Текст книги "Мифы Ктулху"

Призрак на ринге

Многие, вероятно, помнят «Туза» Йессела, негритянского боксера-тяжеловеса, чьей подготовкой я занимался несколько лет назад. Он получил такое прозвище за то, что был цветом кожи черен, как туз пик. Его рост на четыре дюйма побивал планку в шесть футов[9]9
  Приблизительно 1 м 93 см.


[Закрыть], и проходил он по супертяжелой весовой категории – все двести тридцать фунтов[10]10
  Почти 104 кг.


[Закрыть] живой массы! Он двигался с плавной легкостью гигантского леопарда, и его гибкие мускулы так и перекатывались под блестящей кожей. Обладая ловкостью, удивительной для столь крупного мужчины, он нес в каждом огромном кулаке сокрушительную силу отбойного молотка.

Я считал, что он способен на равных соперничать с любым боксером, который мог в те времена выйти против него на ринг. Во всем, кроме одного – у парня напрочь отсутствовал инстинкт убийцы. Да, смелости ему было не занимать, и он доказывал это неоднократно, но Туз довольствовался в основном тем, что во время боя переигрывал своего оппонента по очкам, набирая только достаточное преимущество, чтобы не проиграть.

Время от времени зрители освистывали его, но от этих насмешек его добродушная ухмылка только становилась шире. Впрочем, его бои неизменно привлекали большое внимание, потому что в тех редких случаях, когда он был выведен из игры в обороне или когда ему противостоял равный по смекалке боец, которого Туз просто вынужден был нокаутировать, чтобы победить, фанаты наблюдали настоящий бой, который будоражил их кровь. Однако снова и снова Туз отступал от ослабевшего противника, давая побежденному время прийти в себя и вернуться к атаке, – тем временем толпа бесновалась, а я рвал на себе волосы.

Единственной неизменной преданностью в беззаботной жизни Туза было фанатичное поклонение Тому Молинау – первому чемпиону Америки и крепкому цветному бойцу; по мнению некоторых авторитетов, величайшему чернокожему боксеру, который когда-либо жил.

Том Молинау умер в Ирландии сто лет назад, но память о его доблестных подвигах в Америке и Европе стала прямым стимулом Туза Йессела к действию. Мальчишкой работая на пристани, он услышал рассказ о жизни и сражениях Тома, и эта история подтолкнула его к кулачным боям. Самой ценной вещью Туза был рисованный портрет старого бойца. Он обнаружил эту реликвию (ведь даже резные гравюры с изображением Молинау – большая редкость) в коллекции одного лондонского спортсмена, и для того, чтобы владелец просто согласился продать ее, одолел того в бою. Чтобы заплатить за картину, он выложил все, что сумел заработать за четыре боя, но все равно посчитал цену слишком низкой. Туз заменил оригинальную раму на посеребренную – и это тоже обошлось недешево, если учесть, что портрет боксера был написан в полный рост.

Но никакие почести не могли быть чрезмерными для «миста Тома»; чтобы покрывать их стоимость, Туз увеличил количество проводимых боев.

Наконец мои мозги и бронебойные кулаки Туза расчистили нам дорогу на самый Олимп. Мой подопечный превратился в настоящую грозу среди тяжеловесов, и менеджер чемпионской лиги был готов подписать с нами контракт не глядя… но внезапно на нашем пути встало неожиданное препятствие.

На горизонте появился небывалый титан, затмивший всех иных кандидатов на титул – и моего парня заодно. Титана того прозвали «Живодер» Гомес, и прозвище это явно прилипло к нему не в шутку. «Гомес», как оказалось, – тоже часть псевдонима; так его впервые объявили на ринге. Подсказал это имя испанец, который нашел Живодера, чистокровного сенегальца, в западных районах Африки и привез этот дикий талант в Америку.

Наверное, лишь раз в столетие в бокс приходит человек, похожий на Гомеса в бою, – прирожденный убийца, прорывающийся сквозь «золотой» состав бойцов подобно быку, ломящемуся через сухостой. Гомес был подлинным дикарем, зверюгой, и всю недостачу боксерского мастерства восполнял яростью атак, непрошибаемостью каркаса и бесовской мощью рук. С того часа, как он появился в Нью-Йорке с длинным шлейфом побед в Европе за спиной, никто не сомневался, что любого бросившего ему вызов Гомес разобьет наголову играючи. Наконец против него, горделиво возвышающегося над отправленными в нокаут соперниками-тяжеловесами, выставили белого чемпиона. Тот не соглашался, чуя, что станет лишь одним из имен в списке бывших победителей, однако публика требовала проведения судьбоносного матча.

Туз Йессел стал единственным изо всех претендентов первой лиги, кто не встречался с Гомесом в бою, – он выбыл из соревнований. В Нью-Йорке как раз начиналось раннее лето, и чемпионский титул сменил обладателя. Живодер Гомес, отродье черных джунглей, стал королем кулачного боя.

Спортивный мир и все фанаты бокса ненавидели и боялись нового чемпиона. Когда речь шла о жестокости на ринге, они были не против, однако Гомес и в жизни вел себя как немыслимо кровожадный тип. Сама его натура была черной и злобной. Он был первобытен, как примат, – настоящее воплощение варварства, из ямы которого человечество так мучительно долго выкарабкивалось и куда люди ныне взирали с трепетом и недоверием.

Продолжался поиск Белой Надежды, но результат был всегда одинаков. Претендент за претендентом падали под ужасными ударами Живодера, и наконец остался всего один-единственный человек, с которым не скрещивал перчатки Гомес, – Туз Йессел.

Я не решался бросать своего парня на бойца, подобного Гомесу, поскольку чувства, которые я испытывал к этому бóльшому добродушному негру, не исчерпывались лишь дружеской симпатией менеджера к своему боксеру. Туз был для меня гораздо большим, чем просто средством заработка, ибо я знал: в его черной груди бьется поистине благородное сердце. Мне претила сама мысль о том, что его превратит в бесчувственную отбивную тип, которому, как я нутром чуял, Йессел был далеко не ровня. Я хотел подождать немного, пока Гомес не выдохнется в своих триумфальных боях и разгульных кутежах, которые как пить дать последуют за его успехом. Такие бойцы слишком долго на ринге не задерживаются – и, разумеется, родившийся в джунглях дикарь был недостаточно искушенным, чтобы устоять против соблазнов цивилизации.

Однако затишье, последовавшее за огромным наплывом претендентов отбить пояс у обладателя титула, затянулось, бои устраивались очень редко. Народ требовал новых битв за титул чемпиона, спортивные писаки раздували скандалы и обвиняли Туза в трусости, антрепренеры предлагали неслыханные гонорары, и в конце концов я все-таки подписался на пятнадцатираундовый поединок между Живодером Гомесом и Тузом Йесселом.

В тот день в тренировочном зале я обернулся к Тузу:

– Туз, как думаешь, сможешь его побить?

– Миста Джон, – ответил Туз, посмотрев мне в глаза серьезно. – Я-то сделаю все что смогу, но шибко боюсь, что не справлюсь. Этот мужик – он же не человек!

Плохи дела – боец уже наполовину сражен, если выходит на ринг с таким настроем.

Чуть позже я зашел к Тузу, желая подбодрить его, и застыл в дверном проеме, безмерно удивленный. Я слышал, как он говорит что-то тихим голосом, и был уверен, что с ним в комнате кто-то из угловых или спарринг-партнеров, – но оказалось, что он там один. Негр стоял перед своим фетишем – портретом Тома Молинау.

– Миста Том, – говорил он робко. – Я еще не встречал человека, который мог бы сбить меня с ног, но, кажется, этот – может. Мне будет очень нужна помощь, миста Том.

Я почувствовал себя так, словно нарушаю какой-то религиозный ритуал. Не будь так очевидна бездна искренности Туза, я бы счел его занятие попросту глупым. Но для Туза Том Молинау был фигурой даже более важной, чем какой-нибудь святой.

Молча стоял я в дверях, наблюдая за этим странным зрелищем. Неизвестный автор необычайно искусно выписал Молинау на своей картине. Невысокая черная фигура очень четко выделялась на пожухшем холсте. Одетый в боксерский комбинезон тех времен, он казался олицетворением давно ушедших дней; могучие ноги широко расставлены, жилистые руки подняты высоко, кулаки крепко сжаты – именно так Молинау выглядел сто лет назад, во время своего боя с англичанином Томом Криббом.

Туз Йессел стоял перед нарисованной фигурой, его голова склонилась на могучую грудь, словно он прислушивался к какому-то тихому шепоту в своей душе. И пока я на это смотрел, необычная мысль пришла мне в голову – воспоминание о древнем суеверии.

Понимаете, по словам адептов оккультных наук, статуи и портреты обладают силой, способной притягивать обратно из вечной пустоты души умерших. Мне стало любопытно, а не слыхал ли Туз об этих суевериях и не пытается ли призвать дух своего идола из мира мертвых, чтобы тот смог помочь ему и дать совет. Я пожал плечами, отгоняя эту нелепую мысль, отвернулся – но напоследок еще раз украдкой взглянул на картину, перед которой застыл Туз, напоминая огромную статую из черного базальта. Странное видение посетило меня: холст будто покрылся легкой рябью, как озерная гладь, по которой пронесся слабый ветерок…

В день боя я сильно нервничал, наблюдая за Тузом. Мне было страшно как никогда из-за того, что я допустил ошибку, позволив обстоятельствам вынудить моего парня выйти на ринг против Гомеса. Несмотря на это, я поддерживал Туза как только мог и был готов сделать все на свете, чтобы помочь ему победить в этой схватке.

Огромная толпа аплодисментами приветствовала Туза, когда он взошел на ринг; снова зааплодировала, но уже не так охотно, когда явился Гомес. Они чудным образом между собой контрастировали, эти два негра – одного цвета кожи, но такие разные во всех прочих отношениях! Туз был высок, строен и гибок, обладал длинными и гладкими мускулами, ясными глазами и высоким лбом. В сравнении с ним Гомес казался приземистым, и это несмотря на то, что было в нем шесть футов с лишним[11]11
  Более 1 м 80 см.


[Закрыть]. Мышцы Йессела казались толстыми канатами – у него же они были вздутыми и узловатыми. Его икры, бедра, руки и плечи состояли из огромных комков хаотичной мускульной ткани. Его маленькая круглая голова сидела меж громадных плеч, а лоб был настолько низок, что курчавые волосы словно бы росли прямо над маленькими, налитыми кровью глазами. На груди его торчали густые заросли спутанных черных волос.

Он нагло ухмылялся, колотил себя в грудь и сгибал могучие руки с дикарской самоуверенностью. Туз в своем углу широко улыбался толпе, однако его колени дрожали, а смуглое лицо залила пепельная бледность.

И вот прошла пора стандартных формальностей: рефери озвучил правила, объявил вес бойцов – 230 фунтов у Туза, 248 у Гомеса. А потом в огромном зале потухли все лампы, кроме тех, что горели над рингом, где два черных гиганта стояли напротив друг друга, – так, как если бы никого, кроме них, не существовало во всем белом свете.

Ударили в гонг, и Гомес вышел из своего угла, издав оглушительный рев, полный нескрываемой кровожадности. Туз, хоть он и был как пить дать перепуган, бросился ему навстречу со смелостью пещерного человека, атакующего гориллу.

Они встретились лицом к лицу в центре ринга.

Первый удар нанес Живодер – махнул левой, и та пересчитала ребра Туза. Туз ответил длинным ударом левой же в лицо и жалящим выпадом правой по корпусу. Гомес бросился вперед как бык, размахивая руками, и Туз, после одной безуспешной попытки ответить ему, отступил назад. Чемпион теснил его вдоль ринга, жестко пробивая левой, когда Туз сошелся с ним в клинче; а когда разорвали захват, Гомес нанес страшный удар правой в подбородок, и Туз был отброшен на канаты.

Толпа громко ахнула, когда чемпион прыгнул за ним, словно изголодавшийся волк, но Туз сумел прорваться сквозь его молотьбу и войти в клинч, тряся головой, чтобы прояснить сознание. Гомес ударил левой – стойка Туза «поплыла», и рефери осадил сенегальца.

После брейка Туз отступил, быстро и умело нанося левой прямые короткие удары. Раунд закончился тем, что чемпион с гортанным ревом пытался прорваться сквозь удары, которыми его с грацией фехтовальщика осыпал противник.

Между раундами я предупредил Туза, чтобы он как можно дольше удерживался от ближнего боя, где превосходящая сила Гомеса может серьезно ему навредить, и больше двигался, уклоняясь от ударов.

Второй раунд начался почти идентично первому – Гомес напирал, а Туз использовал все свое мастерство, чтобы держать его на расстоянии. Очень сложно загнать в угол такого ловкого боксера, как Туз, когда он свеж и полон сил, и на большом расстоянии он имел над Гомесом безусловное преимущество – ведь единственной внятной стратегией оппонента тут выступал жесткий ближний бой, для которого требовались лишь напор и звериная мощь. Но несмотря на скорость и мастерство Туза, Гомес успел до удара гонга сократить дистанцию и нанести ужасный хук левой, втопив кулак в диафрагму Туза. Того слегка «штормило», когда он шел обратно в свой угол.

Я понял: разгром близок. Энергия и сила Гомеса казались неисчерпаемыми; ничто не указывало на его утомление, и ясно как божий день было, что ему даже не приходится выкладываться на все сто. В прямом бою, на который вполне может обязать Туза рефери, ему быстро наступит конец.

Когда в третьем раунде Гомес устремился вперед, в его глазах горела ясная жажда убийства. Он поднырнул под выпад левой, нарвавшись лицом на тяжелый апперкот правой, и обеими руками нанес два хука по корпусу Туза, затем выпрямился, одновременно нацелив в подбородок противника сильнейший удар правой рукой, всю силу которого Туз погасил, уклонившись и прописав ответный удар.

Пока чемпион не восстановил равновесие, Туз хладнокровно оценил его состояние и нанес страшный хук правой прямо в подбородок. Голова Гомеса откинулась назад, точно балда клоуна на пружинке, руки на миг опустились. Народ вскакивал с мест, потрясая кулаками и горланя, будто понукая его опрокинуться и сдаться, – но чемпион только потряс своей круглой головой и с рычанием пошел вперед. Раунд закончился тем, что оба бойца сцепились в клинче на середине ринга.

В начале четвертого раунда Гомес гонял Туза по рингу, как служанка со шваброй – крысу. Испытывая сильную боль и отчаяние, Туз сумел закрепиться в нейтральном углу и повергнуть Гомеса на колени правым и левым ударами в корпус, но получил в ответ от дикаря левой в лицо. Затем чемпион вдруг ломанулся вперед, нанес сильнейший удар левой в солнечное сплетение Туза и, пока тот шатался, с убийственной силой выстрелил правой ему в подбородок. Туз завалился на канаты, инстинктивно закрывшись руками. Короткие яростные удары Гомеса были частично блокированы о перчатки – и тут, будучи прижатым к канатам, все еще не придя в себя после атаки Живодера, Туз перешел в наступление и, в упор обменявшись с чемпионом ударами, отбил его от себя и погнал назад через ринг!

Толпа неистовствовала. Туз дрался так, как никогда, но я печально ожидал конца. Никто не смог бы поспеть за темпом, который задал чемпион.

Ведя атаку вдоль канатов, Туз послал левую руку в корпус дикаря, а затем левую и правую – тому в лицо, но был наказан за это, получив правым кулаком по ребрам. За две-три секунды до гонга Гомес нанес по корпусу Туза очередной из своих похоронных ударов левой.

Угловые Туза быстро его обработали, но я видел, что мой подопечный устал.

– Туз, ты сможешь держаться подальше от этих пробоев по корпусу? – спросил я.

– Миста Джон, сэр, я постараюсь! – ответил он, стиснув зубы.

Гонг!

Туз стремительно бросился вперед, его великолепное тело вибрировало от рвущейся наружу энергии. Гомес встретил его, железные мышцы сенегальца уподобились натянутой пружине. Удар, удар, еще удар!.. Клинч!.. Когда бойцы разошлись, Гомес завел назад свою огромную правую руку и засадил по зубам Туза. Тот, покачнувшись, упал. Затем, не дожидаясь начала счета, хотя я уже кричал ему подниматься, он согнул свои длинные крепкие ноги и рывком встал. Кровь текла ему на черную грудь. Гомес прыгнул к нему, и Туз с яростью, которую придало ему отчаяние, встретил его страшнейшим ударом правой в челюсть. И Гомес рухнул на пол, на лопатки.

Толпа с ревом вскочила. В течение десяти секунд оба бойца упали на пол, да еще и каждый из них – впервые в своей карьере!

– Один! Два! Три! Четыре! – поднималась и опускалась рука рефери.

Гомес встал – целый и невредимый, полный злобы. Он с ревом прыгнул вперед, отбил удары Туза и обрушил свой правый кулак, в который вложил всю силу своего могучего плеча, на солнечное сплетение Туза. Мой боец побледнел, закачался, как высокое дерево, и Гомес тут же поверг его на колени правым и левым ударами, родившими звук, похожий на стук молотка о деревянный клин.

– Один! Два! Три! Четыре!..

Туз извивался на полу, силясь встать. Гвалт зрителей, казалось, заглушал все звуки мира.

– Пять! Шесть! Семь!

Туз встал!

Гомес ринулся к нему по залитому кровью полу, бормоча языческие проклятия. Его удары градом обрушились на шатающегося претендента. Левой, правой, левой еще раз – и от этого животного гнева Тузу никак не удавалось уклониться. Он упал вновь.

– Один! Два! Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь…

И снова Туз стоял на ногах, качающийся, уставившийся пустым взглядом в никуда, беспомощный. Крученый удар левой отбросил его на канаты; отпружинив от них, он упал на колени – а затем прозвучал гонг!

Когда его угловые, и я сам заодно, выскочили на ринг, Туз ощупью, как слепой, вполз в свой угол и безвольно рухнул на табурет.

– Туз, он слишком силен для тебя, – сказал я.

Слабая улыбка скривила губы Туза, неукротимый дух воссиял в оплывших глазах.

– Миста Джон, пожалуйста, сэр, доверьтесь мне. Если я должен попасть под удар, то я приму его стоя. Этот парень не сможет всю ночь держать такой темп, сэр.

Не сможет конечно, – но и Туз Йессел тоже не сможет, несмотря на его поразительную живучесть и удивительную способность возобновлять запасы энергии, что помогали ему выходить на следующий раунд с таким видом, будто ему сам черт не страшен!..

Шестой и седьмой раунды прошли весьма пресно. Возможно, Гомес и впрямь устал от того нечеловеческого темпа, который до недавнего времени сохранял. В любом случае, Туз сумел добиться более-менее ровного боя на длинной дистанции, и толпа удостоилась представления, показавшего, как долго умный боксер может держать на дистанции дикаря, которого реально остановить могла только пуля промеж глаз. И хотя я был в восторге от образцового бокса, который демонстрировал Туз, я, тем не менее, видел, что Гомес бьется для него слишком осторожно. Чемпион прочувствовал силу десницы Туза в бешеном пятом раунде – и, возможно, опасался какого-нибудь фокуса. Первый раз в жизни его заставили растянуться на полу ринга. Он был согласен отдохнуть пару раундов, подождать и собрать силы для финального наступления.

Едва прозвучал гонг к началу восьмого раунда, Гомес разразился своей стандартной всесокрушающей молотильней, прогнавшей Туза по рингу и заставившей его сникнуть в нейтральном углу. Стиль боя сенегальца я бы назвал «игра на уничтожение» – мастерство, скорость и физическая подготовка могли лишь отсрочить неотвратимый конец. Туз выждал счета до девяти и поднялся, клонясь назад. Но Гомес был тут как тут; чемпион дважды промахнулся левой, а затем зарядил правой прямо под сердце противника, отчего тот чуть ли не побелел вмиг. Левый в челюсть заставил его колени подогнуться, и он вошел в клинч – по сути, безнадежный.

После брейка Туз послал прямой левый по лицу и правый хук в подбородок, но его ударам недоставало силы. Гомес только отмахнулся от них и с силой погрузил свой кулак Тузу глубоко в область желудка. Туз снова попытался войти в клинч, но чемпион отбросил его от себя и погнал направо по рингу дичайшими хуками в корпус. На момент звона гонга они ожесточенно сцепились возле канатов.

Туз, спотыкаясь, побрел не в тот угол – и, когда угловые привели его в нужный, рухнул на табурет. Его ноги ходили ходуном, огромная смуглая грудь тяжело вздымалась. Я глянул на чемпиона напротив – тот сердито таращился на своего противника. Его тоже потрепало – и все равно он был в гораздо лучшем состоянии, чем мой боец.

Подошел рефери, с сомнением посмотрел на Туза и заговорил со мной.

Сквозь мрак, покрывший его затуманенный мозг, Туз осознал смысл нашего разговора – и попытался встать. Нечто вроде страха промелькнуло в его глазах.

– Миста Джон, не позволяйте ему остановить это все, сэр! Не нужно отбоя – мне не так плохо, как кажется!

Рефери пожал плечами и отошел обратно в центр ринга.

Не было никакого смысла давать Тузу советы. Он был слишком помят, чтобы понять их, и в его помутившемся разуме оставалась только одна мысль – драться и драться до победного. Таков древний первобытный инстинкт, который сильнее всего, кроме смерти.

Когда прозвучал гонг, он неверной походкой направился навстречу своей судьбе с необузданной храбростью, подбросившей на ноги орущую толпу. Он ударил левой – сильно, но неточно, – и чемпион прыгнул на него, отбивая обеими руками до тех пор, пока Туз не упал. На счет «девять» он поднялся, инстинктивно отступая, и Гомес достал его длинным прямым правым, отправившим его обратно на землю. И снова он дождался девяти перед тем, как с трудом встал, и на этот раз толпа была безмолвна. Ни один голос не требовал убийства. На ринге и так разворачивалась форменная бойня, примитивнейшее действо – но бесстрашие Туза Йессела захватило дух зрителей и заставило мое сердце сжаться.

Туз слепо свалился в клинч – снова и снова, пока Живодер в ярости не стряхнул его и не ломанул правой в корпус. Ребра Туза поддались, словно прогнившее дерево, и сухой треск отчетливо прозвучал по всему залу. Толпа исторгла сдавленное «ах», и Туз задышал тяжело, захрипел и упал на колени.

– Семь! Восемь!..

Его огромная черная фигура все еще извивалась на полу.

– Девять!

И тут – новое чудо: Туз стоит на ногах, поводя челюстью, поигрывая руками.

Гомес посмотрел на него так, словно не в состоянии был понять, как его противник снова сумел очухаться, а затем рванулся к нему, чтобы прикончить. Туз был в отчаянном положении. Кровь слепила его. Оба глаза были почти закрыты, а когда он выдыхал через разбитый нос, у ноздрей надувались алые пузыри. Глубокие ссадины пролегли по его щекам и скулам, а левая сторона лица была один сплошной синяк. Его держал на ногах только боевой инстинкт, и больше ни один человек не смел усомниться в том, что у Туза Йессела сердце воина.

Но одного лишь этого мало, когда тело доведено до предела, а сознание затуманено. Еще до того, как Гомес бросился в ужасающую атаку, Туз упал, весь изломанный, и толпа знала, что этот раз – последний.

Когда человек переживает такое напряжение, нужно, чтобы в бой вмешалось нечто гораздо большее, чем тело и дух, поддерживающий его. Тут требуется что-то способное вдохновить и подстегнуть – заставить работать за гранью человеческих сил!

Ранее, без ведома Туза, я вынул картину с Томом Молинау из рамы, аккуратно ее свернул и пронес с собой в зал. И теперь я вытащил ее – и когда взгляд Туза упал в наш угол, поднял портрет к ореолу света от софитов над площадкой боя. Можно винить меня в том, что я поступал нечестно и эгоистично, стремясь таким образом вдохновить сломленного бойца встать на ноги под новые удары, – но тот, кто вне спорта, тому не понять, что происходит в душах сыновей бокса, для которых победа важнее жизни, а проигрыш хуже смерти.

Часть взглядов была обращена на человека, распластавшегося в центре ринга, часть – на утомленного и обозленного чемпиона, откинувшегося на канаты… Рука рефери взлетала и опускалась с неумолимостью судьбы. Я сильно сомневался в том, что хоть кто-то смотрел на меня и видел, что я делаю, – но, самое главное, Туз Йессел увидел!

Он стиснул зубы, яростно и своевольно тряхнул головой – и медленно начал вставать на длинных ногах, пока монотонный счет рефери становился все громче, приближаясь к последней цифре. А затем – и я помню это так ясно, как будто дело было вчера, – холст у меня в руках пошел волнами! Температура воздуха рядом со мной вдруг упала градусов на пять, и стоявший неподалеку болельщик зябко повел плечами, закутался поплотнее в плащ. Но не этот неизвестно откуда налетевший холод сотряс меня до основ, а зрелище на ринге, от которого нельзя было оторвать глаз.

Туз невероятным усилием подтянул под себя локти. Кровавый туман стоял у него перед глазами; а затем он увидел, как далеко от него в тумане начинает проявляться фигура и приближается все ближе и ближе. Человек – невысокий, но крупнотелый черный мужчина с бочкообразной грудью и мощными конечностями, одетый боксером давно ушедших лет, – встал рядом с ним на ринге! Это был Том Молинау, явившийся помочь поклоннику, – Том Молинау, одетый и готовый к бою, как в тот день, давным-давно, когда он дрался с Томом Криббом!

И Йессел поднялся на ноги! Публика вошла в раж, раскричалась. Сверхъестественная сила наполнила усталые конечности моего бойца и прояснила его затуманенный мозг. Пусть Гомес делает сейчас все, на что он способен, – как он может победить человека, за которого бьется призрак величайшего черного воина?

Туз Йессел обрушился на изумленного Живодера как снег на голову; могучие руки Тома Молинау были на его запястьях, глаза призрака-чемпиона направляли его удары, кулаки Тома вместе с Тузовыми падали на голову и тело противника.

Живодер был ошеломлен неожиданным возвращением своего оппонента – и, похоже, впервые в жизни испугался. И это решило исход битвы – он был напуган потусторонней силой человека, которому давно уже положено было валяться на ринге в отключке. Он не успел воспринять этот факт – и был повержен длинными прямыми ударами, нанесенными с силой и скоростью гидравлического молота для забивки свай. Последний удар, прямой правый, свалил бы и вола – и уж точно он свалил Гомеса, да так, что тот не трепыхался до самого конца счета и еще долго после.

Когда потрясенный рефери поднял вверх руку Туза, провозгласив его чемпионом, высокий негр улыбнулся и упал на колени, бормоча себе под нос:

– Спасибо, миста Том.

Стоит сказать, что многие зрители отметили: упорство Туза на пути к победе отдавало чем-то сверхъестественным, не вполне объяснимым ни крепким телосложением, ни здоровьем, ни тренированностью. Но призрака на ринге не увидел никто, кроме Туза – и еще одного человека. Даже я сам не стану утверждать, что видел его, – скорее, просто почувствовал, как нас коснулся холодный перст необъяснимого. Если бы не странное событие, случившееся сразу после боя, я сказал бы, что все произошедшее можно логически объяснить; в конце концов, кто знает, какие неведомые силы запечатаны в человеческой душе и каких сверхчеловеческих высот может достичь тело, подстегнутое разумом?

Однако после боя рефери – спортсмен старой школы, хладнокровный и со стальными нервами человек, – подошел ко мне и сказал:

– Я, должно быть, сошел с ума: мне почудилось, что, когда Туз Йессел делал из Гомеса отбивную, на ринге с нами был еще четвертый!.. Добрую минуту он чудился мне – широкоплечий, невысокий, забавный с виду негр, стоявший за плечом у Туза! Не смейся, дурень – я не про ту картину, которую ты держал в руках. Ее-то я тоже видел! Я сейчас про настоящего человека – и выглядел он точно так, как тот твой нарисованный черный боксер. Он пробыл на ринге с минуту – и исчез! Боже! Этот яростный бой вывел меня из равновесия – тут и думать нечего…

Таковы сухие факты, переданные вам мною безо всякого намерения напустить тень на плетень или ввести читающую публику в заблуждение. Уж вы решите для себя сами: затуманенный ли это разум Туза создал достоверный мираж призрачного помощника – или дух Тома Молинау взаправду бился с ним тогда плечом к плечу?

Сам Туз верит в помощь Тома до сих пор, да и я склонен с ним согласиться. Для меня отныне любой портрет – предмет особого почтения, ибо это дверь, через которую дух может пройти в этот мир из мира последующего, каким бы тот ни был. И уж точно я верю в то, что бескорыстная любовь обладает достаточной силой для того, чтобы призывать на помощь тех, кого среди нас давным-давно нет.

Перевод Г. Шокина

Примечание

Рассказ написан в 1928 году. Первая публикация – журнал “Ghosts Stories”, апрель 1929-го; был стилизован под «правдивую историю из опыта боксерского менеджмента». Персонаж Туз Йессел, чернокожий боксер-тяжеловес, также появляется в произведении «Жульничество» (“Double Cross”): написано в 1928 году, впервые опубликовано посмертно в 1983-м в антологии «Стальные кулаки».

Как известно, Говард серьезно увлекался боксом. Знаменитые спортсмены своего времени так вдохновили его, что он вырос страстным поклонником всех видов особо жестоких, опасных видов поединков и сам начал поднимать тяжести, практиковаться в боксе и борьбе со своими друзьями. Теме единоборств были посвящены цикл автора о драчливом моряке Стиве Костигане, чемпионе подпольных турниров, и условный цикл не связанных между собой рассказов о боксерах «Отлитые из железа» (“Iron Men”). Данная история примечательна тем, что в ней представлен отчетливый сверхъестественный элемент, чего не наблюдается в других «боксерских» историях Говарда, тяготеющих к грубому реализму.