Текст книги "Утонченный мертвец"

Маккеллар хорошо изучил материалы по этой теме и теперь, схватив череп, принялся сверлить коренной зуб, выдавая по ходу импровизированный диалог (разумеется, в лицах) между Вито Борджиа (невнятно и скованно, по причине наличия инструментов во рту) и Миллиганом (вкрадчиво-триумфально). Маккеллар привлек к этому действу и Кэролайн, в качестве очаровательной ассистентки Миллигана – в прошлом девочки из борделя и певички в «Чокнутом Джи», которая под благотворным влиянием Миллигана, вдохновившись его примером, решила уехать на восток и выучиться на дантиста. Маккеллар заставил нас обоих спеть вместе с ним «Дом на пастбище», причем во весь голос, а сам продолжал сверлить черепу зуб. Смысл был в том, чтобы заглушить крики обреченного кардинала. Изучив дырку при помощи крошечного серебряного зеркальца, он показал нам, как надо пломбировать зуб – специальным раствором, который он также достал из сумки.

Под конец Маккеллар степенно уселся в кресло, изображая папу Миллигана, который сидит на своем ватиканском троне и держит на коленях голову поверженного врага. Представление закончилось только тогда, когда мы с Кэролайн преклонили колена и облобызали его папский перстень, после чего Маккеллар рванул на первый этаж, к моему тайнику под лестницей, где я прятал бутылки виски.

Кэролайн, я так думаю, предпочла бы сердиться на меня и дальше, но как можно сердиться и злиться на человека, с которым вы только что спели хором «Дом на пастбище»?! Я согласился бросить «Стриптиз» (он был практически завершен, и я мог бы закончить его уже без Кэролайн) и пообещал, что напишу ее настоящий портрет – настоящий, в смысле нормальный и без выкрутасов, – и что мы можем начать уже в следующую субботу.

Кэролайн сидела на подоконнике, залитом солнцем, и смотрела на реку. Маккеллар вернулся с бутылкой виски и предложил тост за object trouve из «Gamages». Мы выпили, и Маккеллар завел разговор о кино. В ближайшую пятницу намечается общий поход «Серапионовых братьев» на «Тайну музея восковых фигур». Маккеллар настоятельно приглашал Кэролайн с нами. Я уже понял, что мне не удастся удерживать нашу компанию подальше от Кэролайн. Я передал Маккеллару сигарету, включил граммофон, и по комнате разлилась мелодия «Она просто прелесть, она просто чудо. Кто это, скажите? Малютка мисс Аннабель Ли».

Глава 5

Весь день я работал над сценой, где Рембо с Гагулой проходят сквозь рой диких голодных пчел и попутно Рембо объясняет Гагуле принципы символистической поэзии, а вечером поехал на Пиккадилли, чтобы забрать Кэролайн. Наша компания уже собиралась у входа в «Витаграф». (Присутствие на таких групповых выходах считалось строго желательным, и только Манассия настойчиво не желал ходить в кино вместе со всеми.) Маккеллар был в приподнятом настроении, поскольку выяснил, что Зейн Грей, автор «Всадников пурпурного шалфея» и ряда других популярных вестернов, до того, как заняться писательством, работал дантистом. Маккеллар отправил ему длинное письмо со списком вопросов, касавшихся зубоврачебной практики. Я представил Кэролайн Дженни Бодкин, нашей игрушечных дел мастерице. Подошел Оливер. В своем старом поношенном фраке он тем не менее выглядел весьма импозантно. Сразу после кино у него начиналось вечернее представление в «Дохлой крысе». Щелкнув каблуками на манер прусских аристократов, он церемонно поднес руку Кэролайн к губам и при этом с любопытством взглянул на меня. А потом – откладывать дальше было никак нельзя – подошли Нед с Феликс. Феликс старалась не отставать от Неда ни на шаг. Она словно висела у него на поясе наподобие кинжала в ножнах.

– Привет, Каспар. Чем сейчас занимаешься? Все еще этим Гагулиным детством и юностью? – спросила Феликс и, не дожидаясь ответа, с лучезарной улыбкой обратилась к Кэролайн: – А вы, наверное, Кэролайн, о которой мы столько наслышаны. Очень рада знакомству. Наконец-то Каспар нашел себе нормальную женщину. А то меня уже стало мутить от его развеселых подружек. Кстати, я Феликс. Надо нам будет как-нибудь поболтать о своем, женском.

Кэролайн, хотя и была выше Феликс чуть ли не на полголовы, казалась робкой смущенной девочкой, растерянной и ранимой, и я ничего не мог сделать, чтобы ее защитить. Нед положил руку Феликс на плечо и сжал со всей силы. Он учтиво представился и добавил:

– Не обращайте внимания. Феликс немного с приветом.

– Мы все немного с приветом, – сказала Феликс и сообщила Кэролайн, вроде как по секрету: – Неду нравится бить своих женщин – по-настоящему, плеткой, до крови, – иначе он просто не может творить. Потом ему стыдно, и он всячески извиняется, и я заставляю его целовать меня и облизывать везде и всюду. Хотя зря я все это рассказываю. О таких вещах как-то не принято говорить вслух. Расскажи что-нибудь о себе, Кэролайн. Ничего, что я сразу на «ты»? Ничего, что я интересуюсь? Я вообще любопытная. Люблю совать нос в чужие дела. Ты чем занимаешься? Танцуешь? Рисуешь? Пишешь стихи или прозу?

Кэролайн ничего не сказала. Я заметил, что ее глаза подозрительно заблестели, и ответил за нее:

– Она секретарша.

– Секретарша?! – воскликнула Феликс с преувеличенным разочарованием. – А разве бывают сюрреалистичные секретарши? Какая связь между высшей реальностью и делопроизводством? Не понимаю.

– Потому что ты не умеешь думать, – сказал Нед (который не отрывал глаз от Кэролайн). – Сюрреалистическая революция, она либо для всех, либо ни для кого. Когда «Серапионовы братья» придут к власти в этой стране, нам понадобятся сюрреалисты-таксисты, чтобы мчать нас к таинственной цели, и сюрреалисты-сантехники, рабочие канализаций, чтобы исследовать глубины коллективного бессознательного, и сюрреалисты-секретарши, чтобы печатать под диктовку Чудесного со скоростью сто двадцать слов минуту.

Кэролайн сказала, что она печатает со скоростью не более ста слов в минуту, но Нед заверил ее, что под властью Сюрреализма (именно так, с большой буквы) ее скорость существенно возрастет, и Маккеллар подтвердил, что с тех пор, как он примкнул к сюрреалистам, его машинописное мастерство достигло почти запредельных высот.

Когда наша братия ходила в кино, мы всегда садились все вместе, в первом ряду – по возможности ближе к мерцающим грезам на белом экране.

В зале уже погасили свет, мы пробирались к нашим местам в темноте. Кэролайн шумно втянула носом воздух и сказала мне громким шепотом:

– Если любовник облизывает тебя всю, это еще не заменяет хорошую ванну. Этой женщине не помешало бы хоть изредка мыться с мылом.

Феликс, которая все слышала, обернулась к ней в полном восторге:

– А тебе явно стоит попробовать, чтобы Каспар облизал тебя всю.

Оливер был рядом и, без сомнения, слышал этот обмен любезностями. В темноте я не видел его лица, но мог представить его выражение.

Нед хотел, чтобы мы с Кэролайн сели рядом с ним и Феликс, но Кэролайн замешкалась и как бы случайно пропустила вперед Оливера, который сел между ними и нами. Феликс подмигнула мне за спиной Кэролайн, и я подмигнул ей в ответ.

После коротенькой документальной ленты об итальянских войсках в Аддис-Абебе начался собственно фильм. «Тайна музея восковых фигур» с Лайонелом Этуиллом и Глендой Фаррелл, и Фэй Рэй в роли второго плана. Однако «Серапионовы братья» пришли на фильм именно из-за Фэй Рэй (известной прежде всего своей ролью в «Кинг-Конге»). Нед с Феликс уже дважды видели эту картину и произносили реплики диалогов вместе с актерами на экране. Всякий раз, когда главный злодей Иван Игор выдавал что-то вроде: «Если вы, моя прелесть, извините мне эти культяшки, я буду рад познакомиться с вами поближе», весь наш первый ряд буквально взрывался смехом, но в зале были другие зрители, и они принимали кино всерьез, и где-то на середине фильма к нам подошел администратор и призвал нас к порядку, пригрозив удалить нашу компанию из зала, если мы будем и дальше мешать остальным.

В фильме Игор похищает Фэй Рэй – хочет покрыть ее воском и выставить как Марию-Антуанетту в своем некрофильском музее восковых фигур, но я считал, что Кэролайн гораздо красивее Фэй Рэй, и поэтому не особенно вникал в происходящее на экране. Когда Игор проник в городской морг Беллвью и склонился, подавляя рвотные позывы, над трупом молодой женщины, Кэролайн прижалась ко мне. Я приобнял ее за плечи, и она не отстранилась. Я опустил руку чуть ниже и принялся легонько ласкать ее правую грудь, а второй рукой гладил ее колено. Я так думаю, ее колено мало чем отличалось от колена любой другой женщины. Колено – вещь самая что ни на есть заурядная, и все-таки в темноте кинозала, под бледным мерцанием экрана, я гладил колено Кэролайн под тонким шелком чулка и чувствовал себя запредельно счастливым. Колено есть переходная зона между функциональной икрой и эротичным бедром. Женское колено – обвал камней, под которыми хрупкое мужское умение обретет (если отважится) источник живительных теплых вод. На самом деле тогда я не думал об этом в таких выражениях. Я же не псих ненормальный. То есть, наверное, все-таки ненормальный, но не до такой же степени. Просто я часто потом вспоминал этот вечер: в кино с Кэролайн.

Ее колено высовывалось из-под юбки – такое трогательное, беззащитное и в то же время такое вещественно-осязаемое. Разумеется, это был верх абсурда: сидеть в кинотеатре и превозносить чье-то колено, но я в то время был ярым приверженцем абсурда, и Кэролайн к тому же была вовсе не против того, чтобы я гладил ее колено. Мои ласки она принимала спокойно, я бы даже сказал, безмятежно – как смирная лошадь, которая позволяет себя погладить. Я почти ненавидел ее за то, что она пробуждала во мне такое яростное вожделение, и все же я был так счастлив, что, помнится, сказал себе: мне все равно, что будет потом; может быть, мне суждено целую вечность гореть в аду, ну и пусть, эти минуты с Кэролайн, когда я гладил ее колено, прижимая ее к себе, – они того стоят. В свете того, что случилось потом, воспоминания об этих мгновениях и этих мыслях представляют особенный интерес. Эти невинные ласки были исполнены чарующей легкости и небывалого удовольствия, и когда «Тайна музея восковых фигур» уже приближалась к своей кульминации, и мы с Кэролайн слились в поцелуе, мне стало даже немного грустно, что все закончилось так банально.

Пошли финальные титры, и «Серапионовы братья» дружно рванули к выходу. Мы никогда не оставались на гимн – для нас это был принципиальный вопрос. Мы решили зайти в «Герцога Йоркского». Кэролайн достала из сумочки зеркальце и подкрасила губы. Хорхе пошел к барной стойке взять всем выпить. Дженни Бодкин завела разговор о зловещих сюрреалистических куклах Ганса Беллмера, некоторые из которых будут представлены на выставке в Нью-Барлингтоне, но Нед перебил ее на полуслове. Он спросил Кэролайн, что она думает о фильме.

Кэролайн улыбнулась.

– Он какой-то немножечко глупый. Но все равно было страшно.

– В самую точку, – ответил Нед. – Хотя я бы сказал, что в нем есть немалая доля абсурда. И тогда возникает вопрос: «Почему этот фильм пробуждает страх?» Вполне очевидно, что источники этого страха связаны с бессознательным и сексуальным. Любой анализ психо-сексуального потенциала «Тайны музея восковых фигур», для того чтобы он был убедительным, следует проводить сразу на нескольких уровнях. То, что представлено нам на экране, есть, по сути своей, психологическая драма, в которой задавленные, неосуществленные желания проявляются в замаскированных формах. Что такое, в конце концов, восковые фигуры? По сути дела, они выполняют то же символистическое назначение, что и автоматы, куклы и манекены. Они как сигнальные флажки на опасной границе между жизнью и смертью. Восковые фигуры – это подобия жизни, но это действительно только видимость. В то же время функциональная связь восковых фигур с куклами, здесь я имею в виду игрушки, прямо указывает на то, что в этом фильме мы отступаем назад во времени, возвращаемся в детство с его инфантильными желаниями и страхами. Всем детям хочется, чтобы их куклы ожили, и они часто изображают, что именно так оно и происходит. Безусловно, это присутствует в фильме. Но идея гораздо глубже. Иван Игор, хозяин музея восковых фигур, это чудовище в человеческом облике, представляет фигуру отца – внешне доброго и мягкого, а в действительности враждебного своим детям. Фэй Рей и Гленда Фаррелл бессознательно принимают роль дочерей Игора и, как все дочери, мечтают о том, чтобы переспать с папой.

Лицо Кэролайн выражало сомнение. Мне показалось, что она на секунду задумалась над последним высказыванием Шиллингса насчет переспать с папой (который, в моем представлении, был уже пожилым человеком, который всю жизнь проработал железнодорожником и от которого пахло трубочным табаком), но тут же выбросила из головы эту мысль. Выступление Неда не произвело на меня впечатления, поскольку я уже слышал его анализ (почти слово в слово) «Золотоискателей 1933 года» буквально за пару недель до того. Нед всегда говорил абзацами, без всяких эканий и других междометий. Его речи струились плавно и воздействовали на слушателей гипнотически. Люди в баре, сидевшие неподалеку от нашего столика, оставили на время свои разговоры и внимательно слушали Неда.

– И, разумеется, вы обратили внимание, что между Игором и всеми женщинами, которых он похищает и убивает, присутствует вполне очевидное фамильное сходство. Игор, после того как едва не погибает в пожаре в начале фильма, превращается в изуродованное чудовище, а женщины, как всем известно, тоже чудовища. В каком-то смысле их можно рассматривать как кастрированных, то есть изуродованных мужчин. Это последнее утверждение выводит нас на новый уровень анализа этого, безусловно, глубокого и интересного фильма. События, происходящие на экране, прямо указывают на присутствие явной угрозы исконному патриархальному строю, поскольку мы видим…

– Нед, постой, – перебила его Дженни Бодкин. – А не разумнее ли будет рассматривать мужчину как своего рода уродскую женщину? Взять, к примеру, горбуна из Нотр-Дама. Разве не очевидно, что горб – это в символистическом смысле смещенный пенис, каковой можно принять за уродливое дополнение к совершенному женскому телу? И Фэй Рэй в «Тайне музея восковых фигур» – это фигура матери, которую Игор воспринимает как угрозу своей сомнительной половой зрелости. И ты, Нед, я уверена, со мной согласишься.

Дженни торжествующе улыбнулась, но Нед, дослушав ее до конца, как ни в чем не бывало продолжил свои рассуждения, словно его и не перебивали.

– Поскольку мы видим символистический образ мужского страха перед женской сексуальностью. Игор – своего рода Синяя Борода, который может нейтрализовать женскую сексуальность, только покрыв женское тело воском. И что показательно…

– Нед, погоди! А как же, что говорила Дженни?! Что мужчина – уродская женщина? – Похоже, Феликс решительно настроилась остановить поток Недовой речи.

– Если ты дашь себе труд задуматься, ты поймешь, что мы с Дженни говорим об одном и том же, – невозмутимо отозвался Нед. – Но я все же продолжу. Показательно то, что Игор, когда убивает Фзй Рэй, превращает ее в восковую фигуру Марии-Антуанетты, женщины, которая старше его на несколько столетий, то есть это его мать. Но и это еще не все. Если развить предыдущую мысль, я бы сказал, что хотя в фильме явно присутствуют мужские страхи…

– Нед, погоди! Погоди! Вы с Дженни говорите о двух разных вещах. Ты утверждаешь, что женщины – это изуродованные мужчины, а у Дженни все наоборот.

– Феликс, ты меня утомляешь, – ответил Нед, по-прежнему не сводя глаз с Кэролайн. – Как я говорил, хотя в фильме явно прослеживаются мужские страхи перед женской сексуальностью, на самом деле главное в фильме – это страх женщины перед своей собственной сексуальностью. Этим он и интересен, я бы даже сказал, притягателен. Комплекс Красавицы и Чудовища. Собственная сексуальность кажется женщине пугающей и абсурдной. Добавлю, кстати, что на удивление многие женщины, молодые, красивые и интересные, с которыми у меня что-то было, боялись в открытую говорить о своих сексуальных потребностях и предпочтениях.

Нед смотрел прямо в глаза Кэролайн. Она сидела с прямой спиной, над своим бокалом шанди[15]15
  Шанди – смесь пива или портера с лимонадом или безалкогольным имбирным пивом.


[Закрыть], и спокойно выдерживала его жгучий взгляд.

– Женщинам, которые спят с Недом, надо бояться лишь одного: чтобы он не схватился за плетку, – громко сказала Феликс.

– Именно так лично мне видится основной конфликт фильма, – невозмутимо закончил Нед. – Хотя, разумеется, «Тайну музея восковых фигур» можно интерпретировать как притчу о вуайеризме и опасностях такого подхода, когда женщин рассматривают в качестве сексуальных объектов. Впрочем, фильм настолько неопределенный и многозначный, что провести полный его анализ не представляется возможным.

Все долго молчали, а потом Оливер сказал, что он понял фильм точно так же. Дженни вновь завела разговор о куклах Ганса Беллмера. Беллмер и Дали собираются выставить в Нью-Барлингтоне, помимо прочего, и свои восковые фигуры.

– Приходи на закрытый просмотр, Кэролайн. Каспар, непременно возьми Кэролайн на закрытый просмотр.

Феликс сказала, что ей надо выпить еще, чтобы как-то расслабиться после мутного выступления Неда, но Оливер сказал, что нам нужно идти, потому что ему уже скоро выходить на сцену. Большинство из компании все равно собиралось засесть в «Дохлой крысе», поскольку уже подходило время традиционного вечернего возлияния. Оливер пригласил и нас с Кэролайн, но Кэролайн вежливо отказалась, сказала, что мама с папой ждут ее к ужину. Я хотел проводить ее до дома, но она разрешила только до автобусной остановки. Сказала, что она не хочет, чтобы из-за нее я не попал в клуб. Когда мы ждали автобуса на остановке, она спросила, что имела в виду Феликс, говоря про моих «развеселых подружек».

– Именно то и имела. Просто подружки.

– Расскажи мне о них.

– Расскажу, но потом. Не сейчас. Лучше скажи, ты пойдешь на закрытый просмотр, на выставку? Там будет интересно.

Кэролайн задумчиво кивнула.

– Да, я пойду.

Я думал, она вернется к вопросу о развеселых подружках, но тут подъехал автобус. Если бы она продолжала настаивать, у нее, может быть, и получилось бы пробиться в своего рода тайную комнату герцога Синяя Борода, где хранилась моя коллекция прошлых постельных привязанностей. Девственность я потерял в Стамбуле в пятнадцать лет. Там была (и, наверное, есть до сих пор) целая улица борделей, в районе Пера, неподалеку от моста Галата. Турки важно расхаживали по улице и разглядывали полуголых женщин, стоявших в дверях или у распахнутых окон, и мы с моим провожатым ходили вместе со всеми и в конце концов остановились на женщине, которую оба сочли самой красивой. У нее были короткие волосы, жесткое лицо и груди как два теннисных мячика. Мой провожатый вручил мне какую-то сумму денег, которую я отдал кассиру в кассе, располагавшейся на входе в публичный дом. Потом я показал на женщину с короткими волосами, и она молча увела меня наверх. Она сразу бросилась на кровать и раздвинула ноги, а когда я попробовал что-то изобразить, ясно дала мне понять, что ей не нужны мои поцелуи и ласки, и лучше бы я побыстрее кончал, хотя меня и не требовалось поторапливать – все закончилось очень быстро. Она тут же вскочила с кровати и бросилась к биде. Через пару минут мой провожатый решил, что он тоже, пожалуй, ее опробует.

Потом у меня были более приятные, хотя и более дорогие случайные связи: почти бурный почти роман с Жанин в Париже, и одна незабвенная ночь с Кики де Монпарнас, и потом в Лондоне – с бессчетным количеством прелестниц, которым я платил за любовь, в том числе и с проституткой, что называется, зрелых лет, питавшей ко мне самые нежные чувства, с моей «Смертью от старости», как нарекла ее наша братия. В каком-то смысле все эти женщины были мне вместо матери. Но теперь я надеялся от них спастись.

Посадив Кэролайн в автобус, я поспешил в «Дохлую крысу». Памела с Оливером решили устроить совместное выступление. Памела пела «Ou Sont Tous Mes Amants» и «Chanson du Rat Mort» своим ночным дымным голосом, а Оливер (под сценическим псевдонимом Мандрика) показывал даже не фокусы, а жонглерские трюки с двумя колодами карт, создавая из них веера, водопады и прочие подвижные картины. Он заставлял карты бегать вверх-вниз по его рукам и парить в воздухе между его расставленными ладонями. Яркий сценический грим не скрывал, а скорее подчеркивал его мрачное меланхолическое выражение, под прожекторами было жарко, и пот стекал по его лицу, мешаясь с расплывшейся тушью. Оливер был похож на Пьеро, плачущего черными слезами.

Я пробрался за столик к своим, где меня уже ждал наполненный бокал. Я пил шампанское и размышлял о своей злобной натуре. Сравнив себя с Игором из фильма, я пришел к неутешительному заключению, что я, по сути, такое же чудовище, которое охотится на невинных, доверчивых женщин. Но (и в этом было решающее различие) я страстно желал отпущения грехов, чтобы потом объявить с полным правом: «Это не я. Это был кто-то другой». Зачем я сидел в этом клубе? Не будь мои сны столь мучительно скучны, я предпочел бы лечь спать – это было бы всяко лучше, чем весь этот дым, шум и кричащая безвкусица. В тот вечер мы все сидели какие-то унылые и подавленные. Особенно мне запомнилось лицо Феликс, у нее были красные опухшие глаза, и было вполне очевидно, что они с Недом опять разругались.

Нед говорил о супружеской жизни. В том смысле, что брак – это мерзко и пакостно. Брак по сути своей есть завуалированная форма коммерческой сделки, когда женщина продает свое тело для секса в обмен на товары и различного рода услуги, которыми ее обеспечивает супруг.

– Секс должен быть неограниченным и свободным, это должен быть акт доброй воли, совершаемый равными партнерами при отсутствии всяческих обязательств, – заявил Нед, и тут на него снизошло озарение. – Нам надо устроить большую оргию – я имею в виду, групповую. При участии всей группы. Таким образом «Серапионовы братья» станут ближе друг к другу, что укрепит нашу сплоченность. Вот прямо здесь все и устроим! В смысле здесь, в клубе! Хотя женщин у нас маловато. Надо будет пригласить еще. Пусть каждый из вас, я имею в виду мужчин, приведет с собой женщину.

Маккеллар принял эту идею с восторгом:

– Жена буквально вчера выразила недовольство, что я никогда ее не приглашаю на наши сборища.

Однако все остальные не разделяли его восторгов и угрюмо смотрели на Неда.

Номер Памелы и Оливера закончился, и они присоединились к нам.

– Привет, Каспар, – нежно проворковала Памела.

– У него новая девушка! – грянули все хором.

Памела сердито надула губки, изобразив недовольство. Я пожал плечами, словно извиняясь, и вымолил у нее туфельку. Потом взял бутылку, вырвав ее у Хорхе, налил в туфлю шампанское и поднял этот «бокал» за Памелину красоту. Памела, эффектно сраженная наповал, упала ко мне на колени и тоже отпила глоток, после чего туфля пошла по кругу. Все согласились, что клубное шампанское получается гораздо вкуснее, если пить его из туфли.

Маккеллар проявил себя истинным ценителем:

– Похоже на красное вино с сыром, да?

Он так увлекся, что снял свой ботинок и наполнил его шампанским. Памела, пригревшаяся у меня на коленях, тихонько мурлыкала строчки из «Ou Sont Tous Mes Amants».

А Нед, как обычно, настырный, вновь вернулся к вопросу об оргии.

– Все должны будут входить в помещение на четвереньках и с завязанными глазами. Каспар, где ты достал свою маску для сна?

– Купил в магазине на Уигмор-стрит. Это специализированный магазин, там продают всякие медицинские принадлежности, в том числе и протезы.

– Отлично. Тогда купи двадцать, нет, тридцать масок – и пару-тройку искусственных ног. Они пригодятся для оргии, для стирания границ между реальностью и нереальным. Хорхе даст тебе денег.

Хорхе уныло кивнул.

Оливер закурил сигарету из своего портсигара от Эмеральд Кюнар, выдул колечко серого дыма и произнес, нарочито растягивая слова:

– А разве оргии теперь не vieux jeu[16]16
  Устарелый, старомодный (фр.).


[Закрыть]?

Нед раздраженно взглянул на него.

– Речь идет не об убогой буржуазной оргии, которая отличается от обычного званого вечера только тем, что все раздеваются догола. Речь идет о полном погружении в полиморфный порок вкупе с намеренным систематическим расстройством привычных чувств. Завязанные глаза, то есть насильственная слепота, откроет дорогу случайности и объективному желанию, мы сотворим живой ковер из сплетенных рук, языков, бедер и половых органов, который будет вздыматься, пульсировать и колыхаться в едином таинственном ритме. Секс следует освободить от супружества и размножения. Больше того, нам, мужчинам, нужно избавиться от страхов перед собственной физиологией. Отринув условности добра и зла, не делая разницы между плохим и хорошим, мы будем действовать по формуле «Долой все запреты!».

Он выдержал паузу и сказал, обращаясь к Оливеру:

– Приводи свою contess'y.

И ко мне:

– А ты приводи Кэролайн.

После чего он продолжил:

– Вот что самое примечательное в этой оргии: в сюрреализме не будет дискриминации по принципу красивый – уродливый, когда у всех будут завязаны глаза…

Но Неду так и не удалось закончить мысль. Феликс встала с ногами на стул и закричала, с трудом удерживая равновесие:

– Я знаю, зачем ему оргия. Я ему надоела. Только мне он надоел еще раньше!

И она вылила Неду на голову полбутылки шампанского. Норман, старший администратор клуба, тут же примчался спросить, не нужна ли ей еще бутылка, но Феликс лишь раздраженно махнула рукой. Потом она попыталась пнуть Неда в лицо, но сорвалась со стула и, падая, ударилась головой о соседний столик. Нед бросился к ней и не вставал с пола все время, пока она медленно приходила в себя в его нежных объятиях. Потом Феликс расплакалась, и Нед принялся облизывать ей глаза. Хорхе вручил им по бокалу шампанского.

После чего мы взялись напиваться уже всерьез. Я плохо помню, что было дальше. Помню, Нед говорил, что на следующем собрании мы проработаем все орг-вопросы по оргии. И еще помню, как он говорил, обращаясь конкретно ко мне:

– Эта твоя Кэролайн, она очень умная. Ты знаешь об этом, Каспар?

Заметив мое удивленное выражение, Нед продолжал:

– У нее умное лицо. И особенно – брови. По лицам можно читать, как по книгам. Ты, как художник и портретист, должен об этом знать. Когда люди взрослеют и вырастают из детства, они теряют лицо, с которым родились, и обретают лицо, которое делают себе сами. Посмотри на меня. У меня лицо льва. Я сам его сделал. Потому что мне нужно такое лицо, если я лидер братства. А теперь посмотри на себя. У тебя на лице напрочь отсутствует смех. А эти печальные складки у губ… Ты нарастил себе маску, но эта маска, она ничего не скрывает, потому что теперь маска стала тождественна лицу. Они полностью идентичны, лицо и маска. А у Кэролайн настоящее лицо. Настоящее, умное лицо.

Я был пьян, но пытался как-то держаться и даже вспомнил, где находится выход, но Нед удержал меня за рукав, и то, что он сказал дальше, удивило меня еще больше:

– К тому же, по правилу большого пальца, люди, которые живут нормальной, правильной жизнью и подчиняются дисциплине ординарной, обычной работы, они гораздо умнее и интеллигентнее художников, поэтов, писателей, артистов и прочей богемы, которую современная мифология возвела в ранг элиты. Посмотри на них, Каспар. Посмотри. Что ты видишь? Ты всегда это знал, но не хотел признавать, что в «Серапионовых братьях» собрались по большей части ущемленные, несчастные люди, так или иначе убитые жизнью, хорошо, пусть не убитые, искалеченные, совершенно беспомощные без своих костылей: спиртного, наркотиков и всеобщего повышенного внимания. Но Кэролайн – не такая. Она, в отличие от нас, возьмет от жизни именно то, что ей нужно.

– Это очень интересно, Нед, – сказал я, вырывая у него свой рукав. Но прежде, чем я добрался до выхода, я застрял в массовой конге[17]17
  Конга – кубинский танец в маршеобразном ритме, ведущий свое происхождение от так называемых «компарсас» – парадов.


[Закрыть], которая раскачивалась, истекая потом, и весь клуб как будто штормило, и в моем воспаленном воображении конга раскручивалась в пространстве, и никак не кончалась, и змеилась по пыльной дороге, которая позже вольется в поля сражений Второй мировой войны.