Текст книги "Лес Мифаго. Лавондисс"

Часть третья
Сердце леса

Из дневника отца, декабрь, 1941 год:

Написал Уинн-Джонсу, требуя, чтобы он вернулся в Лодж. Около пяти недель я путешествовал по более глубокому лесу; дома же прошло не больше двух. Я не почувствовал временного сдвига; в лесу зима такая же мягкая – хотя и упорная, – как и дома. Нет сомнения, что эффект – по-моему, похожий на физическую «относительность» – будет более заметен при путешествии в самое сердце леса.

Я обнаружил четвертую дорогу в самую глубь леса, проходящую за пределами внешних защитных зон, но там чувство дезориентации очень сильно. Более банальную дорогу трудно себе представить; это речка, которую С и К называют «говорливый ручей». После двух дней пути внутрь этот крошечный ручеек превращается в настоящую реку; не могу себе представить, откуда берется вода! Каким образом в некоторой точке она становится такой полноводной, никак не меньше Темзы?

Дорога ведет за Святилище Лошади, за Каменный водопад и даже за район руин. Я встретил шамига. Они из раннего бронзового века, возможно, две тысячи лет до нашей эры. Они очень любят мифы и легенды. Их так называемая «жизнеголос» – юная девушка, выкрашенная в зеленый цвет, – обладает отчетливыми медиумическими способностями. Они и сами по себе легендарный народ, вечные стражники речных бродов. От них я узнал природу внутренней страны; они говорят, что для путешествия туда надо выйти из района руин и «большой расселины». И еще они рассказали о большом огне, который отделяет первобытный лес от сердца.

Мое истощение дошло до предела, ужасная трудность! Мне пришлось вернуться в Оук Лодж, потому что путешествие забрало у меня последние силы. Человек помоложе, возможно… кто знает? Я должен организовать экспедицию. Лес продолжает мешать мне; он защищает себя настолько энергично, что даже путешествие по его окраинам может кончиться очень плохо.

Шамига, однако, хранят много ключей от него. Они – настоящие друзья путешественника, и я обязательно попытаюсь еще раз увидеться с ними до конца лета.

Шамига – настоящие друзья путешественника. Они хранят много ключей от него…

Я не почувствовал временного сдвига…

Девушка завладела всеми моими мыслями. Джи видит это, но что я могу сделать? Это в природе мифаго…

Неполный и несвязный дневник отца стал настоящим утешением в дни, последовавшие после той болезненной, разрывающей сердце ночи. У шамига есть ключи ко многим тайнам. Говорливый ручей ведет в самый глубокий лес. Кристиан, как и я, из внешнего мира, так что он привязан к «тропинкам», и я могу последовать за ним.

Я читал дневник так, как если бы от этого зависела моя жизнь, и, возможно, моя одержимость имела смысл. Я собирался последовать за братом, как только силы вернутся ко мне и Китон будет в состоянии путешествовать. И сейчас я не мог сказать, какое из наблюдений или замечаний отца будет критически важно на каком-нибудь участке пути.

Врачи с авиабазы осмотрели Гарри Китона. Рана оказалась неопасной для жизни, но достаточно серьезной. Тем не менее он приехал в Оук Лодж через три дня после нападения, с рукой на перевязи, еще слабый, но горящий энтузиазмом. Он настолько хотел выздороветь, что очень быстро пришел в себя. Он знал, что у меня на уме, и хотел идти со мной; я охотно согласился.

Но и у меня были две серьезные раны. Три дня я не мог ни говорить, ни есть, и только пил бульон. Я чувствовал себя слабым и угнетенным. Постепенно сила вернулась ко мне, но перед глазами все время стояло одно и то же воспоминание: Гуивеннет, грубо привязанную к спине лошади, увозят в лес. Я не мог спать; все время думал о ней. И никогда бы не поверил, что способен пролить столько слез. Наконец, дня через три после похищения, мой гнев выразился в серии истерических припадков, при одном из которых присутствовал летчик, он храбро встретил мою – к счастью, словесную – атаку на себя и помог мне успокоиться.

Я должен вернуть ее. Легенда или нет, Гуивеннет из Зеленого леса была женщиной, которую я любил, и мне не жить, если я не сумею освободить ее. Я хотел разбить на кусочки череп брата, точно так же, как в припадках раздражения разбил вазы и стулья.

Но мне пришлось ждать неделю. Я не мог направиться в дикий лес до тех пор, пока полностью не вылечусь. Наконец ко мне вернулись силы и голос, и я начал готовиться к экспедиции.

Выход был назначен на 7 сентября.

За час до рассвета в Оук Лодж приехал Гарри Китон. Я услышал шум его мотоцикла за несколько минут до того, как сверкающий луч его передней фары прорезал темную дорогу. Наконец шумный мотор замолчал. В это время я сидел в дубовой клетке, скорчившись в дупле, в котором мы с Гуивеннет провели столько часов. Конечно, я думал о ней и нетерпеливо ждал Китона. Но немного рассердился на него за то, что он прервал мою меланхолию.

– Я готов, – сказал он, войдя в переднюю дверь. Весь мокрый от ночной росы, он пах кожей и бензином. Мы пошли в столовую.

– Мы уходим с первыми лучами солнца, – сказал я, – если ты можешь двигаться.

Китон хорошо подготовился и очень серьезно отнесся к предстоящему путешествию. Он надел черную кожаную одежду мотоциклиста, тяжелые сапоги и кожаный летный шлем. Его рюкзак был плотно набит. На поясе висели ножны с двумя ножами и еще кинжал с широким лезвием, что-то вроде мачете, при помощи которого мы собирались пробиваться сквозь плотный подлесок. Кастрюли и сковородки гремели, когда он подходил к столу и снимал с плеч гигантский рюкзак.

– Надо быть готовым ко всему, – сказал он.

– Ко всему? – улыбнулся я. – К воскресному жаркому? Лесному вальсу? Ты принес с собой свой стиль жизни. Он тебе не понадобится. И конечно, ты просто не сможешь унести все это на себе.

Он снял тугой шлем и почесал рыжеватые волосы. Шрам от ожога вспыхнул, глаза сверкнули, то ли от возбуждения, то ли от замешательства.

– Ты думаешь, я переборщил?

– Как твое плечо?

Он вытянул руку и попробовал махнуть ею.

– Заживает хорошо. Кость осталась цела. Еще пара дней – и будет как новое.

– Тогда ты точно переборщил. Тебе не унести этот рюкзак на одном плече.

Он слегка встревожился.

– А вот это? – И он снял со спины винтовку «Ли-Энфилд». Очень тяжелая – я хорошо знал это по собственному опыту, – она пахла маслом там, где он вычистил и смазал ее. Из кожаного пальто он достал коробки с патронами, из кармана на груди – пистолет, а из кармана на молнии легинсов – патроны к пистолету. Наконец он закончил выкладывать оружие и стал наполовину стройнее; вообще за последние несколько дней он здорово исхудал.

– Они могли бы пригодиться, – сказал он.

Он не ошибался, но я только покачал головой. Иначе одному из нас пришлось бы нести их, а дорога через густой дикий лес была и так достаточно трудна, без дополнительной тяжести. Да, плечо Китона могло выздороветь достаточно быстро, но только если не перегружать его. Мои собственные раны тоже хорошо заживали, и я чувствовал себя сильным, однако не настолько, чтобы нести на шее девятифунтовую винтовку.

И тем не менее в лесу были ружья, по меньшей мере, с фитильным замком. И я понятия не имел, нет ли там героических фигур из сравнительно недавнего прошлого, вооруженных более современным оружием.

– Возможно, револьвер, – сказал я. – Гарри… человек, которого мы собираемся найти, ведет жизнь дикаря. Он привык к копью и мечу, и я собираюсь бросить ему вызов тем же оружием.

– Да, понимаю, – медленно сказал Китон, взял револьвер и вернул его в плечевую кобуру.

Мы распаковали его рюкзак и выбросили из него все то, что могло скорее помешать, чем помочь. Оставили главным образом еду на неделю: сыр, хлеб, фрукты и солонину. Водонепроницаемые подстилки и легкая палатка тоже показались мне отличной мыслью. Фляжки с водой, если мы найдем только непригодную для питья воду. Бренди, медицинский спирт, пластыри, антисептики, противогрибковая мазь, бинты – без этого в поход лучше не идти. Две тарелки, эмалированные кружки, спички и маленький запас очень сухой соломы, для растопки. И два полных комплекта одежды. Самым тяжелым оказался водонепроницаемый плащ, который мне дали в поместье. Кожаный плащ Китона тоже оказался не самым легким грузом, однако без теплого водонепроницаемого плаща в лесу точно не обойтись.

И все это для путешествия в маленькую рощу, которую я мог бы обежать за час. Как быстро мы оба признали мистическую природу райхоупского леса! Кристиан забрал карту отца. Я расстелил копию, которую сделал по памяти, и показал Китону дорогу, которую собирался избрать: вдоль ручья до места, которое называется Каменный водопад. Для этого надо было пересечь две зоны, на одной из которых – насколько я помнил – стояла надпись: «Зона колеблющегося пересечения».

Кристиан опережал нас больше чем на неделю, но я был уверен, что мы сможем найти его следы.

С первым светом я взял в руку мое копье с кремневым наконечником и пристегнул к поясу кельтский меч, который подарил мне Магидион. Потом церемонно закрыл на замок заднюю дверь Оук Лоджа. Китон негромко пошутил на тему сообщения для молочника, но замолчал и пошел за мной через дубовый сад. Повсюду я видел образы Гуивеннет. У меня сердце забилось, когда я вспомнил, как ястребы прыгали через горящие деревья, которые уже восстановились и покрылись летней листвой. Начинавшийся день обещал быть горячим и тихим. Дубовый сад казался неестественно спокойным. Мы прошли через редкий подлесок и вышли на сверкающие росой поля за ним, потом спустились к говорливому ручью и покрытой мхом изгороди, которая, казалось, ограждала призрачный лес от земель смертных.

«Я обнаружил четвертую дорогу в более глубокие зоны леса…. Путь по воде, как я раньше не догадался!… Я считаю, что через него мы сможем попасть в самое сердце леса. Но время, всегда время!»

Китон помог мне сломать старые ворота, прибитые к дереву. Они заросли водорослями, гнилым мхом и шиповником и глубоко вросли в берег ручья. За воротами ручей расширился, стал опасно глубже, его окаймлял спутанный терновник. Босиком, с закатанными штанами, я перешел глубину и пошел вброд вдоль берега, осторожно переступая через корни и затопленные ветки этой первой естественной защитной зоны. Дно, поначалу скользкое, постепенно стало помягче. Течение, холодное и пенистое, крутилось вокруг моих ног. Как только мы вошли во влажную лесную страну, на нас обрушился холод; нас как будто отрезало от ясного дня снаружи.

Китон скользил, и я помог ему выбраться на топкий берег. Нам пришлось остановиться и пробивать себе дорогу вдоль ручья через заросли шиповника и терновника. Тут тоже оказались обломки старых изгородей, очень старые и такие трухлявые, что они рассыпались при малейшем прикосновении. Утренний хор примолк, хотя над нами, в темной листве, летало множество птиц.

Внезапно стало светло – мы вышли на более открытое место берега; уселись, обсушили ноги и опять надели сапоги.

– Это было не так-то тяжело, – заметил Китон, вытирая кровь со щеки, поцарапанной терновником.

– Мы только начали, – сказал я.

– Стараюсь держать хвост пистолетом, – засмеялся он. – Однако в одном я уверен: твой брат и его банда здесь не шли.

– Они все равно должны были спуститься к реке. Я думаю, что мы очень скоро нападем на их след.

* * *

Я буду вести этот дневник и записывать все, что произойдет со мной. Для этого есть несколько причин. Я оставлю письмо, в котором объясню их. Надеюсь, что этот дневник кто-нибудь прочитает. Меня зовут Гарри Китон, я живу на Миддлтон Гарденс, 27, Баксфорд. Мне 34 года. Сегодня 7 сентября 1948 года. Но дата не имеет значения. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ.

Мы проводим первую ночь в этом лесу призраков. Шли двенадцать часов. Никакого следа Кристиана или лошадей. Или Г. Вечером вышли на поляну, которую нашел отец Стивена и назвал Поляной маленького камня. Замечательное место; можно отдохнуть после тяжелого пути и поесть. Так называемый «маленький камень» оказался массивным каменным блоком из песчаника, примерно четырнадцать футов в высоту и двадцать шагов в обхвате. Время, эрозия и дожди хорошо поработали над ним. Стивен нашел на нем едва заметную отметку с буквами ДХ, инициалами его отца. Если это маленький камень, то что же, хотел бы я знать?..

Очень устал. Плечо болит, но я сам выбрал путь «героя» и должен не обращать на него внимания. Лишь бы С. не заметил. Пока я в состоянии нести рюкзак, но приходится сильно напрягаться, больше, чем я предвидел. Поставили палатку. Вечер достаточно теплый. Лес кажется почти обычным. Ясно слышно журчание ручья; впрочем, это уже не ручей, а маленькая река. Из-за плотной растительности нам пришлось немного отойти от берега.

Лес вокруг уже открыто бросает вызов опыту: совершенно гигантские деревья, никакого следа вырубки или посадки. Они, похоже, господствуют над подлеском и чувствуют себя здесь главными. У них такая плотная листва, что подлесок довольно редкий, идти легко. Но, конечно, внизу очень темно. Однако мы без опаски отдыхаем под этими гигантами. Лес дышит и вздыхает. Много конского каштана, так что лес не очень-то «первобытный», и просто невозможное количество дубов и орехов, а еще целые рощи ясеней и берез. Сотни лесов в одном.

Китон начал вести свой дневник в первую же ночь, но продержался всего несколько дней. Кажется, он собирался держать его в тайне: завещание миру, на случай, если с ним что-то случится. Стычка в саду; стрела, которая почти убила его; мой рассказ о Болотнике, едва не изжарившем его печень; в результате его одолевали мрачные предчувствия, глубокую природу которых я понял намного позже.

Как только он засыпал, я пробегал глазами его записи и радовался этому маленькому островку нормальности. Я знал, например, что его плечо еще не прошло, и теперь был уверен, что он не будет перегружать его. Он довольно лестно отзывался обо мне: «Стивен отличный ходок, и очень целеустремленный. Его цель, сознательно или нет, ведет его внутрь, и очень точно. Он – большая поддержка, несмотря на гнев и печаль, горящие под внешним спокойствием».

Спасибо, Гарри. В эти несколько первых дней ты тоже был большой поддержкой.

В первый день мы шли долго, но всегда вперед; во второй уже нет. И хотя мы следовали «водному пути», нам пришлось преодолевать много препятствий. Лес защищался.

Во-первых, дезориентация. Иногда мы обнаруживали, что идем обратно, по собственным следам. Временами мне удавалось уловить в точности мгновение перемены в восприятии. У нас начинала кружиться голова, подлесок становился непроницаемо темным, и река начинала шуметь не слева, а справа от нас. Китон пугался, я нервничал. И чем ближе мы подходили к берегу ручья, тем меньше был эффект. Река же защищалась от нас совершенно непроницаемой колючей стеной.

Каким-то образом мы прошли первую зону. Тогда лес стал охотиться на нас. Деревья задвигались, ветки падали нам на головы… только в воображении, конечно, но мы все равно страшно пугались. Временами земля скручивалась и раскалывалась прямо под ногами. Мы чувствовали дым пожара или зловоние, как от падали. Если мы упорно шли вперед, иллюзия рассеивалась.

«На меня уже так охотились, – написал Китон в своем дневнике. – И я так же боялся. Не означает ли это, что я близко? Я не должен ожидать слишком многого».

На третий день на нас обрушился ветер, и это не было иллюзией. Он завывал и стонал, пролетая через лес и срывая листву с деревьев; сучки, колючки, мелкие камни и комья земли – все неслось прямо на нас, и нам пришлось спрятаться за деревьями, спасая свои драгоценные жизни. Похоже, ураган собирался заставить нас вернуться обратно туда, откуда мы пришли. Нам пришлось прорубиться через колючий терновник на берег реки. За весь день мы не прошли и полумили; в конце концов, избитые, усталые и поцарапанные, мы остановились и разбили лагерь.

Всю ночь нас тревожил рев зверей. Земля трескалась, палатка неистово вздрагивала, между деревьями носились огоньки, бросая странные узкие тени на полотно. Мы не спали ни минуты. Зато на следующий день мы, похоже, преодолели линию обороны. Мы шли вдоль реки, почти не встречая сопротивления.

У Китона начали появляться предмифаго. На четвертый день он стал нервным, вздрагивал от ужаса, шипел, призывая к молчанию, припадал к земле и что-то искал в лесу. Я объяснил ему, как отличать настоящее движение от иллюзорных форм предмифаго, но после ужаса первых дней он еще не скоро успокоился. Только намного позже он начал различать их. Настоящих мифаго мы слышали только в первый день, но никого из них не видели.

Или?..

Наконец мы пришли в место, обозначенное на карте отца как «Каменный водопад» и о котором он часто упоминал. Река – наш крошечный говорливый ручей – стала не меньше десяти футов в ширину и несла свои чистые воды среди поредевших деревьев, росших на скорее песчаных, чем топких берегах. Отличное открытое место, замечательно подходившее для лагеря, и действительно мы нашли следы пребывания людей: на деревьях остались отметки от веревок. Однако ни следов копыт, ни костра. Сначала у меня сердце забилось от радости – я решил, что напал на след Кристиана; однако позже пришлось признать, что это следы каких-то мифаго, и не самые свежие.

От реки местность резко поднималась вверх, склон был усеян тонкими деревьями, главным образом молодыми березками. Из земли торчали и огромные камни, а также выходы черной скальной породы. На карте путь шел через этот лесистый холм, а не по берегу реки, который был отмечен как «опасный проход».

Мы отдохнули и утром отправились через березовый лес. Мы карабкались по крутому склону, держась за узкие стволы деревьев. И почти всюду замечали пещеры, вокруг многих из которых я видел следы зверей.

Идти было трудно. Река текла далеко под нами, почти не видная и не слышная. Китону приходилось тяжело из-за больного плеча, и его лицо настолько раскраснелось, что ужасный ожог стал невидимым.

Наконец мы пересекли покрытые мхом камни на гребне и начали спускаться по другой стороне холма. И увидели высокий камень, поднимавшийся из склона под очень острым углом.

– Как будто покосился вертикально стоявший монумент, – заметил Китон. Мы соскользнули к нему и остановились, тяжело дыша и опираясь на его гладкую поверхность. Китон совсем запыхался.

– Что ты скажешь об этом? – воскликнул он, отдышавшись, и пробежал пальцами по рисунку, глубоко врезанному в камень. Лицо волка на фоне бриллианта; время и погода стерли более мелкие детали. – Кто-то здесь похоронен, верно?

Он обошел камень, все еще опираясь на него. Я оглянулся и сообразил, что из подлеска поднимается еще десяток таких же камней, поменьше.

– Кладбище, – прошептал я.

Китон стоял под впечатляющим монументом, восхищенно глядя на него. И тут на обрыве послышался треск дерева и шум камня, падающего в реку.

Потом земля слегка содрогнулась, и я со страхом оглянулся, спрашивая себя, не приближается ли кто-нибудь. И тут Китон заорал: «О, Иисус Христос!» – и я увидел, как он бешено карабкается ко мне. Только через секунду я сообразил, что происходит.

Огромный камень задвигался, медленно переворачиваясь вперед.

Китон едва успел. Монолит величественно скользнул мимо него, налетел на две березки и вместе с ними катился еще ярдов сорок, оставив на своем месте глубокую яму.

Мы подошли к ее краю и осторожно заглянули внутрь. На дне, прикрытый слежавшейся землей, лежал скелет человека, одетого в доспехи. Прямо на нас глядел череп, расколотый страшным ударом. Рядом с головой находился узкий остроконечный металлический шлем, позеленевший, но еще блестящий. Руки воина были сложены на сплющенном нагруднике. Металл потускнел, но казался отполированным. Китон предположил, что это бронза.

Мы стояли, почтительно глядя на труп, и тут из-под нагрудника посыпалась земля и скелет задвигался. Китон от ужаса закричал, все мои кости содрогнулись от страха. Но это был только ярко раскрашенный уж, пытавшийся выбраться из могилы.

Это короткое мгновение потрясло нас обоих.

– Всемогущий боже, – сказал Китон. – Давай убираться отсюда.

– Это только скелет, – сказал я. – Он нам ничего не сделает.

– Кто-то похоронил его, – совершенно справедливо заметил Китон.

Мы подобрали вещи и стали спускаться по склону, скользя и поскальзываясь, к более надежно выглядящим деревьям на берегу реки. Я с облегчением засмеялся, когда мы добрались до них, но Китон мрачно посмотрел вверх, в сторону гребня холма, туда, где лежал упавший мегалит.

Я тоже взглянул туда и сквозь густые деревья увидел вспышку света на зеленом металле. Через секунду она исчезла.

Пятый день. Пятая ночь. Холодно, замерз. Я очень устал, плечо не проходит. Стивен тоже устал, но настроен очень решительно. Происшествие со стоячим камнем напугало меня больше, чем я могу признаться. Я уверен, что воин преследует нас. Я вижу вспышки света на его броне. Мы слишком шумим, когда идем через подлесок. Стивен говорит, чтобы я выкинул из головы эти глупости. У нас есть чем встретить любого преследователя. Он полностью уверен в себе. Но мысль о сражении с таким? Ужасно.

Меня преследуют образы, которые я вижу краем глаза. С. объяснил мне, откуда они взялись, но я даже не подозревал, насколько они будут сбивать меня с толку. Фигуры, группы, даже животные. Я вижу их, иногда довольно отчетливо. Кошмарные видения. Он говорит, что я начал создавать их, что они не существуют, и я должен сосредоточиться на том, что вижу прямо перед собой, пока не привыкну к ним.

Сегодня ночью видел волков, на той стороне реки. Они принюхивались к нам. Пять здоровенных бестий, очень уверенных в себе. От них очень мерзко пахнет. Двигаются бесшумно. Совершенно настоящие. Понюхали и вернулись в лес.

Мы идем уже пять дней. Шестьдесят часов ходьбы, по моему расчету. Часы сломались, и мне не хочется знать почему. Но я уверен, что мы действительно шли около шестидесяти часов и, значит, прошли миль восемьдесят, а то и девяносто. И все еще не добрались до того места, где на моих фотографиях видны люди и строения. При свете факела мы глядим на эти фотографии. Мы могли бы пройти через лес раз двадцать, но все еще находимся у его края.

Я боюсь. Но это лес призраков, безусловно. И если С. прав, тогда аватар и город должны быть здесь, а ущерб можно исправить. Боже, смотри за мной, веди меня!

Аватар и город должны быть здесь…

Ущерб можно исправить…

Я перечитал эти слова, пока Китон спал глубоким сном. Костер почти догорел, пламя больше не мерцало, и я подбросил в огонь два куска дерева. В ночь полетели искры. Тьма вокруг нас говорила, неслышно, ясно и угрожающе; ее голос смешивался с вечным журчанием говорливого ручья.

Аватар и город должны быть здесь…

Я взглянул на спящего Китона, потом осторожно вернул маленькую записную книжку в потайной карман его рюкзака.

Итак, Китон каким-то образом связан с райхоупским лесом – лесом призраков, как он называет его; и здесь нечто большее, чем компания-из-любопытства. Он уже был в таком же лесу, и там с ним случилось что-то такое, о чем он мне не рассказал.

Не встретил ли он в том лесу мифаго? Аватара, земное воплощение бога? И какой ущерб он имеет в виду? Шрам от ожога?

Я бы очень хотел поговорить с ним об этом. Но тогда пришлось бы рассказать, что я тайком читал его дневник – о французском лесе призраков он не говорил почти ничего. Я надеялся, что со временем он откроет мне свою тайну, чем бы она ни была вызвана: страхом, виной или мщением.

Через час после рассвета мы собрали лагерь, встревоженные дикими зверями, быть может, волками. Я посмотрел на карту с тяжелым чувством: мы едва отошли от края леса и нам еще идти и идти. Мы шли уже много дней, но наше путешествие почти не началось. Оказалось, что Китону трудно понять, что здесь время и пространство связаны совсем по-другому, чем снаружи. А я спрашивал себя, что еще дикий лес придумает для нас.

Но, кстати, до дикого леса мы еще не дошли. Кладбище, сказал мне Китон, располагалось на месте древней рощи. Райхоупский лес захватил его края, но оставалось еще слишком много следов человеческой деятельности. Китон показал мне, что он имел в виду: мы прошли под огромным дубом, который вырос сам по себе, без всякой помощи человека, а недалеко от него росла береза, которую обрезали на высоте десяти футов от земли почти сто лет назад. Из места среза появились новые побеги, ставшие невероятно толстыми ветками, скорее похожими на стволы. В результате дерево чуть ли не достигало неба и бросало тень на весь подлесок.

Но кто обрезал дерево: человек или мифаго?

Мы проходили через зоны, в которых, судя по дневнику отца, жили самые странные обитатели леса, вроде Сучковика, Джека-в-Зеленом и Артура. А также целые общины: шамига, изгнанные бандиты, цыгане и всякие мифические народы, связанные страхом или магией с густыми лесами.

Не исключено, что в этой же зоне родилась и Гуивеннет. И сколько же Гуивеннет мех Пенн Ив, дочерей Вождя, бродит по этому огромному лесу? Это был мир мысли и земли, в котором не действовали физические законы времени и пространства, гигантская страна, где места хватило бы на тысячи таких девушек, каждая продукт сознания людей, живших в деревнях и городах вокруг райхоупского леса.

Как мне не хватало ее. Как прав был Китон, когда писал о моей ярости, кипевшей под внешним спокойствием. Бывали мгновения, когда неконтролируемая ярость захватывала меня, я почти не мог выносить присутствия другого человека и бросался вперед, сокрушая все на своем пути и трясясь от гнева на брата, причину моих несчастий.

После атаки прошло столько дней, а он все еще на много миль опережает меня. Я не должен был откладывать выход! Где мне искать ее? Эта земля невероятно велика, гигантская территория, покрытая первобытным лесом.

Но упадок духа длился недолго. И в полдень шестого дня я нашел след Кристиана – очень необычный, но достаточно ясный; да, брат опережал меня, но не настолько, насколько я думал.

Около часа мы шли вдоль берега по следу маленького оленя. Землю покрывал тонкий ковер из папоротника и собачьей фиалки; на мокрой болотистой почве следы выделялись настолько отчетливо, что и ребенок смог бы пройти по ним. Деревья толпились ближе к реке. Концы их длинных ветвей почти касались воды, образуя тихий мрачный туннель. Свет струился через разрывы в листве, создавая ярко освещенный нижний мир, в котором мы преследовали свою добычу.

Животное оказалось еще меньше, чем я ожидал, и стояло, гордое и настороженное, рядом с деревьями, там, где берег реки становился широким и сухим. Китон не сразу увидел оленя, который почти сливался с густым зеленым лесом. Я же осторожно подошел к нему, держась под покровом деревьев, с револьвером Китона в руке. Я настолько хотел свежего мяса, что и не думал о бесчестии такого убийства. Я выстрелил только один раз, в его холку, и обломки позвоночника пронзили шкуру по всей спине. Олень, тяжело раненный, упал на землю, я прыгнул на него и быстро закончил его страдания. Разделав его так, как научила меня Гуивеннет, я бросил сырую ляжку Китону с улыбкой и сказал ему развести костер. Летчик побледнел и отшатнулся от кровавого куска мяса, потом испуганно посмотрел на меня:

– Ты убиваешь не в первый раз.

– Да. И сейчас мы должны наесться. Сохраним несколько фунтов вареного мяса на завтра и понесем с собой столько, сколько сможем.

– А остальное?

– Оставим здесь. Тогда у волков будет причина задержаться, хотя бы ненадолго.

– Ты уверен? – пробормотал он, подобрал ляжку оленя и стал счищать с нее листья и грязь.

Потом, собирая в зарослях дерево для костра, он ахнул от ужаса, уставился на землю и позвал меня. Я подошел к нему и мгновенно узнал зловоние, которое почувствовал еще раньше, охотясь за оленем: трупный запах какого-то большого животного.

И этими животными оказались люди, двое.

Китон поперхнулся и закрыл глаза.

– Взгляни на мужчину, – сказал он. Я наклонился и через полумрак увидел то, что он имел в виду. Живот человека был вспорот, печени не было. То самое, что хотел сделать Болотник с самим Китоном.

– Кристиан, – сказал я. – Он убил их.

– Два-три дня назад, – согласился Китон. – Я повидал трупы во Франции. Они еще гибкие, видишь? – Он, все еще дрожа, наклонился и согнул ногу девушки. – Но уже начали вонять. Черт побери, такая молодая… посмотри на нее…

Я расчистил землю вокруг тел. Они оба действительно были очень молоды. Любовники, решил я, оба почти обнаженные: только у девушки на шее осталось костяное ожерелье, а у юноши – обрывки ремней на икрах, как если бы с трупа содрали сандалии. Кулаки девушки были сжаты. Я легко отогнул пальцы и нашел сломанные перья куропаток; я сразу вспомнил плащ Кристиана, отделанный такими же перьями.

– Мы должны похоронить их, – сказал Китон, и я заметил мокрый нос и слезы в его глазах. Он наклонился и вложил руку юноши в руку его любовницы, потом повернулся, по-видимому разыскивая хорошее место для могилы.

– Неприятности, – прошептал он. Я тоже повернулся и вздрогнул, увидев кольцо вокруг нас – кольцо очень рассерженных людей. И каждый, кроме одного – быть может, старого вождя, – держал в руках лук, нацеленный на меня или Китона. Один из них качнулся, лук тоже закачался, и стрела заколебалась между моим лицом и грудью. По его выкрашенному в серое лицу тек поток слез.

– Он сейчас выстрелит, – прошипел Китон, и я не успел ответить «Знаю», как этот потрясенный горем человек отпустил тетиву. В то же самое мгновение старик ударил концом посоха по краю лука. Стрела с отвратительным звуком просвистела в воздухе и глубоко вонзилась в дерево между мной и Китоном.

Кольцо осталось стоять, стрелы по-прежнему глядели на нас. Печальный человек, злой и разочарованный, тоже остался стоять, устало прижимая лук к боку. Их вождь вышел вперед и всмотрелся в наши глаза; потом оглядел копье с каменным наконечником, которое я держал в руке. Очень странно, но от него шел сладкий запах, как от яблока – как если бы он полил тело яблочным соком. Его волосы были заплетены в пять косичек, выкрашенных в синее и красное.

Он осмотрел тела, лежавшие между нами, потом что-то сказал своим людям. Воины опустили луки и вернули стрелы в колчаны. Безусловно, он мгновенно понял, что этих юных любовников убили несколько дней назад, но на всякий случай он пробежал пальцами по лезвию моего копья, хихикнул, оглядел меч, который его впечатлил, и ножи Китона, которые его удивили.

Оба тела отнесли на открытый участок у реки и положили рядом. Потом сделали двое носилок, очень грубых, и почтительно положили на них тела. Вождь склонился над девушкой, посмотрел ей в лицо и пробормотал:

– Ус гуериг… ус гуериг…

Человек, который был отцом девушки (или юноши, трудно сказать), опять беззвучно заплакал.