Текст книги "Ходячие мертвецы. Вторжение"

Глава шестая

Лилли Коул с кряхтением выбралась из лаза. Она была одета в рваные джинсы и футболку с надписью «Технологический институт Джорджии», грязные темно-рыжие волосы стянуты резинкой в хвост, «ругер» двадцать второго калибра пристроен у округлого бедра, а ботинок «Доктор Мартинс» уверенно упирался в раскисшую грязь, когда она обернулась и помогла выбраться из-под земли еще одному человеку. Дэвид Штерн – несмотря на природную живость, седеющий и страдающий от артрита, – пытался выкарабкаться из отверстия. Лилли предложила ему руку, но тот упрямо отмахнулся и сам перевалился через край лаза. Он поднялся на ноги, стряхнул землю с шелкового жилета, и его глубокий, прокуренный голос смешался с шепотом порывов ветра:

– Давай провернем все быстро – у меня почему-то плохие предчувствия.

Лилли закрыла люк, замаскировала его ветками и листьями, проворчала:

– У тебя вечно плохие предчувствия. Они у тебя настроены по умолчанию.

– Скажи спасибо. – Он подтянул пояс с оружием, сохраняя кислое выражение на лице. – Благодаря мне ты начеку.

– Я бы предпочла эту самую чеку отпустить, благодарю покорно.

– Ты начинаешь напоминать мою жену.

– Сочту за комплимент, – огрызнулась Лилли и указала на восток, по направлению к расчищенному пространству. – Давай-ка туда и обратно, провернем все быстро, легко и приятно. Согласен?

– Согласен.

Дэвид Штерн последовал за ней по тропинке в направлении ближайшей дороги.

На ходу Лилли одной рукой придерживала рюкзак, а вторую держала на «ругере» в самодельной кобуре у пояса. Барбара Штерн прошила вещицу кожаным шнуром и даже выжгла сверху инициалы «ЛК» – монограмма скорее с практическим значением, нежели для красоты: люди в тоннелях постоянно норовили ухватить чужое оружие со стойки у выхода. Из-за жутких, сверхъестественных событий последней пары месяцев Лилли начала воспринимать тоннели как тюрьму или – в лучшем случае – как что-то вроде чистилища между двумя мирами. Она наслаждалась временем, проведенным на поверхности, какими бы опасными или кратковременными ни были эти вылазки. Ее клаустрофобия звучала диссонансом: постоянное напряжение, которое невозможно выпустить, скрываясь под землей. Так что сегодня даже угроза дождя не могла подмочить ей наслаждение от «работы в поле».

– Погоди, Лилли! – Дэвид Штерн семенил позади, тяжело дыша. – У нас тут не гонка.

– Я просто хочу вернуться обратно до наступления ночи.

– И куда сперва направимся? В супермаркет?

Лилли отмахнулась от идеи, словно от плохого запаха.

– Там уже все обобрали дочиста, даже в подвале. К тому же мы всегда можем туда попасть через боковые тоннели.

– Ты меня что, гадать заставляешь?

Лилли на ходу улыбнулась себе под нос.

– Думала, что мы заглянем в караулку и в резервуар. А там и склад супермаркета есть по дороге к «Прыжку любовника».

– «Прыжок любовника»? Ты хочешь аж туда дойти?

– Точно.

– Лилли, там нет топлива. Там ничего нет, кроме птичьего дерьма и ходячих.

Лилли пожала плечами и вприпрыжку двинулась по узкой грязной тропе. Ее органы чувств сейчас работали на полную катушку, вбирая в себя каждый звук этого уединенного леса.

– Это не займет много времени.

Дэвид Штерн закатил глаза:

– Кого ты хочешь обмануть, Лилли.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты просто хочешь взглянуть еще разок, не так ли?

– На что?

– Увидеть, хоть мельком.

– Дэвид…

– Ты просто мучаешь сама себя, Лилли.

– Я только пытаюсь…

– Никто не может ничего поделать с Вудбери. Мы пытались уже миллион раз.

– Стой! – она резко остановилась, так что Дэвид едва не налетел на нее. – Погоди секунду.

– Что такое? – Дэвид оглянулся через плечо, снизил голос до шепота. Он потянулся к топору, что пристегнут к боку его сумки. – Ходячие?

Она покачала головой, осмотрела пространство вокруг, вглядываясь в тени, вслушиваясь в шелест листьев на ветру. Ей казалось, что она слышала хруст ветки или, возможно, шаркающие шаги позади, не так далеко, но она не уверена.

– Люди? – Дэвид облизнул губы и снова оглянулся через плечо.

– Я не знаю. Наверно, просто показалось. – Она двинулась дальше. Дэвид шагал следом, но теперь держал руку на топоре. Милю или около того они шли практически не разговаривая. Когда они дошли до перекрестка Кантри Клаб и Розвуд, то повернули на север. Но Лилли так и не покинуло ощущение, что их преследуют.

К тому времени, как они, усталые и злые, добрались до петляющей дороги, что взбиралась вверх по Эмори Хилл вдоль восточной кромки Кэррол Вудс, небо затянулось низким покрывалом темных послеполуденных облаков. До сих пор Лилли и Дэвид нашли крайне мало полезного – несколько унций топлива из генератора в хранилище караулки и еще литр или около того из бака сломанного минивэна на Восемнадцатом шоссе. Кроме того, немного еды из передвижной закусочной на колесах и безрецептурные лекарства, добытые из обломков грузовика на Восемьдесят пятой федеральной автостраде. И все. Грубо говоря, сходили впустую.

Из-за разочарования и усталости подъем по узкой тропинке превратился в нетривиальную задачу.

– Просто не мешай и прекрати меня доставать, – ворчала Лилли, когда они наконец-то добрались до живописной вершины Эмори Хилл.

– Разве ж я мешаю? – Дэвид Штерн шел следом, уставший и измученный. Его шелковый жилет пропотел насквозь и теперь был повязан вокруг пояса. Сквозь заляпанную безрукавку видны седые волосы на груди и обвисшие от возраста мышцы. С милю назад они наткнулись на двух заблудившихся ходячих, и Дэвид расколол им черепа топором с той же непринужденностью, с какой он бы нарубил дров из пары лишних колод. Теперь он шел за Лилли, а она перешагивала через низкое ограждение и шагала по расчищенной земле к краю обрыва.

– Мы живем в свободной стране, можешь делать что угодно, – бормотал он, скидывая с плеча сумку и опуская ее на землю.

– Дай мне бинокль, будь добр.

Он выудил бинокль из сумки, протянул его женщине и стоял, ждал.

Лилли поднесла окуляры к глазам и всмотрелась вдаль. Вудбери сквозь линзы бинокля казался размытой, нечеткой панорамой – так далеко, что даже при десятикратном увеличении выглядел, словно маленькая игрушечная деревенька из кукольных домиков, городок ЛЕГО, восхитительный, но запятнанный чернотой и гнилью, будто затопленный маслянистой водой. Она волнами прокатывалась по главной улице, затекала в каждый проулок или аллею. Лилли подкрутила фокусировку. Наводнение непостижимым образом превратилось в бесчисленных мертвецов, бесцельно бредущих плечом к плечу. Места им хватало только на то, чтобы стоять плечом к плечу, шататься туда-сюда в случайном порядке, подобно безумным электронам. Вудбери был буквально затоплен морем трупов. Бесчисленные оборванные тела толпились на каждом квадратном футе тротуаров, в каждом дверном проеме, в каждой нише, в каждом дворе, на каждой парковке, на каждом бугре. И при взгляде издалека непроницаемая концентрация этой толпы – абсолютная завершенность, излучаемая зрелищем стада, – леденила кровь в жилах Лилли, а ее саму накрыла плотная волна горя и отчаяния, настолько черная и ядовитая, что она уронила бинокль.

– Ты в порядке? – Дэвид прекратил рассеянно обкусывать ногти и смотрел на нее. – В чем дело?

Лилли уже начала спускаться обратно. Дэвид схватил бинокль и поспешил вслед за ней, восклицая в тишине:

– Да погоди же!

Дребезжащий звук от маленькой жестяной банки – самодельный дверной звонок – наполнил спертый воздух тесных подземных проходов.

– Будь я проклят, если это не наши бесстрашные разведчики вернулись в загон, – Боб Стуки – жирные локоны зачесаны с морщинистого лба назад, пестрая джинсовая рубашка промокла под мышками – поднял глаза от чашки кофе и увидел тонкий луч бледного света, который отражался от потолка тоннеля в пятидесяти футах от него. На поверхности время рассвета. – Пора бы.

– Слава богу, – произнесла Глория Пайн с другого конца шаткого деревянного стола, который прежде служил бобиной для кабеля, а теперь превратился в одну из многочисленных вещей, получивших новое предназначение в этом узком, выложенном кирпичом тоннеле. На Глории ее знаменитый козырек, украшенный выцветшей надписью «Я С ИДИОТОМ», надвинутый на седеющую голову. В углу рта пощелкивала, лопаясь, давно выдохшаяся жвачка.

Тоннель, загроможденный вещами, в длину тянул на половину городского квартала, возможно, чуть меньше. Пересекающие его коридоры с каждого конца были перегорожены ярко окрашенными цепями, чтобы подземные ходячие – которых Глория окрестила «кротами» – не запрудили жилое пространство. Некогда эту часть старой, еще довоенной подземной железной дороги Боб Стуки фактически в одиночку превратил в казармы и жилье для выживших обитателей Вудбери, штат Джорджия. Теперь здешний воздух пахнул одновременно разложением и раствором для дезинфекции, плесенью и свежезаваренным кофе. На потолке болтались лампы, питающиеся от двух генераторов на пропане, расположенных на поверхности над дальним концом лаза. Кабели питания змеились вниз меж сталактитов, подобно щупальцам осьминога.

Боб и Глория отодвинулись от стола и тихо, насколько это возможно, – чтобы не разбудить детей, – прокрались по направлению к главному входу. В зеркале, нацеленном на проем, Боб различил ногу Лилли и услышал, как хриплый голос произнес:

– Никогда не думала, что это скажу, но как же здорово сюда вернуться.

Лилли спустилась по скобам, вбитым в стену тоннеля.

– Какого черта вы так долго? – Боб осмотрел Лилли с ног до головы, поглядел на ее сумку, пояс с оружием, на грязные ботинки. Она выразительно взглянула на него в ответ.

– Не спрашивай.

– Лилли считает, что ходячие теперь стали сталкерами, – донесся голос Дэвида Штерна, пока он спускался сам, осторожно переставляя ноющие от ревматизма конечности. С кряхтением он встал на пол и погремел содержимым тяжелой сумки. – Она убеждена, что мертвые преследовали нас.

– Как славно, что вы оба вернулись! – эхом прозвучал голос Барбары Штерн. Богиня плодородия средних лет с буйными седыми локонами, в выцветшем гавайском платье с цветочным рисунком приблизилась к ним. Ее глаза сияли любовью и облегчением.

– Вы заставили нас волноваться до дурноты, если что.

– Ну не начинай, Бабс, – сказал Дэвид, его собственные глаза переполнились нежностью, когда он потянулся к ней. Жена схватила его и заключила в отчаянные объятия. Он обнял ее в ответ, оглаживая мягкие изгибы тела, пробормотал:

– Я злой и уставший и не в настроении слушать нравоучения.

– Вернулся домой секунду назад, а уже ноет, – Барбара прильнула к нему. – Посмотри на себя. У тебя пятна пота одно над другим, ни пятна свободного места.

– Я тоже тебя люблю, милая.

– Ходячие-сталкеры? – спросил Боб Стуки у Лилли с недоверчивой ухмылкой.

Лилли пожала плечами, выскользнула из ремней сумки, сбрасывая поклажу на пол тоннеля. Содержимое глухо лязгнуло.

– Что-то за нами шло. Если это были не ходячие… Я не знаю, что там было, черт побери, или почему они такие… как там это слово?

Дэвид подсказал с другой стороны тоннеля:

– Скрытные?

Лилли кивнула:

– Да, точно.

Боб изучил ее, ухмылка на его лице побледнела.

– Ты в порядке, Лилли, девочка?

– Да-а, в полном… Почему интересуешься?

Теперь Боб пожал плечами.

– Просто спрашиваю.

– Ну, я в порядке.

Боб посмотрел на остальных.

– Ладно, давайте дадим им немного передохнуть. Глория, не могла бы ты пойти поставить еще одну кастрюлю горячей воды? Эти ребята выглядят так, словно им не помешает немного кофе.

Они сидели в импровизированной «комнате отдыха», пили растворимый кофе и около часа обсуждали саму вероятность того, что ходячий может кого-то преследовать. Боб уверял Лилли, что у мертвых нет никаких тактических умений.

– У кусак интеллект улиток, – заявил он в какой-то момент, после чего Дэвид Штерн произнес с иронией:

– Ты оскорбляешь улиток.

Все хохотали, кроме Лилли. Боб чувствовал, что что-то не так, и думал, что знает, в чем дело.

Во время обсуждения Томми Дюпре – старший из детей – пошевелился в своем спальном мешке на другой стороне тоннеля. Он лежал среди баллонов с пропаном, ящиков с едой, складных кресел и связок электрических кабелей, что спускались по стенам, словно лианы. Стены над местом, где спал Томми, были оклеены вырезками и целыми страницами из разных журналов, спасенных из библиотеки Вудбери, отчего его «спальня» напоминала комнату подростка на подводной лодке.

Разбуженный звуком голоса Лилли, долговязый двенадцатилетка подскочил, босиком понесся к ее столу и обнял женщину с такой силой, что Дэвид Штерн даже громко спросил, не передавил ли он ей печень. Последние недели мальчишка сильно привязался к Лилли – его наставнице, его учительнице, его старшей сестре и, возможно – только возможно, к большой досаде самой Лилли, – к его приемной матери. По большей части причиной этого стал хаос, что унес жизни его родителей.

В конце концов взрослые закончили обсуждать поведение ходячих, и проснулись другие дети. Глория и Барбара начинали свой день, присматривая за полудюжиной ребят до одиннадцати лет, чтобы те исправно соблюдали ритуалы: мылись при помощи губок, ели овсянку быстрого приготовления, играли в карты и жаловались на запах в тоннелях. Дэвид ушел помочь Гарольду Стобачу перемотать один из генераторов, и Лилли осталась наедине с Бобом.

Боб пристально на нее посмотрел.

– Что-то не так, я вижу по твоим глазам.

Лилли потягивала свой кофе.

– Мы вышли, мы почти ничего не нашли, а потом за нами кто-то шел… Конец истории.

– Ты уверена, что это все?

Лилли посмотрела на него:

– Что ты хочешь, чтобы я сказала? Куда ты клонишь, Боб?

– Ты видела там что-то.

Она испустила страдальческий вздох.

– Боб, не продолжай.

– Просто будь со мной честна.

– Я всегда честна с тобой.

Секунду Боб глядел ей глаза в глаза. На его лбу, под напомаженными темными волосами, пролегли глубокие озабоченные морщины, а его собственные глаза окружила сеть «птичьих лапок». За его ворчливой, грубой внешностью бывшего армейского медика и бывшего алкоголика скрывалось мягкое сердце любящей матери-наседки.

– Ты смотрела, не так ли? Ты ходила туда и снова смотрела на город.

– Боб…

– Что я тебе говорил?

– Я только…

– Что хорошего это даст сейчас? – Он сложил руки на груди и раздраженно вздохнул: – Лилли, девочка… Иди сюда на минутку, – указал он на темный закуток. – Иди, я хочу с тобой поговорить.

Боб вел ее мимо складных столов импровизированной столовой, мимо штабелей ящиков, где хранились их запасы консервов и сухих завтраков, мимо стоек с оружием и крючков, на которых висела зимняя и запасная одежда, мимо отгороженной занавесками «ванной» (люди справляли свои дела в ведре, после чего опустошали его в желоб, ведущий в канализацию), вел к углублению между ящиками напротив ржавой ограды с нарисованным ураганом. Тени вокруг становились глубже, когда неприятный запах могилы просачивался сквозь звенья цепи заграждения. Боб говорил настойчивым шепотом:

– Лилли, ты смущаешь этих людей.

– Боб…

– Мы не можем продолжать говорить об этом. Ты же видишь сама. Это неизбежный итог.

– Боб, дети заслуживают того, чтобы прожить нормальную жизнь, насколько это возможно, а это означает, что необходимо вернуть Вудбери. Мы можем это сделать, если вместе возьмемся за дело.

– Слишком рано.

Лилли ощутила приступ гнева.

– Сейчас — самое время, Боб. Стадо стабилизировалось, оно больше не увеличивается.

– Да, и меньше тоже не становится.

– Боб…

– Поставь вопрос на голосование, раз ты мне не веришь. И позволь каждому проголосовать, даже детям.

Она вздохнула и посмотрела через плечо на остальных. В пятидесяти футах от нее самые младшие из детей хихикали и плескались в огромной оцинкованной ванне. Глория сидела рядом на корточках в своих поношенных капри и высоких кроссовках и помогала близнецам Слокам и Лукасу Дюпре мыться при помощи губки и остатков моющего средства для мытья посуды.

Должность дизайнера интерьеров в их группе выживших тоже взяла на себя Глория. Ее последнее творение можно было увидеть в тусклом свете сразу же за ванной. Маленькую импровизированную гостиную обставили предметами, спасенными из «Капли росы» – гостиницы Вудбери: барные стулья, высокие столики, пластиковые цветы в жестяных банках, мишень для дартса и даже плакат с надписью: «ПИВО – ОТВЕТ… НО В ЧЕМ ЖЕ ВОПРОС?»

В данный момент Гарольд Стобач с семейством сидел за одним из этих столиков, пил растворимый кофе и возился с проводами и разводкой распределительной коробки одного из генераторов. Никто из этих людей не выглядел встревоженным или не на своем месте, как Лилли, но она шептала практически себе под нос:

– Боб, это же не выдвижение законопроекта… и у нас тут не заседание Конгресса.

– Что плохого в голосовании? Разве не с его помощью ты хотела управлять городом?

Она взглянула на него и испустила еще один горький вздох.

– Я не хочу сейчас в это углубляться.

– Ты говоришь, что не хочешь углубляться в обсуждение, как вернуть Вудбери, или ты не хочешь углубляться в проблему с голосованием?

– Я имею в виду, что не хочу проходить все это снова.

– Почему нет?

– Боб, эти люди не имеют представления о последствиях, которые неизбежны, если оставаться здесь.

– Это меньшее из двух зол, Лилли.

– Я вижу это иначе. Наверху у нас было хоть что-то хорошее. Хотя бы время от времени.

– Я не говорю обратного. Все, что я хочу сказать, – это место сейчас наш лучший выбор. Так не будет продолжаться вечно. Но пока у нас здесь есть все, что нужно.

Она иронично вздохнула.

– У нас есть еда и вода, электричество и гребаные бобы с рисом, но на деле у нас нет ни черта.

– Лилли, да ладно.

– Ничего, что имеет значение. – Она смотрит на него в упор. – У нас нет света, воздуха… земли, неба… свободы.

Боб покачал головой в притворном отчаянии, а кривая усмешка исказила его черты.

– Как ты можешь такое говорить? У нас полно земли – только посмотри вокруг.

– Очень смешно, Боб. Может, тебе стоит устраивать тут комедийные сеансы по пятницам и субботам. Ты просто пленишь аудиторию.

Он чуть склонил к ней голову, его улыбка померкла.

– У тебя снова вспышка клаустрофобии?

Еще один вздох, полный боли. Лилли был готова заслонить этого несдержанного старого медика от пули, готова умереть ради него, но иногда он просто сводил ее с ума.

– О чем ты меня спрашиваешь? Ты спрашиваешь, не хочу ли я поставить их жизни на кон, потому что меня время от времени трясет или болит голова?

– Я не говорил…

– Мы не можем оставаться внизу до бесконечности, Боб. Ты знаешь это так же хорошо, как и я.

Большой, покрытой въевшейся грязью рукой он обнял Лилли за плечи – его прикосновение было одновременно нежным и уважительным.

– Слушай, я не говорю, что мы остаемся здесь, пока часы не пробьют вечность. Я лишь говорю, что мы останемся до тех пор, пока наверху не станет полегче. Прямо сейчас там мертвецов, как на центральном вокзале, и я не хочу терять больше людей, если ситуация к этому не вынуждает.

Она тяжело на него взглянула.

– Откуда ты знаешь, что когда-нибудь станет легче?

Он убрал руку с ее плеча, но ничего не ответил.

Лилли бросила взгляд на заграждение. В тени за оградой змеился одинокий толстый кабель большого сечения, питающий прямоугольный источник света, нацеленный на ряд цветочных горшков на полке. В фиолетовом сиянии любимые петунии Лилли торчали из почвы – тонкие, болезненные, словно сделанные из мятой оберточной бумаги. Она отказалась от своих цветов, а теперь каждый день смотрела, как они умирают. Она пробормотала:

– Откуда мы знаем, что они не останутся на тысячу лет? – Она посмотрела на Боба: – Может, теперь их присутствие нормально.

Он продолжал смотреть в пол, пожимая плечами и ничего не говоря. Она же глядела на него в упор.

– Но дело даже не в этом… мы здесь уязвимы, Боб. И дело даже не в риске нападения со стороны ходячих. Мы уязвимы для нападения со стороны людей.

Боб наконец-то поднял на нее глаза и выдал одну из своих патентованных ухмылок. Его голос снизился на октаву и прозвучал с самодовольной уверенностью:

– Кто, черт побери, в здравом уме и трезвой памяти побеспокоит нас здесь?

Глава седьмая

Двое шли через лес, через плотную завесу листвы, через лучи света, проходящие сквозь тучи. Они моргали и щурились, будто сканировали деревья на наличие признаков приближения лагеря.

Они шли тихо и осторожно, и рукоятки пистолетов были плотно сжаты в их руках. На дуло каждого накручен глушитель, но патронов мало и их нужно поберечь. У них с собой также холодное оружие: у мужчины помоложе к ремню прикреплено мачете, а у того, что постарше, – двенадцатидюймовый охотничий нож в ножнах на бедре. Мужчины использовали ножи и для того, чтобы пробираться сквозь чащу, и для того, чтобы сносить головы сбившимся с пути ходячим. Им повезло в эти несколько часов, потому что они почти не встречали мертвецов. Стадо, судя по всему, объединилось к северу, и только несколько отставших тварей тащились по проселкам графства Меривезер.

– Смотри! – Лицо Риза Ли Хоторна блестело от пота, а одежда промокла до нитки. Он говорил громким шепотом, стараясь не привлекать слишком много внимания.

– Прямо, вон там, на другой стороне той полянки. Видишь?!

Два молодых человека остановились под большой сосновой лапой. Свет позднего дня перебегал по ним маленькими жучками, а в воздухе висел запах гниющей древесины и лесного мускуса. Стивен Пэмбри задержал дыхание и медленно кивнул.

– Спасибо, Господи, спасибо, милостивый Боже.

Через заросли ежевики он увидел временные укрепления из веток и мелкой проволочной сетки, а также слабый отблеск трейлера фирмы «Эйрстрим», принадлежавшего Честеру Глисону. Автомобилями было уставлено как минимум по сотне ярдов в обоих направлениях – пикапы, внедорожники, бортовые грузовики и бесконечное количество видов автофургонов – их разбитые кузова укрыты тенью чащобы. Разведчики коротко кивнули друг другу, сдерживая волнение, а затем гуськом побежали через рощу, отделяющую их от фургона.

Они вырвались из леса и практически перепрыгнули через забор. Риз бежал прихрамывая, его бедро нестерпимо болело в том месте, на которое он упал этим утром, пытаясь пересечь скалистое сухое русло реки. Стивен несся, тяжело дыша, а его поврежденная грудная клетка и пробитое легкое горели болью. Сумки, висящие на спинах, по ощущениям весили тысячи тонн. Глаза разведчиков горели жаждой и голодом, когда они приблизились, неуклюже спотыкаясь, к огромной пластиковой канистре с водой, стоящей у задней двери жилого фургона Торндайков. Шум от их появления привлек внимание десятков выживших, которые вышли из своих фургонов и сортиров, чтобы посмотреть, что происходит.

Стивен первым добрался до воды, упал на колени и подставил под кран пересохшую глотку.

– Аккуратнее, братишка, – произносит Риз, становясь на колени рядом с ним и складывая ладони горстью, чтобы поймать капли, стекающие с крана и подбородка Стивена. – Ты ведь не хочешь срыгнуть все это до того, как оно дойдет до кишечника?

Стивен Пэмбри жадно глотал воду, и тут его настиг приступ кашля: вся вода вылилась ему на руки и колени. Он перевернулся на траве, тяжело дыша.

– Боже милостивый, – он с трудом дышал между приступами кашля, а его лицо посинело и напряглось. – Вода еще никогда не была настолько вкусной!

Эти двое провели двенадцать часов без питья. Сначала казалось, что закончившаяся вода – это не страшно. На тот момент у них были все необходимые сведения, чтобы возвращаться с ними в лагерь, к тому же караван был не слишком далеко, и «кадиллак» мог доставить их на место еще до начала ужина, если бы качество дороги позволило.

Однако, как говаривал отец Стивена, пастырь Первой баптистской церкви Мерфрисборо, штат Кентукки, Эван Пэмбри, когда напивался или пытался обратить особое внимание на капризы жизни: «Хочешь насмешить Бога? Расскажи ему о своих планах!»

– Ребята, с вами все в порядке? – позади Риза прозвучал настороженный голос.

Стивен поглядел вверх, вытирая рот и моргая, и увидел стоявшего перед ним Рори Торндайка – бывшего каменщика из Августы, одетого в грязную футболку. Он держал в огромных жилистых руках, украшенных военно-морскими татуировками, свою трехлетнюю дочь-ангелочка и жевал жвачку.

– Вы так выглядите, будто под грузовик попали.

– Жить будем, – проворчал Стивен и поудобнее устроился на траве, пытаясь перевести дыхание.

– Ты видел стадо вон там? Большое такое? – Рори продолжил расспросы, покачивая дочку на бедре. В последние недели тема о сборе стада ходячих в болотах южной Джорджии стала главной для обсуждения между членами колонны. Уже достаточно скверным было то, что дьявольские сущности смогли захватить их любимый фургон, фургон отца Мерфи, но факт того, что они объединялись подобно тому, как отдельные амебы превращаются во все больший и больший организм, пугал всех.

Стивен потряс головой.

– Нет… Мы не видели никаких других орд, кроме тех, что поселились в некоторых городах на юге Атланты.

– Ладно, возьмите себя в руки. Пастырь сказал, что хочет видеть вас сразу, как приедете.

Риз и Стивен снова обменялись взглядами и начали отряхиваться и запускать пальцы в волосы, как будто готовились появиться в суде.

– Что, черт возьми, случилось с этой проклятой машиной? – проповедник сидел за обеденным столом в фургоне, сняв шляпу, жирные от пота волосы были зализаны со лба на затылок. На Иеремии не было пиджака, он был одет в рубашку с коротким рукавом, свободные брюки и большие «веллингтоны». Он откинулся на спинку дивана, один ботинок залихватски закинул на подушку сиденья, а сам играл с детской игрушкой. Огромные грубые руки вертели крохотный пропеллер, поворачивая его так, как будто Иеремия раньше никогда не видел радиоуправляемый вертолет.

Это болезненное увлечение игрушками по сути являлось не чем иным, как мыслью об игрушках и экзистенциальной абсурдности их существования в это время и эту эпоху, словно сама идея того, что кто-то смеет играть, являлась доказательством сомнения в реальности существования Бога. От этой идеи мозги проповедника натурально вскипали. Его папочка не то чтобы доброжелательно относился к концепции игры.

– В десяти-пятнадцати милях отсюда закончился бензин, – сообщил Стивен из другого угла фургона. Он нервно расхаживал туда-сюда, тяжело дыша между фразами. – Мы не договаривались о том, что будем ездить кругами.

– Мы вернем его. Я пошлю Честера и Харлана, чтобы привели обратно.

Стивен кивнул.

– Спасибо, брат. Прости за то, что автомобиль пришлось покинуть.

– Ты говоришь, что женщина Коул и ее партия теперь живут в этом тоннеле, как канализационные крысы?

– Я не знаю, сколько их там, но думаю, где-то полдюжины взрослых, или типа того. Там чувак живет, зовут Боб, потом Гарольд, несколько девушек, возможно, несколько детей.

– А брат Стобач с ними?

Нервный кивок.

– Интересно, сколько огневой мощи у них там припрятано.

Риз посмотрел на Стивена и пожал плечами.

– Там в основном малокалиберное оружие, и что-то мне не кажется, что у них чертовски много патронов. Я думаю, там почти нет ресурсов, даже если допустить наличие генераторов, вырабатывающих электричество и все такое.

Проповедник в течение нескольких секунд обдумывал это.

– Я, на самом деле, думал, что старый добрый Гарольд встретил своего создателя во время той шумихи в Вудбери.

Он покрутил маленький пластиковый пропеллер.

– Этот человек – предатель своей церкви.

– Так что ты намерен делать, брат? – Риз заламывал руки, сидя на откидывающемся диванчике для двоих, который располагался в задней части фургона.

Иеремия сделал глубокий вдох, и ярость переполнила его, превратилась во что-то новое, что-то оригинальное и величественное, почти библейское по природе. Его точка зрения, его замечательная идея – все это тлело, как раскаленные добела угли, где-то на задворках сознания.

– Я нашел эту вещицу в фургоне Торндайка. Она лежала в коробке для игрушек, принадлежавшей предыдущим владельцам, – несколько батареек, которые еще не успели превратиться в пыль, некоторые другие вещи, небольшие устройства и всякая всячина.

Становилось очевидным, что двое собеседников не понимали, о чем говорил Иеремия.

Он держал над головой маленький оливково-серый пластиковый вертолетик, будто бы иллюстрируя свою точку зрения.

– Затем я увидел, как мне открылся рай, и предо мной предстала белая лошадь со всадником на ней. Всадника звали Правдой.

Двое молодых мужчин обменялись обеспокоенными быстрыми взглядами. Риз узнал цитату из Откровения Иоанна Богослова, но не понял, что она могла означать в данном контексте. Проповедник пристально и нежно смотрел на радиоуправляемый вертолетик.

– И судит он справедливо, и устраивает войну, – шептал он. Его взгляд уплыл куда-то далеко. – Он есть месть.

– Брат Иеремия, ты?..

– Подлые, неверующие, презренные… Они должны быть преданы огненному озеру горящей серы.

– Брат?..

– Они будут осуждены на вечные муки, – мечтательно рассказывал Иеремия, находясь в плену своего плана, своей замечательной идеи. Он не слышал, что говорил ему молодой человек. Он слышал крики в своей голове, видел, как рушатся храмы. Он наклонился вперед и аккуратно подул на крохотный винт.

– Они должны быть в агонии… День и ночь… Снова и снова. Навсегда.

А маленький пропеллер все крутился и крутился.

Майлз Литтлтон услышал достаточно. Он стоял на четвереньках под окном кемпера проповедника, плотная завеса листвы и тополя скрывали его худое тело от глаз других обитателей лагеря. Молодой автоугонщик около получаса, притаившись, вслушивался в разговор, происходящий внутри фургона, и с каждой минутой ему становилось все противнее.

Учитывая, что Майлз уже много раз бывал в тюрьме за мелкое хулиганство, он мог отличить афериста, когда слышал его.

Проблема в том, что этот поехавший проповедник, кажется, заимел себе в союзники большую часть членов лагеря. По факту, здесь мог быть только один человек, кроме Майлза, у которого работал бредометр, и было самое время пойти к ней и поделиться всем услышанным.

Он отвернулся от фургона и бесшумно пополз по лесу.

Добрался до противоположной части опушки и отправился искать ее.

Норму.

Уж она знала, что делать.