Текст книги "Дурная кровь"

Часть вторая

 
Явила Осень желтый свой наряд…
 

Эдмунд Спенсер. Королева фей

8

 
Сколь жутки были скорбные страницы,
Что он прочел…
 

Эдмунд Спенсер. Королева фей

Когда Страйк и Робин сообщили весть о двоеженце-муже бледной женщине, которую между собой прозвали «миссис Хохолок-вторая», в комнате на пару минут воцарилось молчание. Во вторник утром весь ее небольшой, но уютнейший дом в центре Виндзора будто притих: сын с дочкой были в детском саду, а сама она перед приходом посетителей занималась уборкой. В воздухе пахло средством для полировки мебели, а на ковре виднелись следы от пылесоса. На сверкающем кофейном столике лежали десять сделанных в Торки снимков Хохолка, на которых он (без накладного хохолка), смеясь, выходил из пиццерии с двумя подростками, как две капли воды похожими на детишек, прижитых им в Виндзоре, и на ходу обнимал улыбающуюся женщину почти такого же вида, как и клиентка детективного агентства, только постарше.

Робин отчетливо помнила, каково ей было увидеть выпавшую из супружеской постели сережку Сары Шедлок, и понимала, какие муки стыда и унижения скрываются сейчас за этой неподвижной бледностью. Страйк произносил вежливо-сочувственные фразы, но Робин готова была поспорить на всю сумму своего банковского счета, что миссис Хохолок его не слышит; словно в доказательство ее правоты миссис Хохолок резко вскочила с места и едва устояла на ногах от сильнейшего озноба. Прервавшись на полуслове, Страйк тяжело поднялся со стула, готовый ее подхватить. Но женщина, даже не глядя на него, шаткой походкой вышла из комнаты. Вскоре распахнулась парадная дверь, и детективы увидели, как их клиентка, вооруженная клюшкой для гольфа, подходит к припаркованной у дома красной «ауди Q3».

– Дьявольщина! – вырвалось у Робин.

Когда они подоспели, миссис Хохолок-вторая уже разбила лобовое стекло и несколько раз ударила по крыше, оставив на ней глубокие вмятины. Из всех окон глазели соседи, а в доме через дорогу захлебывались истерическим лаем два шпица. Страйк вырвал из женской руки клюшку номер четыре; миссис Хохолок бросила ему в лицо ругательство, попыталась вернуть себе орудие мести, а потом залилась неудержимыми слезами.

Робин обхватила клиентку за плечи и решительно повела в дом; Страйк поспевал сзади, сжимая клюшку. В кухне Робин поручила ему приготовить кофе и найти где-нибудь бренди. По ее совету миссис Хохолок позвонила брату и упросила его приехать как можно скорее, но, когда она начала скролить список контактов, чтобы набрать номер Хохолка, Робин выхватила мобильный из ее ухоженных пальцев.

– Отдайте! – выпучив глаза, потребовала миссис Хохолок, готовая ввязаться в драку. – Подлец… скотина… хочу с ним поговорить… дайте сюда!

– Вы не о том думаете. – Страйк поставил перед ней кофе и бренди. – Он уже доказал, что ловко скрывает от вас и недвижимость, и деньги. Вам сейчас нужен самый прожженный адвокат.

Они посидели с клиенткой, пока не приехал ее брат – одетый в дорогой костюм руководитель кадровой службы. Досадуя, что его выдернули из кресла в середине рабочего дня, он никак не мог взять в толк, о чем идет речь, и уже довел Страйка до белого каления. Если бы не вмешательство Робин, скандала было бы не избежать.

– Вот баран! – возмущался Страйк на обратном пути. – Когда этот сукин сын женился на твоей сестре, он был женат на другой. Что тут непонятного?

– Очень много непонятного, – с резкими нотками в голосе сказала Робин. – Человек не может предвидеть такого стечения обстоятельств.

– Как думаешь, они меня услышали, когда я попросил не ссылаться на наше агентство?

– Не услышали, – ответила Робин.

И оказалась права. Через две недели после той поездки в Виндзор утренние газеты разместили на первых полосах красноречивые фотографии Хохолка и трех его женщин, на внутренних полосах – портреты Страйка, а в одном из таблоидов имя частного сыщика даже фигурировало в заголовке. Ему посвящались отдельные новостные сюжеты – уж очень эффектно смотрелись рядом знаменитый детектив и приземистый, лысеющий толстосум, ухитрившийся завести себе две семьи и любовницу.

В тех редких случаях, когда Страйку приходилось давать свидетельские показания на громких процессах, он отпускал окладистую бороду, которая росла на удивление быстро, а газетчикам предоставлял старый снимок, изображавший его в военной форме. Нынешняя профессия не предполагала узнаваемости, и когда в агентство ломились требующие комментариев представители прессы, он вовсе не жаждал их видеть. Но ураган публичности, достигший небывалой силы, сместился в сторону обманутых жен Хохолка, которые образовали агрессивный союз против изменника-мужа. Распробовав вкус известности, они не только дали совместное интервью одному женскому журналу, но и сообща поучаствовали в дневных телеэфирах, где обсудили свою непростительную слепоту, потрясение и нежданную дружбу, дали слово, что Хохолок еще попомнит те дни, когда встретил первую и вторую, а также адресовали плохо завуалированное предупреждение его любовнице из Глазго (которая, кстати, не отступилась от Хохолка), чтобы та ни на что не рассчитывала, потому как официальные жены уж точно оберут этого негодяя до нитки.

Стоял сентябрь, прохладный и переменчивый. Страйк позвонил Люси, чтобы извиниться за грубость в адрес ее детей, но она не смягчилась – очевидно, рассудила, что брат извинился лишь за слетевшие с языка слова, но даже не подумал забрать их назад. У Страйка гора свалилась с плеч, когда он узнал, что с началом учебного года мальчишки стали посещать спортивные секции выходного дня, а потому во время следующего визита в Сент-Моз он уже получил другое спальное место и возможность общения с Тедом и Джоан без прокурорского присутствия Люси.

Тетушка порывалась, как прежде, кормить его домашними обедами, но заметно ослабела от химиотерапии. Больно было видеть, как она едва передвигается по кухне, но никакая сила не могла заставить ее присесть, и даже уговоры Теда не действовали. В субботу вечером, уложив жену спать, дядя разрыдался у Страйка на плече. Тед, всегда служивший для племянника нерушимым, незыблемым бастионом стойкости, и Страйк, способный заснуть в любой обстановке, не смыкали глаз до половины третьего ночи; глядя в темноту, несравнимую с лондонской, Страйк раздумывал, не побыть ли у стариков подольше, и презирал себя за решение вернуться в Лондон.

Но если честно, в агентстве накопилось столько работы, что ему было совестно вновь перекладывать ее на плечи Робин и внештатных сотрудников, а самому прохлаждаться в Корнуолле. Не считая пяти текущих расследований, они с Робин постоянно занимались административными вопросами, связанными с привлечением дополнительной рабочей силы и продлением договора аренды хотя бы на год – помещение принадлежало застройщику, который выкупил все здание целиком. Много времени отнимали также попытки возобновить связи в полиции, чтобы раздобыть материалы дела сорокалетней давности об исчезновении Марго Бамборо. Моррис раньше служил в Главном полицейском управлении, равно как и Энди Хатчинс, их самый преданный внештатный сотрудник, неприметный, мрачноватый человек, которому, к счастью, удалось замедлить течение хронического заболевания, и оба они, каждый со своей стороны, тоже искали подходы к бывшим коллегам, но все запросы агентства разбивались о глухую стену – ответы варьировали от «Мыши сгрызли, не иначе» до «Отцепись, Страйк, не до тебя сейчас».

Как-то дождливым вечером, когда Страйк пешком ходил по Сити за Жуком, стараясь не выдать себя хромотой и молча проклиная уже второго торговца дешевыми зонтами, разложившего свой товар посреди тротуара, у него зазвонил мобильный. Решив, что в агентстве возникла очередная проблема, требующая неотложного решения, он был застигнут врасплох незнакомым голосом:

– Здорово, Страйк. Это Джордж. Слыхал я, ты решил копнуть дело Бамборо?

С инспектором уголовной полиции Лэйборном они сталкивались лишь однажды, и, хотя в тот раз помощь Главному управлению оказало агентство, а не наоборот, Страйк не считал это знакомство достаточно тесным, чтобы просить Лэйборна об одолжении.

– Здорово, Джордж. Ты правильно слыхал, – отвечал Страйк, глядя в спину Жука, входящего в винный бар.

– Если интересно, можем пересечься завтра в шесть вечера. В «Фезерс», пойдет? – предложил Лэйборн.

Страйк попросил Барклая, чтобы тот его подменил, и на другой день отправился в паб неподалеку от Скотленд-Ярда, где за стойкой уже сидел Лэйборн. С брюшком, седой, в годах, Лэйборн взял две пинты «Лондон прайд», и мужчины перешли за угловой стол.

– Мой старик еще при Билле Тэлботе работал по делу Бамборо, – сообщил Лэйборн. – От него я и узнал. Какие у тебя подвижки?

– Никаких. Просматриваю старые газеты, пытаюсь найти персонал той амбулатории, откуда она пропала. А чем еще заниматься, не видя полицейского досье? Вот только никто навстречу не идет.

Лэйборн, который, как помнилось Страйку, любил вставить в разговор крепкое словцо, на сей раз вел себя более сдержанно.

– В этом деле Бамборо черт ногу сломит, – тихо сказал он. – Тебе насчет Тэлбота уже шепнули?

– Продолжай.

– Крыша съехала, – сказал Лэйборн. – Натурально мозгами трахнулся. Он и раньше с тараканами был, но в семидесятые годы на это сквозь пальцы смотрели. Причем, заметь, для своего времени следователь был классный. Младшие офицеры замечали, что он не в себе, но когда по начальству доложили, им быстренько заткнули рты. Корпел он над делом Бамборо полгода, и вдруг среди ночи жена вызывает ему «скорую» – и отправляет в дурдом. Потом его на пенсию спровадили, и к этому делу он уже не вернулся – время было упущено. Вот уж десять лет с гаком, как его нет в живых, но слыхал я, он так и не простил себе, что запорол расследование. Когда подлечился, чуть от стыда не помер.

– А как он расследование запорол?

– Переоценивал свою интуицию, на улики болт забивал, свидетелей не опрашивал, за исключением тех, что вписывались в его версию…

– …которая сводилась к тому, что Бамборо похитил Крид, так?

– Точно, – сказал Лэйборн. – Хотя Крида в ту пору еще называли Эссекский Мясник – трупы первых двух жертв он вывез в Эппинг-Форест и в Чигуэлл. – Лэйборн сделал длинный глоток. – А Джеки Эйлетт по частям собирали на свалке промышленных отходов. Он – животное, другого слова нет. Животное.

– А кому поручили следствие после Тэлбота? – спросил Страйк.

– Был там один, Лоусон. Кен Лоусон, но он полгода потерял, следы остыли – досталось ему не дело, а натуральный бардак… Да и момент она неудачно выбрала, эта Марго Бамборо, – добавил Лэйборн. – Знаешь, что случилось месяц спустя после ее исчезновения?

– Что?

– Исчез лорд Лукан, – ответил Лэйборн. – Попробуй-ка удержать на первых полосах пропавшую докторшу, когда нянюшку члена палаты лордов нашли забитой насмерть, а сам он пустился в бега. Тогда как раз всплыли фотки из клуба «Плейбой» – тебе известно, что Бамборо снималась в костюме зайчика?

– Ну да, – подтвердил Страйк.

– Ей надо было за учебу платить, – продолжал Лэйборн, – но, если верить моему старику, родня ее не хотела полоскать грязное белье. Уперлись рогом, хотя эти фотки определенно могли помочь следствию. Ну, против родни не попрешь, так ведь?

– А как считает твой отец: что на самом деле с ней произошло? – спросил Страйк.

– Ну, если честно, – вздохнул Лэйборн, – он считает, что Тэлбот, скорее всего, был прав: Крид ее похитил. Ничто не предвещало ее бегства: паспорт дома оставила, ни чемодана, ни сумки с собой не взяла, ни даже смены одежды. Работа стабильная, деньги капали, опять же дитя малое.

– В голове не укладывается, – заговорил Страйк. – Здоровая женщина двадцати девяти лет как сквозь землю провалилась на людной улице – и никто ничего не заметил.

– Это верно, – кивнул Лэйборн. – Крид обычно хмельных подбирал. Но с другой-то стороны: вечер был темный, дождливый. Этим он тоже раньше пользовался. Ловко девиц убалтывал, сочувствие к себе вызывал. Две-три сами к нему на квартиру пришли.

– В том районе видели такой же фургон, как у Крида, верно?

– Ага, – подтвердил Лэйборн, – и, если верить моему папаше, никто этот фургон толком не проверил. Тэлбот слышать не желал, что водила мог спешить к себе домой чай пить. Уж казалось бы, чего проще, но нет, не стали заморачиваться. А я вот, к примеру, слышал, что прежний хахаль этой Бамборо поблизости ошивался. Не хочу сказать, что он ее и убил, но, по отцовским рассказам, Тэлбот, когда с этого перца показания снимал, половину времени допытывался, где тот был в ночь нападения на Хелен Уордроп.

– Кого-кого?

– Да проститутки. Которую Крид пытался похитить в семьдесят третьем. Ты же знаешь, он пару раз обломался. Взять хотя бы Пегги Хискетт – эта от него еще в семьдесят первом сбежала, в полицию пришла, словесный портрет составила, да только это не помогло. Крид ей запомнился как чернявый, плотного сложения, но это лишь потому, что он парик носил и в подбитое ватой бабье пальто кутался. А взяли его в конце концов благодаря Мелоди Бауэр. Певичка из ночного клуба, вылитая Дайана Росс. Крид подвалил к ней на автобусной остановке, предложил подвезти, стал в фургон подсаживать, а она ни в какую. Сбежала, примчалась в полицию, дала его точное описание и еще вспомнила, что у него жилье вроде бы в районе Парадиз-парка. Он с годами утратил нюх. Слишком много о себе возомнил.

– Ты, я вижу, в полном курсе, Джордж.

– Видишь ли, какая штука: после ареста Крида отец мой в числе первых к нему в подвал зашел. Так вот, он даже говорить не мог о том, что там творилось, хотя за годы службы всякое повидал: и заказуху, и бандитские разборки… Крид так и не признался в убийстве Бамборо, хотя само по себе это ничего не значит. Этот сучонок много загадок нам подбросил – до самой его смерти не разгадать. Кровопийца, ублюдок. Годами играл в кошки-мышки с родственниками убитых. Намекает, что еще многих женщин прикончил, но подробностей не раскрывает. В начале восьмидесятых какой-то щелкопер брал у него интервью, но с той поры никого больше к нему не допускают. Министерство юстиции запретило. А Криду огласка нужна, чтобы семьи жертв еще помучились. Только эта власть у него и осталась. – Лэйборн допил пиво и посмотрел на часы. – Все силы положу, чтоб помочь тебе это досье раздобыть. Старик мой будет доволен. Это расследование ему всю душу вымотало.

Когда Страйк поднялся к себе в мансарду, ветер уже бушевал вовсю; в оконных рамах дребезжали залитые дождем, плохо подогнанные стекла. Первым делом он тщательно рассортировал чеки, которые для отчетности складывал в отдельный бумажник.

В девять часов, разогрев на одноконфорочной плитке ужин, он вытянулся на кровати и взял с тумбочки подержанную биографию Денниса Крида «Демон Райского парка», которую заказал месяц назад и до сих пор не удосужился открыть. Расстегнув пояс брюк, который перетягивал набитый макаронами живот, Страйк громко и свободно рыгнул, закурил сигарету, откинулся на подушки и открыл книгу на первой странице, где в хронологической последовательности сухо перечислялись этапы долгого пути насильника и убийцы.

1937 Родился в Гринуэлл-Террас, Майл-Энд.

1954 Апрель: поступление на военную службу.

Ноябрь: изнасилование школьницы Викки Хорнчерч, 15 лет.

Приговорен к 2 годам колонии для несовершеннолетних.

1955–1961 Выполнял временные неквалифицированные работы на стройках и в учреждениях. Часто пользовался услугами проституток.

1961 Июль: изнасилование и истязание продавщицы Шейлы Гаскинс, 22 года.

Приговорен к 5 годам лишения свободы с отбыванием срока в тюрьме Пентонвиль.

1968 Апрель: похищение, изнасилование, истязание, убийство школьницы Джеральдины Кристи, 16 лет.

1969 Сентябрь: похищение, изнасилование, истязание, убийство секретарши, матери 1 ребенка Джеки Эйлетт, 29 лет.

В прессе впервые появляется прозвище убийцы: Эссекский Мясник.

1970 Январь: аренда у Вайолет Купер подвала на Ливерпуль-роуд, близ Парадиз-парка.

Принят на работу по доставке заказов из химчистки.

Февраль: похищение буфетчицы, матери 3 детей Веры Кенни, 31 год. Удерживалась в подвале 3 недели. Изнасилование, истязание, убийство.

Ноябрь: похищение агента по недвижимости Норин Стэррок, 28 лет. Удерживалась в подвале 4 недели. Изнасилование, истязание, убийство.

1971 Август: попытка похищения провизора Пегги Хискетт, 34 года.

1972 Сентябрь: похищение безработной Гейл Райтмен, 30 лет. Удерживалась в подвале. Изнасилование, истязание.

1973 Январь: убийство Райтмен.

Декабрь: попытка похищения проститутки, матери 1 ребенка Хелен Уордроп, 32 года.

1974 Сентябрь: похищение парикмахера Сьюзен Майер, 27 лет. Изнасилование, пытки.

1975 Февраль: похищение аспирантки Андреа Хутон, 23 года. Хутон и Майер одновременно удерживались в подвале 4 недели.

Март: убийство Сьюзен.

Апрель: убийство Андреа.

1976 25 января: попытка похищения певицы ночного клуба Мелоди Боуэр, 26 лет.

31 января: арендодательница Вай Хупер опознает Крида по словесному портрету и фотороботу.

2 февраля: арест Крида.

Перелистнув страницу, он пробежал глазами предисловие, где основное место отводилось единственному интервью с матерью Крида Агнес Уэйт.

…В первую очередь она сообщила, что в метрике Крида указана неверная дата рождения. «Там сказано: 20 декабря, так? – уточнила она. – Это неверно. Роды были в ночь на 19 ноября. При регистрации младенца он намеренно исказил дату, так как мы пропустили установленный срок».

«Он» относилось к отчиму Агнес Уильяму Одри, известному всей округе своим буйным нравом…

«Как только я родила, он вырвал младенца у меня из рук и сказал, что сейчас его убьет. Утопит в выгребной яме. Я умоляла этого не делать. Просила сохранить ребенку жизнь. Пока не родила, я сама не знала, чего ему хочу, жизни или смерти, но когда малыша увидишь, к себе прижмешь… а он, Деннис, крепеньким родился, он жить хотел, это заметно было.

Так продолжалось неделю за неделей, сплошные угрозы: Одри грозился его убить. Но соседи уже слышали детский плач и, наверно, слышали, чем грозился [Одри], тоже. Он понял, что уже ничего не скрыть – слишком долго тянул. Вот он и сходил зарегистрировать рождение, но приврал насчет даты, чтобы к нему не докопались, почему так поздно. А кто докажет, что роды были раньше? Да никто из приличных людей. Мне ж ни акушерку не вызывали, ни медсестру – никого».

Крид часто присылал мне более подробные ответы, чем те, для которых у нас оставалось время в ходе личных бесед. Через несколько месяцев я получил от него письмо с ранними подозрениями насчет отцовства; там говорилось следующее.

«Я стал замечать, что из зеркала на меня смотрит мой так называемый дед. Со временем наше сходство делалось все более разительным. У меня были такие же глаза, точно такой же формы уши, землистый цвет лица, длинная шея. У него, конечно, был мощный костяк, более мужественный вид, и отчасти его сильнейшая неприязнь ко мне объяснялась, видимо, тем, что у него вызывали гадливость собственные черты в слабом, девчоночьем воплощении. Он презирал беззащитность».

«Ясное дело, Деннис – от него, – призналась мне Агнес. – Он [Одри] меня оприходовал в тринадцать лет. Из дому меня не выпускали, с мальчиками я не знакомилась. Когда до матери дошло, что я в положении, Одри ей сказал: где-то тишком нагуляла. А что еще он мог сказать? Но мама ему поверила. Или сделала вид».

В шестнадцать с половиной лет Агнес сбежала из многолюдного дома отчима; Деннису не исполнилось и двух лет.

«Хотела я забрать с собой Денниса, но уйти можно было только среди ночи, без лишнего шума. Податься некуда, ни денег, ни работы. Только дружок был, который обещал обо мне позаботиться. Вот я и сбежала».

Своего первенца ей суждено было увидеть еще дважды. Когда до нее дошел слух, что Уильям Одри отбывает девятимесячный срок за умышленное нанесение телесных повреждений, она вернулась к матери в надежде забрать Денниса.

«Я собиралась сказать Берту [первому мужу], что это мой племянник, потому как о моих передрягах он не ведал. Но Деннис меня даже не узнал – так мне показалось, а мама сказала, что уже поздно дергаться: мол, если он мне так нужен, чего ж я его бросила? В общем, ушла я ни с чем».

Последняя личная встреча Агнес с сыном состоялась в тот день, когда она приехала к его школе, дождалась, чтобы на прогулку вывели приготовительный класс, и окликнула Денниса из-за ограды. Хотя тогда ему было всего пять лет, он заверил меня во время нашей второй беседы, что хорошо помнит тот случай.

«Явилась тощая, некрасивая коротышка, расфуфыренная, как шлюха, – рассказывал он. – Она ничем не походила на матерей других ребят. На ней лежала печать вульгарности. Я не хотел, чтобы одноклассники видели меня рядом с нею. Она назвалась моей матерью, а я сказал, что это ложь, хотя в глубине души знал обратное. И убежал».

«Он от меня шарахался, – посетовала Агнес. – После того случая у меня прямо руки опустились. В дом Одри мне путь был заказан. Ну, хотя бы удостоверилась, что Деннис в школу ходит. Что форменный костюмчик на нем опрятный…»

«Я часто гадала: как он, что он? – рассказывала дальше Агнес. – Своя кровинка все же. Детки-то из материнской утробы появляются. Мужику этого не понять. В общем, гадать-то я гадала, но когда Берт получил место в почтовом ведомстве, уехала за ним на север и в Лондон больше не возвращалась, даже на мамины похороны, потому как Одри всем раструбил, что вышвырнет меня пинками».

Когда я сообщил Агнес, что буквально за неделю до приезда к ней в Ромфорд виделся с ее сыном, она задала мне только один вопрос:

«А правду говорят, что он очень умным вырос?»

Я подтвердил, что ума ему, безусловно, не занимать. Это был единственный пункт, по которому сошлись все психиатры. От тюремной администрации я узнал, что он увлекается чтением, особенно трудами по психологии.

«Откуда это у него? Всяко не от меня… Я из газет про него знаю. В новостях его видела, слышала обо всем, что он натворил. Вот ужас-то, просто ужас. Что человека толкает на такое? После суда я опять стала его вспоминать: как лежал он голышом, в сгустках крови, прямо на линолеуме, где я его родила, а отчим мой, стоя над нами, грозился его утопить, и теперь я вам так скажу, – заключила Агнес Уэйт, – напрасно я за него просила».

Загасив сигарету, он потянулся за банкой «Теннентс», оставленной возле пепельницы. В окна стучался легкий дождик. Пролистав немного дальше, Страйк продолжил чтение примерно с середины второй главы.

…бабка Ина не хотела или не могла защитить самого младшего члена семьи от садистских наклонностей мужа, и наказания становились все более жестокими.

Особое удовлетворение Одри получал от унижений Денниса в связи с постоянным энурезом: выливал в детскую кроватку ведро воды и заставлял мальчика ложиться спать. Крид вспоминает также несколько случаев, когда его в обмоченных пижамных штанах заставляли бежать в угловой магазин за сигаретами для Одри.

«Единственным убежищем служили фантазии, – впоследствии написал мне Крид. – В своем воображении я был полностью свободен и счастлив. Но и в материальном мире даже тогда существовали некие опоры, которые я с удовольствием вписывал в свою тайную жизнь. Некие предметы, которые в моих фантазиях наделялись тотемным могуществом».

К двенадцатилетнему возрасту Деннис уже открыл для себя удовольствия вуайеризма.

«Меня возбуждало, – написал он мне после нашей третьей беседы, – наблюдение за женщиной, которая не знает, что за ней наблюдают. Я подсматривал за сестрами, но не гнушался и заглядывать в чужие освещенные окна. В удачные дни мне доводилось видеть, как переодеваются и приводят себя в порядок женщины и девочки, а порой удавалось даже узреть наготу. Я распалялся не только от чувственных картин, но и от ощущения власти. Мне казалось, я краду часть естества этих женщин, забираю то, что они считают очень личным и сокровенным».

Вскоре он начал поворовывать сушившееся во дворах белье соседок и даже своей бабушки Ины. Затем он тайком надевал эти вещи, чтобы онанировать в…

Зевая, Страйк принялся листать дальше и остановился на отрывке из четвертой главы.

…на субботней вечеринке скромный экспедитор компании «Флитвуд электрик» поразил сотрудников тем, что надел пальто одной из работниц и стал пародировать певицу Кей Старр.

«Парнишка Деннис, вырядившись в пальто Дженни, наяривал „Колесо фортуны“, – рассказал журналистам после ареста Крида пожелавший остаться неизвестным сослуживец. – Кое-кто из работяг постарше не знал, куда глаза девать. Некоторые впоследствии поговаривали, что он, так сказать, со странностями. Но мы, молодежь, устроили ему овацию. После того случая он стал мало-помалу высовываться из-под своего панциря».

Но тайные фантазии Крида не исчерпывались любительскими скетчами или кабацкими песнями. Глядя на нетрезвого подростка шестнадцати лет, который кривлялся на сцене, мог ли хоть кто-нибудь догадаться, что к его изощренным фантазиям добавляется все больше садизма?..

Работники «Флитвуд электрик» не могли опомниться, когда «парнишка Деннис» был арестован за изнасилование и пытки продавщицы Шейлы Гаскинс, двадцати двух лет, за которой он увязался в темноте, выйдя следом за ней из автобуса. Гаскинс удалось спастись только благодаря ночному сторожу, который спугнул Крида, заслышав шум в проулке между рядами домов; на суде он дал показания.

Пятилетний срок тюремного заключения Крид отбывал в тюрьме Пентонвиль. Тот случай стал последним, когда Крид действовал без предварительного умысла.

Страйк прервался, чтобы закурить очередную сигарету, пролистал еще десять глав и увидел знакомое имя.

…Марго Бамборо, врач общей практики из Кларкенуэлла, 11 октября 1974 года.

Инспектор криминальной полиции Билл Тэлбот, возглавлявший следственную группу, сразу обратил внимание на подозрительное сходство между исчезновением молодой женщины-врача и похищениями Веры Кенни и Гейл Райтмен.

И Кенни, и Райтмен были похищены темными ненастными вечерами, когда раскрытые зонты и залитые дождевыми струями лобовые стекла автотранспорта затрудняли обзор потенциальным свидетелям. Марго Бамборо также исчезла в сильный дождь.

Незадолго до исчезновения Кенни и Райтмен вблизи места преступления в обоих случаях был замечен небольшой фургон, предположительно с поддельными номерными знаками. Впоследствии трое свидетелей независимо друг от друга описали аналогичного вида небольшой белый фургон, мчавшийся на высокой скорости вблизи амбулатории в день исчезновения Марго Бамборо.

Еще более существенны свидетельские показания автомобилиста, заметившего на тротуаре двух женщин, одна из которых едва держалась на ногах, будто от недомогания или слабости, а вторая ее поддерживала. У Тэлбота мгновенно возникла ассоциация не только с нетрезвой Верой Кенни, которую видели при посадке в фургон, предположительно в сопровождении другой женщины, но и с показаниями Пегги Хискетт, которая заявила, что на безлюдной автобусной остановке мужчина в женской одежде уговаривал ее распить с ним бутылку пива и начал проявлять агрессию, в связи с чем женщина, к счастью для себя, решила посигналить проезжавшему мимо автомобилю.

В твердой уверенности, что Бамборо стала жертвой серийного убийцы по прозвищу Эссекский Мясник, Тэлбот…

У Страйка раздался телефонный звонок. Придерживая страницу, он потянулся за мобильным и даже не посмотрел, кто звонит.

– Страйк слушает.

– Здравствуй, Блюи, – мягко произнесла женщина.

Страйк положил книгу на кровать страницами вниз. Наступила пауза; сквозь тишину слышалось дыхание Шарлотты.

– Чего ты хочешь?

– Поговорить.

– О чем?

– Все равно. – У нее вырвался полусмешок. – На твой выбор.

Страйку было знакомо такое настроение. Она выпила полбутылки вина или пару раз плеснула себе виски. После этого у нее наступала та стадия опьянения – даже не опьянения, а легкого подпития, – на которой Шарлотта делалась очаровательной, даже забавной, но еще не агрессивной и не слезливой. Однажды, ближе к концу их помолвки, когда природная честность заставила его посмотреть в лицо фактам и задуматься о неудобных материях, он задался вопросом: может ли здравомыслящий, да и просто здоровый человек желать для себя такую жену, которая вечно будет подшофе?

– Ты не перезвонил, – упрекнула Шарлотта. – Я оставила сообщение твоей Робин. Она тебе не передавала?

– Передала.

– Но ты не стал перезванивать.

– Что тебе нужно, Шарлотта?

Незамутненная часть его рассудка требовала окончания этого разговора, но Страйк не отрывал трубку от уха, прислушивался, выжидал. Слишком долго она была для него как дурман: не то наркотик, не то болезнь.

– Любопытно, – задумчиво выговорила Шарлотта. – Я уж подумала, она решила ничего тебе не говорить.

Он промолчал.

– Вы ведь все еще вместе, правда? Она вполне миловидна. И всегда под боком. Только свистни. Очень удоб…

– Зачем ты звонишь?

– Я же сказала: поговорить… Тебе известно, какое сегодня число? День рождения близнецов – им исполнился годик. Сюда нагрянуло все семейство Росс, чтобы с ними посюсюкать. Только сейчас я улучила момент…

Конечно, он знал, что у нее родились близнецы. «Таймс» разместила объявление, поскольку в аристократических кругах, куда после свадьбы вошла Шарлотта, принято делать все рождения, бракосочетания и смерти достоянием гласности через посредство газетных колонок, которые, впрочем, Страйк не просматривал никогда. Эту новость сообщила ему Илса, и Страйк тут же вспомнил слова Шарлотты, сказанные в ресторане, куда она год назад заманила его хитростью.

«Единственное, что удерживает меня на плаву во время беременности, – это мысль о том, что, произведя их на свет, я смогу уйти».

Но младенцы появились на свет преждевременно, и Шарлотта их не бросила.

«Детки-то из материнской утробы появляются. Мужику этого не понять».

В прошлом году Страйк дважды выслушивал подобную нетрезвую болтовню, и оба раза по ночам. Первый телефонный разговор он прервал сразу, потому что ему дозванивалась Робин. А во второй раз трубку ни с того ни с сего повесила Шарлотта буквально через пару минут.

– Никто не верил, что они выживут, тебе это известно? – заговорила сейчас Шарлотта. – Ведь это же, – она перешла на шепот, – настоящее чудо.

– Раз сегодня день рождения твоих детей, не смею задерживать, – сказал Страйк. – Спокойной ночи, Шарл…

– Подожди! – заговорила она с внезапной страстью. – Подожди, умоляю.

Повесь трубку, сказал голос у него в голове. Но Страйк не послушался.

– Они спят, они сладко спят. Им неведомо, что сегодня у них день рождения. Это дурная шутка. Праздновать годовщину того кошмара, будь он трижды проклят. Страшно вспомнить: меня всю изрезали…