Текст книги "Лебединая песнь"

Мальчик посмотрел на свет.

– Если ты сделаешь все, что от тебя требуется, полковник Маклин будет жить. Если ты облажаешься – он умрет. Понял?

Роланд кивнул. Голова у него кружилась, сердце стучало.

«Король в ловушке! – подумал он. – И из всех Рыцарей Короля я единственный, кто может его освободить!»

Но нет – это не игра! Это настоящая жизнь: его мать и отец лежат где-то там, «Дом Земли» разбит, вся страна разрушена, все уничтожено. Он прижал руку к окровавленному лбу и не отпускал, пока дурные мысли не исчезли.

«Рыцарь Короля! Сэр Роланд – имя мое!» Теперь он, вооруженный огнем и железом, был готов спуститься в самое глухое и темное подземелье ради спасения Короля.

Тедди Уорнер отполз в сторону, чтобы разжечь костер, и Роланд последовал за ним, как автомат. Они сложили в углу обломки досок и стульев, тряпки и с помощью горящих кусков кабеля из коридора разожгли костер. Еле двигавшийся от боли капитан подложил в огонь потолочные плитки и подлил спирта. Сначала пошел густой дым, потом костер начал разгораться красным.

Капрал Прадос все еще сидел у противоположной стены, наблюдая за ними. Лицо его было мокрым от пота, и он что-то беспрерывно бормотал, но Уорнер не обращал на него внимания.

«Дрова» обуглились, горький дым стал просачиваться через дыры и щели в потолке. Уорнер похромал к краю костра и вынул из него ножку стула. Один конец ее ярко горел. Капитан сунул ее обратно в огонь и повернулся к Роланду.

– Хорошо, – сказал он. – Давай приступай.

По-прежнему кривясь от боли в поврежденной спине, Уорнер ухватил Роланда за руку и помог ему спуститься в яму. Мальчик встал на мертвое тело. Капитан направлял свет прямо на зажатую руку Маклина и подсказывал Роланду, как наложить жгут на запястье полковника. Чтобы добраться до поврежденной руки, Роланду пришлось скорчиться на трупе. Мальчик увидел, что запястье почернело. Маклин неожиданно дернулся и попытался поглядеть наверх, но не смог поднять голову.

– Плотнее, – удалось выговорить ему, – плотнее затягивай узел на этой чертовой руке!

Роланду понадобилось четыре попытки, чтобы затянуть его достаточно туго. Уорнер спустил вниз бутыль со спиртом, и Роланд плеснул им на почерневшее запястье. Маклин взял бутыль свободной рукой и наконец вывернул шею так, что смог увидеть Роланда.

– Как тебя зовут?

– Роланд Кронингер, сэр.

По весу и голосу Маклин догадался, что это мальчик, но не разобрал лица. Что-то блеснуло, и он повернулся, чтобы поглядеть на секач в руке своего спасителя.

– Роланд, – сказал он, – в ближайшие минуты мы с тобой сможем многое узнать друг о друге. Тедди! Где огонь?

Свет у капитана Уорнера на минуту ослаб, и Роланд остался в темноте один на один с полковником.

– Плохой день, – заключил Маклин. – Видел ли ты хуже, а?

– Нет, сэр. – Голос Роланда дрогнул.

Вернулся свет. Уорнер держал ножку стула, как факел.

– Есть, полковник. Роланд, я собираюсь бросить его тебе вниз. Готов?

Мальчишка поймал факел и снова склонился над Маклином. Полковнику, перед глазами которого все плыло от боли, показалось, что он узнал ребенка.

– Где твои родители, сынок? – спросил он.

– Не знаю. Я их потерял.

Маклин смотрел на горевший конец ножки стула и молился, чтобы тот был достаточно раскаленным для того, на что следовало решиться.

– Ты сделаешь как надо, – сказал он Роланду. – Я верю в тебя.

Взгляд его соскользнул с факела на топорик. Мальчик неудобно скорчился, сидя верхом на трупе и устремив взор на запястье Маклина – на то место, где оно уходило в каменную стену.

– Ну, – вымолвил Маклин. – Пора. Давай, Роланд. Давай сделаем это раньше, чем один из нас проявит трусость. Я буду держаться столько, сколько смогу. Ты готов?

– Он готов, – отозвался с края ямы Тедди Уорнер.

Маклин мрачно улыбнулся. Капля пота стекла по горбинке его носа.

– Первый удар сильнее, Роланд, – подгонял он.

Мальчик сжал факел левой рукой и занес правую с топором над головой. Он точно знал, куда собирается ударить – прямо в то место, где почерневшая кожа вздулась у щели.

«Бей! – приказал он себе. – Ну, бей же!»

Он услышал, как Маклин резко вздохнул, и почувствовал, что сжимавшая топор рука замерла в зените над ним и стала будто железная. «Бей!»

Роланд втянул воздух и изо всей силы опустил топор на запястье полковника Маклина.

Раздался хруст. Маклин дернулся, но не издал ни звука. Роланд подумал, что острие проскочило насквозь, но с ужасом увидел, что оно вошло в плотное запястье всего на дюйм.

– Давай же! – заорал Уорнер.

Роланд выдернул топор. Маклин крепко зажмурил глаза с покрасневшими веками, потом вновь открыл.

– Давай, – прошептал он.

Мальчик замахнулся и ударил снова. Но кость не отошла. Роланд ударил третий раз и четвертый, сильнее и сильнее. Он слышал, как одноглазый горбун криком велел поторапливаться. Маклин молчал. Роланд высвободил острие и ударил в пятый раз. Потекла кровь, но сухожилия все еще не отделялись. Мальчик начал колотить топором без передышки, лицо Маклина стало желто-белым, губы посерели, как пыль на кладбище.

Нужно было закончить прежде, чем кровь хлынет, как из шланга. Когда это случится, Роланд знал, что Король умрет. Он поднял топор над головой, и плечи задрожали от напряжения. Это больше не был секач для мяса, теперь это была священная секира, а сам он – сэр Роланд, Рыцарь Короля, чье предназначение – освободить из подземелья попавшего в западню лорда. Он был единственным из целого королевства, кто мог это сделать, и это мгновение принадлежало ему.

В нем билась сила славных деяний, и, опустив сверкающий священный топор, он услышал собственный хриплый, почти нечеловеческий крик.

Кость затрещала. Жилы порвались под ударом священной секиры. И тут Король скорчился, и страшный кровавый предмет, снаружи похожий на губку, ткнулся в лицо Роланду. Кровь брызнула на его щеки и лоб, чуть не ослепив его.

– Прижигай! – орал Уорнер.

Рыцарь приблизил факел к кровоточившему губчатому предмету. Тот дернулся, но Роланд вцепился в него и прижал. Маклин забился в конвульсиях. Мальчик поднес огонь к ране там, где прежде была кисть полковника. Словно загипнотизированный, он смотрел, как обгорал в пламени обрубок, как рана чернела и сморщивалась, слышал шипение крови. Тело Маклина сотрясала крупная дрожь, глаза закатились, но Роланд повис на раненой руке. Он чувствовал запах крови и горелого мяса, втягивал его в себя, как очищающий душу фимиам, и продолжал прижигать рану. Наконец Маклин перестал дергаться, и у него изо рта, как из глотки раненого зверя, вырвался утробный стон.

– Довольно, – позвал Уорнер, – то, что надо.

Роланд пребывал в оцепенении от вида плавящейся плоти. Оторванный рукав куртки Маклина загорелся, и дым стал подниматься по стенкам ямы.

– Достаточно! – закричал капитан, но подросток словно не слышал его. – Роланд, черт побери, достаточно!

На этот раз голос мужчины разом вернул мальчика к действительности. Роланд выпустил руку полковника и увидел, что обрубок обгорел до черноты и блеска, как будто его покрыли смолой. Языки огня на рукаве куртки Маклина увядали.

«Все кончено, – подумал Роланд. – Все кончено».

Ударами о стену ямы он сбил пламя с головни и бросил ее.

– Я сейчас найду какую-нибудь веревку, чтобы вытащить вас, – пообещал сверху Уорнер. – Как вы там?

Отвечать не хотелось. Свет пропал, и мальчик остался во тьме. Под хриплое дыхание полковника он перелез через труп, зажатый между ними, и уперся спиной в камень, потом подтянул ноги и крепко прижал к себе священный топор. На его забрызганном кровью лице застыла ухмылка, глаза были широко открыты от потрясения.

Полковник застонал и пробормотал что-то, чего Роланд не понял. Потом он повторил глухим от боли голосом:

– Возьми себя в руки. – Пауза – и снова: – Возьми себя в руки… Возьми себя в руки, солдат… – Исступленный голос взлетел, затем упал до шепота: – Возьми себя в руки… да, сэр… каждый кусочек… да, сэр… да, сэр. – Голос полковника стал похож на голос ребенка, забившегося в угол от порки. – Да, сэр, пожалуйста… да, сэр… да, сэр…

Фраза завершилась чем-то средним между стоном и судорожным рыданием.

Роланд внимательно вслушивался. Это не был голос триумфатора, героя войны, он звучал скорее как у робкого просителя, и Роланд изумился тому, что скрывалось в сознании Короля.

«Король не может умолять, – подумал он, – даже в страшном кошмаре. Королю опасно выказывать слабость».

Потом – Роланд не знал, сколько прошло времени, – что-то ткнуло его в колено. Он пошарил во тьме и коснулся чьей-то руки. Маклин пришел в сознание.

– Я перед тобой в долгу, – сказал полковник; теперь его голос опять звучал как у истинного героя войны.

Мальчик не ответил, но его осенило: ему нужна защита, чтобы пережить все, что предстоит. Его мать и отец, скорее всего, погибли, а их тела исчезли навсегда. Ему понадобится щит против будущих опасностей, не только в «Доме Земли», но и снаружи (это в том случае, сказал он себе, если они когда-либо опять вообще увидят внешний мир). Он решил, что с этого момента должен держаться около Короля – это, может быть, единственный способ выбраться из подземелья живым.

И если повезет, он хотел выжить, чтобы узнать, что же осталось от мира вне «Дома Земли».

«Когда-нибудь я увижу все это», – загадал он.

Если он пережил первый день, то переживет и второй, и третий. Он всегда был живучим, это неотъемлемое качество Рыцаря Короля, и теперь он сделает все, что потребуется, чтобы остаться в живых.

Старая игра окончилась, подумал он. Вот-вот начнется новая. И она может стать величайшей из всех игр Рыцаря Короля, какую ему когда-либо приходилось проводить, потому что она будет настоящая.

Роланд бережно держал священную секиру и ждал возвращения одноглазого горбуна. Ему казалось, что он слышит звон игральных кубиков в чаше из выбеленной кости.

Глава 16
Чемпион мира по рвоте

– Леди, я бы на вашем месте не стал пить это, ей-богу.

Напуганная чужим голосом, Сестра Жуть оторвалась от грязной лужи, над которой она склонилась на четвереньках, и посмотрела вверх.

В нескольких ярдах от нее стоял низенький толстяк в отрепьях сожженного норкового манто. Из-под лохмотьев выглядывала красная шелковая пижама и торчали голые птичьи ноги. Однако на них были дорогие черные вингтипы[4]4
  Вингтипы (от англ. wingtip – конец крыла) – мужские классические туфли с перфорированной накладкой в форме буквы W.


[Закрыть]. Круглое бледное лицо было изрыто мелкими ожогами, словно Луна кратерами, а все волосы опалены, кроме седых бакенбард и бровей. Лицо сильно распухло, крупный нос и щеки как будто надули воздухом, и сквозь кожу виднелась фиолетовая паутина лопнувших сосудов. Темно-карие глаза-щелки переходили с Сестры Жуть на лужу и обратно.

– Эта дрянь отрувлена, – произнес он с акцентом, имея в виду «отравлена». – Убивает сразу же.

Сестра Жуть стояла на коленках над лужей, как зверь, защищающий свое право напиться. Она укрылась от проливного дождя в остове такси и всю долгую отвратительную ночь пыталась уснуть, но редкие минуты ее покоя нарушались галлюцинациями: ей мерещился человек из кинотеатра – тот, у которого было не одно, а тысяча лиц.

Как только черное небо посветлело и приобрело цвет речной тины, она покинула укрытие, стараясь не глядеть на труп на переднем сиденье, и пошла искать пищу и воду. Дождь стих, только время от времени моросило, но воздух заметно посвежел, как бывает в начале ноября, и в своих мокрых лохмотьях она дрожала от холода. От дождевой воды пахло пеплом и серой, но во рту у Сестры Жуть так пересохло и ей так хотелось пить, что она уже собралась окунуть лицо в лужу и открыть рот.

– Там, позади, из лопнувшей водопроводной магистрали бьет водяной фонтан, прямо гейзер, – сказал человек и показал туда, где, по представлениям Сестры Жуть, был север. – Похож на Олд-Фейтфул.

Она отпрянула от зараженной лужи. Вдалеке, как проходящий товарняк, громыхал гром. Сквозь низкие грязные облака не было видно и намека на солнце.

– У вас нет еды? – спросила она распухшими губами.

– Парочка луковых рулетов там, где, похоже, была булочная. Я не смог к ним даже притронуться. Моя жена говорит, что я единственный в мире с таким капризным желудком. – Он приложил к животу руку, покрытую волдырями. – У меня язва и желудочные колики.

Сестра Жуть поднялась. Она была дюйма на три выше его.

– Страшно хочется пить, – пожаловалась она. – Покажете, как попасть к воде?

В небе загремело. Человек в пижаме задрал голову, потом тупо постоял, разглядывая руины.

– Я вот хочу найти телефон или полицейского, – сказал он. – Всю ночь искал. Никого не найдешь, когда нужно.

– Произошло что-то страшное, – сказала ему Сестра Жуть. – Не думаю, что здесь вообще есть телефоны или полиция.

– Я должен найти телефон, – настаивал человек. – Понимаете, жена будет волноваться, что со мной что-то случилось. Я должен позвонить ей и объяснить. Объяснить ей, что со мной все… в порядке.

Голос его сник, и он уставился на пару ног, нелепо торчавших из кучи перекрученного металла и бетонных обломков.

– Ох… – прошептал он, и Сестра Жуть увидела, что на его глазах, будто роса на оконном стекле, выступили слезы.

«Он ненормальный, черт возьми», – подумала она и двинулась на север.

Взбираясь на высокий хребет из обломков и хлама, она услышала за спиной тяжелое дыхание низкорослого толстяка.

– Видите ли, – сказал он, – я не здешний. Я из Детройта. У меня обувной магазин в Восточном торговом центре. Я приехал сюда по делам, понимаете? Если моя жена услышит обо всем этом по радио, она с ума сойдет.

В ответ Сестра Жуть лишь хмыкнула. У нее на уме была только вода.

– Меня зовут Виско, – представился он. – Артур Виско. Коротко – Арти. Мне нужно найти телефон! Знаете ли, у меня пропал бумажник, одежда, вообще все, вот проклятье! В ночь перед тем, как это случилось, я с другими парнями загулял. Меня все утро тошнило. Я провалялся в постели и пропустил первые торги. Я закутался с головой в одеяло, и вдруг появилось чудовищное сияние, страшно загремело, и моя кровать рухнула сквозь пол! Отель стал разваливаться на части, а я пролетел через дыру в вестибюле и приземлился в подвале, все так же в кровати. Когда я выкопался и вылез наружу, отеля не было. – Он издал безумный смешок. – Господи, весь квартал исчез.

– Много кварталов исчезло.

– Ага. Вот, ноги сильно ободрал. Как вам это нравится? Я, Арти Виско, и босой. Вот и пришлось взять туфли у… – Голос его снова затих. Они почти достигли вершины холма. – Идти недалеко, – сказал он. – Да вот ноги у меня распухли. Скажу вам прямо, обувь – вещь важная! Что бы люди делали без нее? Вот возьмем ваши кеды. Они дешевые и долго не прослужат.

Сестра Жуть повернулась к нему.

– Вы можете помолчать? – требовательно спросила она и продолжила восхождение.

Его не было слышно меньше минуты.

– Жена говорила, не нужно ехать сюда. Сказала, я пожалею о потраченных деньгах. Я ведь не богат. Но я ответил, что такое ведь, черт возьми, раз в год бывает. Раз в год в «Большом яблоке» – это не…

– Да все пропало! – закричала на него Сестра Жуть. – Вы ненормальный! Оглянитесь вокруг!

Арти встал как вкопанный, вылупив на нее глаза, а когда опять открыл рот, казалось, его опухшее лицо вот-вот треснет.

– Пожалуйста, – прошептал он, – пожалуйста, не надо…

«Парень, кажется, в любой момент может тронуться, – догадалась она. – Не стоит подталкивать его».

Она тряхнула головой. Не надо доводить все до полного развала. Все рухнуло, но у нее еще оставался выбор: она могла усесться тут, на этой куче, и ждать смерти, или она могла найти воду.

– Извините, – сказала она. – Я не слишком хорошо спала этой ночью.

По его лицу наконец стало заметно, что он реагирует на окружающее.

– Все холодает, – размышлял он. – Поглядите-ка, видно дыхание. – И выдохнул облачко пара. – Вот, это вам нужнее, чем мне.

Он стал стаскивать с себя манто.

– Послушайте, если моя жена когда-нибудь узнает, что я носил норковое манто, она мне проходу не даст! – доверительно сообщил он.

Сестра Жуть отмахнулась от предложенной шубки, но Арти настаивал:

– Э, да вы не беспокойтесь! Там, где я его взял, такого добра полно.

Наконец, чтобы получить возможность идти дальше, женщина позволила ему надеть на себя оборванное манто и провела рукой по взъерошенному меху.

– Моя жена говорит, что я могу походить на настоящего джентльмена, когда захочу, – похвастался Арти. – А что у вас с шеей?

Сестра Жуть дотронулась до горла.

– Кое-кто забрал у меня одну вещицу, – ответила она, запахнула манто на груди, чтобы согреться, и полезла дальше.

Впервые в жизни она надела норку. Когда она добралась до вершины хребта, ее охватило дикое желание закричать: «Эй, вы, там, бедные мертвые грешники! Перевернитесь и посмотрите на леди!»

Во всех направлениях простирался разрушенный город. Сестра Жуть стала спускаться по склону хребта. За ней по пятам шел Арти Виско. Он все еще тараторил про Детройт, обувь и поиски телефона, но Сестра Жуть перевела разговор на другую тему.

– Покажите, где вода, – сказала она ему, когда они спустились.

Он, озираясь, постоял с минуту, будто раздумывая, где же остановка автобуса.

– Сюда, – наконец махнул он рукой, и они опять стали карабкаться по крутым завалам из битого кирпича, искореженных автомобилей и перекрученного металла. Под ногами лежало так много трупов, в разной степени изуродованных, что Сестра Жуть перестала испуганно вздрагивать, когда наступала на тело.

Стоя на вершине завала, Арти показал:

– Вот он.

Внизу из трещины в бетоне бил водяной фонтан. На востоке в небе сквозь облака проскакивала сеть красных всполохов, за которыми следовали глухие сотрясения земли: где-то гремели взрывы.

Они спустились в долину и пошли через остатки того, что днем раньше было сокровищами цивилизации. Обгоревшие картины, все еще в рамах, оплавленные телевизоры и стереоприемники, изуродованные остатки серебряных украшений и золотых бокалов, чашек, ножей, вилок, канделябров, проигрывателей, ведерок для шампанского, черепки того, что представляло собой бесценное искусство, античные вазы, статуи в стиле ар-деко, африканские скульптуры и уотерфордский хрусталь.

Сверкнула молния, на этот раз ближе. Багровые блики осветили обломки бижутерии и ювелирных изделий, рассыпанных на месте катастрофы, – ожерелий и браслетов, колец и булавок.

Сестра Жуть нашла указатель с названием улицы, торчавший из завала, и чуть не рассмеялась, но испугалась, что если засмеется, то не остановится, пока мозги не станут набекрень. На указателе было написано: «Пятая авеню».

– Видите? – В обеих руках Арти держал по норковому манто. – Я же говорил, тут есть еще.

Он стоял, по колени утопая в почерневшей роскоши: накидки из леопардовых шкур, горностаевые мантии, жакеты из котика. Он выбрал лучшее пальто, какое смог найти, и с трудом надел его.

Женщина остановилась, чтобы порыться в куче кожаных сумок и чемоданов. Она раскопала большую сумку с прочной ручкой и закинула ее на плечо. Теперь она уже не чувствовала себя так, словно чего-то не хватает. Она взглянула на почерневший фасад здания, из которого взрывом выбросило всю эту кожгалантерею. Ей удалось разобрать остатки вывески: «Гуччи». Видимо, это была лучшая сумка, которую она когда-либо носила.

Они почти добрались до фонтана, когда вспышка молнии отразилась в неких рассыпанных среди обломков предметах, засверкавших, словно угольки костра. Сестра Жуть остановилась, нагнулась и подняла с земли одну из этих маленьких «звезд» – кусок стекла размером с кулак. Стекло спеклось, и в нем застыла россыпь мелких рубинов, горевших яркими переливами. Она огляделась вокруг и увидела, что повсюду разбросаны слитки, оплавленные жаром в различные формы, будто бы выдутые сумасшедшим стеклодувом. От здания ничего не осталось, кроме стены из зеленого мрамора. Но когда она посмотрела на уцелевшие слева развалины и прищурилась, чтобы лучше видеть при мутном освещении, то прочла на арке из разбитого мрамора буквы «ТИФ…НИ».

«Тиффани», – догадалась она.

Так… если тут был магазин Тиффани… тогда она стоит прямо перед…

– Нет, нет, – прошептала она, и слезы полились из ее глаз. – О нет… о нет…

Сестра Жуть стояла рядом со своим волшебным уголком – перед магазином хрусталя Штойбена. А то, что было прекрасными шедеврами, стало бесформенными слитками у нее под ногами. Место, куда она приходила помечтать над выставками бездушного стекла, исчезло, было снесено до основания и разметено. Вид этой свалки по контрасту с запомнившимися витринами потряс ее воображение, будто двери в рай с грохотом захлопнулись у нее перед носом.

Она стояла неподвижно, только слезы медленно ползли по щекам, обезображенным волдырями.

– Поглядите-ка сюда, – позвал Арти и поднял деформированный стеклянный восьмигранник, полный бриллиантов, рубинов и сапфиров. – Вы когда-нибудь видели что-нибудь подобное? Смотрите! Их полно в этом чертовом месте!

Он погрузил в кучу ладонь и вынул пригоршню оплавившегося стекла, усыпанного драгоценными камнями.

– Эгей! – Его хохот напоминал ослиный крик. – Мы богачи, леди! Что пойдем покупать в первую очередь?

Все еще хохоча, он подбросил куски стекла в воздух.

– Все, что угодно, леди! – орал он. – Я куплю вам все, что захотите!

Сверкнула молния, и Сестра Жуть увидела, как уцелевшая стена магазина хрусталя Штойбена засветилась мерцающими вспышками красных рубинов всех оттенков, изумрудов глубоких цветов, сапфиров полночной голубизны, дымчатых топазов и прозрачных алмазов. Она подбежала к стене – под ногами хрустела щебенка – и протянула руку, чтобы коснуться ее. Стена была усыпана драгоценными камнями. Сестра Жуть поняла, что все сокровища «Тиффани», «Фортунофф» и «Картье», должно быть, выбросило из зданий, фантастическим ураганом драгоценностей пронесло по Пятой авеню и перемешало с расплавленным стеклом статуй волшебного для нее места. Сотни драгоценных камней в искореженной стене зеленого мрамора на несколько секунд задержали в себе свет молнии, а затем свечение затухло, точно выключили многоваттную лампу.

«Хлам, – подумала она. – Страшный, страшный хлам…»

Она отступила назад. Слезы жгли глаза. Одна нога поскользнулась на стекле, и женщина с размаху села. Она сидела, не находя в себе желания снова встать.

– Что с вами? – Арти осторожно подошел к ней. – Вы не ушиблись, леди?

Она не ответила. Она устала, вымоталась и решила задержаться здесь, в развалинах волшебного места, и, может быть, недолго отдохнуть.

– Вы собираетесь вставать? Вон, почти рядом вода.

– Оставьте меня в покое, – бессильно сказала она. – Уходите.

– Уходить? Леди, а куда, черт возьми, мне идти?

– Мне все равно. Мне на это наплевать. Слюной.

Сестра Жуть наскребла пригоршню оплавленных стекляшек и золы и медленно просеяла их сквозь пальцы. Какой смысл делать еще один шаг? Маленький толстяк прав. Идти некуда. Все пропало, сожжено и разрушено.

– Надежды нет, – прошептала она и глубоко зарылась рукой в золу рядом с собой. – Надежды нет.

Она сжала несколько слитков стекла и подняла их, чтобы посмотреть, в какую пустышку превратились ее мечты.

– Что это за чертовщина? – спросил Арти.

В руке Сестры Жуть лежало большое стеклянное кольцо в форме бублика. Посередине находилось отверстие диаметром в шесть-семь дюймов. Толщина самого кольца была около двух дюймов, а диаметр – около семи. По окружности через неодинаковые интервалы рельефно выступали пять стеклянных шипов, один – тонкий, как сосулька, второй – шириной с лезвие ножа, третий – изогнутый крючком, а остальные два – просто бесформенные. Внутри стекла была заключена сотня темных овалов и квадратов различного размера, в глубине их соединяла странная паутина линий.

– Барахло, – пробормотала она и хотела было бросить находку обратно в золу, но тут снова сверкнула молния.

Стеклянная безделушка неожиданно брызнула ярким светом, и на мгновение Сестра Жуть подумала, что кольцо воспламенилось в ее руке. Она взвизгнула и уронила его, а Арти заорал:

– Господи!

Свет исчез.

Женщина осмотрела дрожащую ладонь и пальцы, чтобы убедиться, что не обожглась; тепла не было, лишь ослепительная вспышка. Сестра Жуть все еще чувствовала, как свет пульсирует под веками.

Она потянулась к кольцу, но отдернула руку. Арти приблизился и наклонился в нескольких футах от нее.

Сестра Жуть притронулась к диковинке и опять отдернула руку. Стекло было гладким, как прохладный бархат. Она задержала на нем пальцы, потом сжала его в ладони и подняла из золы. Оно оставалось темным. Женщина стала рассматривать его и почувствовала, как колотится сердце.

В самой глубине стеклянного кольца притаился малиновый свет. Он начал разгораться в пламя, распространяться по паутине к другим вкраплениям внутри кольца, пульсируя и с каждой секундой становясь сильнее и ярче.

Рубин величиной с ноготь мерцал ярким красным цветом, другой рубин, поменьше, походил на горящую во тьме спичку. Третий сиял, как комета, а затем и четвертый, и пятый, впаянные в глубину прохладного стекла, начали подавать признаки жизни. Красный свет непрестанно пульсировал, и Сестра Жуть почувствовала, что его ритм совпадает с биением ее сердца.

Другие рубины переливались, вспыхивали, как угольки. Внезапно чистым бело-голубым светом проявился бриллиант, а сапфир в четыре карата засиял ослепительным ярко-синим. Когда биение сердца Сестры Жуть участилось, ускорилось и мерцание сотен камней, заключенных в стеклянном кольце. Изумруд отзывался прохладным зеленым светом, грушевидный бриллиант горел раскаленной белизной, топаз – пульсирующим темным красно-коричневым. Рубины, сапфиры, бриллианты и изумруды десятками пробуждались, свечение трепетало, пробегая по паутине, пронизывавшей толщу стекла. Нити драгоценных металлов – золота, серебра и платины, – заключенные в стекле, тоже светились и служили как бы бикфордовыми шнурами, от них становились еще ярче вспышки изумрудов и топазов, разгорался пурпур аметистов.

Стеклянное кольцо рдело, как многоцветный круг, однако под пальцами Сестры Жуть не чувствовалось тепла. Свечение пульсировало с такой же частотой, с какой билось сердце женщины, мерцающие волшебные краски горели все ярче.

Она никогда не видела ничего подобного, никогда, даже на витринах магазинов Пятой авеню. Внутри стекла оказались камни невиданных цветов и чистоты, некоторые до пяти-шести карат, другие крошечные, но тем не менее ярко сверкавшие. Стеклянное кольцо пульсировало… пульсировало… пульсировало…

– Леди? – прошептал Арти, в его распухших глазах отражалось свечение. – Можно… мне подержать?

Сестре не хотелось отдавать кольцо, но он смотрел с таким изумлением и страстной жаждой, что она не смогла отказать.

Его обожженные пальцы сжали кольцо, и, как только оно освободилось от руки Сестры Жуть, пульсация изменилась, подхватив биение сердца Арти Виско. Изменились и цвета: сильнее засветились синие и зеленые, а рубиновый и бело-голубой чуть-чуть пригасли. Арти поглаживал кольцо, и бархатистая поверхность напомнила ему о том, какой была кожа его жены, когда она была молода и они, молодожены, только начинали совместную жизнь. Он вспомнил, как сильно любил жену и желал ее. Он ошибся, понял он. Ему есть куда идти.

«Домой, – подумал Арти. – Я должен добраться домой».

Через несколько минут он осторожно возвратил кольцо Сестре Жуть. Оно опять изменилось. Женщина сидела, держа его в ладонях и всматриваясь в прекрасные глубины.

– Домой, – прошептал Арти, и она подняла взгляд.

Арти не мог расстаться с воспоминанием о мягкой и нежной коже жены.

– Я должен добраться домой, – сказал он уверенно.

Он неожиданно быстро заморгал, будто получил пощечину, и Сестра Жуть увидела в его глазах слезы.

– Здесь… нигде нет телефона? – спросил он. – И полицейских тоже нет?

– Нет, – ответила она. – Я думаю, нет.

– О-хо-хо.

Арти кивнул, посмотрел на нее, потом вновь на пульсирующее свечение.

– Вам… тоже нужно домой! – сказал он.

– Мне некуда идти, – мрачно усмехнулась Сестра Жуть.

– Тогда почему бы вам не проехаться вместе со мной?

Она рассмеялась:

– Проехаться с вами? Мистер, вы не заметили, что машины и автобусы сегодня слегка выбились из графика?

– У меня на ногах есть обувь. У вас тоже. Мои ноги еще ходят, да и ваши.

Толстячок отвел взгляд от яркого свечения и оглядел разруху вокруг, будто только что впервые заметил ее.

– Господи, – простонал он. – О Господи, за что?

– Не думаю, что… что Бог имел какое-то отношение к тому, что произошло, – сказала Сестра Жуть. – Я помню, как молилась о Царствии Божием, о Судном дне, но я никогда не молилась о таком. Никогда.

– Вам нужно сохранить эту вещь, леди. – Арти кивнул на стеклянное кольцо. – Вы нашли ее, поэтому я считаю, что она ваша. Она может кое-чего стоить. Когда-нибудь.

Он восхищенно потряс головой.

– Такие вещи не бросают, леди! – сказал он. – Я не знаю, что это такое, но такие вещи не бросают, это уж точно.

Неожиданно он встал и поднял воротник своего норкового манто.

– Ну, я думаю, вы сами прекрасно поняли это, леди. – И, бросив последний взгляд на желанное стеклянное кольцо, он повернулся и зашагал прочь.

– Эй! – Сестра Жуть тоже встала. – Куда это вы?

– Я говорил вам, – ответил он, не оборачиваясь. – Я собираюсь домой.

– Вы ненормальный? Детройт ведь не за углом!

Арти не остановился.

«Чокнутый, – решила она. – Еще безумнее, чем я!»

Она положила стеклянное кольцо в свою новую сумку «Гуччи», и, как только отняла от него руку, пульсация прекратилась и свечение сразу же погасло, словно вещь снова заснула. Женщина поспешила за Арти.

– Эй! Подождите! А как же насчет пищи и воды?

– Думаю, что найду, когда мне будет нужно! Если не найду, обойдусь. Разве у меня есть выбор, леди?

– Почти никакого, – согласилась она.

Он остановился, обернувшись к ней:

– Правильно. Черт возьми, я не знаю, дойду ли. Даже не знаю, смогу ли выбраться из этих проклятых развалин! Но мой дом не здесь. Если кто-то умирает, он должен стремиться к дому, туда, где он кого-то любит, чтобы умереть там, вы так не считаете? – Он пожал плечами. – Может, я найду других людей. Может, найду автомобиль. Если хотите – оставайтесь здесь, это ваше дело, но у Арти Виско есть обувь на ногах, и Арти Виско способен идти.

Он помахал рукой и зашагал опять.

«Он больше не сумасшедший», – подумала она.

Начал накрапывать холодный дождь, капли его были черны и маслянисты. Сестра Жуть снова открыла сумку и коснулась пальцем бесформенного стеклянного кольца, чтобы посмотреть, что произойдет.

Один из сапфиров пробудился, и это напомнило ей вращающийся голубой луч, который светил ей в лицо. Картина из прошлого была близко, совсем рядом, но ускользнула прежде, чем женщина смогла поймать ее. Это было что-то такое, что, знала Сестра Жуть, она еще не готова была вспомнить.

Она убрала палец, и сапфир потемнел.