Текст книги "Восходящая Тень"

Глава 13
Слухи

В тот вечер в таверне все шло своим чередом, как и заведено в портовых кабачках Мауле. Мимо, по склону, прогромыхала подвода, груженная корзинами с гусями и фаянсовой посудой. Гул голосов то и дело заглушала музыка, которую исполняли на трех барабанах, двух цимбалах и смахивающем на здоровенную луковицу семсире, издававшем визгливые трели. Служанки, в темных, доходящих до лодыжек платьях с высоким горлом, с повязанными поверх коротенькими белыми передниками, с трудом протискивались между столами, держа над головами по нескольку глиняных кружек. Босоногие портовые грузчики в грубых кожаных жилетах сидели вперемежку с парнями в приталенных куртках-колетах и детинами в одних только мешковатых шароварах, подпоясанных широкими разноцветными кушаками. Порт был рядом, и потому в толпе то и дело мелькали чужеземные наряды. Высокие стоячие воротники северян и длинные отложные прибывших с запада. Серебряные цепочки на кафтанах, бубенчики на жилетах, кружева на рубахах. Сапоги до колена и высоченные ботфорты до бедра. На иных красовались ожерелья или серьги. У одного широкоплечего пузатого малого была раздвоенная рыжая борода, у другого, узколицего, – напомаженные и завитые усы, блестевшие в свете лампы. В трех углах таверны и на нескольких столах стучали, перекатываясь, кости, серебро под выкрики и смех быстро переходило из рук в руки.

Мэт сидел один, спиной к стене, так, чтобы можно было видеть двери, хотя смотрел он главным образом на не тронутую еще кружку с темным вином. Он близко не подходил к столам, где играли в кости, и ни разу не взглянул на лодыжки служанок. Таверна была битком набита, и кое-кто из посетителей в поисках местечка подходил к его столу, но, взглянув на лицо Мэта, пятился и втискивался на какую-нибудь другую лавку.

Обмакнув палец в вино, Мэт бесцельно чертил что-то на столе. Эти дураки и не представляют, что случилось в Твердыне сегодня вечером. Он слышал, как кто-то из тайренцев вскользь шепотком упомянул о каком-то происшествии и нервно рассмеялся. Они ничего не знали, да и не желали знать. Впрочем, он и сам чуть не пожалел, что узнал. Но нет, он хотел знать. Знать больше о том, что случилось. Обрывочные воспоминания возникали на миг и тут же исчезали в провалах памяти, так и не сложившись в единую картину.

Отдаленный шум схватки, эхом прокатившийся по коридору, заглушили шпалеры, висевшие на стенах. Трясущейся рукой Мэт вытащил нож из трупа Серого Человека. Серый Человек охотился за ним – это точно. Серые Люди не набрасываются на кого попало – они нацелены на жертву, как стрела из лука. Мэт повернулся и хотел бежать, но увидел, что на него наступает невесть откуда взявшийся мурддраал – гибкий, словно черная змея. Взгляд его безглазого бледного лица пронизывал до костей леденящим ужасом. Мэт с тридцати шагов метнул нож, метя туда, где должен был находиться глаз. С такого расстояния он в четырех случаях из пяти попадал в дырку в доске от выпавшего сучка размером не больше человеческого глаза.

Почти небрежно, не замедлив шага, мурддраал отбил летящий клинок неуловимым взмахом черного меча.

«Пришла твоя смерть, Трубящий в Рог», – прошелестел Исчезающий. Голос его, напоминавший шипение гадюки, предвещал гибель.

Мэт попятился. В каждой руке он держал по ножу, хотя и сам не помнил, когда их вытащил. Не то чтобы ножи были надежной защитой против меча, но Мэт понимал: пустись он бежать – и черный клинок тут же вонзится ему в спину. Это так же верно, как и то, что пять шестерок бьют четыре тройки. Он пожалел, что под рукой нет хорошего боевого посоха. Или лука. Было бы любопытно посмотреть, удастся ли этой твари отбить стрелу, пущенную из доброго двуреченского длинного лука. Лучше всего, конечно, было бы оказаться где-нибудь подальше. Потому как здесь ему не миновать смерти.

Неожиданно из бокового прохода с ревом вылетела дюжина троллоков. Неистово размахивая топорами и мечами, они обрушились на мурддраала. Мэт не поверил своим глазам. Получеловек отбивался, вертясь, как бешеный черный смерч. Больше половины нападавших полегло прежде, чем сам он рухнул на груду трупов. Отсеченная рука Исчезающего дергалась, словно умирающая змея, в трех шагах от тела, по-прежнему сжимая рукоять черного меча.

Троллок с бараньими рогами поднял глаза на Мэта и, принюхавшись, зарычал, а потом, поскуливая, принялся вылизывать длинную глубокую рану на волосатой лапе под рассеченной черным мечом кольчугой. Остальные добили своих раненых, перерезав им горло, после чего один из уцелевших издал несколько хриплых, гортанных звуков. И троллоки, даже не взглянув на Мэта, повернулись и поспешили прочь, гулко стуча копытами и сапогами по каменному полу.

Мэта оставили в покое. Он поежился. Выходит, его спасли троллоки. И во что втравил его Ранд на этот раз? Мэт посмотрел на то, что начертил пальцем на столе, – открытую дверь – и с раздражением стер нарисованное. Надо убираться отсюда. Непременно. И в то же время в голове билась неотвязная мысль – что-то подталкивало его немедля вернуться в Твердыню. Мэт сердито отмахнулся от нее, но мысль не уходила.

Из-за соседнего стола справа донесся обрывок разговора. Разглагольствовал какой-то тип с худощавым лицом, завитыми усами и явным лугардским акцентом.

– Спору нет, этот ваш Дракон – великий человек. Но до Логайна ему далеко. Тот поднял на войну весь Гэалдан, а заодно половину Амадиции и Алтары. А враждебные ему городки провалились сквозь землю. Люди, дома – все разом. Ну а взять того, что появился в Салдэйе, – Мазим, что ли? Говорят, он заставил солнце остановиться и ждать, пока не сокрушил войско лорда Башира. И это не пустые россказни.

Мэт покачал головой. Твердыня пала, Калландор в руках Ранда, но для этого идиота он все равно остается одним из Лжедраконов. Мэт снова начертил дверь, стер рисунок, зацепил кружку с вином и поднес было ее ко рту, но тут рука его замерла. Сквозь гул голосов он расслышал, как за соседним столом прозвучало знакомое название. Со скрежетом отодвинув скамью, Мэт встал и с кружкой направился к тому столу.

Как и за другими столами этой заурядной таверны в Мауле, здесь собралась разношерстная публика. Пара босоногих матросов в промасленных фуфайках на голое тело, причем у одного на груди висела толстая золотая цепь. Какой-то человек со впалыми щеками – видать, исхудал в последнее время – был одет в темный кайриэнский кафтан с красными, золотистыми и зелеными прорезями на груди. Судя по этому одеянию, его владелец принадлежал к благородному сословию, правда кафтан был изрядно поношен, а один рукав порван у плеча. Впрочем, сейчас повсюду можно было встретить беженцев из Кайриэна. Седая женщина в темно-синем платье, с суровым лицом и проницательным взглядом, пальцы ее были унизаны массивными золотыми перстнями. Говорившим оказался мужчина с раздвоенной бородой, в ухе которого болталась серьга с рубином величиной с голубиное яйцо. Поперек его груди на рыжеватом кафтане тянулись три витые серебряные цепочки, ясно говорившие о том, что бородатый – старшина купеческой гильдии Кандора.

Мэт остановился возле стола. Разговор прервался, и все взоры обратились к нему.

– Я слышал, ты поминал Двуречье.

Бородатый окинул Мэта взглядом – с головы до пят: растрепанная шевелюра, задиристое выражение лица, кружка с вином, зажатая в кулаке, распахнутый зеленый кафтан с золотым шитьем, из-под которого виднелась белая полотняная рубаха, блестящие черные сапоги. Хотя кафтан и рубаха были измяты, все указывало на то, что это сынок какого-нибудь вельможи, вздумавший покутить среди простонародья.

– Это верно, достойный лорд, – охотно отозвался купец. – Я говорил, что в нынешнем году табачку оттуда не дождаться. Готов биться об заклад. Правда, у меня в запасе осталось двадцать бочонков отборного двуреченского листа, такого, что лучше не сыщешь. Я рассчитываю попозже взять за него хорошую цену. Если милорд пожелает взять бочонок для себя… – купец подергал за кончик рыжеватой бороды и почесал нос, – я, наверное, мог бы…

– Стало быть, ты за это ручаешься, – тихонько оборвал его Мэт. – А почему? Почему в Двуречье не будет табаку?

– Как почему? Белоплащники, милорд. Чада Света!

– Белоплащники? Ну и что?

Купец оглядел стол, ожидая поддержки у собеседников. Что-то в голосе незнакомца насторожило его. У матросов был такой вид, будто они не прочь унести ноги, да не решаются. Кайриэнец зло уставился на Мэта. Он старался держать голову прямо, но при этом покачивался и все время разглаживал свой поношенный кафтан. Судя по всему, стоявшая перед ним кружка была далеко не первой. Седая женщина поднесла кружку ко рту, но глаза ее поверх кружки пристально следили за Мэтом.

Ухитрившись поклониться, не вставая с лавки, купец заговорил вкрадчивым тоном:

– Ходят слухи, милорд, что в Двуречье появились белоплащники. Говорят, ищут Возрожденного Дракона. Но это полнейшая чепуха, ведь лорд Дракон пребывает здесь, в Тире. – Он взглянул Мэту в глаза, пытаясь понять, как тот воспринял услышанное, но лицо юноши оставалось непроницаемым. – Слухи бывают самые нелепые, милорд, что с них взять. Собака лает – ветер носит. Поговаривают еще, что белоплащники высматривают какого-то приспешника Темного с желтыми глазами. Достойному лорду никогда не доводилось слышать о людях с желтыми глазами? Ну вот, и я не слышал. Чешет народ языками, да и только.

Мэт поставил кружку на стол и наклонился поближе к купцу:

– Ну а еще кого они ищут? Что говорят слухи? Ищут Возрожденного Дракона, желтоглазого человека. А еще кого?

На лице купца выступили бусинки пота.

– Больше никого, милорд. Во всяком случае, это все, что я слышал. Но это же только слухи. А слух, он что – колечко дыма; дунул – и его как не бывало. Может, достойный лорд окажет мне честь и примет в подарок бочонок с двуреченским табаком… Я был бы весьма… ну, в знак…

Мэт швырнул на стол золотую андорскую крону:

– Купи себе выпивки, а то небось в горле пересохло.

Поворачиваясь, он услышал бормотание за столом:

– Я уж думал, сейчас он мне глотку перережет. От этих молодых лордов, особливо ежели наберутся, только и жди беды. – Это говорил давешний купец.

– Чудной парень, – послышался женский голос. – И опасный. С такими, Пэтрам, шутки плохи.

– А мне сдается, – раздраженно произнес другой мужчина, – что никакой он не лорд. – Скорее всего, сказал это кайриэнец.

Мэт усмехнулся. Лорд – да он не стал бы лордом ни за какие коврижки.

«Значит, белоплащники появились в Двуречье. О Свет! Свет, помоги нам!»

С трудом протолкавшись к выходу, он выбрал из валявшейся у двери кучи пару деревянных колодок. Он не был уверен, что это его обувка, да и какая разница – выглядят-то они все одинаково. И на сапоги налезли.

На улице уже накрапывал дождь и изрядно стемнело. Подняв воротник, Мэт, шлепая по лужам, затрусил по грязным переулкам портового предместья, мимо шумных таверн, ярко освещенных гостиниц, домов с темными окнами. Когда кончилась непролазная грязь Мауле и Мэт ступил на мощеную городскую улицу, он сбросил ненужные больше колодки и припустил бегом. Защитники, охранявшие ближайшие ворота в Твердыню, знали его в лицо и пропустили, не задавая вопросов. Мэт бежал до самой комнаты Перрина и влетел в нее, распахнув дверь и почти не обратив внимания на расщепленное дерево створки. Седельные сумы Перрина лежали на постели, а сам он запихивал в них носки и рубахи. В комнате горела всего одна свеча, но Перрин как будто не замечал темноты.

– Значит, ты уже все знаешь, – заметил Мэт.

Перрин, продолжал укладывать сумы.

– Насчет дома? – отозвался он. – Да, знаю. Я ходил по тавернам, рассчитывая подцепить подходящий слушок, чтобы спровадить отсюда Фэйли. После того, что стряслось сегодня, я просто обязан ее… – У него вырвался горловой рык – такой, что у Мэта мурашки пробежали по коже, ну сущий волк! – Вот там и услышал. Может, хоть это ее выманит.

«Вот как?» – удивился Мэт, а вслух спросил:

– А ты этим слухам веришь?

Перрин поднял глаза – они вобрали в себя свет свечи и горели золотистым пламенем:

– Все это слишком похоже на правду. У меня почти не осталось сомнений.

Переминаясь с ноги на ногу, Мэт спросил:

– А Ранд знает?

Перрин лишь кивнул и снова занялся своими вьюками.

– Ну и что он говорит?

Некоторое время Перрин молчал, уставясь на свернутый кафтан, который держал в руках, потом ответил:

– Несет какую-то околесицу. Он сказал, что сделает это. Сказал, что сможет. И почему, мол, я ему не поверил… И все в таком роде. Ничего не понять. А потом ухватил меня за ворот и заявил, что, дескать, вынужден сделать то, чего они от него не ждут. Хотел, чтобы я его понял, но, сдается мне, он и сам-то себя не понимает. И похоже, ему все равно, ухожу я или остаюсь. Нет, тут я, пожалуй, не то ляпнул. Он вроде бы почувствовал облегчение оттого, что я ухожу.

– Кровь и пепел! – вскричал Мэт. – Он не собирается ничего делать, а ведь с Калландором в руках он мог бы испепелить тысячу белоплащников! Ты же видел, что он проделал с этими проклятыми троллоками! Ты и правда уходишь? Домой, в Двуречье? Один?

– Один, если только ты со мной не пойдешь. – Перрин затолкал наконец кафтан в седельную суму. – Что скажешь?

Мэт, не ответив, молча расхаживал по комнате. Лицо его попеременно оказывалось то на свету, то в тени. И мать, и отец, и сестры его остались в Эмондовом Лугу. Но у белоплащников нет никаких причин трогать его родню. А если он вернется домой, ему больше оттуда не выбраться – было у него такое чувство. Матушка его женит, не успеет он и глазом моргнуть. А если не вернется, а если белоплащники не пощадят его родню… Все это слухи насчет белоплащников – так тот купец говорил. Но с чего они пошли, эти слухи? Даже Коплины, известные врали и смутьяны, ничего не имели против его отца. Абелла Коутона все любили.

– Тебе уходить необязательно, – негромко произнес Перрин. – Во всех этих слухах нет ничего о тебе. Ищут меня и Ранда.

– Чтоб мне сгореть, я пой… – Он не сумел договорить. Легко думать о том, что уедешь, но как это сказать? Слова застревали у него в горле. – Послушай, Перрин, а тебе это дается легко? Я имею в виду, разве тебе ничего не стоит уехать? Ты не чувствуешь, как… что-то удерживает тебя? Как все время находятся причины, чтобы остаться здесь?

– Конечно чувствую. Можно назвать сотню причин, Мэт, но в конечном счете все они сводятся к Ранду и к тому, что я та’верен. Ты-то никак не хочешь признать это, верно? Добрая сотня причин, чтобы остаться, и одна – чтобы уйти, но она перевешивает эту сотню. Белоплащники в Двуречье, они ищут меня и, пока не найдут, могут принести людям много горя. Я в силах этому помешать.

– Перрин, да с чего это ты так белоплащникам понадобился, что они из-за тебя будут мстить ни в чем не повинным людям? Свет, да если они начнут расспрашивать о человеке с желтыми глазами, никто в Эмондовом Лугу и не сообразит, о ком речь. И как ты собираешься им помешать? Разве одна пара рук может что-то решить? Эти белоплащники, видать, белены объелись, коли считают, что чего-то добьются от двуреченского народа.

– Им известно мое имя, – тихо произнес Перрин и посмотрел на висевший на стене топор. Вокруг рукояти топора и стенного крюка был обмотан ремень. А может, он смотрел на молот, прислоненный к стене под топором; наверняка Мэт не сказал бы. – С чего я им понадобился? Думаю, Мэт, есть у них на то свои причины. Так же как и у меня – чтобы вернуться. И кто знает, чьи причины важнее?

– Чтоб мне сгореть, Перрин! Чтоб мне сгореть! Я хочу уе… Видал? Мне этого слова даже не выговорить! Как будто если я его вымолвлю, то уж точно уеду. Ну что тут поделаешь…

– У нас с тобой разные пути.

– Пропади они пропадом, все эти пути, – пробурчал Мэт. – Я сыт по горло и Рандом, и Айз Седай, которые затянули меня на этот проклятый путь. С меня хватит, я поеду, куда хочу, и буду делать то, что хочу!

Он повернулся к выходу, но его остановил голос Перрина:

– Доброго тебе пути, Мэт. Да пошлет тебе Свет кучу хорошеньких девчонок и простофиль, которых ты сможешь облапошить.

– Ох, чтоб мне сгореть, Перрин! Да ниспошлет и тебе Свет то, чего ты хочешь.

– Я рассчитываю на это, – отозвался Перрин, но голос его звучал невесело.

– Ты передашь моему па, что у меня все в порядке? И маме. Она вечно переживала из-за меня. И пригляди за сестренками. Они раньше все шпионили за мной и без конца ябедничали матери, но я не хочу, чтобы с ними что-то случилось.

– Я обещаю, Мэт.

Закрыв за собой дверь, Мэт бесцельно поплелся вниз по коридору. Он вспоминал сестер: Элдрин и Бодевин. В ушах его стояли визгливые девчоночьи голоса: «Мама, мама, Мэт опять напроказил! Глянь, что он наделал!» Такие уж они были, особенно Боде. А сейчас им шестнадцать и семнадцать. Небось подумывают о замужестве, а может, какая и приглядела себе простоватого фермерского сынка, который ни сном ни духом о том не ведает. Неужто он так давно расстался с родным домом? Иногда Мэту казалось, что он ушел из Эмондова Луга неделю, ну от силы две недели назад. А порой – что прошли годы и все воспоминания как в тумане. Он помнил, как ехидно ухмылялись Элдрин и Боде, когда ему доставалось розгой, но черты девочек расплывались. Он забыл лица собственных сестер. Проклятые провалы в памяти – как много выпало из его жизни.

Мэт увидел идущую навстречу Берелейн и невольно ухмыльнулся. Что бы там ни говорили о ее повадках, она была красивой женщиной. И платье – облегающий тончайший белый шелк, а вырез такой низкий, что обнажена большая часть великолепной груди.

Мэт отвесил лучший поклон, на какой был способен, – элегантный и церемонный:

– Добрый вам вечер, миледи.

Берелейн скользнула мимо, не удостоив его и взглядом, и Мэт сердито выпрямился:

– Женщина, ты что, ослепла или оглохла? Я не ковер, чтобы попирать меня ногами, и говорил я достаточно громко. Вздумай я ущипнуть тебя пониже спины, ты могла бы закатить мне оплеуху, но я вправе ожидать учтивости в ответ на учтивость!

Первенствующая застыла на месте и окинула его таким взглядом, на какой способна только женщина: разок посмотрит на тебя – и без обмеров рубашку тебе сошьет, и вдобавок скажет, сколько ты весишь, не говоря уже о том, когда ты ванну в последний раз принимал. Затем она отвернулась и пошла, что-то бормоча под нос. Мэт разобрал лишь одно: «Слишком уж похож на меня».

В изумлении он уставился ей вслед. Надо же, ни словечка ему не сказала! А лицо какое? А походка? Нос задирает чуть ли не до неба, удивительно, что она еще ступает ногами по полу! Вот и все, что можно получить, имея дело с такими, как Берелейн или Илэйн. Эти аристократки считают тебя грязью, если у тебя нет дворца и родословной, восходящей к Артуру Ястребиное Крыло. Ну что ж, он знаком с одной пухленькой кухарочкой, такой милашкой, которая вовсе не считает его грязью. К тому же Дара имеет приятное обыкновение покусывать его за уши, так…

И тут Мэт замер. Совсем недавно он размышлял о том, проснулась ли Дара и не заглянуть ли к ней. А потом еще вздумал приволокнуться за Берелейн. Берелейн! А что он сказал Перрину? О чем его попросил? «Пригляди за сестренками». Как будто уже сделал выбор. Но это не так. Нет, он не позволит тянуть себя, как барана на бойню. Должен же быть какой-то выход.

Нашарив в кармане монету, Мэт подбросил ее в воздух и поймал на тыльную сторону ладони другой руки. Только сейчас юноша разглядел, что это золотая тарвалонская марка. Он уставился на эмблему Тар Валона – Белое Пламя, стилизованное под слезинку.

– Свет, – вскричал он во весь голос, – испепели всех Айз Седай! А заодно и Ранда ал’Тора за то, что втравил меня в эту историю!

Проходивший мимо слуга в черной с золотым шитьем ливрее замер на месте и с беспокойством взглянул на юношу. На серебряном подносе слуга нес баночки с мазями и бинты. Поняв, что и Мэт его заметил, слуга вздрогнул.

Мэт кинул золотую монету на поднос:

– Прими от самого большого дурака в мире. Потрать ее как следует – на вино и женщин.

– Бла…годарю, милорд, – запинаясь, пробормотал ошарашенный слуга.

Он так и остался стоять столбом, когда Мэт двинулся дальше. «Самый большой дурак в мире. Точнее не скажешь!»

Глава 14
Обычаи Майена

Когда за Мэтом закрылась дверь, Перрин покачал головой: да, этот скорее сам себя по голове молотом треснет, чем в Двуречье вернется. Разве что по крайней необходимости. Перрину и самому хотелось бы найти такое решение, которое позволило бы ему не возвращаться. Только вот не было такого решения, и с этим неумолимым, как железо, фактом приходилось смириться. Кажется, вся разница между ним и Мэтом состоит лишь в том, что он, Перрин, готов признать неизбежное.

Он расстегнул ворот рубахи и невольно застонал, хотя старался делать это как можно осторожнее. Все левое плечо представляло собой огромный, уже потемневший кровоподтек. Троллок увернулся от его топора, и только сноровка Фэйли, умело обращавшейся с ножом, уберегла Перрина от куда более страшной раны. Плечо ныло, и умывание доставляло боль, хорошо еще, что холодной воды в Тире хоть залейся.

Перрин уже собрался в дорогу. В седельные сумы он не положил лишь то платье, которое наденет завтра утром. Как только взойдет солнце, он отправится к Лойалу. Нет никакого смысла беспокоить огира сегодня вечером – тот, скорее всего, уже улегся спать. Единственной загвоздкой оставалась Фэйли – он никак не мог решить, что сказать ей. Ведь для нее даже остаться в Тире было бы безопаснее, чем уехать с ним.

Неожиданно со скрипом отворилась дверь, и на Перрина повеяло ароматом духов. Цветочным ароматом – так мог бы пахнуть вьюнок в жаркую летнюю ночь. Этот томный запах не был сильным; возможно, никто, кроме Перрина, его бы не учуял, но он знал, что Фэйли не стала бы пользоваться такими духами. Однако юноша удивился еще больше, когда в комнату вошла Берелейн.

Она заморгала, ухватившись за дверной косяк, и Перрин понял, что для нее в комнате слишком темно.

– Ты что, собрался куда-то ехать? – неуверенно спросила она.

Свет ламп из коридора падал на фигуру молодой женщины, и трудно было отвести взгляд от такой красавицы.

– Да, миледи. – Он поклонился, пусть неловко и неумело, но так галантно, как сумел. Фэйли может фыркать по этому поводу сколько ей угодно, но Перрин не видел причины, почему бы ему не проявить учтивость. – Завтра утром.

– И я тоже. – Она закрыла за собой дверь и скрестила руки на груди. Перрин отвел взгляд и только посматривал на нее краешком глаза, надеясь, что она этого не заметит.

Берелейн, как ни в чем не бывало, прошла в комнату. Свет единственной свечи отражался в ее темных глазах.

– После того, что случилось сегодня… Завтра же я отбываю. Поеду экипажем до Годана, а оттуда отплыву в Майен. Мне следовало бы отбыть несколькими днями раньше, но я задержалась, надеясь найти верное решение. Только его, разумеется, не было, о чем я могла бы догадаться и раньше. Случившееся сегодня вечером убедило меня в этом окончательно. То, как он расправился с ними… Все эти молнии, проносившиеся по коридорам. С меня довольно, я уезжаю завтра.

– Миледи, – смущенно произнес Перрин, – а почему вы говорите об этом мне?

Берелейн вскинула голову. Это движение напомнило Перрину одну кобылку, которую ему доводилось подковывать в Эмондовом Лугу. Та, помнится, все норовила ухватить его зубами.

– Чтобы ты передал это лорду Дракону, конечно.

Однако было по-прежнему непонятно, почему она обращается к нему.

– Вы и сами можете сообщить ему, – сказал Перрин не без раздражения, – а у меня на это времени нет, ведь завтра в дорогу.

– Я… Мне кажется, он не захочет меня видеть.

Берелейн была прекрасна, и любому мужчине было бы приятно увидеть ее лишний раз, и она очень хорошо это понимала. Перрину показалось, что вначале она собиралась сказать что-то другое.

«Что же ее так беспокоит? – размышлял юноша. – То, что приключилось вечером в покоях Ранда? Или то, как он расправился с напавшими отродьями Тени?»

Может, и так, но, судя по надменному взгляду, Берелейн не из тех, кого легко напугать.

– Передайте свое послание со служанкой. Вряд ли я увижу Ранда до своего отъезда. Любая служанка отнесет ему записку.

– Лучше, чтобы это сделал ты, друг лорда Дракона…

– Отдайте свое письмо служанке. Или кому-нибудь из айильцев.

– Ты не выполнишь мою просьбу? – недоверчиво спросила она.

– Нет, – отрезал Перрин, – разве вы меня не расслышали?

Берелейн вновь вздернула голову, но уже не так, как в первый раз; правда, Перрин так и не понял, в чем разница. Пристально глядя на юношу, она пробормотала чуть ли не про себя:

– Какие поразительные глаза…

– Что? – машинально отозвался Перрин и вдруг спохватился, что стоит перед ней обнаженный по пояс. Пристальный изучающий взгляд Берелейн вдруг напомнил ему то, как покупатели осматривают заинтересовавшую их лошадь, – еще немного – и она примется ощупывать его лодыжки и проверять зубы. Юноша торопливо схватил лежавшую на кровати приготовленную на утро рубаху и натянул ее. – Отдайте свое послание слуге. А я ложусь спать. Завтра мне подыматься ни свет ни заря.

– А куда ты направишься завтра?

– К себе на родину, в Двуречье. Час поздний, и коли вы тоже собираетесь завтра в дорогу, то и вам не помешает выспаться. А я очень устал. – Перрин демонстративно зевнул.

Но Берелейн и не подумала уходить.

– Ты ведь кузнец? – спросила она. – Мне в Майене как раз нужен кузнец. Хочу заказать фигурные железные решетки. Может, задержишься у меня, прежде чем отправишься в Двуречье? Думаю, в Майене тебе будет… нескучно.

– Я еду домой, – твердо заявил он, – а вам лучше вернуться в свои покои.

Она слегка пожала плечами, и юноша поспешно отвел глаза.

– Ну что ж, – пробормотала она, – не сегодня, так завтра. Я всегда добиваюсь, чего хочу. А хочу я, – Берелейн помедлила, оглядывая Перрина с головы до ног, – заполучить фигурную железную решетку. На окно моей спальни. – Она улыбнулась так невинно, что у Перрина кровь застучала в висках.

Дверь снова открылась, и в комнату вошла Фэйли.

– Перрин, – произнесла девушка, – сегодня я была в городе, искала тебя, и до меня дошел слух… – Она осеклась, увидев Берелейн.

Первенствующая не обратила на Фэйли никакого внимания. Подойдя к Перрину вплотную, она игриво пробежала пальцами вверх по его руке к плечу. На миг юноше показалось, что она хочет пригнуть к себе его голову и поцеловать. Берелейн и впрямь подняла лицо, но в то же мгновение отступила, ласково погладив Перрина по шее. Все произошло так быстро, что он даже пальцем шевельнуть не успел, чтобы остановить ее.

– Помни, – тихим голосом промолвила Берелейн, как будто они были одни в комнате, – я всегда добиваюсь своего. – С этими словами она повернулась и, пройдя мимо Фэйли, вышла из комнаты.

Перрин ждал, что сейчас Фэйли задаст ему жару, но она лишь глянула на набитые седельные сумы на кровати и сказала:

– Видно, и до тебя дошел этот слушок. Но, Перрин, это ведь только слух.

– Коли толкуют о желтых глазах, это уже не просто слухи, – отозвался юноша.

«Почему она так спокойна? – недоумевал он. – Я-то думал, она вспыхнет, как сухая солома, брошенная в костер».

– Ладно, – промолвила Фэйли. – Но как ты собираешься отделаться от Морейн? А что, если она попытается остановить тебя?

– Не попытается, если не узнает. Но даже если попробует, я все равно уйду. Фэйли, у меня в Двуречье друзья и родные, и я не могу оставить их на милость белоплащников. Ну а Морейн… Надеюсь, она не прознает о моем уходе, пока я не окажусь далеко от города.

Даже глаза у Фэйли были спокойны, как темная гладь лесного озера. От ее невозмутимости у Перрина зашевелились волосы на затылке.

– Но подумай, сколько времени потребовалось на то, чтобы эти слухи дошли до Тира, – не одна неделя. А ты будешь добираться до дома куда дольше. Может, к тому времени белоплащники уже уберутся из Двуречья. Пойми, я сама хочу, чтобы ты ушел отсюда, и не мне тебя отговаривать. Просто ты должен как следует все обдумать.

– Я доберусь туда быстро, если пойду Путями, – сказал Перрин, – это займет дня два, от силы три. – Он надеялся, что поспеет за два дня, хотелось бы побыстрее, но, увы, это невозможно.

Фэйли уставилась на него, будто не веря своим ушам.

– Ты такой же сумасшедший, как Ранд ал’Тор, – выпалила она, а затем уселась на кровать, положив ногу на ногу, и принялась поучать его, точно несмышленыша: – Зайди в Пути – и выйдешь оттуда, потеряв рассудок. Если, конечно, вообще выйдешь, на что мало надежды. Пути поражены порчей, Перрин! Там уже три, а то и четыре сотни лет царит непроглядная тьма. Спроси у Лойала – он тебе все расскажет. Это ведь огиры создали Пути – то ли построили их, то ли вырастили. Но теперь и они носу туда не кажут. И наконец, если тебе все же каким-то чудом удастся проскочить через Пути невредимым, одному Свету ведомо, где ты выберешься наружу.

– Я уже бывал в Путях, Фэйли. – От этого путешествия у Перрина сохранились не лучшие воспоминания. – Лойал проведет меня, как в прошлый раз. Он умеет читать указатели и отыщет для меня верную дорогу. Когда узнает, как это важно, он поможет мне снова. – Перрину казалось, что Лойал сам не прочь убраться из Тира; видимо, он опасался, что его разыщет мать. Юноша был уверен, что огир не откажет ему в помощи.

– Ну ладно, – сказала Фэйли, нервно потирая руки, – я ведь искала приключений, а это, пожалуй, как раз то, что мне нужно. Уехать из Тира, прочь от Дракона Возрожденного, пройти Путями и сразиться с белоплащниками. Как думаешь, сумеем мы убедить Тома Меррилина отправиться с нами? Раз уж нет барда, сгодится и менестрель. Он мог бы сочинить песню, героями которой станем мы – ты и я, а не Дракон Возрожденный или Айз Седай. Когда выступаем? Утром?

Перрин глубоко вздохнул и сказал, стараясь придать голосу твердость:

– Фэйли, я пойду один. Со мной будет только Лойал.

– Нам потребуется вьючная лошадь, – сказала Фэйли, будто не расслышав его слов, – нет, пожалуй, две. В Путях темно, значит надо захватить с собой фонари и побольше лампового масла. А как твои земляки, Перрин? Они ведь фермеры. Станут ли они драться с белоплащниками?

– Фэйли, ты слышала, что я сказал?..

– Да слышала, слышала, – отрезала девушка. Набегавшие тени придавали ей суровый вид. – Ты, как всегда, сморозил глупость. А если твои фермеры не захотят идти на бой? Разве они умеют сражаться? Кто станет обучать их? Ты? В одиночку?

– Я сделаю то, что должен, – терпеливо ответил Перрин, – и обойдусь без твоей помощи.

Фэйли порывисто вскочила с места, будто собираясь вцепиться ему в горло:

– Может, ты думаешь, Берелейн пойдет с тобой? Станет она защищать тебя со спины? Или ты предпочитаешь, чтобы она мурлыкала, сидя у тебя на коленях? Заправь рубаху, ты, олух волосатый! Почему это у тебя такая темень? Может, оттого, что Берелейн нравится полумрак? Как же, дождешься ты от нее помощи против Чад Света!