если поначалу она вела себя настороженно, это было неудивительно для айильской Девы, ведь Авиенда принимала Эгвейн за Айз Седай. Общество ее радовало Эгвейн, хотя порой она ловила на себе взгляды, в которых таились невысказанные вопросы. Авиенда, как и подобает воительнице, отличалась сдержанностью, однако довольно скоро выяснилось, что у нее много общего с Эгвейн: Дева была чрезвычайно сообразительна и ей было не чуждо чувство юмора. Порой, наговорившись всласть, они принимались хихикать, точно малые дети. Правда, Эгвейн казались чудными айильские нравы. Ей трудно было уразуметь, отчего Авиенда предпочитает сидеть на полу, а не на стуле. Умилила Эгвейн и растерянность Девы, когда та увидела ее обнаженной, – Эгвейн мылась в большой серебряной лохани, доставленной домоправительницей. Но, как оказалось, смутила Авиенду вовсе не нагота. Поняв, что Эгвейн почувствовала себя неловко, она, не задумываясь сбросила с себя одежду и уселась на пол. Увидев, что Эгвейн сидит по грудь в воде, жительница Пустыни поразилась тому, как можно в таком количестве изводить впустую драгоценную влагу.

Кроме того, Авиенда никак не могла взять в толк, почему ни Илэйн, ни Эгвейн ничего не предпринимают, чтобы устранить Берелейн. Самой воительнице обычай строжайше запрещал поднимать руку на женщину, не обрученную с копьем, но, поскольку ни Илэйн, ни Берелейн Девами Копья не были, Авиенда искренне считала, что лучшим выходом для Илэйн было бы вызвать Первенствующую на поединок и сразиться с ней на ножах или врукопашную. Лучше, конечно, на ножах. Ясно, что Берелейн не из тех, кого можно вынудить отступиться простой трепкой, а раз так, лучший способ избавиться от соперницы – убить ее на поединке. Могла бы и Эгвейн сразиться вместо Илэйн – ведь они подруги и почти сестры.

Однако разница во взглядах не мешала девушкам болтать и смеяться от души. Илэйн была постоянно занята, а Найнив, так же как и Эгвейн, чувствуя, как быстро уходит время, редкие свободные минутки посвящала прогулкам под луной с Ланом или проводила их на кухне, поскольку Страж отдавал предпочтение собственноручной стряпне Найнив. Правда, Найнив не была мастерицей готовить и, хлопоча на кухне, порой бранилась так, что поварихи разбегались кто куда. Если бы не Авиенда, Эгвейн не знала бы, как унять тоску, одолевавшую ее между допросами приспешниц Темного, – необходимость сделать выбор и боязнь роковой ошибки стали ее постоянным кошмаром.

Илэйн не присутствовала на этих допросах. Подруги решили, что лишняя пара ушей ничего не изменит. Зато, как только у Ранда выпадала свободная минутка, дочь-наследница, будто невзначай, оказывалась рядом. Бывало, улучит момент, когда он возвращается к себе после встречи с благородными лордами или направляется на обход караула, и то словечком с ним перемолвится, то пройдется, взяв его под руку. Довольно скоро Илэйн наловчилась находить в Твердыне укромные закоулки, где они с Рандом могли укрыться от посторонних глаз. Правда, за Рандом повсюду следовала айильская стража, но Илэйн вскоре привыкла к ней, и присутствие айильцев беспокоило ее не больше, чем мысли о том, что скажет мать. Более того, она даже вступила в своего рода заговор с Девами Копья, которые, казалось, знали Твердыню как свои пять пальцев, и они давали ей знать всякий раз, когда Ранд оставался один. Похоже, Дев эта игра забавляла.

К удивлению Илэйн, Ранд расспрашивал ее об искусстве управления государством и прислушивался к ее наставлениям. В такие моменты ей очень хотелось, чтобы рядом оказалась мать. Сколько раз Моргейз в шутливом отчаянии твердила, что дочери-наследнице недостает собранности. В свое время мать втолковывала Илэйн, как поощрять торговлю, каким ремеслам и как покровительствовать, а каким – нет и почему. Эти рассуждения могли показаться скучными, но для жизнедеятельности государства верные решения имеют такое же значение, как и правильное лечение для больного. Уроки матери не пропали даром, и теперь Илэйн внушала Ранду: разумный правитель должен уметь исподволь убедить упрямого лорда или купчину действовать в интересах страны, да так, чтобы тот считал, что дельная мысль зародилась у него самого. Случись где-то голод, правитель обязан не только выделить средства на помощь голодающим, но и выяснить, сколько потребуется подвод, возниц и тому подобное. Можно, конечно, поручить все чиновникам, но тогда, если они допустят ошибку, пенять останется лишь на себя. Ранд не только слушал Илэйн, но и нередко следовал ее советам. Порой девушке казалось, что за одно это она могла бы его полюбить. Теперь Ранд встречал Илэйн радостной улыбкой, а Берелейн носу не казала из своих покоев. Жизнь казалась Илэйн прекрасной, ей и желать-то больше было нечего, ну разве чтобы дни пролетали не так быстро.

Всего три коротких дня – время ускользало, словно вода сквозь пальцы. Джойю и Амико отправят на север, и у Илэйн не останется предлога для дальнейшего пребывания в Твердыне. И ей, и Найнив, и Эгвейн придется покинуть Тир. О том, чтобы остаться, Илэйн даже не помышляла: она знала, что выполнит свой долг, и сознание этой ответственности, какой бы горькой ни казалась предстоящая разлука, наполняло ее гордостью – оттого что ведет она себя не как капризная девчонка, а как сознающая свою ответственность женщина.

А что же Ранд? Он принимал благородных лордов в своих покоях и издавал указы. Несколько раз он неожиданно появлялся на тайных сборищах лордов, о которых удавалось разнюхать Тому. Правда, он не сообщал им ничего нового, лишь повторял прежние свои приказы, но ухитрялся при этом нагнать на вельмож немалого страху. Лорды улыбались, кланялись, потели и гадали, много ли ему известно. Ранд смекнул: необходимо найти применение их энергии, иначе, чего доброго, решат: раз манипулировать Рандом не получается, надо его убрать. Однако вместе с тем Ранд принял твердое решение – войны он не начнет. Если ему суждено выступить против Саммаэля, так тому и быть, но затевать войну он не будет.

Большую часть времени, свободного от перепалок с благородными лордами, Ранд посвящал поискам верного решения. Кое-какие удачные мысли он черпал из книг, которые охапками приносили в его покои, и из разговоров с Илэйн. Ее советы очень пригодились ему: беседуя с благородными лордами, он не раз замечал, как они с удивлением переглядывались, обнаружив, что он сведущ в таких вопросах, о каких они имели лишь смутное представление. Свои успехи Ранд приписывал Илэйн, но она отказывалась признавать за собой какие-либо заслуги.

– Мудрый правитель, – говорила она с улыбкой, – выслушивает и принимает советы, но об этом никто не должен догадываться. Пусть считают, что ты знаешь гораздо больше, чем на самом деле. Это и им не повредит, и тебе поможет. – Однако, как бы то ни было, искренняя признательность Ранда ей льстила.

Порой Ранду казалось, что принятие окончательного решения он откладывает из-за нее. Эти три дня он размышлял, стараясь понять, что же он упустил. А ведь он и впрямь что-то проглядел. Ранд пришел к убеждению, что он не может себе позволить просто отбиваться от Отрекшихся – он должен сделать первый ход. Пусть защищаются сами. Три дня, а на четвертый Илэйн уедет – вернется в Тар Валон. Ранд боялся, что, если он примет решение, придет конец их тайным встречам. А ему были дороги эти три дня поцелуев украдкой, когда он мог чувствовать себя просто мужчиной, обнимающим женщину. Глупо, конечно, но он ничего не мог с собой поделать. Она ни о чем не просила его, – похоже, ей нужно было только его общество, и Ранда это радовало. Как приятно было хоть на миг забыть о том, что он Возрожденный Дракон, и о том, какая судьба его ждет. Не раз и не два он подумывал, не попросить ли ее остаться, но не решался на это, ибо сам не знал, что может ей предложить, и было бы нечестно возбуждать в ней напрасные надежды, если, конечно, она на что-то надеялась. Лучше уж забыть о том, что она дочь-наследница, а он обыкновенный пастух, и просто наслаждаться свиданиями. И ему было грустно оттого, что она уезжает. Как мало осталось времени. И теперь ему предстоит принять решение. Сделать свой ход. Такой, какого от него никто не ждет.

И вот настал вечер третьего дня. Солнце клонилось к горизонту, полузадернутые шторы в покоях Ранда смягчали блеск раскаленного светила. Калландор, словно чистейшей воды кристалл, сверкал на своем постаменте.

Смерив взглядом Мейлана и Сунамона, Ранд швырнул им принесенный ему на подпись увесистый пергаментный свиток. Тщательно составленный договор, в котором недоставало только подписей и печатей. Свиток угодил в грудь Мейлану, лорд подхватил его и поклонился, будто это ему польстило. Однако натянутая улыбка и стиснутые зубы говорили о другом.

Сунамон переступил с ноги на ногу и, потирая потные руки, произнес:

– Все сделано, как вы приказывали, милорд Дракон. Зерно в обмен на корабли…

– И две тысячи тайренских солдат, – оборвал его Ранд. «Две тысячи солдат, чтобы следить за правильным распределением зерна и соблюдать интересы Тира». Голос юноши был холоден как лед, хотя внутри у него все кипело: у него руки чесались надавать этим олухам по шее, и он с трудом сдерживал себя. – Две тысячи рекрутов. Да еще под командованием Ториана!

– Благородный лорд Ториан лично заинтересован в налаживании отношений с Майеном, милорд Дракон, – уклончиво пояснил Мейлан.

– Он заинтересован в том, чтобы добиться женщины, которая на него и смотреть не хочет! – вскричал Ранд. – Я же сказал: зерно в обмен на суда! И никаких солдат. И уж всяко никакого Ториана! Вы уже говорили с Берелейн?

Оба лорда растерянно заморгали, словно не понимая его слов. Это было уж слишком. Ранд коснулся саидин, и свиток в руках Мейлана вспыхнул. Тот взвизгнул и, швырнув пергамент в пустой камин, принялся поспешно отряхивать искры со штанов и кафтана. Сунамон, разинув рот, таращился на потрескивающий свиток.

– Немедленно отправляйтесь к Берелейн, – приказал Ранд, удивляясь тому, как спокойно звучит его голос, – и к завтрашнему полудню составьте такой договор, который меня устроит. В противном случае к завтрашнему же закату вас обоих вздернут на виселице. Если мне придется каждый день вешать по паре благородных лордов, то будьте уверены, за этим дело не станет. Если вы будете противиться моей воле, я всех вас спроважу на виселицу. А сейчас – прочь с моих глаз!

Похоже, спокойный тон действовал на них сильнее, чем крик. Даже Мейлан вроде бы поджал хвост. Оба лорда испуганно пятились, заверяя владыку в своей нерушимой верности. Тошно было глядеть на них.

– Прочь! – рявкнул Ранд, и лорды, позабыв о достоинстве, отталкивая друг друга, бросились к двери, а уж за порогом припустили со всех ног. Один из айильских стражников заглянул в комнату и, убедившись, что с Рандом все в порядке, прикрыл дверь.

Ранда трясло. Он испытывал к себе почти такое же отвращение, как и к этим болванам. Он угрожал людям виселицей только за то, что они не исполнили его приказа. Хуже того, он и вправду готов был их повесить. Право же, ему следует научиться держать себя в руках.